м  экскурсиям,  он
решительно не сможет.
   "Ну и город! - ошарашенно думал Дима. Он проснулся в час дня  и,  лежа  в
постели, потягивал ледяной сок из бара. - Здесь ухо  востро  держать  нужно!
Все, больше никаких косяков! И никаких француженок!"
   Он прислушался к собственному организму. Ломки  вроде  не  было,  тяги  к
наркотикам тоже. Зато разыгрался волчий аппетит. Орешки из  мини-бара  голод
не утоляли, и Полуянов решил  пообедать  в  приличном  месте.  Он  вышел  из
гостиницы, поспешно миновал вчерашнюю  свою  первую  пивнушку,  прошел  мимо
множества кафе-шопов и наконец выбрал  некий  ?Саппер-клуб?.  Его  привлекло
благородное, респектабельное название - ?Клуб для ужина?.
   Метрдотельша провела его в зал, и Дима растерянно остановился на  пороге.
В комнатке, выкрашенной в белый цвет,  имелось  несколько  белых  лежаков  -
точно,  как  на  пляже.  На  них  и  возлежали  посетители,   сосредоточенно
поглощавшие пищу. - - А где столы? - озадаченно спросил  Дима.  Метрдотельша
очаровательно улыбнулась:
   - Столы - это в обычных ресторанах.
   Дима пожал плечами и устроился на указанном  лежаке.  Немедленно  явилась
официантка. Водя пальцем по  меню,  Полуянов  украдкой  посматривал  под  ее
коротенькую юбку. Девушка отвечала благосклонными взглядами, и, принимая  из
ее рук аперитив, Дима осмелел настолько, что погладил милашку по кругленькой
попке. Официантка хихикнула. Димина рука неловко соскользнула -  и  вдруг!..
О, ужас! Под юбочкой  официантки  он  нащупал  ощутимую  выпуклость.  Она  -
мужчина!
   Он отдернул руку,  как  от  кипятка.  Расстроенная  официантка,  то  бишь
официант, ушла (ушел) на кухню за заказом.
   Полуянов присмотрелся к прочим дамочкам из обслуги. Да они  здесь  все  -
мужики! У этого щетина пробивается, а у того накладные  груди  перекосились!
Гомики! Хотя нет, это не гомики. Это - трансвеститы!
   Но  не  бросать  же  заказанную  еду!  Избегая  смотреть   на   фальшивых
официанток, Дима принялся поглощать суши с лососем, а обслуга, которой  явно
пришелся по душе ясноглазый, румяный Димочка, оказывала ему повышенные знаки
внимания. Торопливо покончив  с  пищей,  оплатив  счет  и  отклонив  игривую
просьбу официанта ?помочь ему в подсобке?,  Полуянов  направился  к  выходу.
Заглянул в туалет, но и здесь его  ждал  сюрприз.  В  ?Саппер-клубе?  сортир
оказался общим и для  мужчин,  и  для  женщин.  Туристы  женского  полу  без
стеснения подтягивали чулки, туристы-мужчины оккупировали писсуары. От такой
картины Дима, кажется, даже умудрился покраснеть и отказался справить нужду.
   "Нет, мне нужна приличная  девушка!  -  решил  он,  придя  в  себя  после
?Саппер-клуба?.  -  А  то  в  этой  Голландии  или  гомиком   сделают,   или
наркоманом!"
   Приличная девушка сыскалась в тот же вечер. Дима подцепил ее в  ресторане
быстрого питания - его привлекли очочки в золотой оправе и газета ?Тайме?  в
руках. Девчушка оказалась американкой, баптисткой и студенткой Уортона.  Она
с энтузиазмом разделила Димино отвращение к кафе-шопам и гей-клубам.  Однако
музеи, галереи и концерты новую подругу тоже не интересовали. Потому парочка
пять дней жила по примитивному, но приятному распорядку: ресторан  -  бар  -
отель. Изредка в холле своей гостиницы Дима встречался  с  руководительницей
группы и ловил ее укоризненно-завистливые взгляды.
   И вот теперь, когда американочка убыла в свой Уортон, да и Димина поездка
подходила к концу, он понял, что практически ничего не знает ни о Голландии,
ни об Амстердаме.  К  примеру,  он  слыхал,  что  здесь  до  черта  каналов.
(Кажется, больше ста?) Он слышал, что центральная площадь города  называется
Дам-сквер. (В честь Жан-Клода Ван Дамма?) Еще откуда-то вылезла  информация,
что в год  сюда  приезжает  до  шести  миллионов  туристов  (о,  как  он  их
понимает!) и что  именно  в  Амстердаме  можно  увидеть  картину  Рембрандта
?Ночной дозор?... Он даже репродукцию этого ?Дозора? наблюдал каждый день  -
с позиции ?мужчина сзади? Рембрандт в его номере смотрелся изумительно. Вот,
кажется, и вся полезная информация. Музей секса,  куда  Дима  с  американкой
забрели однажды под утро, в очерк вставить удастся, видимо, лишь краешком.
   Но разве опытных журналеров может напугать отсутствие материала?  К  тому
же не все еще потеряно. До Москвы лету - три с половиной часа. Он возьмет  в
самолете пару интервью у более сознательных туристов. А пока выпьет еще один
настоящий, ядреный ?Хайнекен?.
   Мобильник зазвонил,  когда  Дима  расплачивался  с  барменом.  ?Не  иначе
руководительница группы меня окончательно  потеряла?,  -  досадливо  подумал
Полуянов, нажимая на кнопку приема.
   - Дима? - услышал он в трубке далекий и властный  голос.  Звонил  главный
редактор. Дима слегка напрягся. По пальцам можно  было  пересчитать  случаи,
когда главный звонил ему по приватным телефонам: в основном по поводу острых
моментов в его статьях. Но сейчас  у  Димы  в  секретариате  не  имелось  ни
одного ?гвоздя?. Чего же тогда главный звонит?
   - Да, Василий Степанович, это я, - проговорил Полуянов.
   "Может, главному  донесли  о  моем  ?плохом  поведении?  в  Голландии?  -
мелькнула даже мысль. - Да нет, не те времена. Кого это сейчас колеблет..."
   - Димочка, боюсь, у меня для тебя плохие новости.
   - Что случилось? - напрягся Дима.
   - Твоя мама...
   - Что?! - выкрикнул в трубку Дима, предчувствуя нечто недоброе.
   - Она... Она скончалась. Скоропостижно. Мне очень жаль.
   - Как?!
   - Кажется, ее убили.
   - Убили?!
   - Да. Похоже, какие-то хулиганы. В подъезде. Я тебе искренне  соболезную.
И все сотрудники - тоже. Мы тут приняли решение,  что  затраты  на  похороны
редакция возьмет на себя. А ты... Словом, выражаю тебе свое  соболезнование.
И ждем тебя в Москве.

То же самое время

   По  вечернему  темному  проспекту  автомобили  катились  в   основном   в
противоположную сторону: к окраинам  Москвы.  Обратно  просвистывали  редкие
фары. Прохожие промозглым вечером отсутствовали  как  класс,  как  вид,  как
отряд. И ровно никого не было возле телефонной будки, неподалеку от  которой
остановилась машина, ехавшая в сторону центра.
   Мужчина выключил мотор, вылез из авто.  Невзирая  на  пустоту  проспекта,
запер машину. Вошел  в  тесное  пространство  телефонной  будки.  Вдвинул  в
прорезь карту, снял трубку. Не снимая перчаток, отщелкал на клавиатуре  семь
цифр. Трубку взяли после пятого гудка.
   - Мама ? - радостно прокричал тот, что звонил из будки.
   - Какой вы номер набрали? - ответил раздраженный голос.
   Человек растерянно назвал.
   - Не правильно, - сухо проговорили на  другом  конце  провода  и  тут  же
повесили трубку.
   Человек вышел из будки, вернулся к машине, завел, отъехал от тротуара.
   Спустя пятнадцать минут, когда он уже стоял  в  пробках  внутри  Садового
кольца, человек достал из бумажника телефонную карту, по которой только  что
звонил. Потом зашвырнул ее на полосу встречного движения.
   А тот мужчина, которому звонил автомобилист, сразу, как  положил  трубку,
провел на листе бумаги короткую резкую черту. Или  тире?  Или  минус?  Затем
добавил после минуса цифру ?два?.
   Подумал недолго, а потом косой диагональной чертой преобразовал двойку  -
в восьмерку. Затем - задумчиво заштриховал ее внутренности. Наконец  отложил
ручку, смял бумажный лист и легким движением кисти бросил комок  в  корзину.
Катыш лег точно в цель. ?У меня всегда все получается?, - произнес про  себя
человек любимую, почти магическую фразу.

Глава 2

Дима. Прошло четыре дня

   Его разбудила музыка. Вырвала из сладкого сна. Снилась ему  свобода  -  в
виде яхты, скользящей вдаль от берега по искрящимся волнам.  И  еще  снилась
любовь - в образе двух девчонок в купальниках рядом  с  ним,  на  той  самой
яхте.
   Проигрыватель разбудил,  как  положено,  в  восемь.  К  музыке  отчего-то
приплеталось мяуканье. Откуда у него в  музыкальном  центре  кошка?  Кошачий
визг вернул его из сладких нитей сна к непоправимой яви.
   Орет мамин кот. Он перевез его к себе домой.
   Потому что вчера он похоронил маму.
   Вспоминать об этом было невозможно. Поэтому  Дима  немедленно  вскочил  и
отправился на кухню. Жирный кот Бакс побежал,  непрерывно  крича,  вслед  за
ним. Котяра просил еды. И, наверное, хотел в туалет. Ни  кошачьей  пищи,  ни
песка в холостяцком быту Димы не было.  Надо  было  тащиться  в  магазин  за
всякими там ?муркасами?. Что ж, Дима готов был заняться чем угодно, лишь  бы
не думать о маме.
   Голова трещала со вчерашних поминок. Кажется,  он  здорово  перебрал.  Во
всяком случае, как возвращался домой (с котом в  руках?),  Дима  не  помнил.
Похмелье тоже помогало не думать о маме. Можно было представлять  себе,  что
она не умерла, а просто уехала. Сейчас ее нет в Москве, но мама  обязательно
вернется. Когда-нибудь.
   Слишком остра и неожиданна была потеря. Всего несколько  дней  назад  она
была жива, и Дима вспоминал о ней в Амстердаме - как о живой.  Он  купил  ей
там на алмазной фабрике колечко с крошечным бриллиантиком. У бедной мамы  во
всю ее жизнь не было ни единого бриллианта. Он представлял в Голландии,  как
приедет к  ней  домой  в  однокомнатную  квартирку  на  проезд  Шокальского,
достанет бархатную коробочку, протянет... А  она  примет  подарок,  опасливо
раскроет, обрадуется - и смутится. И наверное, покраснеет, словно девчонка.
   А оказалось: некому краснеть, радоваться, смущаться.
   Постылое кольцо Дима запрятал поглубже в сервант. И старался все эти  дни
до похорон не думать о маме. Право, если начать думать - в этих мыслях можно
было слишком далеко зайти. И вообще - перестать думать о  чем-нибудь,  кроме
нее. И значит, просто выйти из строя.
   А Дима  совсем  не  хотел  выходить  из  строя.  Теперь,  помимо  обычных
ежедневных забот, у него появилось новое дело.  Он  хотел  отомстить.  Найти
этих сволочей, что испыряли ножами его  мамулю.  Кто  они  были:  наркоманы?
алкоголики? отмороженные подростки? бомжи? Все равно. Против этих гадов Дима
чувствовал красную, огненную, яркую злобу. И уж вот это чувство  он  в  себе
притушать не собирался.
   Небритый, неумытый,  Дима  вывалился  на  улицу  и  побежал  в  ближайший
супермаркет. Надо позаботиться о бедном животном.
   Одинокие  кассирши  в   магазине   смотрели   на   него   с   удивлением:
неопохмеленный, небритый красавчик покупает с утра пораньше странный  набор:
баночки  с  кормом,  плошку  для  кормления  домашних  животных,   лоток   и
наполнитель для кошачьего туалета...
   Вернувшись домой, Дима дал животному еды. Бакс  от  избытка  чувств  стал
лизать ему пальцы. Вот ведь продажная тварь - за плошку ?муркаса? готов руки
целовать. А ведь когда кот жил с мамой, он  на  Диму  только  посматривал  -
нагло, свысока...
   Наконец-то Дима выпил крепчайшего кофе ?лаваццо?. Совершил  гигиенические
процедуры, выкурил первую с утра, самую сладкую сигарету.
   Оделся. Спустился во двор.
   Его ?шестерка? покрылась капельками росы после осенней ночи.
   Мысли вернулись к маме. ?Конечно, - подумал он, - я не стану  сам  искать
их, этих подонков. Для этого есть милиция. Пусть мильтоны  наконец  займутся
делом. Не все им сшибать с  водителей  полтинники  по  обочинам  шоссе.  Или
шерстить на улицах лиц неславянской внешности. А чтоб надавить на ментов,  я
употреблю все свои связи. И задействую весь авторитет собственной  газеты  -
весьма заметной газеты. И все знакомства своих коллег или друзей..."
   Дима сел  за  руль.  Мотор  завелся  с  пол-оборота.  Круглые  часики  на
панели ?шестерки? показывали девять пятнадцать, как  обычно.  Ему  предстоял
неблизкий путь: из Орехова-Борисова в центр,  в  редакцию.  Хорошо,  что  он
поедет на машине.  Утренние  пробки  отвлекут  его  от  мыслей.  Когда  тебя
по-хамски подрезает ?Мерседес?, не до рефлексий.
   Дима включил заднюю передачу и, осторожно лавируя среди расплодившихся  в
последнее время соседских машин, вырулил со двора.

Надя. То же самое время

   Надя проснулась точно по будильнику, в восемь. За  окном  едва  рассвело,
шумел дождь, и вставать решительно не хотелось.
   Мама давно поднялась,  суетилась  на  кухне.  Выманивала  дочь  на  запах
блинчиков и свежесваренного кофе. Но вот незадача: и  блинчиков  хочется,  и
вставать неохота...
   Десять минут Надя дремала, еще  пятнадцать  -  нежилась,  а  потом  минут
двадцать вертелась с боку  на  бок,  уговаривая  себя  наконец  подняться...
Спохватилась она  только  ближе  к  девяти,  когда  поняла,  что  безнадежно
опаздывает на первую пару. Вскочила, накинула халатик, кое-как причесалась -
понимая, что в институт она уже не успевает. И кого  в  том  винить?  Дождь?
Серую хмарь за окном? Или нежное пуховое одеяло?..  И  чего  теперь  делать?
Спешить-лететь, на ходу глотая завтрак? Или уж - ну ее к  богу  в  рай,  эту
первую пару, эти принципы  организации  библиотечных  каталогов?  Подумаешь,
каталоги, ящички-карточки... Она и так о них все знает - какие только  книги
не приходилось искать в Историчке для привередливых доцентов.
   У мамы на кухне вовсю кипела работа. Возвышалась кастрюля, полная свежего
теста, шкварчали маслом две раскаленные сковородки.  Надя  чмокнула  маму  в
разгоряченную, жаркую щеку:
   - Доброе утро!
   - Проспатушки? - ласково спросила мама. Надя улыбнулась в ответ:
   - Не-а... Валятушки. - И добавила:
   - Это, мам, ты во всем виновата. Сама одеяло  мне  такое  купила,  так  и
лежится под ним, так и лежится...
   Мама всегда поругивала Надю, называла лежебокой. Кажется,  и  сейчас  она
хотела сказать свое вечное:
   "Так всю жизнь пролежишь?. Но  отчего-то  передумала.  Промолчала.  Ловко
шлепнула в тарелку  очередной  блинчик  -  душистый  и  тонюсенький,  словно
пергамент. Угостила сковороду новой порцией теста. Прикрикнула на дочь,  уже
пристроившуюся подле стола:
   - Иди, глаза хоть промой!
   Надя  приказание  проигнорировала.  Ухватила  блинчик,  макнула   его   в
клубничное варенье... Мама только головой покачала, но  сердиться  опять  не
стала. Налила дочери кофе, присела рядом.
   - Мамуль, ты сегодня какая-то мирная... - пробурчала Надя с набитым ртом.
- Я думала, ты ругаться будешь...
   - А чего мне на тебя ругаться? - улыбнулась мама.
   - Ну, лекцию я проспала, глаза не вымыла... Мама задумалась - на секунду,
на полсекунды. Надя не сводила с нее глаз и отчего-то разволновалась: мамуля
хочет сказать ей что-то неожиданное? Но мамочка только  тряхнула  головой  и
кивнула в сторону окна, залитого беспросветным дождем:
   - Проспала - и ладно. В такую погоду я  тоже  училище  прогуливала.  -  И
спросила:
   - А чего тогда вскочила? Валялась бы себе хоть до девяти...
   Надя покончила с очередным блинчиком и объявила:
   - А я себе сейчас мэйк-ап буду делать.
   - Чего-чего?
   - Ну, макияж. Тени там, пудры...
   Надя замолчала,  наблюдая  за  маминой  реакцией.  Сейчас  начнет  небось
выведывать: а не влюбилась ли ты, милая дочка?
   Но мама ничего выспрашивать не стала. Вздохнула:
   - Созрела наконец... Или это Лена тебя сподвигла?
   - Ну, частью Ленка... - Надя  увлеченно  закатала  в  блин  полную  ложку
варенья. - А частично  сама  решила.  У  меня  лицо..,  как  это  говорят..,
нуждается в подчеркивании.
   - Могу помочь, - охотно предложила мама.
   - А ты умеешь? - поддела дочь.
   - Спрашиваешь! Я на работе всех девчонок красила.  Чего-то,  наверное,  и
сейчас еще помню...
   - Мамуль, ты  у  меня  -  золото!  -  просияла  Надя.  -  И  стрелки  мне
подведешь?
   - Могу и стрелки! - браво заявила мама. Надя вытерла сладкий от блинчиков
рот, чмокнула маму в щеку и понеслась в ванную. Ей  не  терпелось  побыстрей
умыться и приступить к мэйк-апу. То-то девчонки ахнут, когда Надежда  явится
на вторую пару с настоящими стрелками!

Дима. Тот же день, 10.30

   Коллеги знали о его потере. В длинном редакционном коридоре,  по  пути  к
своему кабинету, Дима поймал на себе пару  сочувственных  женских  взглядов.
He-сколько человек,  особо  близкие  к  нему  корры-мужики,  были  вчера  на
похоронах. Помогали нести гроб. От имени редакционного коллектива на  свежую
могилу Евгении Станиславовны Полуяновой возложили венок.
   Дима вошел в свой кабинет, повесил куртку на плечики, включил  компьютер.
Это означало: я здесь, я на рабочем месте. Даже  не  просмотрев  электронные
письма, набившиеся в его почтовый ящик за  последние  пару  дней,  вышел  из
кабинета. Он хотел поговорить с главным редактором - пока того не  закрутило
ежедневное редакционное веретено: летучки-планерки, разборки  с  авторами  и
героями публикаций, интриги с издателями и визиты в ?сферы?.
   - У себя? - спросил он, входя в ?предбанник? у кабинета главного.
   - Да-да, Димочка, заходи, - сказала Марина  Михайловна,  пятидесятилетняя
секретарша, сказала ласковей, чем обычно.  Поглядела  на  молодого  спецкора
сочувственно.
   Главный редактор, как всегда по  утрам,  просматривал  внушительную  кипу
свежих газет.
   - Проходи, Дима, - сказал он, не поднимая головы. - Садись.
   Сам встал из-за стола и сел напротив Полуянова за столик  для  визитеров.
Тем  самым  продемонстрировал:   он   понимает,   что   разговор   предстоит
неофициальный. Спросил:
   - Тебе отпуск не нужен?
   - Нет, - твердо ответил Дима.
   - Ну и правильно. Работа - лучшее лекарство. А когда надо будет,  поможем
и с памятником, и со всеми прочими делами. У нее ведь никого, кроме тебя, не
было?
   - Нет, Василий Степанович.
   - Соболезную. Еще раз - соболезную. -  Главный  побарабанил  пальцами  по
столу. Молчал. Молчал и Дима. Тогда главный спросил:
   - Чем еще мы можем помочь?
   - Я бы хотел, чтобы убийцы матери были пойманы. И наказаны.
   - Понимаю тебя. - Пауза. - Я могу, конечно,  позвонить  начальнику  ГУВД.
Или даже министру. - Пауза. Перестук пальцев по столу. -  Но  давай  отложим
этот вопрос  на  два-три  дня.  Пока  мне  подобное  давление  на  следствие
представляется  несвоевременным.  Дело,  насколько  я  понимаю,   расследует
окружное управление. А мильтоны там - ?на земле?, как они говорят,  -  очень
ревниво реагируют, когда на них начинает давить  начальство:  указывать  им,
помыкать... Так  что  давай  лучше  я  тебе  устрою  встречу  с  начальником
окружного Управления внутренних дел. Прямо сегодня. Не против?
   Дима дернул плечом:
   - Можно.
   - Похоже, - продолжил редактор, - убийцы -  тамошние  отморозки.  Поэтому
местные менты поймают их скорей, чем  кто  бы  то  ни  было.  А  если  через
три-четыре дня результатов не  будет,  я  сам  отзвоню  лично  министру.  Не
против?
   Дима опять пожал плечами.
   - Только, пожалуйста, Полуянов, - слегка нахмурился главный, - давай  без
самодеятельности. А то ты любишь!.. - Он покрутил в  воздухе  рукой,  словно
рисуя нечто неопределенное, но до крайности завиральное и сомнительное. - То
ты, понимаешь ли, с парашютом прыгаешь из рейсового самолета. То к  мафии  в
плен попадаешь. То телепата на видео снимаешь - помнишь, какие тогда у нас с
эфэсбэшниками неприятности были?.. Так  что  ты  береги  себя,  Полуянов!  -
сказал редактор с оттенком не заботы, но скорее легкой угрозы. И продолжил:
   - Каждый должен заниматься своим делом. Мильтоны - ловить преступников. А
журналисты - об этом  писать.  Но  не  наоборот.  Кстати,  можешь  пообещать
начальнику окружного УВД от моего имени: найдет убийц твоей матери - дадим о
нем и его людях очерк на полосу. И фотку его лично, в мундире и медалях,  на
четыре колонки дадим - так дадим, как раньше только Брежнева  печатали...  В
каком, говоришь, округе твоя мама проживала?
   - В Первом Северном.
   - Прямо сейчас тамошнему милицейскому боссу  и  позвоню.  Я  его  немного
знаю.
   Главный редактор встал из-за столика, давая понять  Диме,  что  аудиенция
окончена.

Надя. Тот же день, 16 часов 45 минут

   - Профессоров наших, похоже, дождем залило! - вздохнула начальница.
   Время вроде самое ходовое - а в