так я тогда  подумал.  Или,
если не знать, то видеть уж точно видела - хотя бы когда мочила. Но  она
вместе со всеми покачала головой. Менты переписали всех, кто работает  в
этой части здания, в том числе  и  отсутствующих,  и  отпустили  нас  по
домам. Даже, можно сказать, выгнали.
   Я хотел было задержаться и рассказать им про Ирен, но потом  подумал,
что сказать-то мне нечего. Ну, сидела она, вся как нерв натянутая,  так,
может, ее организм на трупы остро реагирует. А что глазами  по  сторонам
шныряла, так это ничего не доказывает. Я тоже глазел туда-сюда, и притом
без всякой задней мысли.

***

   Но она-то не просто так глазела! Я это нутром чувствовал. И  решил  с
того дня за ней следить. Рано или поздно она  чем-нибудь  себя  проявит,
тут я ее ментам и сдам. Отольются кошке мышкины слезки!
   Я вообще-то человек незлобивый, но эта курва Ирен меня  достала.  Это
по ее милости меня в "Пульсе"  за  шута  держат.  И  что  я  ей  сделал,
спрашивается? Хотя я, кажется, догадываюсь, чем  ей  досадил.  Тем,  что
заигрывал с девчатами - с Катрин и Элен. Они девчонки что надо, Катрин -
рыжеволосая красотка, Элен - симпатичная блондинка с ямочками на  щеках.
А я парень общительный и приударить за хорошенькими девушками никогда не
прочь. Перемигнуться с ними или там шуточку  рискованную  отпустить  для
поднятия тонуса. Но Ирен, вобла сушеная, к тому же страшная как смертный
грех, естественно, меня не привлекала. Да боже мой, она же меня  лет  на
десять старше! Естественно, я на нее, как на женщину, даже  не  смотрел.
Вот ее, видно, злоба и заела.
   И ведь удалось ей, твари этакой, в перьях  меня  вывалять.  Выставить
перед другими полным невеждой, тупицей  и  хамом.  Хамом  -  потому  что
иногда я не выдерживал и чуть ли не матюгом  ее  посылал.  Но  ведь  это
ангелом нужно быть, чтобы не сорваться, когда тебе каждый  день  гадости
говорят. Да не просто гадости, а такие, что ты смысла их не понимаешь и,
если пытаешься ответить, то непременно попадешь впросак.
   Вот только ухмыляться не нужно. Я, может, и не самый большой умник на
свете, но уж точно не дурак. И  если  вы  думаете,  что  на  моем  месте
оказались бы на высоте, попробуйте ответить  с  ходу,  не  заглядывая  в
словари и энциклопедии, на такие, к примеру, вопросы:
   Что такое парвеню?
   Чем занимался Торквемада?
   Кто такой "один ушлый француз, тезка небезызвестного плотника"?
   Где находился Паган?
   Чем тантра отличается от мантры?
   Как звали первую жену папы Ивана Грозного?
   Ну что, получилось? То-то  же!  А  если  получилось,  то  нечего  нос
задирать. Да, я  не  книжный  червь,  у  меня  на  то,  чтобы  в  книгах
ковыряться, нет ни времени, ни особого желания. После работы  приползаю,
высунув язык, тут не до книжек, хорошо, если на телевизор силы остались.
А в выходные я предпочитаю вылазки на  природу  или  дружеские  сборища.
Лучше всего - и то, и другое. Коллективный выезд на рыбалку там  или  на
шашлычок, пивко, магнитофон,  хорошие  песни,  болтовня  о  том  о  сем,
рыбацкие байки, смех... Я человек простой, и удовольствия люблю простые.
А   если   вам   нравится   всякая   заумная    хрень,    разговоры    о
трансцедентальном-экзистенциальном,                 симплексах-секансах,
Пуччини-Доницетти, если вы вместо подушки кладете под голову  толстенные
тома, то это еще не значит, что вы выше меня или полезнее обществу.
   Я то же самое пытался Ирен втемяшить. Но с ней попробуй поговори!  Не
язык, а жало у бабы. И рожа  у  нее  желтая,  точно  низкосортной  мукой
присыпана.  Видно,   разлитием   желчи   страдает,   гадюка.   Но,   что
показательно, унижает она только меня.
   И на языке своем тарабарском только со мной разговаривает. Хотя  нет,
еще с Эдиком, директором "Голубя", но тот ее стоит. Они этими  безумными
фразочками с пулеметной скоростью перебрасываются.  И  страшно  довольны
друг другом. Эдик к нам в комнату каждые  полчаса  забегает,  курить  ее
зовет. Они в курилке вдвое  больше  времени  проводят,  чем  на  рабочем
месте. И ничего, Базиль с Полиной  терпят.  Хоть  бы  раз  ей  замечание
сделали!
   Они вообще носятся с этой Ирен,  как  дурак  с  писаной  торбой.  Она
целыми днями ничего не делает, только в тетрис-пентикс режется, и  никто
ни звука. А у меня как-то выдались свободные полчаса, решил я  поиграть,
так меня тут же на ковер вызвали. Я спрашиваю: "А почему Ирен можно?"  А
Базиль говорит: "То Ирен! Ей так думается легче.  Она  у  нас  генератор
идей".
   Да ее идеи - смех один! Я такие  могу  пачками  выдавать,  только  не
просит никто. Ну с чего, спрашивается, они взяли, что я -  полный  ноль?
Хотя ясно с чего. Ирен постаралась. После ее художеств они на  меня  без
смеха смотреть не могут. Даже Жоржик,  восемнадцатилетний  шкет,  и  тот
скалится. А он, между прочим, гораздо невежественнее меня.  А  Катрин  и
Элен теперь, как на  меня  взглянут,  так  обязательно  фыркают  и  носы
морщат, будто я какашкой вымазан.
   Ну ничего, теперь-то я с ней за все поквитаюсь. Глаз с нее не  спущу,
после работы следить буду, всех наших расспрошу, все тайны ее выведаю, а
дознаюсь, как она с этим жмуриком связана.

Глава 4

   Ирен чувствовала себя отвратительно.  Ее  знобило,  ломило  поясницу,
голова раскалывалась, словно она весь вечер глушила  водку,  запивая  ее
пивом. "И качает, как пьяную, - мысленно заметила Ирен, бредя по станции
метро к переходу. - Вон тетка косится, поджимает брезгливо губы. Сказать
ей, что я выпила три стакана сока с капелькой мартини, - ни  за  что  не
поверит. Господи, что со мной творится?
   Неужели грипп подхватила? Только свалиться мне сейчас не  хватало!  И
правда, беда никогда не приходит одна. Если ты запуталась в  собственных
пугающих мыслях как птица в силках, если тебе как  никогда  нужна  ясная
голова, можешь быть уверена - злобный вирус позаботится о том,  чтобы  в
решающий момент голова годилась только для прикладывания компрессов.
   А может, это защитная реакция организма? Я  попала  в  совершенно  не
правдоподобный переплет, чуть ли не на страницы детективного  романа.  Я
не знаю, что делать, потому что  любое  мое  действие  чревато  опасными
последствиями либо для меня самой, либо для  людей,  к  которым  я,  как
минимум, отношусь с симпатией. Но и бездействие чревато...  правда,  уже
только для меня.
   Посоветоваться решительно не с  кем.  Лиска  со  своей  прямолинейной
правильностью начнет зудеть, чтобы я все рассказала  милиции.  Петенька,
при всех своих замечательных душевных  качествах,  перед  лицом  суровой
действительности беспомощен, как дитя. Эдик - единственный, кто способен
все понять и дать хороший совет,  но  именно  к  нему  я  обратиться  не
могу... И самостоятельно найти выход из этого проклятого лабиринта  тоже
не могу. Вот организм и пытается отвлечь  меня  от  бесплодных  метаний,
сдавшись на милость вируса.
   Нет, не стоит себя обманывать. Это начало новой черной полосы. И если
она будет такой же длинной и беспросветной, как предыдущая, я просто  не
вынесу.
   Господи, помоги!"
   Господь откликнулся - вызвал из-за поворота  поезд  и  остановил  его
так,  чтобы  дверь  открылась  прямо  перед  Ирен.  Она  успела   занять
освободившееся место и привалилась к спинке сиденья, чувствуя, как  боль
в  висках  и  ломота  в  пояснице  потихоньку  усмиряются.  Поблагодарив
Всевышнего за эту малость, Ирен вспомнила,  как  два  с  половиной  года
назад такой же вагон метро, где ей посчастливилось  захватить  последнее
свободное место, неожиданно вынес  ее  из  дюрренматтовского  кошмара  -
черного туннеля, казавшегося бесконечным. Судьба  наконец-то  улыбнулась
ей, началась светлая полоса. Два с половиной  года...  а  кошмар  длился
десять лет.
   И если ее жизнь, и правда, пошла  на  новый  виток...  Неужели  снова
Туннель?
   "Господи, прошу Тебя, пусть на этот раз он окажется не таким  длинным
и мрачным. А если все повторится?  Нет!  Господи,  Ты  ведь  не  станешь
вмешивать в наши с Тобой дела моего  мальчика,  правда?  Одного  ребенка
вполне достаточно, Тебе  не  кажется?  Пожалуйста,  выбери  какой-нибудь
другой способ наставить меня на путь истинный. Если иначе никак  нельзя,
лучше уж забери меня к Себе и вразуми лично.
   Честное слово, я плохо понимаю намеки. Если от меня что-то требуется,
лучше сказать об этом прямо. Ты ведь можешь,  правда?  Конечно,  можешь,
история знает массу примеров, когда  люди  слышали  Божественный  Голос.
Правда, они по большей части  были  святыми,  но  ведь  иногда  можно  и
отступить от правил. Ты же не крючкотвор какой-нибудь, прости, Господи!"
   Ирен прервала внутренний монолог и  закрыла  глаза,  настраиваясь  на
прием.  Но  Эфир  молчал.  Никаких  указаний  и  разъяснений  Оттуда  не
поступило. Сознание, не терпящее пустоты, заполнилось воспоминаниями.

***

   Мать назвала  ее  Таисьей,  что  в  переводе  с  греческого  означает
"счастливая".
   Мама, конечно, руководствовалась самыми лучшими побуждениями, но дочь
свое имя не любила. И взрослое Таисья,  и  уменьшительное  Тася,  на  ее
слух, звучали одинаково некрасиво. Кроме того, девочка, при  всей  своей
одаренности  -  одаренности  редкой,  почти   исключительной,   родилась
дурнушкой. В сочетании с такой несчастливой внешностью имя со  значением
"счастливая" казалось насмешкой.
   Училась  Тася  блестяще,  настолько  блестяще,  что  ее  перевели  из
четвертого класса сразу в шестой - уж очень она превосходила сверстников
знаниями  и  интеллектом.  Но  этот  прыжок  ничего  не  изменил;  новые
одноклассники так же катастрофически не дотягивали до ее уровня,  как  и
прежние. По этой причине дружить с Тасей никто не хотел -  кому  приятно
служить серым фоном для блестящего дарования? Только Елизавета -  Лиска,
с которой они жили на одной лестничной площадке и ходили  вместе  еще  в
детский сад, никакого пиетета  перед  Таськиным  гением  не  испытывала,
потому и не комплексовала. Девочки вечно пикировались, иногда  ссорились
всерьез, но так и остались подругами.
   Позже, когда злой рок подмял, сломал и выбросил ее на обочину,  Тася,
пытаясь докопаться до причины, подвергла анализу  собственную  жизнь,  и
неожиданно поняла, что дружба с Лиской - случайный  дар,  преподнесенный
зазевавшейся судьбой по ошибке. Путь, предначертанный  Тасе,  изначально
предполагал одиночество.  Об  этом  свидетельствует  багаж,  которым  ее
снабдили  в  дорогу.  Самодостаточность,  вдумчивость,  отрешенность  от
внешнего,  способность  угадывать  суть  явлений  и  предметов,   умение
наблюдать и  анализировать,  пытливый  ум,  жадный  интерес  к  загадкам
мироздания, абстрактное мышление. Это багаж отшельника, искателя истины,
человека, одинокого по определению.
   До поры до времени отшельническая ноша не тяготила Тасю.  Оглядываясь
назад, она сама себя видела этакой окуклившейся гусеницей, прячущейся от
мира в коконе из книжных страниц, размышлений и наблюдений. Даже  весьма
эмоциональные  контакты  с  мамой  и  Лиской  не  могли   разрушить   ее
отчужденности. А потом Тасе стукнуло  четырнадцать,  и  все  изменилось.
Появилось какая-то смутная неудовлетворенность, тоска по неведомо  чему,
вылившаяся со временем во вполне конкретное отвращение к себе.
   Обычно люди гораздо выше  ценят  то,  чего  лишены,  нежели  то,  чем
обладают. В этом отношении четырнадцатилетняя Тася не была  исключением.
Она охотно променяла бы все свои таланты, превосходную память и завидную
работоспособность на смазливое личико и легкость в общении. Если  бы  не
один разговор, этот внутренний конфликт между желаемым и действительным,
скорее  всего,  так  и  окончился  бы  ничем.  Попереживала  бы  девочка
годик-другой и научилась бы мириться с  данностью,  тем  более  что  эта
самая данность сулила многое. Но вышло так, что Тася случайно  оказалась
дома, когда ее присутствие там не предполагалось, и услышала слова,  для
ее ушей не предназначенные.
   - Конечно, Анечка, тебе есть, чем гордиться, -  пропела  из  прихожей
сладкоречивая  змея,  приятельница  матери,  продолжая  начатый  еще  на
лестнице разговор. - Любая мать на твоем месте была бы на  седьмом  небе
от счастья. Жаль только, что Тася девочка. Девочкам ума  и  таланта  для
счастья недостаточно, им замуж нужно. А как  раз  от  талантливых  умных
дурнушек женихи бегут, как от огня.
   Слова доброжелательницы расплавленным свинцом  влились  в  изъеденную
тоской душу Таисьи и неожиданно переоформились  в  жизненную  цель.  Она
положит все силы на то, чтобы выйти замуж  и  родить  детей.  Пусть  эта
тетка  подавится  своим  змеиным  жалом,  а  у  Таси  будет  нормальная,
полноценная семья. Мужчины не женятся на умных дурнушках? Посмотрим!
   Поставленная задача, помимо прочего, определила  выбор  вуза,  прежде
вызывавший у Таисьи некоторые затруднения.  Если  конкуренция  с  умными
красавицами,   красивыми   глупышками   и    глупыми    дурнушками    ей
противопоказана, из  вузов  остается  только  МФТИ  с  его  соотношением
студентов и студенток  двенадцать  к  одному.  И  конкуренток-дур  среди
девушек определенно  не  будет.  А  умницы-красавицы  наверняка  выберут
что-нибудь попрестижнее. Кто же остается? Такие же умные  дурнушки,  как
Таисья, причем в количестве настолько  незначительном,  что  конкуренции
можно с легкостью избежать. Итак, решено: Физтех!
   - Как Физтех?! - изумилась Лиска. - Ты же говорила, что  в  мире  нет
ничего интереснее человеческого сознания! Ты же хотела в университет, на
философский или на психфак! Ну выйдешь ты замуж, родишь детей, а  потом?
Ради чего будешь жить дальше? Думаешь, лет через  двадцать,  когда  дети
подрастут, жизнь кончится?
   И ты готова ради минутной прихоти наплевать на собственное призвание?
Вот идиотка-то!
   Они поссорились всерьез и надолго,  но  Тася  от  своего  замысла  не
отступилась.
   И преуспела. В  шестнадцать  лет  она  стала  студенткой  Физтеха.  В
восемнадцать вышла замуж и родила дочь.
   Мужа она выбирала придирчиво  и  выбрала  в  точном  соответствии  со
своими требованиями - во всех отношениях неброского (ни к чему, чтобы он
обращал на себя  внимание  соперниц),  но  достаточно  приятного  парня,
порядочного, с развитым чувством долга и шкалой  ценностей,  на  которой
семья занимала одно из почетных первых мест.
   Со свекровью ей просто повезло. Светлана Георгиевна любила детей, всю
жизнь мечтала о большой семье, но Бог послал ей  одного  Андрея.  Узнав,
что невеста сына беременна, будущая бабушка примчалась  в  Долгопрудный,
разыскала Тасю в общежитии, увлекла в тихий уголок, обняла  и  приказала
шепотом:
   - Даже и думать не смей об аборте! Рожать нужно молодой, чем  раньше,
тем лучше.  Я  когда-то  по  дурости  решила,  что  с  детьми  можно  не
торопиться, и в результате до тридцати четырех кусала локти, а потом все
девять месяцев пролежала с  Андрюшей  на  сохранении.  Об  институте  не
беспокойся. Я уйду с работы и выращу ребенка. Владимир Алексеевич хорошо
зарабатывает, денег нам хватит. А мне до пенсии всего два года осталось,
еще десять раз успею доработать. В общем, расписывайтесь скорее, рожайте
и спокойно учитесь дальше, обо всем  остальном  мы  с  Андрюшиным  папой
позаботимся сами.
   Дочь назвали Людмилой. Она родилась в декабре, за неделю до  зачетной
сессии.
   Тася  нервничала,  разрываясь  между  желанием  пестовать  малышку  и
необходимостью заниматься. Свекровь настояла на занятиях. Она сняла себе
квартиру  в  Долгопрудном,  забрала  ребенка  и  строго  следила,  чтобы
новоявленная мамочка не задерживалась там после очередного кормления.  А
через три  недели,  когда  у  Таси  на  нервной  почве  пропало  молоко,
маленькую Люську  и  вовсе  увезли  в  Москву,  подальше  от  замотанных
родителей.
   Сначала Тасю угнетала вынужденная разлука с  дочерью,  но  потом  она
привыкла.
   Учеба, друзья, Андрей - все это не оставляло времени  на  тоску.  Для
общения с Люськой оставались каникулы и воскресенья - не  так  уж  мало,
если подумать.
   Была ли Тася счастлива? Тогда она  не  задавалась  этим  вопросом.  А
позже, когда задалась, не сумела себе ответить. Она  получила  то,  чего
желала, - заботливого мужа, здорового жизнерадостного ребенка. Андрей, в
отличие от подавляющего большинства молодых людей, был лишен амбиций. Он
без всякой зависти восхищался умницей-женой,  гордился  ее  успехами  и,
казалось, нисколько не возражал против сомнительной  славы  "мужа  самой
блестящей студентки курса". Возможно, его  чувству  к  Тасе  недоставало
пылкости, но ведь и она  не  сгорала  от  любви.  Ее  вполне  устраивали
установившееся между ними понимание,  теплая  привязанность  и  взаимное
уважение, которое  они  питали  друг  к  другу.  Можно  ли  назвать  это
счастьем?  Тася  не  знала.  Радость  общения  с  мужем,   удовольствие,
получаемое от возни с дочерью, никогда не наполняли душу тем  восторгом,
тем ликованием, которое охватывало ее после долгого раздумья над задачей
в предчувствии "момента истины". Но, так или  иначе,  это  были  хорошие
годы.
   После окончания института Тасю с Андреем распределили в Подлипки.  От
Тасиного дома дорога до работы занимала сорок минут, а от дома Андрея  -
два часа.
   Естественно, решено было поселиться у Таси, тем более что Тасина мама
выразила готовность отдать дочери с зятем  и  внучкой  большую  из  двух
комнат. Но свекровь наотрез отказалась расстаться с Люськой.
   - Хотите запихнуть ребенка в детский сад? Чтобы  девочка  нахваталась
гадких  привычек  и  не  вылезала  из  простуд?  Не  позволю!   Нет-нет,
переезжать к нам не стоит. После девяти часов  на  работе  и  четырех  в
дороге вы будете приползать сюда в  таком  состоянии,  что  на  дочку  и
смотреть не захотите. Зачем мучить себя и ее?
   Потерпите уж как-нибудь еще четыре года. Вот пойдет Люсенька в школу,
тогда и отберете ее у меня.
   Тася подчинилась воле Светланы Георгиевны с большой неохотой. К  тому
времени Люська уже начала проявлять характер, и эти проявления  вызывали
у Таси тревогу.
   Свекор и  свекровь  безбожно  баловали  внучку,  родители,  не  желая
омрачать редкие встречи с дочерью, тоже во всем ей потакали. Ни в чем не
знающая  отказа,  не  ведающая  никаких   границ,   Людмила   потихоньку
превращалась в маленького монстра.
   Тася поделилась своими опасениями с матерью.
   - Чего ты хочешь, девчонке всего три года! - успокоила ее мама.  -  В
этом  возрасте  все  дети  жуткие  эгоисты.   Первые   зачатки   чувства
справедливости появляются к  пяти  годам.  Только  тогда  дети  начинают
худо-бедно считаться с желаниями и чувствами других. Все придет  в  свое
время. Не волнуйся, испортить ребенка чрезмерной любовью невозможно.
   Несмотря на утешительный прогноз  матери,  Тася  решила,  что  отныне
займется  воспитанием  дочери  всерьез.  И  постепенно,  осторожно,   но
выстроит для Люськи  рамки,  научит  девочку  считаться  с  запретами  и
интересами окружающих.
   Ее воспитательный эксперимент длился два  года;  отношения  матери  и
дочери  с  каждым  днем  становились  все  хуже,   а   закончилось   все
катастрофой.
   Однажды Тася вошла в комнату и  обнаружила,  что  Люська  с  упоением
дубасит  по  паркету  металлическим  совочком,  оставляя   в   древесине
серповидные вмятины.
   - Люся, прекрати немедленно! Видишь, ты испортила пол. Что мы  теперь
скажем бабушке?
   Дочь продолжала уродовать паркет, даже не взглянув в сторону  матери.
Тася подошла и села перед девочкой на корточки.
   - Ну, раз ты не понимаешь резонов,  придется  изъять  у  тебя  орудие
вандализма.
   Давай сюда совок, хулиганка! - Тася протянула руку.
   Люська посмотрела ей в глаза, потом размахнулась и  с  силой  врезала
совком матери в бровь. Ослепнув от боли,  Тася  охнула,  прикрыла  место
удара ладонью, почувствовала кровь и на секунду выключилась.  В  чувство
ее привел следующий удар по  голове.  Тася  открыла  глаза  и  встретила
взгляд дочери. В нем читало