ется, напряжении он был
все последние полтора часа, пока добирался от  Люберец  до  Думы.  ?Они  нас
упустили еще в Питере, - облегченно подумал он. - Упустили - а потом  так  и
не нашли. Мы здорово спрятались. И Сашка - молодец, не проболтался?.
   Увлеченный своими  эйфорическими  мыслями,  Дима  даже  не  заметил,  как
миновал стеклянный коридор-кишку, соединяющий новое здание бывшего  Госплана
(в Георгиевском переулке) и старое, в Охотном Ряду.
   "Наверное, Котов специально дал команду меня не  трогать.  Он  согласился
встретиться со мной, потому что понял: я  многое  знаю.  А  согласившись  на
встречу, косвенно признал, что он в этом деле замешан. И у  него,  наверное,
есть своя легенда: что тогда, двадцать пять лет назад, случилось. И  он  ее,
эту легенду, будет теперь мне впаривать.... Ну-ну. Послушаем, послушаем..."
   Полуянов поднялся по парадной  думской  лестнице,  под  сенью  гигантской
хрустальной  люстры,  на  второй  этаж.  Телевизионщики  с  парочкой   камер
устанавливали свет. Группка коллег-журналеров в свитерах травила  байки.  Он
не знал среди  них  никого.  Прошествовали  двое  важных  мужчин  в  дорогих
костюмах и галстуках. По лестнице  процокала  каблучками  парочка  немолодых
вышколенных секретарш.
   Дима вызвал лифт. Кабина немедленно открыла двери. Он вошел, нажал кнопку
четвертого этажа. Глянул на часы. Одиннадцать сорок три. Уверенность, что  у
него  все  получится  (впервые  посетившая  Полуянова  вчера,  после  звонка
Котову), снова охватила его.
   Лифт остановился. Журналист вышел на четвертом этаже.  Повернул  направо.
Длинный коридор был совершенно пуст. Звуки шагов заглушала ковровая дорожка.
На массивных дверях  золотом  блистали  номера.  Рядом  со  многими  имелись
внушительные таблички с именами и должностями хозяев.
   Вот и номер четыреста семидесятый.  Дверь  полуоткрыта.  Рядом  с  нею  -
деревянная доска с золотистыми  буквами:  ?КОТОВ  Константин  Семенович?.  А
ниже:
   "Заместитель председателя Комитета по бюджету  и  финансам?.  Дима  сунул
руку в карман, включил свой маленький диктофончик на запись. Никакого  плана
беседы у него не было. ?Пусть разговор идет как идет, - решил  журналист.  -
Мне главное - выслушать его версию?. Он толкнул дверь.
   Дима оказался в крохотном, не более шести метров, предбаннике секретарши.
Здесь никого не было. На столе - пачки документов, иные  в  кожаных  папках,
иные в  аккуратных  стопках.  Письменный  прибор,  календарь,  часы.  Четыре
телефона, разных цветов. Книжный шкаф, в нем парадно -  политические  книги.
Здесь была еще одна дверь - она вела, очевидно, в кабинет  Котова.  Дверь  в
котовский кабинет плотно закрыта, из-за нее не доносится ни звука.
   Вдруг зазвенел один из телефонов на секретарском  столе.  Звонок  резкий,
частый, противный.  Дима  вздрогнул.  Подошел  к  двери  в  кабинет  Котова.
Секретарский телефон все звонил и  звонил.  Полуянов,  не  постучав,  открыл
дверь. Изобразил  на  лице  дежурно-снисходительную  улыбку.  Вошел.  Звонок
продолжал надрываться.
   В первый момент Полуянов подумал, что в котовском  кабинете  тоже  никого
нет. Ярко горят люстры. Массивное хозяйское кресло из зеленой кожи пусто. На
стопки бумаг брошены очки дужкой вверх. Включен стоящий на столе  компьютер.
За креслом - российский флаг, на стене - фотографический портрет президента.
   А телефон в прихожей все  звонит...  И  тут  Димин  взгляд  споткнулся  о
что-то, резко диссонирующее со спокойно-державным стилем  помещения.  Что-то
нелепое, ненужное, странное  и  страшное  лежало  на  полу,  на  полпути  от
хозяйского стола к двери. Что-то,  на  что  и  смотреть-то  сил  не  было...
Полуянов, внутренне холодея, перевел взгляд  на  пол.  На  ковре,  навзничь,
раскинув руки, лежал человек. Пиджак расстегнут, галстук сбился на  бок.  На
груди,  на  синей  рубашке,  -  красное  пятно.  Оно  на  глазах   набухает,
увеличивается в размерах. И еще одно темно-алое пятно - между подбородком  и
воротом рубашки. Из него, пульсируя, булькая, пузырясь,  кровь  вытекает  на
темно-зеленый ковер. Возле головы человека уже образовалась лужа,  и  она  с
каждой  секундой  становится  все  больше.  Лицо  спокойно,   умиротворенно,
мертвенно-бледно. Застылость лица не  оставляет  никаких  сомнений:  человек
мертв. Лицо известно Диме, он видел его вчера на фотографии в Интернете. Это
- Котов.
   Телефон в  приемной  умолкает.  Наступает  оглушительная,  сверлящая  уши
тишина. Дима ни секунды не раздумывает, что ему делать. Его ведет  инстинкт.
Инстинкт самосохранения. Он не бросается к трупу - и так  видно,  что  Котов
мертв. Он  не  бросается  к  телефонам.  Полуянов  пятится  назад  к  двери.
Президент со стены наблюдает за ним с участливым равнодушием.
   Дима выскакивает  назад  в  предбанник.  Здесь  по-прежнему  никого  нет.
Подходит к двери в коридор, хочет распахнуть ее - но  там  слышатся  шаги  и
голоса. Доносится обрывок фразы: ?...За сто четырнадцать поправок и  утопить
можно...? Голоса удаляются по коридору.
   Полуянов выжидает, стоя у двери. И тут на столе у секретарши снова звонит
телефон - противным, дребезжащим звоном. Дима вздрагивает. Звонок  действует
на него, словно сигнал к бегству. Он решительно распахивает дверь и  выходит
в коридор. По направлению к главной лестнице удаляются два мужских  силуэта.
Мужчины солидно хохочут. Больше никого в длинном переходе нет.
   Полуянов выходит в коридор, тщательно закрывает за собой  дверь.  Глубоко
вдохнув, быстро идет по проходу в том же направлении, что двое мужчин  -  он
видит их спины: к свету, к главной лестнице, к  людям.  Дима  опустил  лицо,
смотрит под ноги. В голове - ни единой мысли. Ни страха, ни паники. Только -
ошеломление, словно его ударили под дых.
   Какая-то женщина резко выходит из кабинета по пути Полуянова. Он едва  не
натыкается на нее. Вздрагивает,  обходит  ее,  бормочет,  глядя  в  сторону:
?Извините...? Быстро идет дальше. Теперь ему  кажется,  что  вот-вот  ему  в
спину раздастся окрик. Он еле сдерживается, чтобы не побежать.
   Вот и конец коридора.  Большое  пространство,  яркий  свет,  люди.  Много
людей. Кажется, никто не обращает на него никакого внимания. Дима на секунду
останавливается. Его вдруг пронзает одна мысль - она ужасает его: ?Я оставил
там отпечатки  пальцев!  На  двери,  на  ручках!..  Вернуться?  Вернуться  и
стереть?? Он оглядывается. Коридор, по  которому  он  только  что  прошел  и
который еще пару минут назад был пуст, теперь, как назло,  полон  людьми.  В
полусвете длинного прохода маячат их  идущие  туда-сюда  силуэты,  доносятся
голоса. Нет, возвращаться невозможно. Это все равно, что прыгнуть с  разбегу
в раскаленную лаву.
   Полуянов идет по широкой лестнице  вниз.  Людей  вокруг  стало  куда  как
больше, чем  раньше.  Он  не  различает  ни  одежд  их,  ни  лиц.  Пробегает
сосредоточенно-мимо.  Но  никто  не  обращает,  кажется,  на  него  никакого
внимания. ?Скорее на выход, - бьется в нем инстинктивная мысль. -  Надо  как
можно быстрей выбраться отсюда?.
   Когда он спускается на  третий  этаж,  к  нему  возвращается  способность
соображать. ?Как только обнаружат труп Котова, перекроют все выходы из Думы.
Не выпустят отсюда никого. И меня, конечно, тоже. А я - последним  входил  в
его кабинет. И пропуск мой выдан - к нему.  Судя  по  тому,  что  кровь  еще
текла, Котова убили только что. А я получил пропуск в  одиннадцать  двадцать
пять. Котов, наверное, еще был жив. Жив - и ждал меня.  И,  наверное,  хотел
мне что-то рассказать... И его убили. Очень  вовремя.  Как  раз  перед  моим
приходом. Его убили и подставили меня. Это - подстава!.. Одним ударом - двух
зайцев...? Дима останавливается. Теперь, когда угроза сделалась  осознанной,
мысли об опасности перестали вызывать у него панику  и  лихорадочный  страх.
Наоборот - появилось пьянящее чувство, как в  юности  -  перед  схваткой  по
самбо или перед сложным парашютным  прыжком.  Чувство  предвкушения  борьбы.
Концентрация всех душевных сил. Желание во что  бы  то  ни  стало  победить.
Сделать это!..
   Глаза его внезапно стали не просто различать  лица  окружающих  -  идущих
туда-сюда,  стоящих  группками.  Не  просто   видеть   их   обувь,   одежду,
портфельчики, дамские сумки... Дима вдруг даже  начал  замечать  мельчайшие,
забавные  порой,  детали.  Вот  толпа   журналистов   окружила   одного   из
депутатов-ньюсмейкеров. Ослепительный свет софитов, три телекамеры,  к  лицу
народного избранника тянутся диктофоны, гроздьями свисают косматые микрофоны
на штативах... А один из журналистов, крайний в числе коллег,  правой  рукой
вытягивает подальше диктофон, а другой - незаметно (как ему самому  кажется)
почесывает попу. А рядом стоящая журналистка - видать, неофит в парламенте -
надела чулки и слишком короткую юбку и теперь стесняется, левой рукой  то  и
дело одергивает свою юбчонку... Диме вдруг стало ужасно весело  -  он  бы  в
голос расхохотался, когда б это не было столь неуместно. И тут  новая  мысль
пронзила его: ?Мне не отметили пропуск.  Мне  никто  не  отметил  пропуск!..
Значит, постовые на входе меня не выпустят. Здесь с этим  строго.  Охранники
из ФСБ начнут звонить Котову. Может даже, отправят кого-то к нему. Но просто
так они меня не выпустят... И что теперь? Отметить пропуск  в  любом  другом
кабинете? Расписаться на нем самому?.. Но Дума - не обычная  контора.  Здесь
все  строго.  На  пропусках  не  просто  расписываются  -  ставят  печать...
Попросить  у  кого-то  из  коллег,   парламентских   корреспондентов,   дать
аккредитацию? Ни одного знакомого вокруг... Нет, коллеги, конечно, выручат -
но на карточке аккредитации есть фото... И опять кагэбэшники станут задавать
вопросы... Ну же, Дима, думай!.."
   И тут толпа журналистов перед интервьюируемым  стала  расступаться.  Тех,
кто замешкивался, отодвигали - то ли помощники  высокого  чина,  то  ли  его
охранники. Парламентарий пошел прямо в сторону Димы. Дима узнал  его  -  это
был  известный  всей  стране  своею  эксцентричностью  депутат  Чириковский.
Чириковского окружала  свита.  Первый  свитский,  с  незаметным  лицом,  шел
впереди, как ледокол. Двое следовали чуть впереди  депутата  по  бокам.  Еще
двое прикрывали тылы. Вся компания продвигалась стремительно.
   Дима решился. Когда до Чириковского оставалось два-три шага, он  отчаянно
выкрикнул:
   - Газета ?Молодежные вести?! Иван Густавович, один вопрос!
   Чириковский приостановился, благосклонно глянул на Диму.
   - ?Молодежные вести?? Вы - хорошая газета. Вы правильно обо  мне  пишете,
адекватно...
   Произнося это, депутат продолжил вместе со свитой спускаться по лестнице,
однако темп его движения замедлился. Полуянов вытащил из кармана диктофон  -
так и не выключенный, мотавший бесполезную ленту с того самого момента,  как
он  вошел  в  пустую  приемную  депутата  Котова.  Сунул  диктофон  под  нос
парламентарию,  приноровился  к  его  шагам,  пошел  рядом.  Охранник   (или
помощник?) подвинулся, давая Диме место, пошел чуть сзади.
   - Убери пока эту штуку!.. - отмахнулся Иван Густавович от магнитофончика.
Дима послушно опустил диктофон. Чириковский на ходу продолжил:
   - Ты сказал: один вопрос хочешь  задать?  Почему  один?  Почему  вы  если
пишете о Чириковском, то какие-то куцые заметки? В лупу не  разглядишь!..  -
Чириковский продолжал что-то говорить, но Дима не слушал, не мог расслышать.
В его голове билось одно: получится - не получится?.. А выход  из  Думы  все
ближе, ближе... Они уже миновали два пролета и теперь оказались на  парадной
лестнице, шли вниз.
   - Давайте сделаем с вами большое интервью, -  подобострастно  и  невпопад
сказал депутату Дима.
   Внизу, у парадного выхода из Думы, - он уже видел -  маячат  охранники  в
формах младших офицеров ФСБ.  Чириковский,  свита  и  Полуянов  стремительно
приближались к ним.
   - Да! - воскликнул депутат. - Большое интервью!  Я  дам  тебе  эксклюзив!
Специально для ?Молодежных вестей?! На разворот!..
   Группа уже спустилась по лестнице. Пост охраны приближался.
   - Мы сделаем это, - скромно сказал Дима.
   - Молодец! - покровительственно похлопал его по плечу, не замедляя  шага,
Чириковский.
   Охранники находились уже в нескольких метрах. Один  из  них  сделал  пару
шагов навстречу, преграждая Диме дорогу. ?Господи, неужели остановит?"
   - Может быть, мы прямо сейчас и начнем интервью? -  громко,  чтоб  слышал
охранник, спросил Дима.
   - Ваши документы! - Проговорил в его сторону  лейтенант-кагэбэшник.  ?Ну,
вот и все?, - упало сердце у Димы.
   - Этот со мной, - бросил на ходу Чириковский, одной рукой делая охраннику
отстраняющий жест, а другой - приобнимая Диму за плечо.
   Охранник не рискнул спорить с Чириковским - только  пристально  посмотрел
на  Диму.  Они  миновали  пост.  Впереди  идущий  свитский  распахнул  перед
Чириковским - и, стало быть, перед Полуяновым - тяжелую дверь.
   - Интервью? Не сейчас! - бросил экспансивный депутат, глянув зачем-то  на
тяжелые золотые часы. - Я еду в Кремль.
   Распахнуты вторые двери, и вот они уже на улице,  на  пороге.  Сияние,  и
шум, и свет осеннего дня так и ударили в лицо Димы. Поток машин  по  Манежу,
стоянка  черных  думских  авто...  Прохожие,  группки  шоферов  и  лакеев...
?Господи, неужели я вырвался?!"
   - Давай, позвони мне лично на  днях.  -  Чириковский  выудил  из  кармана
визитку, не глядя, сунул Диме. Лакей-охранник уже распахнул перед  депутатом
дверцу черного ?Ауди?. - Давай, ?Молодежная весть?! - Парламентарий еще  раз
потрепал Полуянова по плечу. - Все будет хорошо! - И он  подошел  к  авто  и
нырнул внутрь. Сзади следовавшая охрана Чириковского бесшумно обтекла Диму.
   Полуянов, еще не веря в свое высвобождение, не веря, что  вырвался,  чуть
ли не вприпрыжку пошел - почти  побежал  -  вдоль  мрачного  здания  Думы  в
сторону Большой Дмитровки.

Глава 16

Надя

   Как только Дима вошел в парламент, Надя опрометью пробежала по переулку и
выскочила через арку на Тверскую. Тут где-то палатка есть, ей  срочно  нужно
воды, а то со страху язык к небу присох. И заодно купить газету.  И  принять
вид влюбленной девушки, терпеливо ожидающей  поклонника,  который  отчего-то
назначил свидание в Георгиевском переулке, у входа в Малый Манеж.
   Удивительно, но бульварная газета ?ХХХ-пресс? действительно принесла Наде
некоторое облегчение. Коммунисты и профессора могут  клясть  желтую  прессу,
как им угодно, - но в минуты, когда страх, нетерпение, ожидание  переполняют
тебя всю, от макушки до  пяток,  нет  ничего  лучше  завиральных  бульварных
статеек. Подумать только: австралиец Джон Смит (какое редкое имя!) дожил  до
пятидесяти  лет,  нося  в  желудке  зародыш  своего  брата-близнеца.   Такое
случается, когда сильный эмбрион подавляет слабого и поглощает его.  Джон  и
жил себе - не тужил, причем  целых  пятьдесят  лет,  но  неожиданно  зародыш
внутри него начал развиваться, доктора  удалили  эмбрион  и  пересадили  его
Джоновой жене, и у них родился сын, а  одновременно  -  брат  Джона.  Просто
голова кругом идет!
   Надя  фыркнула,  оторвалась  от  газеты,  взглянула  на  часы.   Отлично,
пятнадцать минут она убила. Побольше бы таких завиральных статеек!
   Вокруг  Думы  кипела  деловитая  суета,  толпились   лимузины,   шустрили
чистенькие депутатские помощники. Никаких подозрительных крепких парней  или
машин  с  нечитаемыми  номерами.  Надя  взялась  было  перелистывать   милый
сердцу ?ХХХ-пресс? дальше, но вдруг увидела Полуянова! Тот шел по переулку в
ее сторону. Надя кинулась было к нему, газетка полетела  на  землю...  Потом
вспомнила, замедлила шаг, пристроилась Диме в ?хвост?. Почему он  вышел  так
быстро? Что случилось? Неужели Котов не захотел с ним разговаривать, выгнал?
   Вопреки договоренности, Дима двигался не  направо  от  входа,  в  сторону
метро, а налево - на Тверскую. Что, от расстройства все  планы  забыл?  Надя
опять  подавила  желание  подбежать  к  Полуянову,  схватить  его  за  руку.
Держалась метрах в пятнадцати сзади, добросовестно вертела головой. Вроде бы
никому до них дела нет.
   До Тверской по Георгиевскому переулку рукой подать. Дима вышел на  дорогу
и поднял руку. Машину ловит! Да что с ним такое? Они  же  совсем  по-другому
договаривались! И как ей, Наде, прикажете поступать? Тоже  ловить  машину  и
ехать за ним? Бред какой-то.
   Повинуясь полуяновскому взмаху, притормозило желтое такси-?Волга?.  Надя,
в  недоумении,  в  отчаянии,  подошла  совсем  близко.  Услышала,  как  Дима
отрывисто сказал водиле: ?К Белорусскому, сто!"
   - Дима, погоди!
   Он обернулся - удивленно, будто видит ее впервые. Лицо недовольное, злое.
Типа: ?Только тебя мне тут не хватало?. Сквозь зубы велел:
   - Прыгай назад.
   Надя, обиженная, ничего не понимающая, плюхнулась на заднее сиденье, Дима
сел впереди, и такси резво сорвалось с места.
   - Что случилось? - немедленно потребовала ответа Надя.
   Полуянов обернулся к ней. Сухо ответил:
   - Ничего.
   И мимолетным движеньем прижал палец к губам. Господи, на нем же лица нет!
Не иначе Котов послал его ко всем  чертям.  И  Полуянов,  всегда-все-умеющий
Полуянов, отчаянно переживает.
   - Да не расстраивайся ты так, Ди... Полуянов резко схватил ее  за  плечо,
прошипел:
   - Ты можешь помолчать?! Хоть чуть-чуть, а?!
   - Не смейте обижать девушку, -  вдруг  строго  сказал  водитель,  и  Надя
бросила ему благодарный взгляд через зеркальце заднего вида. Ну и  хам  этот
Полуянов! Уже посторонние люди ему замечания делают!
   Надя обиженно откинулась на своем сиденье. А Дима пробормотал:
   - Виноват...
   И добавил жалобным голосом, обращаясь к шоферу:
   - Голова трещит, понимаешь... Перебрали  с  мужиками  вчера.  А  она  все
чирикает и чирикает.
   - Бывает, - философски кивнул  водитель.  Надя  оскорбленно  отвернулась,
стала глядеть в окошко. Мимо пронесся  снисходительный  Пушкин,  неухоженное
здание гостиницы ?Минск?...
   - Останови, - внезапно приказал Дима. Машина обиженно пискнула тормозами.
Полуянов швырнул водителю стольник - за  пару  километров  езды  по  прямой,
подумать только! Точно сбрендил!
   - Что у тебя, крыша совсем поехала? -  зло  выкрикнула  Надя,  когда  они
оказались на мостовой, а такси влилось в плотный поток машин.
   Никогда в жизни она не говорила так зло и громко, даже прохожая бабка  на
нее оглянулась. Дима промолчал, взял ее за руку,  потянул  в  сторону  метро
?Маяковская?. Тихо произнес:
   - Только не ори. И не останавливайся. Котова убили.
   Надя охнула, замерла на месте. Спросила первое, что сорвалось с языка:
   - Кто?! Кто убил?
   - Сказал же тебе, не тормози, - досадливо и  устало  сказал  Полуянов.  -
Похоже, что убил его я.
   И Тверская словно взорвалась  миллионом  осколков.  Дома,  люди,  осенние
листья,  пятна  реклам,  разноцветье  машин...  Город  обратился  в  липкую,
дрожащую массу. Надя барахталась в ней, ловила ртом воздух и  понимала,  что
задыхается в этом клейком желе. ?Не может быть!? - такая  простая  фраза,  а
сказать ее нету сил... Что это с ней, обморок? Но она вроде не падает...  Но
как  бы  хорошо  было  опуститься  сейчас  на  асфальт,  прижаться  щекой  к
прохладной земле... Надя почувствовала, как ее  подхватывают  сильные  руки,
куда-то ведут... И под ногами топорщится  тротуар,  и  улица  все  кружится,
кружится...
   Очнулась она  в  полумраке  какой-то  кафешки.  Темно-бордовый  интерьер,
тяжелые пыльные портьеры, в углу на подставке бурчит  старенький  телевизор.
На столе исходят паром чашечки с кофе, а Полуянов сидит рядом, взволнованный
и сердитый.
   - Ну что, отошла? -  ворчливо  спросил  Дима,  поймав  Надин  осмысленный
взгляд.
   - Да, все нормально, - пролепетала она. В кафе противно, душно  и  дымно,
но, по крайней мере, ничего вокруг больше не качается.
   - Дохлятина, - продолжал сердиться Дима. - И без того дело швах -  а  тут
еще с тобой возись.
   - Что.., что со мной было?
   - В обморок