Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
Варвара КЛЮЕВА
ЧЕРНЫЙ АНГЕЛ
ONLINE БИБЛИОТЕКА http://www.bestlibrary.ru
© Copyright Варвара Клюева, 2003
Email: varvara_klyueva@mail.ru
WWW: http://lib.ru/RUSS_DETEKTIW/KLYUEWA/
Имена, отчества, фамилии, блатные прозвища, названия и аббревиатуры
фирм, учреждений и институтов, географические и геополитические
названия, торговые марки, собачьи клички и события изменены. Любое
совпадение с реалиями чисто случайно.
Часть первая
Глава 1
Жизнь Питера О'Нейла могла бы стать отличной иллюстрацией к пословице
"Не в деньгах счастье". Наследник торговой империи О'Нейлов, владелец
супермаркетов, транспортных компаний и торговых складов, разбросанных по
обеим Америкам, при желании мог бы осушить и сровнять с землей Великие
озера, засыпав их зелеными банкнотами, а вот счастья, выпавшего на его
долю, не набралось бы и на пипетку.
Документы семейного архива смутно намекали на таинственное родовое
проклятие О'Нейлов. О том, кто, на кого именно из предков и за какие
грехи наслал проклятие, архив умалчивал, но все О'Нейлы на протяжении
вот уже пяти поколений умирали или погибали молодыми, оставляя после
себя единственного наследника, и непременно мужского пола.
В пять лет Питер лишился матери, двумя годами позже - отца. Опекуны
малолетнего магната, совладельцы известной юридической конторы, ведущей
дела О'Нейлов на протяжении последних семидесяти лет, отправили сироту в
привилегированную частную школу, где учились отпрыски лучших семейств
Новой Англии. Цвет новоанглийской молодежи отнесся к юному однокашнику -
некрасивому, рыхлому, пугливому и вечно заплаканному увальню - с
дружелюбием стаи койотов.
Десять лет Питер был объектом самых жестоких, самых изощренных
издевательств, на какие только способна детская фантазия.
В экономический колледж Принстонского университета О'Нейл поступил,
будучи уже законченным неврастеником. Ни друзей, ни приятелей у него не
было.
Неуклюжий, толстый, с оплывшими щеками и нездоровой ноздреватой
кожей, он страдал нервным тиком с десятком комплексов в придачу, и
никому не был симпатичен. Правда, издевательства прекратились. Далеко не
все студенты Принстона принадлежали к сливкам общества, поэтому
богатство юного О'Нейла вызывало у однокашников известное почтение. И
хотя за спиной Питера частенько ухмылялись, открыто его никто не унижал.
Болезненная стеснительность О'Нейла напрочь исключала какие-либо
контакты с девушками. Он скорее бы умер, чем обратился к
представительнице прекрасного пола с самым невинным вопросом или
замечанием. Если же какая-нибудь девушка обращалась к нему сама (изредка
такое случалось), Питер немел, деревенел, покрывался пятнами и
испариной, словом, превращался в законченного идиота. Слухи об этой его
особенности широко распространились среди женского населения кампуса и
вскоре начисто отбили у охотниц желание свести знакомство с богатым, но
совершенно безнадежным молодым человеком.
Подходящую партию для Питера нашли опекуны. После выпуска его
познакомили с милой молодой особой из хорошей, но небогатой семьи.
Девушка и ее родители приложили немало усилий и в конце концов
разморозили, растормошили, разговорили О'Нейла. Через полгода знакомства
Питер предложил Денизе руку и сердце, и предложение было благосклонно
принято. Впервые за много-много лет Питер почувствовал себя счастливым.
Полгода спустя машина, в которой молодая чета О'Нейлов ехала по
прибрежному шоссе, разбилась о скалы. Два года хирурги всех мастей по
крупицам отвоевывали жизнь и здоровье Питера, а по возвращении из ада
его навестил поверенный, едва не перечеркнувший усилия врачей. О смерти
жены Питер к тому времени уже знал.
Чего он не знал, так это того, что авария была подстроена самой
Денизой. Адвокат принес видеокассету с записью ее предсмертного
признания.
На больничной койке лежало нечто, похожее на белый кокон, - не
различить ни лица, ни фигуры. Только по звучанию голоса из темной щели в
бинтах, можно догадаться, что в коконе - женщина. Слова, перемежаемые
натужным, хриплым дыханием, были обращены к обступившим ложе священнику,
врачу и полицейскому.
- Я, Дениза О'Нейл, полностью отдаю себе отчет в происходящем... Я
знаю, что умираю, и перед смертью хочу... облегчить совесть... Эта
авария... моих рук дело... Я заранее выбрала место... Там дорога идет
под гору... а в трехстах ярдах - крутой поворот. Я вела машину...
Надеялась выскочить на вершине холма... сразу, как переключу скорость...
Питер бы не успел среагировать... он такой... тугодум... Не
получилось... зацепилась ногой... Бог меня наказал.
- Вы хотели убить мужа? Но почему?
- Я его не выношу... Жирный белый скользкий червяк... Меня трясет,
когда он ко мне прикасается... Я хотела получить его деньги.
В глазах у Питера потемнело, белый кокон взлетел со своего ложа и
поплыл к О'Нейлу, чернея и превращаясь в ангела смерти...
После ухода поверенного и доктора с медсестрой О'Нейл впервые
попытался покончить с собой, вскрыв себе вены, и угодил в
психиатрическую клинику. Через два месяца он выписался и в день выписки
предпринял вторую попытку при помощи сэкономленного снотворного. Его
положили в другую клинику, где медбратья дважды обнаруживали под его
матрасом новые залежи таблеток. Ему меняли ему лечащих врачей, и,
наконец, последнему доктору удалось кое-как примирить пациента с жизнью.
Питер заперся в особняке, отгороженном от мира и репортеров
десятифутовым бетонным забором, и провел четыре года почти в полной
изоляции. Лишь три человека имели к нему доступ - старый слуга, новый
поверенный (прежнего спешно отстранили от дел) и бывший опекун, друг
отца. Все трое время от времени пытались изменить отношение Питера к
браку и к себе, убедить его в том, что после аварии, вернее, после
многочисленных пластических операций, лечебных процедур и диет внешность
его сильно изменилась к лучшему. От былой полноты осталось одно
воспоминание, кожа поздоровела, черты лица облагородились. А пережитые
испытания принесли мудрость и укрепили дух.
- Ты стал весьма привлекательным и вполне зрелым мужчиной, мой
мальчик, - замечал как бы между делом друг отца. - Не пора ли покончить
с этим отшельничеством? Нельзя же всю жизнь терзать себя, вспоминая
слова этой ужасной женщины! Я никогда не прощу себе того, что
способствовал вашему браку, но ты мог бы снять груз с моей совести,
вернувшись к нормальной полноценной жизни.
- Я понимаю, Питер, вам здорово досталось, - говорил поверенный,
напыщенный и велеречивый. - Но теперь все уже позади. Пришло время
подумать о наследнике.
Неудачный первый брак - вовсе не гарантия неудачи второго, уверяю вас
как юрист.
Теперь вы опытнее, мудрее, дальновиднее. Юношеские комплексы,
связанные с внешними изъянами, изжиты, да и самих изъянов больше нет. У
вас есть все шансы найти подходящую супругу, достойную мать вашим детям.
Не хотите же вы, чтобы плоды трудов многих поколений рода О'Нейлов
достались неведомо кому?
- Прекрасно выглядите сегодня, сэр, - уверял слуга едва ли не
ежедневно. - Жаль, никто не оценит, кроме скучного глупого старика. Сюда
бы сейчас хорошенькую молодую леди...
До поры до времени эти маневры успеха не приносили. Но однажды ночью
Питера словно ножом в сердце кольнула мысль: ведь все О'Нейлы умирают,
не дотянув и до сорока, а ему уже тридцать. Значит, на все про все
осталось меньше десяти лет. И что же, они так и пройдут в бесконечном
бдении над книгами да у телевизора, в бессмысленном вышагивании по
комнатам осточертевшего особняка? Ну уж нет! Будь, что будет, но он
вылезет из своей норы и еще раз бросит вызов судьбе, обрекшей его на
одиночество.
Едва Питер принял это решение, как его посетила новая мысль.
Допустим, он вернется к светской жизни. Его снова будут окружать люди,
некоторые из них будут выказывать дружелюбие, приязнь, искать с ним
более близкого знакомства. Вопрос - что они сочтут привлекательным?
Личность самого Питера или его богатство и положение в обществе? Кто
поручится, что он не получит в результате вторую Денизу? Нет, повторять
прошлые ошибки он не намерен. Он вернется к людям, но вернется
инкогнито...
***
Через две недели после принятия исторического решения Питер О'Нейл
приобрел подержанный, но крепкий бьюик с трейлером, переоделся в
обноски, купленные в лавке Армии спасения и отправился в большое
путешествие по Америке. Он останавливался в дешевых кемпингах и дорогих
мотелях, ел в придорожных забегаловках и в модных ресторанах, пил в
грязных, заплеванных барах и в барах процветающих, знакомился с
женщинами, мужчинами и семейными парами из всех социальных слоев. И чем
больше впечатлений у него накапливалось, тем отчетливее оформлялась
неприятная мысль: все люди, в сущности, одиноки, и одиноки нисколько не
меньше, чем сам Питер в школьные или студенческие годы, когда был
изгоем, или в годы своего добровольного затворничества. Не важно, холост
ты или женат, есть у тебя друзья-подруги, братья-сестры или нет, - по
большому счету, всем на тебя наплевать. Каждого интересует только он
сам.
К тому дню, когда О'Нейл добрался до Лос-Анджелеса, мысль эта прочно
засела у него в мозгу и потихоньку отравляла сознание, ибо из нее
непосредственно вытекала другая: все попытки Питера обмануть судьбу
обречены на неудачу. Никогда она не возместит ему любовь и тепло,
которых лишила его в детстве.
Надеясь залить тоску, О'Нейл забрел в обшарпанный бар и основательно
заправился виски. Когда он расправлялся с последней порцией, на соседний
табурет взгромоздился потрепанный задохлик и потребовал у бармена три
двойных водки.
Перелив содержимое двух стаканчиков в третий, задохлик резко выдохнул
и одним махом влил убойную дозу себе в глотку, после чего подмигнул
потрясенному Питеру и попросил бармена повторить. Кровь ирландских
предков ударила О'Нейлу в голову, заставив расценить подмигивание
незнакомца как вызов. Питер потребовал у бармена три двойных виски и
опустошил один за другим все три стаканчика. Задохлик показал большой
палец, дружески хлопнул О'Нейла по плечу и сказал бармену:
- Наш человек.
Питера внезапно захлестнула волна нежности к маленькому неказистому,
но такому милому забулдыге. Крепко обняв новообретенного друга за плечи,
он оторвал задохлика от стойки, повел в отдельную кабинку и принялся
изливать душу.
- ...Пнимаешь, старина, каждый за себя... все до единого - только за
себя, а остальные могут катиться к черту... пнимаешь?
Задохлик, на протяжении получаса терпеливо слушал печальную историю
О'Нейла, потом вдруг отстранился и решительно помотал кистью с
выставленным указательным пальцем перед самой физиономией Питера.
- Это в вашей зажравшейся Америке каждый за себя. А у нас в России
друг за тебя душу дьяволу продаст. Русская женщина за любимым в Сибирь
босиком пойдет, не то что эти злобные американские сучки. Что вылупился?
Не веришь? - И собутыльник засыпал Питера историческими и частными
примерами. - В общем, хочешь найти себе хорошую бабу, которая останется
с тобой до гробовой доски, в горе и в радости, в болезни и здравии, в
нищете и богатстве, - поезжай, брат, в Россию. В Америке таких не
производят, - закончил он свою прочувствованную речь.
***
На следующее утро торговый магнат О'Нейл проснулся с протяжным
стоном.
Голова, налитая зеленой гнойной болью, трещала по швам, перед
закрытыми глазами плавала зеленая хмарь, желудок корчился в потугах
выдавить из себя зеленую слизь. Питер усилием воли продрал глаза и
увидел стакан с подозрительным мутным пойлом, который чья-то заботливая
рука поднесла к его губам. Нисколько не сомневаясь, что ему предлагают
яд, милосердно избавляющий от страданий, О'Нейл жадно приник к стакану и
выхлебал пойло, половину пролив на себя и на постель. К его немалому
изумлению, агония не пришла. Желудок дернулся было, чтобы исторгнуть
постороннюю жидкость, но вдруг одумался, расслабился и успокоился.
Питер прикрыл веки и с радостью убедился, что зеленые пятна и
желто-зеленые разводы перед глазами пропали. Голова, правда, еще болела,
но в отсутствие других компонентов кошмара боль казалась вполне
терпимой. Питер вздохнул и погрузился в сон.
Новое пробуждение было значительно приятнее. Не считая слабости в
конечностях и легкого головокружения, проявлявшегося при попытках
принять вертикальное положение, О'Нейла ничто не беспокоило. Так и не
отважившись встать, он с интересом рассматривал чистенькую комнату,
обставленную довольно убогой, но ухоженной мебелью, и абсолютно
неуместную белую колонну в центре и без того небольшого помещения. Потом
в комнату вошла высокая полная женщина с чашкой в руках.
- Добрый день, меня зовут Гала, - заговорила она с сильным акцентом.
- А вас Пит, если Миша, то есть Майк, ничего не напутал. Я принесла вам
бульону.
Выпейте, пожалуйста, вам станет лучше.
Питер выпил бульон, потом две кружки горячего сладкого чая с лимоном
и действительно почувствовал себя гораздо лучше. Слабость прошла,
головокружение прекратилось. Окончательно взбодрившись, О'Нейл засыпал
Галу вопросами.
Гала говорила по-английски неважно, понимала тоже, часто просила его
повторить или пояснить вопрос, отвечая, с трудом подбирала слова, то и
дело вставляла непонятные восклицания, помогала себе жестами, но в конце
концов Питер узнал следующее.
Его бесчувственное тело было доставлено в этот дом Майком. Дом
находится в самом неблагополучном районе Лос-Анджелеса, попросту говоря,
в трущобах.
Занимают его две семьи и пятеро холостяков, все - выходцы из России.
Остальные квартиры стоят свободные, потому что дом аварийный, и, с тех
пор как на голову одному чико рухнул потолок, здесь отказываются
селиться даже беспечные латиноамериканцы из незаконных иммигрантов. А
русские мужички только почесали в затылках, укрепили все, что можно,
стойками да распорками, сделали кое-какой ремонт, и теперь здесь обитает
их маленькое сообщество. И если ему, Питу, негде преклонить голову,
милости просим, пусть занимает любую свободную квартиру. С ремонтом ему
пособят, мебелью поделятся, а жилье тут, по местным меркам, дешевле
дармового.
Так О'Нейл попал к русским. Первое время он никак не мог справиться с
изумлением, порой доходившим до шока. Две национальные черты членов
маленькой коммуны вызывали у Питера прямо-таки священный ужас: коммунары
с полным пренебрежением относились к собственной жизни и здоровью, а на
такое понятие, как частная собственность, вообще плевали.
Русские выкуривали в день по пачке крепких сигарет, водку чуть ли не
ежедневно пили стаканами, с аппетитом поглощали жирное мясо, горы
бутербродов, густо намазанных маслом и сдобренных щедрыми ломтями отнюдь
не диетической ветчины, а кофе лакали огромными кружками (с кофеином,
как же иначе; "кофе без кофеина все равно что безалкогольная водка").
Мало того, они голыми руками брали торчащий из стены провод, чтобы
определить, под напряжением ли он, неизвестные жидкости в подозрительных
емкостях идентифицировали на вкус, а о том, каким образом сливался
кипяток из кастрюли с вареной картошкой, лучше вообще не упоминать.
Что касается отношения к частной собственности, то русские
бестрепетно заходили в квартиры соседей в отсутствие хозяев и
заимствовали без разрешения все, что пожелает душа, - от фунтика соли до
приличного костюма. Если электрокомпания за неуплату отключала
электричество, местные умельцы тут же подсоединялись к линии
самостоятельно, минуя электросчетчики. За кабельное телевидение здесь не
платили вообще - похоже, кабель был подведен таким же пиратским
способом. Если кому-то из коммунаров срочно требовались деньги, скажем,
на врача (а врачи в Лос-Анджелесе - удовольствие дорогое), деньги
появлялись незамедлительно, словно эта нищая братия и не затягивала
целую неделю поясов в ожидании очередного пособия по безработице.
Поначалу О'Нейл чувствовал себя, словно первый цивилизованный
человек, поселившийся в племени людоедов. Но даже в самый первый день
далеко не все варварские обычаи и черты характера показались ему
отталкивающими. Искреннее участие этих людей, удивительное бескорыстие,
готовность помочь, с точки зрения человека, истосковавшегося по
душевному теплу, искупали многие странности. А потом Питер начал
потихоньку проникаться взглядами новых товарищей, и со временем их
система ценностей перестала казаться ему дикарской.
В конце концов эта несколько сюрреальная жизнь пришлась О'Нейлу по
вкусу. Он заговорил по-русски, полюбил русские застолья, полуночные
разговоры и философско-религиозные споры, полюбил новых друзей -
веселых, бесшабашных, беспутных, но таких сердечных. Для полного счастья
ему не хватало только жены. Убедившись на примере Галы и Тани в
справедливости мнения Майка о русских женщинах, Питер твердо решил
искать себе спутницу жизни в России. Часть коммунаров во главе с Майком
горячо одобрила его решение, другие же, в частности те же Гала и Таня,
столь же горячо пытались разубедить его.
- Русские женщины всякими бывают, - говорили они. - Хватает у нас и
подлюг, и скряг, и стерв, и потаскух. Если американец, приехав Россию,
объявит или даст понять, что ищет себе жену, девицы начнут вешаться ему
на шею гроздьями, и в первую очередь именно золотоискательницы.
- Я скажу им, что очень беден.
- Это неважно. Их приучили к мысли, что Америка - страна
неограниченных возможностей. Американский паспорт, по тамошним
представлениям эквивалентен круглой сумме в долларах. Главное -
поселиться здесь на законных основаниях, а потом бедного мужа можно
будет поменять на кого-нибудь поприличнее.
- Ерунда! - возражали Майк и его сторонники. - Питу вовсе не
обязательно признаваться, что он американец и ищет жену. Познакомится с
девушкой, и если все сладится, поживет с ней годик, присмотрится,
разберется, что за человек, а потом можно и замуж звать.
- А акцент свой куда он денет?
- Акцент мы уберем. Даром, что ли, Татьяна у нас логопед?
- Логопедические упражнения разработаны для устранения дефектов речи
у русских детей, а не у взрослых иностранцев. Совсем другие принципы.
- Значит, разработаешь собственные упражнения.
- На это уйдет время, да и получится ли?
- Получится. А времени у нас навалом. Куда торопиться-то?
Но и после года упорных занятий акцент, хоть и небольшой, остался.
Подгоняемый в спину проклятием О'Нейлов, Питер больше не мог ждать.
Друзья, проникнувшись его нетерпением, придумали ему легенду,
объясняющую акцент: родители эмигрировали в Америку, когда Пит был
ребенком. Промыкавшись двадцать лет, они так и не сумели прижиться в
чужой стране и, когда коммунистический режим в России пал, написали
заявление с просьбой вернуть им российское гражданство. Питер, как
хороший сын, не оставил уже стареньких маму с папой. И хотя родители
вскоре после возвращения на родину умерли, русская душа Пита быстро
прикипела к земле предков. Америка и прочие чужие края ут