ратили для него
всякую привлекательность.
   И вот, снабженный легендой, домашними пирогами, а  также  адресами  и
телефонами людей, на помощь  которых  он  в  случае  чего  может  твердо
рассчитывать, Питер отбыл наконец в загадочную Россию.

Глава 2

   Если бы сторонний наблюдатель задался целью проследить маршрут  ничем
непримечательной "шестерки" цвета кофе с молоком, колесившей  по  Москве
тем ранним летним утром, ему пришлось бы нелегко. Машина вела себя,  как
броуновская  частица:  металась   по   улицам   диковинными   зигзагами,
беспорядочно  меняла  направление  и  скорость,  словно   натыкаясь   на
невидимые глазу молекулы и прозрачные стенки. Часам к четырем любопытный
сторонний  наблюдатель  окончательно   убедился   бы,   что   траектория
"шестерки"  -  запутанная  самопересекающаяся  кривая,  иными   словами,
водитель не преследует определенной цели, а катит куда  глаза  глядят  -
быть может, убегает от тоски или принимает нелегкое  решение,  а  может,
напротив, лишился сна и покоя  от  нежданно  привалившей  удачи  или  не
знает,  как  убить  время  до   какого-нибудь   судьбоносного   события,
способного круто изменить его жизнь.
   Придя  к  такому  выводу,  праздный  наблюдатель,  при   всем   своем
любопытстве, наверняка  прекратил  бы  преследование,  кинул  прощальный
взгляд на "жигуленок", свернувший с Садового Кольца к вокзальной площади
и исчезнувший в маленькой улочке справа от здания вокзала, и  отправился
бы по своим делам.
   И напрасно. Ибо как раз в эти минуты "шестерка" выехала  на  финишную
прямую.
   Неприметную  улочку,  в  которую  нырнула  машина,  с  обеих   сторон
стискивали малоэтажные кирпичные дома, хоть и дореволюционной постройки,
но в  массе  своей  безобразные.  В  начале  теперь  уже  прошлого  века
предприимчивые   промышленники   превратили   этот    кусочек    города,
ограниченный с одной стороны Москва-рекой, а с другой - железнодорожными
путями, в фабричную зону, застроив его заводиками, фабриками, складами и
рабочими общежитиями. Позже, когда Москва начала  бурно  разрастаться  и
близость района к центру стала ценным преимуществом, часть  заводиков  с
фабриками вывезли на окраины города, а освободившиеся помещения передали
чиновникам. Здания подновили, кое-где сделали внутреннюю перепланировку,
на дверях понавешали табличек с аббревиатурами  всевозможных  комитетов,
бюро и ведомств, но с архитектурным убожеством бороться не  стали  -  на
такие излишества у советской власти никогда не хватало денег. Еще позже,
когда на смену плановой экономике пришел дикий рынок, комитеты,  бюро  и
ведомства  спешно  приватизировали  свои  площади  и  начали  потихоньку
сдавать их в аренду, а  то  и  продавать  новорожденным  коммерческим  и
прочим частным фирмам. Вот новые хозяева -  уж  те  развернулись  вовсю.
Бригады  строителей  из  Турции,  Болгарии,  Югославии  денно  и   нощно
трудились в старых стенах, создавая вполне европейские интерьеры. Улочка
запестрела вывесками магазинов, салонов,  игорных  залов,  мастерских  и
обменных пунктов. Но на радикальную перемену экстерьера и у новых хозяев
не хватило денег, а может  быть,  вкуса.  Свежевыкрашенные  фасады,  как
были, так и остались уродливыми. За одним исключением.  Кому-то  все  же
достало  средств  и  эстетического  чутья,  чтобы   снести   безобразную
двухэтажную коробку бывшей  фабричной  конторы  и  выстроить  на  старом
фундаменте симпатичный особнячок.
   В  ту  минуту,  когда  кофейно-молочная  "шестерка"   сворачивала   с
вокзальной площади, с крыльца в дальнем торце особняка спустился молодой
человек в голубом джинсовом костюме. Убрав ключи в кармашек, он  повесил
сумку на плечо, и зашагал  в  том  же  направлении,  в  каком  двигалась
машина. Вдали свистнула первая электричка.
   Улочка имеет форму запятой.  Недалеко  от  особняка  хвостик  запятой
довольно резко изгибается, расширяется и вливается  в  съезжую  площадь,
откуда можно выехать на набережную, подняться  на  мост,  переходящий  в
широкую магистраль, или свернуть в переулок, вернее, тупик, ограниченный
бетонным забором вокруг железнодорожных складов.
   Сразу за поворотом, непосредственно  перед  въездом  на  круг,  стоял
старый побитый  "Москвич".  Парень,  сидевший  впереди  на  пассажирском
месте, нервно крутил  в  руках  брелок  и,  притопывая,  напевал  старую
песенку, вторя включенному радио:
   - Папа, подари, папа, подари, папа, подари...
   - Накаркаешь! - перебил его другой парень, по-видимому,  водитель.  В
данный момент он стоял позади  "Москвича"  и  открывал  багажник.  Из-за
поворота донесся шум мотора.
   - Пригнись! - крикнул второй парень первому, ныряя в салон.
   Впереди  показалась  "шестерка".  Когда  расстояние   между   ней   и
"Москвичом" сократилось до нескольких метров, она  неожиданно  вильнула,
выехав на встречную полосу, и приблизилась к "Москвичу" вплотную. Дверца
со стороны водителя "Жигулей" открылась.
   Молодой человек в джинсовом костюме вышел из-за поворота, и в тот  же
миг незримая сила ударила его в грудь, оторвала от тротуара  и  швырнула
через  кусты  о  бетонный  забор.  И,   словно   посчитав,   что   этого
недостаточно, сбросила на голову бедняги увесистый тюк.

Глава 3

   Вообще-то  я  не  писатель  и  всяких  там   филфаков,   журфаков   и
литинститутов не кончал. Но это  раньше  писателю  полагалось  иметь  за
плечами какой-никакой гуманитарный вуз, а  теперь  пишут  все,  кому  не
лень, и в другой раз такое выдают, что там не то что вузом - и начальной
школой-то не пахнет. И ничего, народ хавает, не морщится. А я хоть и  не
гуманитарий, но все ж-таки интеллигент, и по русскому  с  литературой  у
меня в школе была твердая "четверка".
   Но главное, детективная история, которую  я  хочу  рассказать,  -  не
какая-нибудь там фантазия, и не домыслы, из пальца высосанные,  а  самая
что ни на есть правда.
   И знаю я ее не с чьих-нибудь слов, я  сам  свидетель  и  даже,  можно
сказать, непосредственный участник событий.
   Другое дело, что  история  эта  пока  не  кончилась  и  развязка  мне
неизвестна. Но так даже лучше. Знай  я,  кто  да  почему  убил,  мне  бы
пришлось  изобретать  разные   хитрости,   чтобы   раньше   времени   не
проговориться. А я человек простой, открытый  и  к  хитростям  вкуса  не
имею. (Классно сказано, да? Вот будет номер,  если  у  меня  обнаружится
писательский талант!) Так вот, лучше уж вы будете вместе со мной гадать,
кто злодей. Я честно и подробно  расскажу  все,  что  сам  знаю,  а  там
посмотрим, кто раньше до разгадки допетрит. А к тому времени, как я  все
запишу, развязка уж наверно наступит.
   Зовут меня Николай. Фамилия Усов. (Николай Усов -  по-моему,  неплохо
будет смотреться на  обложке,  а?)  Мне  двадцать  девять  лет.  Окончил
электротехнический институт. По специальности никогда не работал, потому
что в год моего окончания безработных инженеров-электротехников было раз
в десять больше, чем свободных вакансий для них. Но я не в претензии. По
правде  сказать,  электротехника  меня  никогда  особо  не   привлекала.
Институт я выбирал не  по  призванию,  а  по  конкурсу,  чтобы  в  армию
ненароком не угодить. После окончания устроился  в  коммерческую  фирму,
торгующую разными медицинскими и шарлатанскими снадобьями и  препаратами
- всякими там  "Сплатами",  "царскими"  пилюлями,  лечебными  лосьонами,
кремами, чулками против грибков и тому подобным барахлом.  Работу  нашел
по объявлению в газете: "Требуются энергичные  коммуникабельные  молодые
люди с высшим или среднетехническим образованием". Это как раз про меня.
   Работа меня,  в  общем,  устраивала.  Каждое  утро  нам  выдавали  по
здоровой сумке товара, и - вперед, господа. Сбывай, где хочешь,  -  хоть
на улицах, хоть на  рынках,  хоть  в  учреждениях.  Девяносто  процентов
выручки - фирме, остальные - в карман. Думаете,  чепуха,  а  не  работа,
любой дурак справится? А  вот  и  нет.  Для  этого  дела  особая  порода
требуется - люди настойчивые, но обаятельные. И без комплексов - чтоб не
раскисали, когда на них как на вошь смотрят или посылают по  матушке.  И
чтоб язык был  хорошо  подвешен,  чтоб  додавить  сумели,  когда  клиент
колеблется. К нам от безработицы  всякие  приходили.  Инженеры,  ученые,
музработники. Удерживались единицы. И то некоторые за гроши вкалывали. А
я неплохо наваривал. По сотне тысяч деревянных в день минимум. А это  по
тем временам совсем неплохие бабки были.  По  полтонны  гринов  в  месяц
выходило.
   Да, жаль, все хорошее быстро кончается. После кризиса народ  стал  от
нас, как от чумы, шарахаться. Целый день савраской бегаешь, а  башлей  с
гулькин нос.
   Двадцатку надыбаешь - считай, повезло. Поишачил я так с  месячишко  и
решил уходить.
   А куда? В конце девяносто восьмого безработные из всех щелей полезли.
За любые гроши готовы были вкалывать. Выжившие фирмы заважничали,  стали
требовать первоклассных специалистов, да чтоб с языком,  да  со  знанием
компьютера, да со стажем работы по специальности не меньше трех лет. А у
меня в портфолио только что диплом институтский.
   Хорошо, я по натуре оптимист. Судьба таких старается не обижать.  Вот
я и встретил случайно институтского приятеля, а тот по  блату  пристроил
меня  в  маленькую  телестудию.  Ассистентом  режиссера.  Работа,  прямо
скажем, не ахти - подай то, принеси это, пшел вон. Зарплата и того хуже.
Зато перспектива. Знаете, сколько нынешних телезнаменитостей  из  мелкой
шушеры выбились? Во-первых, потому что телевидение - это большой бардак,
а во-вторых, там всегда острая нехватка новых идей. Оказался ты случайно
в нужном месте в нужное время со свежей идейкой, раз - и в дамки.
   Но мне не повезло.  Выперли  меня  оттуда  с  грохотом.  Из-за  сущей
ерунды, даже вспоминать не хочется. Съемку  я  им,  видите  ли,  сорвал,
сломал аппаратуру! Да у них эту аппаратуру чуть не каждый день ломают, а
уж  о  сорванной  съемке  лучше  помолчали  бы...  У  них  там  на  одну
состоявшуюся съемку по десять сорванных приходится.
   Ну и черт с ними! Выперли, и ладно. Связи-то у  меня  там  все  равно
остались.   Я   человек   общительный,   дружками-приятелями    обрастаю
моментально, а связи, как говорится, решают все.
   Благодаря связям на телевидении меня  и  взяли  сюда  -  в  рекламное
агентство "Пульсар". На самом-то деле оно называется  "ПУЛЬС  А.Р.",  то
есть "ПУЛЬС, Агентство Рекламы".  ("Пульс",  потому  что  мы  вроде  как
держим руку на пульсе.) Но на вывесках запятых и  кавычек  не  пишут,  и
все, ясное дело, читают, как написано.
   Так и спрашивают по телефону: "Это рекламное агентство  Пульсар?"  Не
поправлять же клиента, который, как известно, всегда прав!
   Наш "Пульсар" - маленькое агентство,  но  входит  в  большой  холдинг
"Адвертисмент", который объединяет два десятка разных фирм и фирмочек, и
все они имеют отношение к рекламе. Две фирмочки - дизайн-студия "Око"  и
агентство почтовой рассылки "Голубь" - наши соседи. Мы  вместе  арендуем
крыло двухэтажного особняка, где вся эта петрушка и приключилась.
   В  тот  вечер  мы  отмечали  день  рождения  Джованни   -   директора
дизайн-студии.
   Вообще-то его зовут Женя, но какой-то умник смеха ради придумал  всем
нашим иностранные кликухи. Дизайнеров  называют  на  итальянский  манер:
Женю - Джованни, Мишу - Чезаре, Игната - папа Карло. Ну ладно, в  именах
Джованни и Женя есть хоть что-то похожее, хотя Джованни - это  на  самом
деле Иван. Чезаре - тоже можно понять, фамилия Миши -  Король,  то  есть
цезарь. Но почему папа Карло? Дурь какая-то, право слово!
   "Голуби" у нас, с понтом,  англичане,  "Сент-Джеймский  двор".  Шофер
Ваня - Сэр Джон, экспедитор Игорь - Сэр Гарри. Обхохочешься. Еще  у  них
есть Леди Мэри, Леди Энн и Леди Джулия. А директора их, Эдика,  величают
не иначе как Сир. Или еще - Ваше Величество.
   А имена "пульсаровцев" перекроили на  французский  лад.  Всех,  кроме
меня. Меня эта стервозина Ирен с первого же  дня  окрестила  Мыколой.  А
чего, спрашивается? Я много раз объяснял, что никаких хохлацких корней у
меня  нет.  А  мне  говорят:  "Да  у  нас  французских  тоже  вроде   не
наблюдается". Зациклились на этом Мыколе, и все тут.  Они  вообще  часто
потешаются за мой счет - без  всякой  причины,  заметьте.  Ну  и  ладно,
пускай потешаются, я не из обидчивых.  И  вообще,  смех  без  причины  -
признак дурачины, а с дураков чего взять?
   Но это  я  отвлекся.  Вернемся  к  гулянке  по  поводу  дня  рождения
Джованни.
   Вообще-то мы работаем до семи, но раз такое дело,  решили  свернуться
пораньше.
   Без чего-то шесть Джованни и Чезаре, прихватив с собой нашу Катрин (в
качестве консультанта, как  они  выразились),  отправились  в  ближайший
супермаркет  за  выпивкой  и  закусью.  В  четверть   седьмого   Базиль,
гендиректор "Пульсара", выдал девицам  ключ  от  конференц-зала,  и  они
пошли накрывать на стол. В половине седьмого начальство всех  трех  фирм
просигналило сбор, народ переключил телефоны на автоответчики и рванул к
столу.
   Гудели мы не в  полном  составе.  Наш  курьер  Жоржик  повез  образцы
сувениров одному из клиентов, да так и не  вернулся.  Элен  (она  у  нас
рекламу в прессе размещает), как всегда, со всех ног поскакала домой,  к
ребенку. Юля, то есть леди Джулия, вначале грозилась остаться, но  потом
позвонила мужу и быстренько передумала. Альбина, секретарша или, как  ее
в шутку называют, "технический  директор"  дизайн-студии,  в  этот  день
вообще не работала, только заехала утром  на  минутку  поздравить  шефа.
Обоим сэрам, и Джону, и Гарри, пришлось срочно  ехать  в  типографию  за
рекламными листовками, а потом еще развозить эту макулатуру по "точкам".
Ух, как они ругались перед отъездом! Это, говорят,  прямо  новая,  блин,
народная примета, так-растак! Как в конторе пьянка,  так  у  нас,  блин,
внеплановый выезд, тудыть-растудыть! А Игнат  (папа  Карло)  пришел,  но
садиться за стол не стал. Засосал стакан  водяры,  хлопнул  Джованни  по
плечу и смылся. Работать, говорит, пойду, пока запал весь не вышел. Он у
нас вообще со странностями.
   Короче, за столом собралось одиннадцать человек: я, Джованни, Чезаре,
Базиль, Эдик, леди Энн, леди Мэри, Полин (наша вторая директорша),  Эжен
(старший менеджер), Катрин и зараза  Ирен.  Базиль,  Чезаре  и  Эдик  по
очереди толкнули речь в честь Джованни и вручили ему  подарки.  На  этом
торжественная часть закончилась и началась  нормальная  рабочая  пьянка.
Все оживились, разговорились. Даже у молчуна Эжена развязался язык, он и
Джованни с Базилем о какой-то чепухе заспорили, аж до крика дело  дошло.
Эдик, как водится, распустил хвост перед девицами,  целое  представление
устроил. Чезаре, бабник номер два, старался от него не отставать. Я тоже
рассказал пару очень удачных анекдотцев. Все смеялись.
   Потом кто-то включил музыку. Часть народа пошла  танцевать,  часть  -
курить, остальные продолжали болтать и поддавать.
   Около восьми часов в холле, где у нас курилка, раздался  дикий  визг.
Нас всех прямо подбросило и разом швырнуло туда. Визг шел из-за большого
фанерного стенда, который отгораживает темный угол  под  лестницей,  где
наша уборщица хранит свои тряпки-щетки. Мы в спешке опрокинули  стенд  и
чуть не сбили с ног Катрин.
   Она стояла за стендом - белая до жути, рот разинут, глаза  вытаращены
- и тыкала пальцем в сторону Чезаре,  который  склонился  над  чем-то  в
углу.
   Мы всей толпой ринулись в угол. Сначала мне ничего не было  видно  за
чужими спинами. Потом Чезаре крикнул:
   - А ну, сдай назад! И пусть кто-нибудь принесет лампу с  удлинителем.
И в "скорую", в "скорую" позвоните!
   Народ немного отступил,  Эжен  бросился  за  лампой,  кто-то  побежал
звонить. Я пробился вперед,  заглянул  через  плечо  Джованни  и  увидел
лежащие на полу ноги в джинсах и кроссовках.
   - "Скорая" уже не к спеху, -  сказал  Эдик  и  встал  с  корточек.  -
Звоните сначала в милицию.
   Эжен принес включенную лампу и передал ее Чезаре. Чезаре посветил под
лестницу, и мы увидели жмурика - бритого бугая в кожаной куртке на меху.
Рожа у жмурика была перекошена, глаза  остекленели,  здоровенная  клешня
прижата к горлу.
   Жуткая картина! Все аж отшатнулись. Кто-то ахнул,  кто-то  ойкнул,  и
наступила тишина, как будто мы разом онемели. Потом народ зашевелился  и
дружно  потек  обратно  в  конференц-зал.   Сначала   все   сидели   как
пришибленные, потом кое-кто в нервах набросился на жратву, кое-кто налег
на спиртное. Поднялся галдеж. Все гадали, кто этот  тип  под  лестницей,
каким  ветром  его  занесло  к  нам  и  от  чего  он  окочурился.   Мэри
предположила, что бугай приходил к зубному (месяца два  назад  мы  сдали
одну из комнат на втором этаже в субаренду армянину-дантисту) и помер от
аллергии на какое-нибудь лекарство. Вышел от врача, спустился, тут его и
скрутило. Джованни сходил наверх,  но  вместо  зубодера  привел  Игната.
Зубодер и его сестричка  уже  ушли.  Ну  правильно,  они  тоже  до  семи
работают.
   В общем, сидели мы, ждали  милицию,  спорили,  удивлялись,  чего  это
жмурик под лестницу полез,  но  о  возможном  криминале  никто  даже  не
заикнулся. Я сначала тоже ни о чем таком не думал. Мало ли от чего  люди
в ящик играют. Может, у бугая сердце было слабое или сосуды ни к  черту.
По виду, конечно, не скажешь, но, говорят, что у  качков  такое  бывает.
Тренированные-то они тренированные, но и перегрузки у них дай  боже,  не
всякое сердце выдержит. К тому же, по крайней мере,  на  первый  взгляд,
никаких дыр в шкуре нашего жмурика не наблюдалось.
   Короче, ничто, как говорится, не предвещало.
   Но у меня, наверно, особое чутье есть. Я, хоть  и  не  думал  сначала
ничего плохого, но на коллег посматривал, за лицами наблюдал. Лица  были
разные - озабоченные, хмурые, возбужденные, испуганные. В общем,  ничего
особенного, такие и должны быть у людей, которые только что обнаружили у
себя в конторе незнакомый  труп.  А  потом  глянул  на  гадину  Ирен.  И
моментом учуял, что труп наш дурно пахнет. Проще говоря, смекнул я,  что
бугай не сам по себе копыта отбросил.
   Я не сразу ее заметил, потому  что  она  сидела  на  отшибе,  в  тени
канцелярского  шкафа  и  не  шевелилась.  Рожа  вся  такая  каменная,  и
всегда-то бледно-желтая, теперь вообще сливалась с белой стеной.  Ладони
зажаты между коленками - видно,  чтоб  не  дрожали.  Спина,  плечи,  шея
напряжены, как будто на бабу бетонную плиту взвалили и она эту плиту  из
последних сил держит. Сидит, голову опустила, в пол пялится. "И чего это
она так переживает?" - думаю я. Только подумал, как она буркалы свои  от
пола отлепила и по сторонам - зырк. Оценивающе так, с опаской.
   Тут  я  все  и  понял.  Видать,  жмурик-то  на  совести   этой   змеи
подколодной, думаю.
   Замочила парня, гадина, а теперь зыркает, проверяет, не видел ли  кто
чего. Тут она на меня покосилась, и я быстренько  отвернулся.  Не  ровен
час учует, что я обо всем догадался. Мне жизнь пока еще дорога.
   Потом приехала  милиция.  Мы  думали,  они  нас  до  ночи  продержат,
допрашивать будут. Но ничего  подобного.  Спросили  только,  кто  и  как
обнаружил тело, знает ли кто покойника и кто видел его тут  раньше.  Про
тело Катрин сказала,  что  она  о  его  ноги  споткнулась.  Мол,  Чезаре
показывал ей свои плакаты, что на стенде повешены, а потом они решили  с
той стороны посмотреть, не висит ли там чего, тут она и споткнулась.
   Плакаты они смотрели,  как  же!  Не  могла  чего  поумней  придумать.
Плакаты  там  уже  два  месяца  висят,  повесили  сразу,  как   выставка
кончилась. А что с обратной стороны стенда ничего нет,  так  это  и  ежу
понятно. Там же темно, как у негра сами знаете где, какой же дурак будет
там картинки клеить? Но менты ей  поверили,  а  может,  сделали  вид.  В
общем, на чистую воду выводить не стали.
   Про знакомство свое с покойником никто  не  признался.  И  Ирен  тоже
промолчала, хотя уж она-то его знать должна,