лись, был уже давно
разрушен. Еще издали, не веря в удачу, он  увидел знакомую  девичью  фигуру.
Словно ничего  не  изменилось. Она  сидела  на  своем любимом месте, держала
ведра в руках и пела ту самую красивую и жалобную песню. Он подошел поближе.
Она, словно что-то почувствовав, подняла на него глаза.
     Три с половиной года. Он уехал тогда, не попрощавшись.  Он прочел все в
ее  глазах.  Она  приходила сюда  каждый день, каждое утро, зимой и летом, в
надежде снова увидеть  своего  "шурави". Тысячу двести длей она ждала его  у
этого колодца, словно  предчувствуя, что он рано или поздно появится  здесь,
обязательно  появится.  В  ее  глазах  были  слезы и  он, сумевший понять  и
осознать меру ее любви, стоял перед ней потрясенный и напуганный такой силой
чувств. А потом  шагнул к ней. Они стояли  рядом, очень близко к друг другу,
почти  на расстоянии вытянутой руки. Он знал,  что ей  трудно преодолеть это
расстояние.  А она  знала, что никогда  не  сможет шагнуть  к нему.  Но  они
разговаривали. Не  зная  языка друг  друга, разделенные верой,  воспитанием,
традициями,  всем укладом жизни,  они говорили только на  одном, им понятном
языке.
     И  только тогда,  когда город  огласился криками, возвещавшими о начале
первого намаза  для правоверных, они закончили свою  беседу. Весь  следующий
день Петр Свешников был мрачен и  задумчив.  Асанов, на этот  раз приехавший
вместе с ним  в Бильчираг, обратил  внимание  на  его состояние. Тот  словно
решал для себя какую-то нелегкую задачу, мучительную и сложную одновременно.
А вечером  к городу подошел довольно большой отряд моджахедов, и они приняли
участие в общем отражении этого нападения..
     Асанов помнит,  как  залегли  бойцы  народной  армии  Афганистана,  как
поднялся  вдруг во весь  рост Свешников с  призывом следовать за  ним. И как
ошеломленные бойцы, попавшие под общий гипноз своего командира, зачарованные
и покорные, бросились в атаку. Потом, спустя несколько лет, уже  узнавший об
истории любви  Свешникова и  незнакомой афганской девушки, Асанов понял, что
Петр сам искал смерти  в тот  день.  Словно  искупая свою вину и понимая всю
трагичность своей любви.  А может, наоборот, он не думал о  смерти,  считая,
как все влюбленные, что его охраняет сама судьба.  И  кто мог знать, что еще
прочел он в глазах девушки.
     Тело Свешникова привезли в город  вместе с телами других погибших.  Всю
ночь они пролежали у мечети. А  утром  на лице Свешникова нашли белую тонкую
девичью шаль. Никто не знал, как  она попала сюда. Может, ветер занес  ее на
лицо покойного, может, положил кто-то по ошибке.
     А  на  следующий день в  колодце нашли тело девушки. Вот  такая история
случилась  в  маленьком  афганском  городке Бильчираг, почти на самом севере
страны.



III
     Все получилось не  так,  как они  планировали. Из-за сильного опоздания
они вышли  к реке только поздно ночью,  практически под утро.  Асанов, видя,
как устали его люди, разрешил небольшой отдых.
     Через  три часа,  толком не  отдохнувшие,  они готовы  были  выступать.
Борзунов,  Елагин и Машков развернули две  большие надувные  лодки,  которые
несли  с  собой.  Каждая  из  таких  лодок,  разворачивающихся за  считанные
секунды, могла вместить четверых-пятерых людей с грузом.
     В  первой  оказались Рахимов,  Машков, Семенов,  Чон Дин, во  второй  -
Асанов,  Падерина,  Елагин  и   Борзунов.  Груз   постарались   распределить
равномерно по обеим лодкам.
     Течение реки здесь было довольно сильным. Идти против течения требовало
ото всех без исключения максимальной сосредоточенности и внимания.
     В девятом часу  утра  лодки спустили на воду. С интервалом  в полминуты
обе лодки начали прыгать по волнам.
     Им  еще повезло, что в это время река Кокча была относительно доступна,
и течение было не таким стремительным, как в дни  весеннего половодья. Тогда
Кокча свирепела, неистово  разбивая свои волны о  прибрежные камни, и пройти
по ней не было никакой возможности.
     К  счастью,  ветер   наконец   стих,  и  обе  лодки  довольно  уверенно
поднимались вверх по течению, огибая многочисленные пороги.
     Местность вокруг была мало  примечательна. Только голые  камни,  скалы,
горы. Кое-где пробивался невзрачный кустарник.
     Берега  реки  из-за   сильных  наводнений  не  были  заселены.  Селения
находились  в пяти-шести  километрах от  реки, что позволяло идти  вверх  по
течению без излишне любопытных глаз.
     Асанов обратил  внимание, как уверенно держится  Падерина в  лодке, как
ловко владеет веслом.
     - Вы смело держитесь, - сказал Акбар. Самому ему не нравилось сидеть  в
лодке, с трудом удерживая равновесие.
     -  Я  ходила  по  Енисею,  -улыбнулась  женщина, -  люблю активные виды
отдыха.
     Говорить приходилось громко,  перекрывая шум реки. Поэтому оба говорили
на фарси.
     - По-моему, впереди пороги, - сказала Падерина, вслушиваясь в шум реки,
- нужно будет нести лодки на руках.
     Она оказалась права. Впереди действительно были труднопроходимые пороги
и  перепады  высоты,  тогда  приходилось  идти  к берегу и волочить лодки по
земле.
     К  вечеру  они  еще не достигли  поворота  на  Джурм,  но  окончательно
выбились из сил. Переход оказался  труднее,  чем они думали. Асанов вынужден
был объявить еще один привал.
     Только  неутомимый  Борзунов,  сам  Асанов  и  Падерина  сохраняли  еще
какие-то ресурсы энергии. До Джур-ма было еще пятнадцать километров.
     Выставив дежурного, Асанов  приказал  всем спать. В половине четвертого
утра его разбудил дежуривший Машков.
     - Слышен какой-то шум, - доложил майор. Асанов, быстро поднялся, прошел
к краю кустарника, где был наблюдательный пункт Машкова.
     В  нескольких  километрах  от них были видны  огоньки сигарет,  вспышки
спичек, иногда мелькал приглушенный свет фонарей. Асанов  долго вглядывался,
пока не услышал негромкие голоса на фарси. Незнакомцы явно кого-то ждали.
     "Люди  Абу-Кадыра,  -   понял  Асанов,  -  видимо,  их  основной  отряд
дислоцируется у Джурма, и, когда передовая  группа обнаружила  убитыми своих
разведчиков, сообщение сразу поступило сюда.  Хорошо еще, что его  группа не
попала в засаду на реке".
     - Осторожно, разбудишь всех остальных, - тихо приказэл он Машкову, - но
очень тихо.
     Машков    бросился    выполнять   его   указание.    Асанов   продолжал
прислушиваться. Людей  было много,  в этом  не оставалось сомнений.  Человек
восемь-десять - не меньше.
     К нему подполз Рахимов.
     - Постараемся обойтись без крови, - произнес Асанов, указывая на группу
людей, уже видимых в предрассветном тумане.
     - Не получится, - посмотрел Рахимов, - их там достаточно много.
     -  Должно  получиться. Их  не  больше десяти человек.  Оставляем  здесь
только Падерину и Семенова. Остальные вперед.
     - Ясно.- Рахимов вернулся назад, передавая приказ командира.
     Асанов  представил,  как  разозлится Падерина,  но  представлять  ее  в
предполагаемом рукопашном бою совсем не хотелось.
     Отряд  разделился  на две группы. Первая  -  Рахимов, Машков, Елагин  -
поползла вперед  сверху,  через скалы,  чтобы  ударить  по людям  Абу-Кадыра
справа,  вторая  группа  - Асанов, Чон  Дин, Борзунов -  шла  ближе к  реке,
приготовив все имевшиеся пистолеты с глушителями.
     Нужно  быть  абсолютным  профессионалом,  чтобы  подобраться  к  группе
вооруженных людей совсем близко,  метров на десять-двадцать. Но дилетантов в
отряде Асанова не было.
     Они  сумели подойти  совсем  близко  к группе людей, расположившихся  у
поворота реки. Если бы они действительно шли  по течению в этом месте, их не
спасла  бы  даже отличная  выучка.  С расстояния  в  сто  метров  их  просто
расстреляли бы из автоматов.
     Асанов вслушался в разговор боевиков.
     - Долго нам еще ждать? - недовольно спросил один.
     - Скоро они должны быть. Нам сообщили, они идут рверх по реке, - сказал
чей-то уверенный голос.
     - Много их?
     - Ребята не разглядели. Говорят две лодки.
     Асанов недовольно  поморщился. Все-таки  их  заметили, когда они шли по
реке.  Нужно  быть осторожнее  в следующий раз. Он сосчитал,  сколько  людей
сидело  и стояло у камней. Их было восемь человек. Не так много. Но это были
таджики,  причем  в большинстве  бывшие  граждане  Советского Союза.  Асанов
посмотрел  на часы.  Группа Рахимова должна была  выйти к исходному месту. И
все-таки  стрелять очень не хотелось. Среди  сидевших в  засаде людей  могли
оказаться обманутые или запутавшиеся люди. Он недолго колебался.
     - Я выйду к ним, - сказал Асанов Борзунову, - а вы держите их на мушке.
В случае моего сигнала начинайте стрельбу. Но не раньше.
     - Товарищ  генерал, - попытался остановить его Борзунов, - это бандиты,
фанатики.
     - Они  были граждане нашей страны. Не  может  быть, чтобы  они все были
фанатиками. Нужно поговорить с людьми, - Асанов просчитал, что если сражения
не  будет,  люди  расскажут о  его решении  всем  отрядам  в долине, а  это,
во-первых, внесет сумятицу в ряды оппозиции,  а во-вторых, косвенным образом
повлияет на, успешное  решение всей операции,  когда слух об  отряде "Барса"
дойдет до самого Нуруллы.
     Он поднялся и,  уже не таясь, в  маскировочном костюме, пошел навстречу
ошеломленным и напуганным его появлением людям.
     - Ассаламу аллейкум, - произнес он традиционное  восточное приветствие.
т
     Еще не понимая, что происходит, некоторые ответили.
     - Вааллейкума салам, - забормотали некоторые из них.
     В маскировочном костюме  в этой части страны мог появиться кто угодно -
бандит,  оппозиционер,  контрабандист, представитель  правительства,  просто
случайный  прохожий.  Война  внесла свои  представления о моде в  этой части
света.
     -  Мир вашему  очагу, - произнес на фарси Ак-бар,  -  вы  разрешите мне
подойти к ззшему огню?
     -  А  кто ты такой? - спросил седой высокий мужчина, лет шестидесяти, с
большой черной  бородой,  одетый, как  и  Асанов,  в  маскировочный  военный
костюм, очевидно, предводитель этой группы людей, - что тебе здесь нужно?
     - Я таджик. Такой же, как и вы. Просто хочу побеседовать с вами.
     -  Таджик? -  прищурился  старик, - а  откуда ты взялся в  этой  глуши,
таджик? Может, ты с той стороны?!
     Рассвело настолько, что теперь можно было разглядеть всех восьмерых, их
оружие,  их  руки.  Асанов  стоял  спокойно,  заметив  движение  за  спинами
вооруженной группы. Неподготовленные люди забыли главную  заповедь на войне,
смотри во  все  стороны,  имей глаза даже  на затылке. Группа Рахманова  уже
вышла на расчетный рубеж.
     - Да, с той стороны, - очень спокойно подтвердил Асанов.
     Старик поднял автомат.
     - Здесь ты и умрешь, собака.
     -  Подожди,  - громко  попросил Асанов,  - не проливай первым  крови. В
твоем отряде могут быть не согласные с тобой.
     - Огонь! - приказал старик, стреляя в упор.
     Но Асанова там уже не было. Он приметил  большой валун еще до того, как
выйти к людям  Абу-Кадыра. И прыгнул  туда, точно рассчитав  момент, когда в
него начнут стрелять.
     "Жаль, - пронеслось в  голове,  - ни  один  не  захотел даже  выслушать
меня".
     Характерные  щелчки  выстрелов  за  спиной он  услышал  почти сразу.  И
одновременный треск автоматов с другой  стороны. Через минуту все стихло. Он
медленно, тяжело поднялся.
     В разных позах лежали убитыми все восемь человек.
     Три автомата  сзади в руках профессионалов сделали свое дело. Асанов не
стал больше смотреть, ему всегда была противна мысль о расчетливом убийстве.
Здесь было именно такое убийство. У  несчастных не было ни единого шанса, ни
одного.  Справиться  с профессионалами,  которые  взяли "в клещи"  небольшую
группу людей, да еще не подозревавших об этом - невозможно.
     Борзунов, подойдя к убитым, деловито осматривал трупы, искал документы,
бумаги. Рахимов наклонился, помогая ему.
     - Да, - сказал,  наконец, поднимаясь подполковник, - они были из отряда
Абу-Кадыра. У некоторых даже в кармане паспорта бывшего СССР.
     Он показал два красных - "серпастых", "молоткастых" паспорта.
     -  Эти будут воевать всю свою  жизнь. Вы  напрасно так рисковали, Акбар
Алиевич, - покачал головой Рахимов, -  они никогда не пойдут на  переговоры.
Они потеряли слишком много.
     - Знаю, - Асанов повернулся и пошел в направлении своего лагеря.
     Навстречу   ему  шла   Падерина.  Увидев   серое  лицо   Асанова,   она
остановилась.
     - Что-нибудь произошло? Кто из наших? - спросила она.
     - Наши как  раз все целы,  - тихо произнес Асанов, -  у нас были  очень
неравные шансы.
     - Люди Абу-Кадыра? - поняла Падерина.
     Асанов кивнул и, уже не оборачиваясь, зашагал к лагерю.
     Трупы они убрали, сложив курган  из камней. Асанов, верный себе, прочел
молитву над телами погибших.
     - Не  понимаю я  его, - тихо шепнул Елагин Семенову, - боевой  генерал,
легендарный  "Барс", прошел всю  войну,  а здесь ведет  себя  как  афганский
мулла. Он что, верующий?
     - Нет, - тоже  очень  тихо сказал Рахимов, услышавший вопрос Елагина, -
его  друг попал  в плен в Афганистане, приняв  мусульманство. И тогда Асанов
пообещал, .если того отпустят, будет всегда соблюдать религиозные обряды при
погребении даже своих врагов.
     - А его отпустили? - спросил Елагин.
     Асанов чуть повернулся. Рахимов умолк на полуслове.
     Через минуту они уже строили курган из камней.
     Вечером  они снова вышли на реку. Падерина смотрела на Асанова. Тот был
задумчив и мрачен. Может быть, он услышал слова Рахимова и вспомнил старшего
лейтенанта Виктора Кичина? А может, он просто не любил убивать. После десяти
лет войны такое иногда бывает...



     IV. Воспоминания. Старший лейтенант Виктор Леонидович Кичин
     Группа  Кичина  выехала  из  Газни на  трех  БМП. Каталось,  ничего  не
предвещало  катастрофы.  Но,  не  доезжая  до  Мукура,  их   обстреляли   из
гранатометов  и  минометов окопавшиеся  в  горах  моджахеды.  Один БМП сразу
превратился в горящий факел. Два других вели неравный бой почти даа часа, но
нападавших  было  слишком  много.  Когда  погиб  командир группы  -  капитан
Симонов,  Кичин  взял  командование на себя.  Но силы были слишком  неравны.
Самого  Кичина и  пятерых его солдат моджахеды взяли в плен. Кичин  был  без
сознания, его,  сильно  контуженного, нашли в крови за горящим  БМП. Находка
очень обрадовала нападавших  -  за офицера давали  хорошие деньги. Солдаты и
сержанты интересовали их меньше.
     Узнав о нападении, Асанов вышел со своей группой и почти две недели они
преследовали  захвативших в  плен Кичина моджахедов.  Наконец,  загнанные  в
горы,  они  попросили перемирия. Это  тоже был один из  парадоксов афганской
войны, когда  стороны объявляли о перемирии на  каком-то  конкретном участке
или  в  городе. На переговоры от моджахедов пришел сам шейх Курбан, высокий,
красивый  мужчина,  знавший  почти полтора  десятка  языков. Среди афганских
лидеров  было  много  культурных, образованных людей. К  сожалению,  их было
большинство на противоположной стороне. Среди "революционеров", как правило,
преобладали    люмпены   и   выскочки,    гордившиеся   своим   крестьянским
происхождением.
     Асанов   радушно  приветствовал  шейха  Курбана   и   приказал   подать
традиционный чай,
     - Ты преследуешь нас, - начал шейх после того, как сделал первый глоток
чая, - уже  две недели. Что тебе  нужно,  "Барс"?  Мы много слышали  о тебе.
Таджики гордятся,  что  среди "шурави"  есть такой  таджик. Но почему именно
нас. Что ты хочешь?
     - Пленных. Верните  их мне, и я отсюда уйду. Вы захватили моих людей. А
я никогда не бросаю своих людей, - ответил Асанов.
     - Мы  взяли  их в  честном  бою, - возразил шейх  Курбан,  -  мы хотели
обменять их на оружие.
     -  Только  не со мной.  Продовольствие, одежду, пожалуйста. А оружия не
дам, - твердо ответил Асанов.
     Это была  одна из самых удивительных страниц войны.  И  самых позорных.
Часто  выручая  своих  пленных, некоторые  командиры просто меняли оружие на
солдат, не отдавая себе отчета, что это оружие  еще будет стрелять против их
товарищей.
     - От тебя, - развел руками шейх Курбан, - мы не возьмем ничего.
     - Почему такая избирательность, - улыбнулся Асанов, - именно от меня?
     - Тебя хорошо знают  в этих горах,  - напомнил шейх, - люди верят тебе.
Все  пуштуны  знают  - твое слово закон.  Ты никогда  никого  не  обманывал.
Поэтому мы отдадим тебе твоих людей просто так, безо всякого выкупа.
     - Ну, что-то вы все равно потребуете, - понял Асанов.
     -  Да,  "шурави",  потребуем.  Ты  должен  дать  слово  офицера,  слово
мусульманина, что  всегда, когда будешь хоронить мусульман, ты будешь читать
поминальные суры из корана, если рядом нет муллы, способного сделать это.
     - Но я коммунист, - напомнил Асанов.
     - Знаю, что  ты  безбожник. Но Аллах говорит, что  спасутся те, которые
уверовали. Может, я забочусь и о спасении твоей заблудшей души?
     - Если вы освободите моих ребят, я  дам такое слово, - подумав, ответил
Асанов.
     - Ты убил слишком много наших  людей, "Барс", - спокойно сказал шейх, -
искупи свою вину перед Аллахом. Хорони убитых по нашим обычаям. Больше мы от
тебя ничего не хотим.
     - Даю слово офицера, - поднялся Асанов, - если к  вечеру  люди  будут в
моем лагере, я всегда буду читать коран над убитыми мусульманами, если рядом
не будет муллы. Даю слово, - повторил он.
     - Твои люди будут здесь через два часа, - поднялся и шейх Курбан, - все
пятеро.
     -  Шестеро,  -  напомнил  ему  Асанов,  останавливая уже  собиравшегося
уходить шейха.
     -  Нет,  пятеро, - возразил шейх, - твой раненый офицер был очень плох.
Мы боялись, что он не выживет. И отправили его  в  Ургун. Он, наверно, уже в
соседней стране, если еще остался жив.
     Асанов замер.  Получалось, что Кичина он уже  достать не  сможет. Но  и
брать обратно свое слово он не торопился. Его клятва стоила жизни  и свободы
пятерых людей. А это было совсем не так мало.
     - Приводи людей, шейх Курбан, -сказал он уставшим голосом, - а  я сразу
уйду отсюда. И выполню свое обещание.
     - Ты  дал  слово,  - поднял руку шейх, -  отныне  все  мусульмане будут
знать, что и отважный "Барс" почитает Аллаха. Больше мне ничего не нужно.
     Шейх Курбан сдержал слово. Не прошло и двух  часов, как пленные солдаты
были доставлены в лагерь Асанова. Но старшего лейтенанта Кичина среди них не
было.  Этот  случай  получил  громкую   огласку.  Начальство  даже  объявило
"выговор"  Асанову за несанкционированные  переговоры. Но его клятва  обошла
весь восточный Афганистан, спасая жизни многим советским пленным. Если среди
"шурави"  есть  мусульмане,  почитающие  Аллаха,  то  не  все  они  подлежат
уничтожению, - справедливо рассуждали моджахеды.
     А Кичин первые пять дней вообще ничего не  помнил. Он был без сознания.
Полуживого  его привезли в лагерь  моджахедов,  и затем уже  без  надежд  на
спасение  переправили  ближе  к  границе.  Некоторые   даже  советовали,  не
дожидаясь  конца,  отрубить  ему голову. За  голову  офицеров  давали больше
денег. Это не было варварством или казнью в глазах моджахедов. Просто голову
предъявляли  в  качестве   доказательства.  По  нормам   шариата   разрешено
членовредительство. И вору, например,  могут  отрубить руку. А неверную жену
забросать  камнями. Другой образ мыслей, другой  образ жизни всегда вызывает
негативную  реакцию от  настороженности  до вражды. Не обязательно принимать
чужой образ жизни, но понимать - необходимо.
     Кичин  выжил  во   многом  благодаря  врачу,   оказавшемуся  в  лагере,
представителю   Красного   Креста   арабу   Адибу   Фараху.   Молодой   врач
самоотверженно боролся за  жизнь тяжело раненного русского офицера  и  сумел
победить.  К концу  второй  недели  стало  ясно, что Виктор  Кичин  идет  на
поправку. Документы его почти все сгорели и  никто