палестинец,
уроженец  г.Каира.  Отец  -  землевладелец  Эль  Сабри  Хамад,  руководитель
революционного совета ФАТХ. В 1968 году семья покинула Каир. Некоторое время
жили в Газе, затем - в Нублусе (западный берег реки  Иордан).  По  некоторым
данным, в 1976 году уехал  в  Советский  Союз  и  поступил  в  Ленинградский
государственный университет, где проучился  один  год.  Затем,  возможно,  4
месяца изучал диверсионную тактику в советском засекреченном У  Ц-16  5,  на
спецбазе подготовки террористов в  Крыму.  В  1979  году  вступил  в  Партию
арабского социалистического возрождения (БААС) и ФАТХ. Быстро продвигается в
ФАТХ, руководство отмечает его жесткость, инициативность, честолюбие. В 1980
году проводит первый самостоятельный теракт:  захват  посольства  Саудовской
Аравии в Лондоне, за что исключен из ФАТХ. В декабре 1982 года  совершает  в
Афинском аэропорту убийство пятидесяти двух  человек.  В  ноябре  1983  года
отправляется в Сирию, где его принимает на  службу  президент  страны  Хафез
Асад. В 1990 году переезжает в Судан. Успешен в бизнесе. На торговле оружием
заработал семьдесят миллионов долларов. В мае с.г, организовал нападение  на
миссию Красного Креста в Нигерии, в ходе которого  убито  трое  американских
граждан. Убит в августе с.г, на палестинских территориях в результате тайной
операции израильских спецслужб.

   Дима не удержался от  восхищенного:  ?Йес!?  (Студенточки  оторвались  от
своих компьютеров и впились в  него  любопытными  глазками.)  Одним  глотком
допил кофе.  Пробормотал:  ?Ну,  мамуль,  у  тебя  и  пациенты...?  Отправил
биографию Хамада на печать. Вот оно, вот, вот!
   Пока  принтер  выдавал  распечатку,  Дима  быстренько   слазил   в   свой
электронный почтовый ящик. Бегло просмотрел гневное письмо от ответственного
секретаря, не читая, уничтожил парочку реклам, улыбаясь,  прочел  кокетливую
депешу от малышки из  отдела  женских  проблем.  Самое  свежее,  только  что
пришедшее  письмо,  оказалось  от  опера  Савельева.  Оно  было  кратким   и
гласило: ?Дима, срочно со мной свяжись?. Дима чуть  не  сорвался  немедленно
бежать в номер, звонить - но остановился, задумался... Ведь та бешеная гонка
в Москве произошла через несколько часов после встречи с симпатичным опером.
Случайность? Хрен его знает. Но звонить ему не стоит.  И  так  уже  глупость
сделал, свой почтовый ящик открыл. Опытный программист без  труда  вычислит,
что тот самый  компьютер,  с  которого  Полуянов  просматривал  свою  почту,
расположен здесь, в Питерском гуманитарном университете профсоюзов...

Надя. То же самое время

   Город, где прошло детство, навсегда останется для тебя сказкой.  Особенно
если этот город - Питер. Питер, где  живут,  дышат,  любят,  чувствуют,  как
казалось Наде, совсем по-особенному.
   По Москве - Надя просто ходила, спеша по делам. По Санкт-Петербургу - шла
и  не  могла  наглядеться.  Дома  с  каменными  складками-нишами,  и  гулкие
проходные дворы, и печки, оставшиеся в особо старых  подъездах,  и  вытертые
ступеньки, впитавшие  шаги  тысяч  давно  умерших  людей...  Прямые,  словно
линейки, улицы - о, как разительно они отличались от  витиеватых  московских
закоулков! И никакой суеты, горящих глаз, суматохи,  бесконечного  перезвона
мобильников... Надя заглядывала в перспективы  проходных  дворов,  в  окошки
кафе-подвальчиков, в магазинные витрины. Все пыталась понять, что же  такого
особенного в современном Питере. Город -  европейский,  но..,  не  похож  на
Европу. Кругом  все  потерто,  небогато,  выщерблено.  Народ  одет  скромно,
улыбается мало, и пьяных кругом изрядно - одного алкашика Надя даже  помогла
с асфальта поднять - его дружок не справлялся... А ведь утро на дворе!..  Но
все-таки Питер совсем не такой, как Москва. Он добрей. И мудрей. И еще  град
Петра - помнится, Димина  мама,  Евгения  Станиславовна,  очень  любила  это
определение - интеллигентней, чем столица.
   Впрочем, загадки и очарование Северной  Пальмиры  немедля  исчезли,  едва
Надя выехала из исторического центра города. Начинать путешествие  в  К,  ей
следовало  с  окраины,  прямо  противоположной  Купчину,  где  они  с  Димой
проживали.
   Надя вздохнула. Аура Северной столицы более не ощущалась. Наступающие  со
всех сторон убогие панельные многоэтажки  да  нервные  толпы  на  автобусных
остановках - какая уж тут романтика...
   Ее совсем не пугала долгая и неудобная поездка. Даже хотелось бесконечной
дороги, ухабов, трудностей. И еще - одиночества. Она немного устала от Димы,
его быстрой  мысли,  его  ехидных  реплик.  С  ним  постоянно  находишься  в
напряжении, трясешься, чтоб не попасть впросак, чтоб  не  выглядеть  клушей,
библиотечной тормознутой девчонкой, поклонницей несовременного  Тургенева...
Наде хотелось побыть в одиночестве.  Послушать  себя,  свои  мысли.  Немного
расслабиться. И заодно доказать Полуянову -  всегда-все-знающему  Полуянову,
что она тоже кое на что способна.
   Чем далее  Надя  удалялась  от  Питера,  тем  плоше  становились  дороги.
Скрипящий от старости ?ЛиАЗ? то и дело ухал  в  такие  ямы,  что  Надя  едва
потолок головой не пробивала. ?Куда ж меня завезут?!? - в ужасе думала она.
   Но, на удивление,  автовокзальная  площадь  города  К,  выглядела  вполне
опрятно. Благостная чистота, у каждого столба - урны и (о, что за редкость!)
контейнеры  для  раздельного  сбора  разных  видов  мусора.  Но   ни   одной
продуктовой палатки, только полупустое вокзальное здание.
   Надя без сожаления проводила взглядом отъезжавший ?ЛиАЗ?. Век бы по таким
дорогам  не  ездить!  Все  внутренности  до  сих  пор  трясутся.  Требуют  -
немедленно!  -  чем-то  себя  побаловать.  Например,  любимым  (но  дорогим)
грейпфрутовым соком.
   Надя вышла  с  вокзальной  площади,  заглянула  в  первый  подвернувшийся
продуктовый  магазин.  Но  в  секции  ?Соки-воды?  имелись  лишь  запыленные
трехлитровые баллоны  с  тыквенным  напитком.  Тыквенный  напиток,  подумать
только! Сразу  школьные  завтраки  вспоминаются...  Пришлось  Наде  давиться
невкусной теплой фантой.
   Улица Погонная, где проживали родители Лены Коноваловой, располагалась  в
центре К., на задах свежевыкрашенного  здания  мэрии.  Со  двора  был  виден
развевавшийся  на  крыше  городской  администрации  российский  флаг.   Надя
отметила, что присутственные места в К, содержатся в бравом порядке. Чего не
скажешь о городских задворках  -  начинавшихся,  впрочем,  прямо  в  центре.
Облупленный трехэтажный дом, где проживали Коноваловы, смотрел на мир хмуро.
Во дворе тревожно полоскалось белье. ?Кажется, у  них  у  всех  тут  большая
стирка была?, -  подумала  Надя,  пробираясь  сквозь  лабиринт  простыней  и
пододеяльников. Она уверенно прошла к нужному ей среднему подъезду (если дом
трехэтажный, то шестнадцатая квартира находится здесь,  верно?).  Старушонки
на лавочке  немедленно  впились  в  Надю  изучающими  взглядами.  Только  бы
расспрашивать не начали! Она равнодушно, стараясь не ежиться, прошла мимо. К
счастью, вопросов ей задавать не стали. Она только услышала за  спиной:  ?Не
наша.., городская. К Миньке идет, что ли?"
   Шестнадцатая квартира оказалась на третьем  этаже.  В  полутьме  подъезда
Надя с удивлением разглядела, что потертую дверную обивку украшает выцветшая
от времени  переводная  картинка  -  то  ли  Дюймовочка,  то  ли  эльф:  так
истерлась, что и не  разглядишь.  Неужели  еще  от  Леночки  осталась?  Надя
сделала три глубоких вдоха и вдавила дверной звонок-. Он  отозвался  нежной,
когда-то давно слышанной трелью: ?тиу-ти-ти-у...? ?Кажется, у  нас  в  самой
первой квартире такой звонок был?, - вспомнила Надя.
   За дверью прошуршали шаги, привычного ?кто там??  не  последовало.  Замок
щелкнул.
   На пороге показалась хозяйка. Она  доверчиво  смотрела  на  гостью.  Надя
успела отметить испещренное морщинами лицо, усталые, горькие глаза.  Но  при
этом - совсем молодые, пышные волосы, целая грива, собранная в пучок,  такой
тугой, что голова женщины была слегка откинута назад.
   - Здравствуйте, вы - Клавдия Алексеевна? - быстро спросила Надя.
   Женщина улыбнулась, кивнула:
   - Проходи, деточка.
   - Я.., я, - засмущалась Надя, мучительно  подбирая  слова.  Странные  они
тут, в этом К. Зачем пришел - не спрашивают.  Сразу  в  квартиру  зовут.  Но
топтаться на пороге она не стала. Вошла в  тусклый,  со  вздутым  линолеумом
коридор.
   - Кто там, Клавусь? - крикнул откуда-то из комнаты мужской голос.
   - Еще не знаю! - весело ответила ему хозяйка. Надя заторопилась:
   - Меня зовут Надеждой Митрофановой, я  из  Москвы,  корреспондент  газеты
?Молодежные вести?. Я.., я... - Она снова засмущалась и выпалила:
   - Я хотела бы поговорить с вами о Лене.
   Сейчас Клавдия Алексеевна изменится в лице, в ее  глазах  полыхнет  горе,
тоска,  отчаянье...  Наде  захотелось  зажмуриться.  Однако  хозяйка  просто
удивленно спросила:
   - О Лене? О нашей дочери? Но зачем? Надя едва удержалась от  облегченного
вздоха и смиренно произнесла:
   - Я вам все сейчас объясню. В коридоре показался  мужчина.  Глаза  из-под
мохнатых бровей смотрят сурово:
   - Чего тут у тебя, Клава?!
   - Журналистка... Из Москвы... - растерянно пролепетала та.  -  О  Леночке
хочет поговорить...
   Мужчина смерил девушку изучающим взглядом  -  даже  в  полутьме  коридора
видно, что не верит, - и потребовал:
   - Удостоверение свое покажите.
   Надя поспешно достала сложенный вчетверо  бланк  ?Молодежных  вестей?  (у
Полуянова имелись такие  бланки,  с  печатью  и  лихо  подделанной  подписью
главного редактора).
   Хозяин включил бра и громко, с выражением, зачитал:
   -   ?Редакция   газеты   ?Молодежные   вести?    поручает    специальному
корреспонденту Надежде Митрофановой  сбор  и  систематизацию  материалов  по
теме: ?Ленинградский технический университет: Вчера, сегодня, завтра?.
   Он сложил бумажку, вернул ее Наде, строго спросил:
   - А при чем тут наша Лена?
   - Вань, давай хоть в комнату пройдем, - попросила жена. Голос  ее  звучал
вроде бы просительно, но Надя безошибочно  расслышала  в  нем  убедительные,
стальные нотки.
   Надю провели в гостиную, Клавдия Алексеевна усадила ее в глубокое  кресло
и снова вроде бы робко обратилась к своему суровому мужу:
   - Ванюш, чайку бы нам, а?
   Супруг еще раз смерил Надежду цепким взглядом. Но безропотно удалился  на
кухню. Там зашумела вода, зазвякал чайник, фыркнула, зажигаясь, горелка.
   Надя украдкой рассмотрела комнату. Никаких стенок и горок  -  вместо  них
развешаны ковры - на всех трех  стенах,  и  даже  на  четвертой,  меж  двумя
окнами, помещалось что-то вроде ковровой дорожки. Старый-престарый  диванчик
с двумя подушками, полированный секретер, самодельная  полочка,  по  которой
вьются-ползут цветы. И - фотографии, везде фотографии. Поверх ковров и рядом
с ними. В деревянных рамках, в стальных, а то и просто в целлофане.  Леночка
- ?снежинка?, видимо, в детском саду, Леночка - Снегурочка в школе... Она же
- на коньках, на качелях, на морском берегу, счастливо  улыбается...  ?Какая
красивая!? - восхищенно подумала Надя.
   Клавдия Алексеевна села в кресло напротив Нади.
   Их разделял журнальный столик, на нем  лежало  несколько  пожелтевших  от
времени тетрадок. Надя скосила глаза  и  удивленно  прочитала  на  одной  из
обложек:
   "Для работ по литературе ученицы 7-го ?Б? Елены Коноваловой?.
   Она потерянно взглянула в лицо Клавдии Алексеевны. Та смахнула  слезинку,
проговорила вполголоса:
   - Леночка... Ей бы сейчас...
   - Сорок три года было, - быстро закончила Надя. Она горячо произнесла:
   - Клавдия Алексеевна, давайте.., давайте сохраним мужество...
   - Мужество? - ахнула хозяйка. Ее слезы мгновенно  высохли,  она  повысила
голос:
   - Какое мужество?! Леночка! Единственная дочь.., единственный ребенок...
   Надя твердо выдержала осуждающий взгляд Клавдии Алексеевны и произнесла:
   - У меня тоже горе. Пять дней назад я похоронила маму.
   - Родители должны умирать раньше детей, - отрезала Клавдия Алексеевна.  -
Это закон природы.
   И тут же, взглянув в Надино побелевшее лицо, залепетала:
   - Ой, Наденька, извините.., простите меня, дуру старую...
   - Ничего, - стиснула зубы Надя. Глаза застилало горе. А в  голове  билась
не правильная, непрошеная мысль: ?Я использую свою беду.  Эксплуатирую  -  в
собственных целях!"
   Клавдия Алексеевна смотрела теперь на нее так участливо  и  встревоженно,
что Надя поняла: теперь она может спрашивать о чем угодно.
   В комнату вошел супруг, Иван Савельевич. На  подносе  позвякивали  чашки,
две вазочки с двумя сортами варенья. Он с беспокойством воззрился  на  обеих
женщин.
   - Ставь, ставь... Ставь  на  столик,  -  облегченно  захлопотала  Клавдия
Алексеевна. - И сам садись, не маячь.
   Она принялась расставлять чашки,  выспрашивала  Надю,  сколько  ей  нужно
заварки и сахара, потчевала вишневым и грушевым вареньем... Иван  Савельевич
подтянул стул, уселся, налил себе ядреного,  черного,  словно  деготь,  чаю.
Надя заметила, что руки у него дрожат. Неужели  алкоголик?!  Нет,  вроде  не
похож...
   Чайная суета помогла Наде справиться с неловкостью,  с  неуверенностью  в
своих силах. И решение она тоже уже приняла. Вот  ведь:  всю  дорогу  ломала
голову, что говорить Деночкиным родителям, как выкручиваться, да  так  и  не
придумала. А сейчас - пожалуйста,  мозаика  сложилась.  Собственно,  сложное
слово ?мозаика? сюда и не подходит. Она просто расскажет им все...
   Надя  сделала  глоток  душистого  чая.  Он  источал  запах  малины  -  не
синтетической добавки, а своей,  руками  собранной  и  сушенной  дома.  Надя
отставила чашку. Произнесла:
   - Клавдия Алексеевна, Иван Савельевич... Я хочу рассказать вам все.  Все,
что знаю сама. Ну а вы уж - решайте сами, станете вы помогать мне или нет.
   И она рассказала  -  про  три  неожиданные  смерти,  про  покушение,  про
дневники  Диминой  мамы,  про  то,  что  из  архива   университета   исчезли
медицинские карты...
   Коноваловы слушали ее молча. Клавдия Алексеевна смахнула слезинку,  когда
Надя сказала: ?Теперь - одна с Родионом, ну, с нашей таксой, осталась?. Иван
Савельевич прихлебывал чай, кивал, его взгляд, обращенный на Надю, с  каждой
минутой теплел и смягчался. В конце своего рассказа Надежда сказала:
   - Я еще раз прошу простить меня - за то, что пытаюсь ворошить прошлое. Но
- вы ответите на мои вопросы?
   Коноваловы переглянулись.
   - Да, - твердо сказала Клавдия Алексеевна.
   - Да, - повторил Иван Савельевич. - Только..,  только  чем  же  мы  можем
помочь?
   Надя быстро спросила - на ходу вспомнив полуяновский урок, что к главному
нужно подходить постепенно, через серию маловажных, простых вопросов:
   - На каком курсе Лена переехала в общежитие?
   - На втором... - вздохнула Клавдия Алексеевна. - На первом  еще  пыталась
на автобусах ездить. В пять утра вставала, в десять вечера  возвращалась.  А
потом у них курсовые пошли, коллоквиумы,  не  успевала,  лучше  б  она  этот
институт бросила...
   Надя  увидела,  что  глаза  Клавдии   Алексеевны   краснеют,   наливаются
слезами... Она быстро задала новый вопрос:
   - А кто были ее соседки по комнате?
   - Таня Смирнова. Катя Котенко. Лина Савушкина.  -  без  запинки  ответила
мама.
   - Что они сейчас?
   - Танюшка Смирнова - в Штатах, преподает. Катя - где-то в  Мурманске,  за
моряком замужем. Работает в школе. Линка... - Клавдия Алексеевна  запнулась,
- где Линка - не знаю. Где-то в Питере. Гуляет.
   - Спилась уже, зуб даю, - вдруг брякнул Иван Савельевич.
   - Вы с ними поддерживаете отношения? - продолжала Надя, сделав  вид,  что
не заметила его резких слов.
   - Катя с Таней до сих пор открытки нам  шлют,  -  гордо  сказала  Клавдия
Алексеевна. Слегка нахмурилась и добавила:
   - Про Лину не знаю ничего.
   - А.., а... - как ни  старалась  Надя  говорить  хладнокровно,  голос  ее
все-таки дрогнул, - а с кем-нибудь из молодых людей Лена дружила?
   - Не до того ей было, - немедленно отрезал  Иван  Савельевич.  -  Слишком
занята была. На учебе своей помешалась. Пятерки, одни  пятерки...  -  в  его
голосе звучали досада и горечь. - Все должно было быть  у  нее  отлично:  на
?пять?, на ?пять с плюсом?, на ?шесть?, чего бы ни стоило,  только  -  лучше
всех!
   Клавдия Алексеевна укоризненно взглянула на мужа:
   - Ну зачем ты так, Вань...  Что  у  нее,  разве  мало  поклонников  было?
Леночка и на каток с  ними  ходила,  и  в  кино...  Но  только  так,  ничего
серьезного. Глупые они, говорила, маленькие, щенята...
   Пора было подбираться к главному. Надя глубоко вздохнула:
   - Значит, училась Леночка хорошо. Несчастной любви у нее не было... Но  -
почему? Почему же тогда случилось то, что случилось?! Неужели правда - из-за
учебы? Или просто - несчастный случай? Что вам в милиции-то сказали?
   Иван Савельевич вдруг  резко  встал,  рывком  отодвинул  стул,  вышел  из
комнаты.  Клавдия  Алексеевна  скорбно  посмотрела  ему  вслед.   Вполголоса
объяснила Наде:
   - В милиции сказали - у нее психологическая травма, нервный срыв...  Лена
экзамен в тот день не сдала, очень расстроилась.  Были  свидетели.  Ее...  -
несчастная мать снова всхлипнула. - Ее никто не толкал.  А  Иван  в  это  не
верит. Думает, что столкнули. А потом власти замели следы. А в милиции его и
слушать не стали, даже дела заводить не хотели.
   - А вы? Что думаете вы?
   Глаза у Клавдии Алексеевны заметались.  К  ковру  -  поверх  него  висели
выцветшие детские рисунки. К цветам - горшок у алоэ  разрисован  кривобокими
человечками...
   Надя не торопила ее. Сама рассматривала комнату, и сердце  ее  обливалось
кровью, когда взгляд  упирался  в  тертого-перетертого  плюшевого  мишку,  в
старую куклу, в школьный пенал, брошенный на серванте...
   Вдруг Клавдия Алексеевна встала.
   - Пойдемте, я провожу вас, - сказала она.
   - Но... - растерялась Надя.
   - Пойдемте, - повторила Клавдия Алексеевна и приложила палец к губам.
   Они вышли в  коридор.  Из  соседней  комнаты  послышался  хриплый  вздох,
похожий на сдерживаемое рыдание.
   - У Ивана сердце больное, - прошептала Клавдия Алексеевна.
   Они вышли из  квартиры,  Клавдия  Алексеевна  торопливо  поздоровалась  с
соседками, увлекла Надю прочь со двора.
   Возле мэрии обнаружилась чистая, пустая  лавочка.  Они  присели.  Клавдия
Алексеевна прикрыла глаза и сказала:
   - Лена... Лена была беременна. Четыре месяца. Иван не  знает.  Узнал  бы,
кто отец, - убил бы.
   Надя с ужасом наблюдала,  как  на  глазах  сереет  лицо  собеседницы.  Но
все-таки задала следующий вопрос:
   - А вы?! Вы знаете, кто отец? От кого ребенок?!
   - Не знаю, - глухо произнесла Клавдия Алексеевна. И повторила:
   - Не знаю. А теперь - и знать не хочу.
   Тяжело поднялась с лавочки и, не оглядываясь, пошла в сторону дома.
   - Пожалуйста! Скажите! -  крикнула  ей  вслед  Надя.  Клавдия  Алексеевна
обернулась. По щекам ее текли слезы.
   - Не знаю я, Наденька, правда не знаю. И - не верю. До сих пор в  это  не
верю. Не могла она... У нее и поклонника-то настоящего не было...
   Она всхлипнула и выкрикнула:
   - Леночка говорила мне, что целоваться даже не умеет!
   - Может.., врачи ошиблись? - предположила Надя.
   - Ошибки здесь быть не может. Сама заключение читала, - отрезала  Клавдия
Алексеевна.
   Она быстрым шагом - будто спешила убежать от Нади - направилась  к  дому.
Плечи ее были расправлены, пышные волосы, выбившиеся из пучка, трепетали  на
ветру.

Дима. То же самое время

   Абу Эль-Хамад - это,  конечно,  суперверсия.  И  будь  Дима  журфаковским
первокурсником, он бы на ней и остановился. Шутка ли  -  всемирно  известный
террорист, мультимиллионер, недавно  погиб...  Молодой  Полуянов  сказал  бы
себе: ?С этим Хамадом явно что-то нечисто. И он может  быть  связан  с  моей
мамой!.. Нужно раскручивать его, выяснять биографию, окружение, связи..."
   Но Дима давно миновал возраст щенячьих журналистских восторго