он его  им
тут же отдал. По тому, что те двое мелют,  получается,  что  Валька  на  них
напал, из машины выкинул и избил. Спасибо, мол,  товарищи  милиционеры,  что
выручили, иначе этот бандит нас застрелил бы и машину угнал.  И  видно,  что
менты явно тем двоим больше, чем Вальке, хотят  поверить.  Девчонки-то  нет!
Кто ее видел, девчонку эту?
   В общем, все шло к тому, чтоб парней отпустить, а Вальку посадить, но тут
появился в отделении какой-то чин милицейский, пригляделся  и  говорит:  "Вы
кого взяли, бараны? Это ж господина Рустамова сын!"  Менты  так  и  опупели:
"Какой Рустамов? Он Кузовлев Валентин Сергеевич!" А начальник, им: "Я  лучше
знаю, кто чей сын! Отпустить немедленно, а этих - в  КПЗ!"  Менты,  конечно,
рады стараться, собрались тех двоих в КПЗ волочь, но один завопил: "А почему
меня не спросили, кто мой отец?" И тоже назвал своего  крутого  папашу.  Тут
менты совсем перепугались, короче, и Вальке, и  тем  двоим  разрешили  домой
позвонить. Первым Назар Максумыч приехал, поговорил и увез Вальку,  а  потом
сказал: "Ты, конечно, хорошо поступил, что не дал в обиду  девушку,  но  это
тебе может дорого обойтись. Пока дома посидишь, а я попробую договориться".
   Как эти самые переговоры шли. Валька был не в курсе. Больше месяца  сидел
дома, в университет не ходил, а какие-то люди его охраняли. Потом оказалось,
что, раз он сессию не сдал,  его  из  университета  исключили.  Правда,  ата
съездил,  переговорил,  и   получилось,   что   исключили,   но   с   правом
восстановления. То есть осенью надо будет опять на третий курс идти. Но  тут
еще одно осложнение вышло. Вальку,  оказывается,  могли  в  узбекскую  армию
призвать, покамест он неучащимся числился.
   В общем, Максумыч решил его от греха подальше спровадить в Россию. И не в
Москву, а сюда, к бабке. По крайней мере, до осени. Кроме того, дал ему один
адресок своего хорошего знакомого, чтоб тот ему подыскал хорошую  работу  на
это время. Не сидеть же ему у  бабки  на  шее,  хотя,  конечно,  ата  Вальку
кое-какими деньжатами снабдил на первый случай.
   Будь Лена в менее сонном состоянии, она бы,  наверно,  забеспокоилась:  а
стоит ли тут чаи  распивать,  когда  ясно,  что  этот  симпатичный  Валечка,
видать, пасынок крутого авторитета и за ним сюда,  на  эту  самую  бабушкину
квартирку, могут пожаловать не самые лучшие гости. Например, менты,  которые
могут этого вежливого мальчика искать не за благородное спасение  девушки  -
это в принципе недолго и придумать! - а за конкретную мокруху. Или, кстати о
птичках, за изнасилование все той же девушки. Но  могут  случиться  варианты
похуже.  Сюда  могут  заявиться  жаждущие  мести  какие-нибудь   ташкентские
бандюганы, у которых Валечка братка замочил, или  родственники  пострадавшей
девицы, которые захотят Валечке яйца отрезать,  чтоб  впредь  не  баловался.
Восток - дело тонкое, аж до ужаса! Опять же, всяких красивых сказочек  можно
много придумать -  и  насчет  благородного  отчима  (Лена,  вообще-то,  тоже
когда-то считала, что ей повезло с отчимом - до тех пор,  пока  он  пить  не
начал), и насчет спасения девушки - а все  куда  проще:  задолжал  несколько
тысяч баксов, слинял, а теперь ждет, когда бригада приедет, чтоб их из  него
вытряхнуть.
   Такие мысли у нее в голове и впрямь пошевеливались, но  как-то  уж  очень
вяло. Лена опять ощущала себя смертельно усталой,  безвольной  и  совершенно
равнодушной к собственной судьбе - почти так же, как  прошлой  ночью,  когда
они с "сиплым" ползли по снегу через болото.  И  глаза  никуда  смотреть  не
хотели, и вообще вся она была как вареная...
   Как и когда она окончательно задремала, Лена  не  запомнила.  Почему  при
этом со стула не свалилась - тоже. И вообще, как она очутилась на том  самом
бабушкином диване, где провела позапрошлую  ночь,  абсолютно  не  запомнила.
Точно так же, как сегодня днем, проснувшись на печке  под  овчиной  в  одной
майке.
   Правда, на сей раз Лена проснулась одетой. Никто с нее ничего не снимал -
ботинки она сама сняла, еще в прихожей, перед тем  как  садились  пить  чай.
Правда, кто-то заботливо укрыл ее одеялом. Конечно,  этот  кто-то  мог  быть
только Валентином. В принципе, наверно, он мог и диван раздвинуть, и улечься
рядом. В конце концов, если девица,  придя  в  гости  к  молодому  человеку,
неожиданно засыпает в девятом часу вечера - это немного странно. Даже  может
в глазах некоторых выглядеть как некая уловка, поощряющая  юношу  на  всякие
там мелкие подвиги...
   Но, как видно, Валентина на подвиги не потянуло, тем более что, насколько
Лена помнила, они с ним только чай пили. Бабушкин внук  мирно  храпел  аж  в
кухне. Вот чудак!  Что  же  он,  на  полу  спит,  что  ли?  Лена,  чисто  из
любопытства, на цыпочках прокралась через прихожую и заглянула в кухню, чтоб
посмотреть, как ташкентский житель устроился и не  страдает  ли  бедняга  от
своей излишней скромности?
   Оказалось, нет.  Валька  вполне  комфортно  устроился  на  раскладушке  с
матрацем. Оказывается,  над  дверью  имелся  шкаф-антресоль,  которого  Лена
как-то не приметила прежде. Видать, в шкафу еще с  давних  времен  хранились
раскладушка и тюфяк, подушку  юноша  тоже  где-то  сыскал,  ну  а  бельишко,
похоже, забрал с дивана. Возможно,  еще  то,  которое  Лена  позавчера  себе
стелила.
   Дрых - и в ус не дул. Да еще на кухне,  как  будто  в  комнате  места  не
хватало.
   Странно, но оттого, что Валентин отправился спать  на  кухню,  Лена  даже
немного обиделась. Может быть, потому, что две  ночи  подряд  оказывалась  в
одном помещении с мужиками (она все еще считала Валерию "сиплым мужиком!") и
никто на нее не обращал внимания.
   Нет, Лена в общем и целом нимфоманией не  страдала  и  вовсе  не  жаждала
спать с кем ни попадя. Хотя, в принципе, если обстоятельства того требовали,
могла, как говорится, "поступиться принципами". И вчера, отправляясь в гости
к  Валентину,  вполне  допускала,  что  у  этого  ташкентского  юноши  могут
возникнуть к ней всякие там влечения. И ежели бы он поставил вопрос  ребром:
или ложись, или уходи, то Лена не стала бы упираться. Потому что разгуливать
по Федотовской, зная, что где-то поблизости шуруют менты в поисках  угонщика
"шестерки", это все-таки похуже, чем спать в теплой постельке  с  далеко  не
самым противным парнем.  Конечно,  Валентин  ей  был  до  бревна  и  никаких
вожделений не  вызывал,  тем  более  что  Лена  умаялась  и  вообще  никаких
сексуальных устремлений не имела. В конце концов, это хорошо,  что  он  весь
такой правильный и не стал приставать к малознакомой девушке только  на  том
основании, что она заснула у него на квартире. Но то, что  Валентин,  как  и
"сиплый" вчера, даже погладить ее не попытался, настраивало Лену на минорный
лад. Больше того - это заставляло ее  посмотреть  на  все  с  иной  стороны.
Неужели, блин, она такая страшная, в смысле уродливая?
   Лена сходила в ванную, посмотрела в зеркало на свою мордашку. Нет, ничего
особо ужасного не просматривалось. Синяков  нигде  не  было,  царапин  тоже.
Конечно, подглазники имелись, но это чисто с устатку. Губки  посохли,  щечки
пообветрились, волосы свалялись малость. Но не так уж отталкивающе  все  это
смотрелось.  Наверно,  если  б  все  чуточку  подштукатурить  и   подмазать,
причесаться поаккуратней - она бы совсем клево  выглядела.  Правда,  марафет
наводить нечем - все в рюкзачке осталось, который эта стерва Валерия увезла.
   Может, все дело в том, что  она  сонная  была?  Конечно,  ворочать  дуру,
которая такая же отзывчивая, как дубовое бревно, - это не в  кайф.  Хотя,  с
другой стороны, иные мужики не прочь воспользоваться,  когда  баба  лежит  в
отрубе и ничего не соображает. Был у Лены такой случай, когда угодила она  в
купе с тремя мужиками,  вроде  бы  даже  не  блатными,  а  так,  нормальными
командированными.  Выпить  предложили,  она  не   отказалась.   Наклюкалась,
отключилась, а они ее по очереди... Правда, все как сквозь сон, не  поймешь,
что приснилось, а что нет, но все одно - противно. Удавиться  не  удавилась,
но на аборт сходила.
   От этих  воспоминаний  Лена  на  секунду  освирепела  и  разом  все  свои
мерихлюндии отогнала. Да на хрен ей все эти козлы нужны! "Сиплый" вообще гад
поганый оказался, мальчишку убил, который им замерзнуть не дал.  К  тому  же
он, может,  еще  и  сифилитик  по  жизни.  А  этот  бабкин  внук  -  хоть  и
молодой-симпатичный,  но  запросто  может  импотенцией   страдать.   Вот   и
благородство все оттуда!
   Вообще-то было три часа ночи, но спать Лене не хотелось. То ли  ей  шести
часов на сон хватило, то  ли  просто  душа  была  не  в  сонном  настроении.
Прилегла, повертелась немного с боку  на  бок,  поняла,  что  не  заснет,  и
придумала себе занятие. Осторожно сняла с вешалки сумочку, перешла с  ней  в
ванную и вытащила завернутый в промасленную бумагу пистолет "дрель", пузырек
с керосином  и  ветошь.  Разобрала  оружие  и  принялась  отчищать  ветошью,
промоченной в керосине, смазку.
   Часа два промаялась, все руки измазала и неистребимо провоняла керосином,
но зато у нее была теперь штучка покрепче "маргошки".  Последнюю  Лена  тоже
почистила от нагара и смазала. Ну и дозарядила на всякий случай.
   Душа вроде успокоилась, руки она оттерла все тем же  керосином,  а  после
еще и отмыла с мылом. Замотав заряженную "дрель", запасной магазин и  глушак
в тряпье, Лена запихала все это обратно в сумочку  госпожи  Чернобуровой,  а
"марго" под подушку положила. Так, для страховки...
   Должно быть, после этого  Лена  окончательно  успокоилась  и  решила  еще
вздремнуть. Глаза сомкнулись, и гражданка с несколькими трупами  на  совести
заснула сном праведницы.

КОМУ КАК ВЕЗЕТ...

   Валерия за минувший день умоталась не меньше Лены,  даже  больше,  потому
что проснулась гораздо раньше ее, но вот поспать ей как следует не  удалось.
И в тот момент, когда Лена повторно заснула, на сей раз,  чтоб  до  утра  не
пробуждаться, гражданке Корнеевой пришлось уже в третий  или  четвертый  раз
просыпаться, чтоб отработать за приют, предоставленный господином Цигелем.
   На сей раз Валерия принужд„на была улечься животом на стопку  из  четырех
подушек и ухватиться руками за изголовье кровати. Цигель пристроился  сзади,
уцепившись обеими лапами за ее бедра, и жадно сопел, качаясь. Валерия,  хотя
ей эта процедура не приносила ничего, кроме лишнего утомления,  делала  вид,
будто вся исходит  страстью.  Голову  откинула,  ритмично  охала,  навстречу
толкалась, а сама мечтала  только  об  одном:  чтоб  этот  кабан  наконец-то
выдохся и заснул. Сейчас, когда он  сзади  находился,  вонь,  исходившая  от
Цигеля, была еще терпима. Но ежели навалится на грудь - это ужас! Когда он в
первый раз полез, еще вечером - Леру чуть  не  стошнило.  Потом  более-менее
притерпелась, но все равно было муторно. Временами ей казалось,  будто  этот
самый Цигель - это просто огромная куча дерьма, на которую  натянули  шкуру,
снятую с облезлой, хотя и достаточно волосатой гориллы, зашили  и  какими-то
дьявольскими чарами заставили двигаться и разговаривать.
   Хотя Валерия не раз слышала, что настоящий мужчина  должен  быть  на  три
четверти обезьяной, и  иногда  даже  соглашалась  с  этим,  но  сейчас  она,
наверно, могла бы любой дуре, высказавшей такое мнение,  наплевать  в  рожу.
Нет, ей, вообще-то, нравились мощные,  мышцатые,  волосатые  и  коротконогие
мужики, малость похожие  на  обезьян,  и  звериный  запах  их  пота  на  нее
действовал возбуждающе. Но на Цигеле была тонна  жира,  ни  грамма  мышц,  а
вонял он смесью гнилых зубов и выгребной ямы.
   Уж не за грехи ли ей все это ниспослано?!
   Валерия в бога особо не верила, да и в наличии  дьявола  сомневалась.  Во
всяком случае, ее устраивало такое  положение  дел,  когда  со  смертью  все
радости и муки прекращаются, а  загробная  жизнь  и  всякие  там  посмертные
воздаяния суть химеры. Ничего такого, что бы заставило  ее  усомниться  в  -
этих атеистических постулатах, Лера  за  тридцать  с  лишним  лет  жизни  не
наблюдала. Конечно, вокруг многие говорили о вере, о боге, о нравственности,
вещали об этом с трибун, с телеэкранов,  с  газетных  полос.  Даже  записные
бандюганы из "Лавровки" и "Куропатки", у которых, что  называется,  руки  по
локоть в крови были, и те нет-нет да и захаживали во храмы, ставили  свечки,
исповедовались у батюшек, жертвовали немалые суммы - и продолжали заниматься
своим не очень богоугодным делом. И чины из администраций области и районов,
которые прежде, во времена КПСС, КГБ, КНК, ОБХСС и иных безвременно канувших
в Лету ведомств, ни на шаг к церкви не  приближались,  теперь  ходили  туда,
словно на партсобрания, где "явка обязательна". Но при этом, как ни странно,
брали  взятки,  казнокрадствовали  и  надували  народ  в   гораздо   больших
масштабах.  А  вот  разоблачали  их,  снимали  с  должностей  и   сажали   с
конфискацией имущества почему-то намного реже,  чем  при  советской  власти.
Несмотря на  то  что  вроде  бы  газеты  что-то  писали,  телеканалы  что-то
показывали, радио  что-то  бубнило,  почти  все  уголовные  дела  с  треском
разваливались, не дойдя до суда.
   Так что насчет посмертного возмездия Валерия  особо  не  беспокоилась.  И
творила свои злодейства, испытывая страх лишь перед земными карами.
   Однако после того, как Валерия днем закопала в снег  Митю,  умерщвленного
отравленной иголкой, в душе у нее что-то зашевелилось.
   Конечно, Лена, много  размышлявшая  над  тем,  что  и  как  произошло  на
развилке просек и как развивались события перед этим, в главном все  угадала
верно, но о многих нюансах даже не догадывалась, точно так же,  как  о  том,
что "сиплый" мужик и страшная Валерия Михайловна - это одно лицо, а  Валерия
Михайловна и "Лиса-Чернобурочка" - наоборот, две разных женщины.  Опять  же,
Лена думала, будто "сиплый", то  есть  Валерия,  хорошо  знает  Митю  и  его
родителей, а также знает о тайном оружейном складе под дровяным  сараем.  На
самом деле Валерия никогда прежде с Митей  не  виделась,  родителей  его  не
знала и уж тем более ничего не знала о тайнике с оружием.
   Увы, минувшим утром Митя сам выбрал свою судьбу. Никто не  тянул  его  за
язык, когда он  рассказал  о  наличии  самодельного  "снегоката-болотохода",
который когда-то собрал его отец, большой мастер на все руки. Два года назад
они еще жили далеко отсюда, в селе Лутохине.
   А перебраться сюда им пришлось после того, как  в  Лутохине  при  неясных
обстоятельствах  сгорел  хозяйственный  магазин,  принадлежавший   какому-то
заезжему кавказцу. Поджог это был или само как-то загорелось  -  неизвестно.
Но Митькин отец за несколько дней до этого, расстроившись  из-за  того,  что
ему в этом магазине бракованную электродрель продали и  отказались  обменять
на новую - мол, неси ее в гарантийный ремонт!  -  погорячился  и,  будучи  в
поддатом виде, ляпнул: "Да я вашу лавочку вообще подпалю на хрен!" Вроде  бы
среди деревенских никто это  всерьез  не  принял  и  даже  после  пожара  не
вспоминал.
   Но тут в село приехал папин школьный друг, дядя Федя.  Когда  Митя  начал
его описывать ("здоровенный, как медведь"), Валерия сразу поняла,  что  речь
идет об одном из ближайших помощников Сенсея. Дядя  Федя  этот  сказал,  что
хозяин магазина убежден, будто поджог устроил  Митькин  папа,  и  ему,  дяде
Феде, стало известно, что кавказцы решили отомстить. Хорошо еще, если только
дом сожгут, а могут и зарезать всех  ночью.  В  милицию  бежать  бесполезно,
никто одним словам не поверит, к тому же участковый в Лутохине только один и
живет на другом конце села. "Опять же они все богатые, у них "все  схвачено,
за все заплачено"! - пояснил дядя Федя. - Короче, выход у тебя один:  срочно
переезжай отсюда. Все бросай! Я тебе помогу, чем смогу!" Но Митькин отец  не
поверил, сказал, что сам справится - у него ружье было, а хозяйство  бросать
не хотелось.
   Но ружье это не помогло. Уже на следующую ночь кто-то поджег  пристройку,
где сено лежало, а от нее  и  вся  изба  загорелась.  Митька  выбежал,  отец
побежал свой "снегокат" отгонять, а мать - вот  уж  точно  "в  горящую  избу
войдет"! - стала какие-то вещи вытаскивать. Самовар  вытащила,  а  когда  за
швейной машинкой сунулась, потолок рухнул, мать придавило, и она сгорела.
   Вот после этого Митька с отцом сели на свой "болотоход"  и  уехали  сюда.
Дядя Федя им и правда много чем помог, и денег дал, и  продуктов,  и  вообще
нашел отцу работу в городе.
   Чем отец занимался у дяди Феди, Митька толком не знал, но  зато  однажды,
еще прошлой зимой, точнее в ноябре, когда болото уже прихватило морозом,  но
еще не замело непролазными сугробами, нечаянно увидел, как сюда, на  болото,
приехал бортовой "КамАЗ" и какие-то люди выгружали с  него  тяжелые  зеленые
ящики.
   У Валерии в голове сразу что-то законтачило,  и  она  вспомнила,  как  за
несколько месяцев до этого,  летом,  к  скиту  пытался  добраться  профессор
Бреславский, который сделал несколько снимков скита издали, через телевик. А
к зиме он отчего-то вышел у  губернатора  из  фавора,  после  чего  уехал  в
Израиль. И именно  в  начале  зимы,  как  теперь  выясняется,  сюда  завезли
"зеленые ящики". Валерия была дама  достаточно  просвещенная  и  догадливая,
чтобы сразу понять - в "зеленых ящиках"  на  Руси,  как  правило,  перевозят
военное имущество. Необязательно оружие или боеприпасы, но нечто  упертое  с
военных складов -  несомненно.  Валерия  даже  подумала,  не  имеет  ли  это
имущество отношения к тем таинственным "бортам", которые грузились на  якобы
законсервированном аэродроме и на одном из  которых  ее  обещал  вывезти  за
кордон майор? Однако  судя  по  тому,  что  сообщил  Митя,  ни  "КамАЗ",  ни
какой-либо еще грузовик или легковая машина  сюда  больше  не  приезжали.  А
потому, надо думать, все завезенное сюда еще в ноябре 1999 года и сейчас,  в
начале февраля 2001-го, продолжало лежать где-то тут, в бывшем скиту.
   Обычно оружие в  больших  количествах  воруют  для  продажи  и  стараются
побыстрее сбыть с рук. Опять же,  если  украли  его  где-то  поблизости,  то
желательно увезти его подальше и  побыстрее.  То  есть  устраивать  какой-то
оптовый или перевалочный склад в каком-то глухом месте, куда  ни  летом,  ни
зимой грузовики проехать не могут, - явно не  резон.  Конечно,  на  лыжах  и
снегоходах сюда кое-кто добирался, а  Митькин  папа  на  своем  "снегокате",
прицепив к нему сани-волокушу, даже грузы перевозил. Но  грузы  эти  были  в
основном продуктами, которые папаша на месяц вперед закупал в каком-то селе.
Там же он и свою самоделку оставлял у какого-то Фединого родича  -  прямо  в
город на ней нельзя было ехать, у машины номера не имелось.  К  тому  же  из
дому отец Мити всегда уезжал с пустой волокушей. А на лыжах и  снегоходах  в
бывший скит, оказывается, приезжали только четыре человека: дядя Федя,  дядя
Толя, дядя Леша и тетя Лиза. Валерии  не  потребовалось  долгих  вычислений,
чтоб определить: дядя Толя - это Шипов, дядя Леша - Сенсей, а  тетя  Лиза  -
госпожа Чернобурова. Обычно, по словам Мити, они приезжали все  вместе  и  о
чем-то беседовали. На это время Митя с отцом  уходили  из  дома.  Потом  все
четверо постепенно разъезжались в разные стороны.
   Митин папа довольно часто не приходил  ночевать,  а  иногда  пропадал  на
несколько дней. Где он был и что делал, не рассказывал, а Митя не спрашивал.
Но однажды во время его отсутствия приехала "тетя  Лиза",  и  вот  она-то  и
совратила Митю.
   Пожалуй, именно после этого Лера окончательно поняла, что  не  оставит  в
живых мальчишку. Хотя, конечно,  для  этого  имелось  гораздо  более  веское
основание -  Митя  знал  Сенсея,  и  если  в  ближайшие  два  дня  властелин
"Куропатки" невзначай нагрянет сюда, то получит информацию о том, что  здесь
побывала Валерия Михайловна. А это может  резко  изменить  ситуацию.  Сенсей
прекратит поиски Чернобуровой и начнет  искать  госпожу