е
единственным ее изображением, оставшимся в распоряжении  коллег.  Увидев
его, Вязников с ножом к горлу пристал к автору,  выпрашивая  портрет  на
память. Чезаре наотрез  отказался  как  подарить,  так  и  продать  свою
работу, сказав, что эта вещь дорога ему  самому.  Директор  "почтовиков"
продолжал  настаивать,  и  они  едва  не  повздорили.   Тогда   директор
дизайнеров предложил  сфотографировать  картину,  отсканировать  снимок,
увеличить  и  раздать  копии  всем  желающим.  Вязников   согласился   и
отправился  в  "Пульсар"  за  светочувствительной  пленкой.   Рекламщики
предложили ему поискать пленку в столе Усова. Покопавшись там,  Вязников
вышел от рекламщиков и заперся в конференц-зале.  Больше  его  никто  не
видел.
   Вернувшиеся после обеда сотрудницы агентства "Голубь" обнаружили, что
пальто их  обожаемого  директора,  висевшее  в  офисе,  исчезло.  Сперва
девушки не особенно обеспокоились - мало ли куда и по каким делам  могло
уехать начальство. Правда,  их  несколько  смутило,  что  Сир  (как  они
любовно называли Вязникова), вопреки обыкновению, не  оставил  шутливого
послания  с  абсурдными  инструкциями,  призывом  к  ударному  труду   и
изложением абсолютно неуважительных причин своей отлучки,  но  вспомнив,
каким потрясением для него была смерть Ирен, рассудили, что  ему  не  до
шуток.  Однако  когда  директор  не  явился  сегодня  утром,  -   а   по
предварительной  договоренности  с  клиентом  именно  на  сегодня   было
запланировано  подписание  выстраданного  накануне   контракта,   -   их
беспокойство заметно усилилось. Решив не замыкаться в молчании,  девушки
поделились  тревогой  с  сотрудниками  дружественных   фирм.   Вязникову
несколько раз звонили и домой, и на мобильный - без ответа.
   Курьер, отправленный к нему на квартиру, явился ни с чем.
   Работники всех трех злополучных фирм почувствовали  себя  пассажирами
тонущего лайнера. Если убийство неизвестного,  произошедшее  у  них  под
носом, взбудоражило их и слегка выбило из колеи, а гибель Ирен  потрясла
и повергла в ужас, то неведомая и  потому  самая  страшная  судьба  двух
исчезнувших коллег породила панику. Виктор безошибочно узнал ее признаки
в пронзительно звенящих голосах, резких репликах, рыданиях,  напряженных
позах,  пульсирующих  желваках,  беспокойно  снующих  туда-сюда   руках.
Впервые на  обращенных  к  нему  лицах  он  прочел  не  любопытство,  не
отчуждение, не брезгливость,  не  досаду,  не  вынужденное  смирение,  а
надежду отчаяния. Несчастным художникам и рекламщикам, вопреки  всей  их
предубежденности против милиции, хотелось верить, что он остановит  этот
необъяснимый разгул насилия и вернет их жизнь в мирное русло.  И  ни  на
одном  из  этих  лиц  Виктор,  как  ни  старался,  не  сумел  разглядеть
неискренности.
   Их готовность помочь выглядела поистине  трогательной.  Хотя  рабочий
день закончился, все сбились в конференц-зале и, старательно хмуря  лбы,
пытались вспомнить хоть какую-нибудь мелочь, способную пролить  свет  на
события  последней  недели.  На  Виктора  обрушили  массу  подробностей,
наблюдений, толкований и догадок, но ничего полезного  для  себя  он  из
этой информации не выудил. Только одно соображение показалось  достойным
внимания.
   - По-моему, исчезновение Эдика каким-то образом связано с тем, что он
рылся в столе Мыколы, - предположила Полина. - Никто не заметил, было ли
у него что-нибудь в руках, когда он выходил  от  нас,  но  пленки,  ради
которой и затевались поиски, в дизайн-студии так и  не  дождались.  А  в
ящике, между тем, лежат две или три коробочки. Думаю, Эдик наткнулся  на
что-то чрезвычайно важное, настолько важное, что  забыл  о  репродукции,
которую очень хотел получить. Может быть, Мыкола оставил записку?..
   Виктор и раньше подозревал, что Николай Усов  располагал  сведениями,
которыми не торопился делиться со следствием, теперь же уверился в  этом
окончательно.
   Почему парень, демонстрирующий дружелюбие и открытость,  вдруг  резко
сменил курс?
   Побоялся расправы? Спасовал перед угрозой  разоблачения  какой-нибудь
неприглядной тайны? Или, наоборот, сам решил шантажировать  преступника?
Что  ни  возьми,  а  записка,  уличающая   убийцу,   -   логичная   мера
предосторожности со стороны носителя опасной тайны. Но что, в свете этой
версии, означает исчезновение Вязникова?
   Может быть, прочитав записку Николая, он захотел лично свести счеты с
убийцей дорогого ему человека?
   - Кто из ваших коллег не вышел вчера на работу?
   Ответил старший менеджер "Пульсара" Эжен:
   - Мы уже думали об этом. Ничего не получается.  В  среду  все,  кроме
Мыколы, были на месте.
   "А вдруг Вязников и есть убийца? -  продолжал  размышлять  Виктор.  -
Возможно, прочитав и уничтожив записку, он начал опасаться, что  это  не
единственная страховка Усова, и скрылся от греха подальше,  ожидая,  как
будут развиваться события".
   - Как вы думаете, у кого Вязников попросил бы убежища, если бы  решил
скрыться?
   - У Эдика очень много приятелей, - сказала Полина. - Думаю, о  многих
мы даже не слышали. Но если он жив и здоров, то непременно придет завтра
на похороны Ирен.
   Виктор не разделял ее уверенности, но отложил вопрос до завтра.  Если
у Вязникова и впрямь так много приятелей,  его  поиски  займут  не  один
день. А пока можно наведаться к матери Усова, проверить, не припрятал ли
он дома вторую записку, не намекнул ли родным, откуда ждет беды.
   Свидание с Верой Николаевной  Усовой  стало  тяжелым  испытанием.  Ее
запавшие глаза, набрякшие веки, красные пятна на лице, дрожащие  губы  и
нестерпимый запах аптеки в доме - все кричало о  горе,  навалившемся  на
немолодую уже женщину.
   - Я чувствую, с Коленькой случилось что-то страшное, -  шептала  она,
комкая в руке мокрый платок. - Вы ведь знаете: между матерью и  ребенком
существует неразрывная связь, она рвется только  со  смертью  одного  из
них, и я... я чувствую... не могу выговорить эти страшные слова...
   - И не нужно, - убежденно сказал Бекушев. - Я знаю,  неопределенность
- это очень тяжело, но она оставляет надежду. Давайте попытаемся сделать
все  возможное,  чтобы  найти  вашего  сына   здоровым   и   невредимым.
Расскажите, пожалуйста, все,  что  помните:  как  Коля  выглядел,  уходя
позавчера на работу, в каком был настроении, не говорил ли  о  том,  что
собирается с кем-то встретиться или куда-то заехать по пути?
   Вера Николаевна покачала головой.
   - Нет, ни о чем таком речи не было. Коля и так  опаздывал  и  заметно
нервничал... Даже  прикрикнул  на  меня.  А  выглядел  он  неважно.  Вы,
наверное, слышали, в понедельник у  них  на  работе  случилась  какая-то
крупная неприятность.
   Я даже не поняла толком, какая. Коленька приехал в таком состоянии...
никогда его таким не видела. Как только до дома добрался!  Пришел,  упал
на  пол  лицом  вниз  -  прямо  в  куртке,  в  ботинках...  Еле-еле  его
растормошила, довела кое-как до кровати. Ночью ему  было  так  плохо,  я
думала,  утром  он  не  подымется...  Когда  встал,   даже   уговаривала
отлежаться денек. Но Коленька только отмахнулся.  Не  могу,  мол,  мать,
заказов  очень  много,  каждый  час  на   счету.   Он   у   меня   такой
ответственный...
   - А он как-нибудь объяснил, почему напился?
   - Я же говорю: ночью ему не до того было, а утром пробормотал  что-то
насчет неприятностей на работе. Я так поняла, что неприятности связаны с
тем мертвым бандитом... Вы ведь знаете, что у них на работе  на  прошлой
неделе нашли мертвеца?
   - Знаю, - подтвердил Виктор. - А вам Коля рассказал?
   - Да, конечно. Приехал в прошлый  четверг  весь  такой  возбужденный.
Мама, говорит, у нас такое случилось! Праздновали день рождения  в  двух
шагах от покойника. Вот переполоху было, когда этот сюрприз обнаружился!
Я перепугалась: какой покойник, спрашиваю, как он к вам  попал?  Коля  и
объяснил, что тело нашли  в  холле  за  фанерным  щитом,  где  уборочный
инвентарь  держат.  Описал,  как  выглядел   мертвец.   Рожа,   говорит,
бандитская, голова бритая, торс бычий. От чего умер - непонятно. Но  так
он это сказал,  что  я  не  поверила.  Присмотрелась  повнимательнее,  а
физиономия у моего сыночка  хитрющая.  Признавайся,  говорю,  ты  что-то
знаешь. А он говорит: "Не знаю, но подозреваю. Похоже, убили этого типа.
   И я даже догадываюсь кто. Посмотрим  теперь,  долго  ли  ей  осталось
потешаться".
   Виктор подался вперед.
   - Вы догадались, кого он имел в виду?
   - Конечно. Коленьку на работе все любят. Только одна мегера  вечно  к
нему придирается, насмешничает, нападает, буквально проходу не дает.  То
ли из зависти, то ли с досады, что Коля на  нее  внимания  не  обращает.
Знаете, бывают такие стервозные бабы...
   - Коля называл вам ее имя?
   - Ириной ее зовут. Или еще  -  Ирен.  Знаете  такую?  Я  ему  говорю:
"Коленька, если ты подозреваешь ее в убийстве, иди завтра прямо с утра в
милицию и обо всем им расскажи". А он: "Не волнуйся за меня, мама. Она и
не догадывается, что я ее подозреваю. А милиция к нам сама пожалует".
   - А он не сказал, чем вызваны его подозрения?
   - Нет. Напустил на себя такой таинственный вид. Он ведь у меня в душе
совсем еще мальчишка...
   Вера Николаевна заплакала. Виктор выдержал сочувственную паузу, потом
задал новый вопрос:
   - А в пятницу Коля ничего нового не рассказывал?
   Она отняла от лица платок и посмотрела на него с каким-то  непонятным
выражением.
   - Нет. А знаете, я сейчас  подумала:  он  ведь  какой-то  странный  в
пятницу пришел.  Задумчивый,  молчаливый.  На  Коленьку  это  совсем  не
похоже. Я даже обеспокоилась: не заболел ли? Заглянула к нему в комнату,
а он сидит за столом, пишет что-то. Услышал, как я вошла, закрыл  бумагу
ладонью и другой рукой машет - не мешай, мол.
   - Вера Николаевна, - взмолился Виктор. - Позвольте  мне,  пожалуйста,
осмотреть квартиру. В первую очередь, комнату вашего сына.
   Как и следовало ожидать, его  просьба  не  вызвала  восторга.  Но  от
тревоги за сына у матери не осталось сил  отстаивать  неприкосновенность
его частной жизни.
   - Ну что же... если это необходимо...
   Осмотр занял полчаса, но  результат  был  нулевой,  если  не  считать
таковым знакомство с обширной  коллекцией  порнографических  журналов  и
снимков, припрятанных в укромных уголках Колиной комнаты. Виктор  изучил
буквально каждую  бумажку,  попавшуюся  ему  на  глаза,  но  вожделенной
записки не нашел. Забрав,  с  разрешения  Веры  Николаевны,  две  старые
записные книжки Николая, Виктор простился с несчастной женщиной и поехал
домой. Добираться пришлось на такси - метро уже закрылось.
   В пятницу ни Вязников, ни  Усов  на  похороны  Морозовой  не  пришли.
Бекушев подозревал, что так оно и будет, но все равно  был  разочарован.
Коллеги же Ирен, Эдика и Николая окончательно пали духом.
   Стоя перед трупохранилищем ("Бр-р! Ну и наименование! Где вы,  старые
добрые имена,  когда  подобные  учреждения  называли  уютным  неказенным
словечком  "покойницкая"?),  Виктор  разглядывал  хмурые,   заплаканные,
потерянные лица и думал, что никогда еще  не  бывал  на  похоронах,  где
царило бы столь тотально похоронное настроение. Обычно  в  толпе  людей,
провожающих ближнего своего в последний путь, сразу видно тех, для  кого
эта смерть - неизбывное горе, и  тех,  кто  пришел  просто  отдать  дань
вежливости. Последние, как правило,  натягивают  приличествующую  случаю
маску скорби или глубокой печали,  но,  бывает,  и  не  утруждают  себя:
глазеют с любопытством по  сторонам,  сплетничают,  обсуждают  дела,  не
имеющие ни малейшего касательства к печальному событию, которое  привело
их на кладбище.
   Среди пришедших проводить Ирен таких случайных "скорбящих"  не  было.
Люди выглядели даже не подавленными, а раздавленными  горем.  Грязь  под
ногами, угрюмое сивое небо, сероватые брызги  ледяной  кашицы,  падающие
сверху, идеально вписывались в безотрадную картину.
   Одна из створок тяжелой бурой  двери  под  вывеской  "Трупохранилище"
приоткрылась, в щель выглянула невзрачная востроносая тетка и  деловито,
как на складе, выкрикнула:
   - На Морозову у кого документы?
   От группы провожающих отделилась Полина и поспешила к двери, на  ходу
открывая сумочку. Переговорив о чем-то с "кладовщицей", она  обернулась,
махнула рукой и скрылась в здании. Повинуясь ее  знаку,  двое  мужчин  -
Кулаков, он же Эжен, и Король, он же Чезаре, - подошли  к  задней  двери
автобуса-катафалка, приняли гроб и занесли его следом.
   "Стало быть, организацию похорон взяли на себя сотрудники  Морозовой,
- догадался Виктор. - Странно. Правда, Халецкий  говорил,  что  сожитель
Ирен в больнице, а родственники ее не жаловали...  Но  не  до  такой  же
степени,  чтобы  наплевать  на  всякие  приличия...  А  подруга,  верная
Лизавета, не оставлявшая Ирен ни в здравии, ни в хвори? Неужели она тоже
не пришла?"
   Виктор огляделся, и  только  тут  заметил  незнакомую  пару,  стоящую
поодаль.
   Человек лет тридцати пяти - сорока, высокий, рыхловатый, и девушка. В
автобусе Виктор их не видел, значит, приехали отдельно, своим  ходом.  И
стоят на отшибе.
   Кто они? Родственники? Знакомые?
   Мужчина стоял, опустив непокрытую голову. Мокрые пряди волос облепили
лоб, по щекам и подбородку медленно катились капли - то ли слезы, то  ли
талый снег. А девушка... Вот она, случайная пташка, залетевшая поглазеть
на чужую скорбь. На лице  написаны  любопытство  и...  что?  Нетерпение?
Азарт? Беспокойство? Кого-то она выискивает глазами. Вон, взяла спутника
за рукав, уговаривает подойти ближе. Кто же это? Неужто дочь  Морозовой?
Да, прав Халецкий, - тот еще экземпляр!
   Обе створки двери снова открылась. Первой вышла Полина. Потом Эжен  и
Чезаре тяжело выкатили высокую тележку со стоящим на ней гробом. Еще два
человека отделились от остальных и поспешили  к  ним  на  помощь.  Толпа
расступилась, освобождая проход к катафалку.
   В эту минуту кто-то крепко стиснул локоть  Виктора.  Он  обернулся  и
увидел Халецкого, но в первый миг его не узнал. Борька -  знаменитый  на
все ГУВД трепач, паяц, симулянт и сибарит  -  выглядел,  словно  гончая,
учуявшая зайца. В глазах - огонь, ноздри трепещут, тело подрагивает...
   - Борис? Ты что здесь делаешь?
   - Ш-ш! Быстро пошли отсюда! Ну давай же, шевелись!
   - Неудобно как-то уходить, похороны все же... Куда ты меня тянешь?
   - В машину. Прекрати вырываться, веди себя  прилично.  Неудобно  ему!
Сейчас ты у меня забудешь про неудобства.
   - Да что случилось?! Террористы взорвали Кремль? Президента  взяли  в
заложники?
   - Хуже! Мы лишились всех свидетелей.
   - Ты про Усова с Вязниковым? Так я уже знаю.
   - Как, еще и Усов?! Твой лепший кореш  с  бегающими  глазками?  И  он
пропал? Как?
   Когда?
   - Во вторник утром, по дороге на работу. А в среду исчез  Вязников  -
прямо с работы.
   - Пых, помяни мое слово:  мы  имеем  дело  с  нечистой  силой.  Давай
полезай в машину, ибо стоя мои новости выслушивать не рекомендуется.
   Виктор покорно занял пассажирское сиденье дряхлой Борисовой "копейки"
и приготовился слушать.
   - Вчера, получив благословение  папы-Песича,  поехал  я  в  больницу,
повидаться с  загадочным  сожителем  Ирен,  -  газанув  с  места,  начал
Халецкий. - Ты будешь смеяться, но меня замучило жгучее  любопытство  по
поводу его мрачного прошлого. В больнице мне сообщили, что  Петр  Кронин
во вторник отказался от их услуг,  собрал  вещички  и  укатил  домой.  Я
спросил, переписали ли они его паспортные  данные  -  меня  интересовала
прописка. Мне объяснили, что  Кронин  лежал  в  платном  отделении,  его
лечение  оплатили  за  несколько  дней  вперед,  поэтому  в  паспорте  и
страховом полисе нужды не возникло, а в регистратуре переписали данные с
журналистского  удостоверения  пациента.  Данные,  скажите,  пожалуйста!
Знаешь, что под ними подразумевалось? Имя и фамилия! Даже отчества  нет,
не говоря уже про год и место рождения.
   - А кем выдано журналистское удостоверение?
   -  Спроси  что-нибудь  полегче.  В  регистратуре  считают,  что   эта
информация  не  заслуживает  внимания.  Только  и  запомнили,  что   оно
международного образца, - имя и кириллицей и латиницей пропечатано.
   - А кто оплатил лечение?
   - Лизавета, подруга Ирен. Она оставила номер телефона лечащему врачу,
просила звонить, если что. И навещала  больного  тоже  она,  сиделка  по
описанию признала. В общем, из больницы я поехал в дом Ирен. Решил,  что
найду сожителя там, а если нет - узнаю его адрес  у  Лизаветы.  Приехал.
Звоню в квартиру Ирен - никого. Звоню в квартиру Лизаветы - тоже тишина.
Звоню к соседям - ничего не видели, ничего не знают. И  на  лавке  перед
подъездом, как назло, никого нет, погода к  посиделкам  не  располагает.
Ладно, думаю, у меня в запасе есть еще один свидетель - Вязников.
   Лизавета говорила, что он дружил с Ирен,  захаживал  в  гости.  Стало
быть, с сожителем знаком и, быть может, знает, где его искать.  Приезжаю
к  Вязникову,  звоню  в  квартиру.  Как  ты  думаешь,  что   происходит?
Правильно: ничего. За дверью глухо. Хорошо  хоть  соседи  с  Вязниковыми
приятельствуют. Объяснили мне, что его жена за границей, контракт у  нее
на три месяца, а самого Эдика они видели в последний  раз  накануне,  то
есть в среду утром. Он торопился на важную встречу  и  вообще  вид  имел
хмурый, потому поболтать, против обыкновения,  не  остановился.  И  все.
Аллес. Больше соседи его не видели  и  не  слышали.  Я  снова  поехал  к
Лизавете.
   На часах - первый час ночи. Думаю, должна уже вернуться, у нее дочь -
школьница.
   Черта с два! Школьница с папочкой оказались в наличии, а  Лизавета  -
как бы не так. Муж ее сам ума не приложит, что произошло. Он  с  дочерью
ездил в гости к своим родителям, а Лизавета  отказалась,  сославшись  на
необходимость приглядывать за соседом. Он-де совсем больной, не дай бог,
сердце опять шалить начнет, а у него на руках полуторагодовалый карапуз.
Муж  поворчал  немного  для  виду,  но  уступил.  Лиску,   говорит,   не
перевоспитаешь. Она  с  детства  всякую  беспризорную  живность,  всякую
бродячую собаку в дом тащит. Спорить с  ней  -  себе  дороже.  В  общем,
уехали они вдвоем с дочерью. Возвращаются - на кухонном столе записка:
   "Тема, Ритунчик, мне нужно срочно уехать на несколько дней. Вернусь -
все объясню. Целую, мама". Артем бросился к соседу - никого. Позвонил  в
единую справочную по больницам - ни Петр Кронин, ни  Михаил  Кронин,  ни
Елизавета Волчек в их списках не значатся. Он  проверил  одежду  жены  -
вроде все на месте. Нет только пальто, сапог, сумочки  с  документами  и
того, что было на Лизавете, когда Тема с Ритунчиком уезжали. Ну,  может,
еще смена белья пропала, но точно неизвестно - он ведь  его  никогда  не
пересчитывал.
   - Ну и что, по-твоему, все это значит? - поинтересовался Виктор.
   - Хороший вопрос.  А  главное  -  уместный,  -  съязвил  Халецкий.  -
По-моему, это значит, что против нас играет сам шайтан. В одной  команде
с убийцей Козловского.
   Смотри, какая дивная картина получается! В четверг  труп  Козловского
находят в холле особняка, где работает чертова  пропасть  двигательщиков
торговли, не  считая  дантиста  с  медсестрой.  Убийство  происходит  на
пересечении всех торных троп, но тем не менее  убийце  удается  обделать
все втихаря. По крайней мере, никто не признается,  что  застал  его  за
работой. В пятницу больная Ирен за каким-то  лешим  вылезает  из  теплой
постели и попадает под колеса неизвестного авто с неизвестным водителем.
Свидетелей опять же не  существует.  В  понедельник  ты  сидишь  в  этом
гадюшнике, когда нашим подозреваемым сообщают, что их любимая сотрудница
погибла, однако никто не спешит с саморазоблачениями и вообще ничем себя
не выдает - это под твоим-то бдительным оком! Единственный, на чьем лице
читаются признаки то ли вины, то  ли  большей  по  сравнению  с  другими
осведомленности, ускользает у тебя