ением сказала она, -
простить себе не могу, что оставила его в лагере. Мне бы удалось подобраться
к ним совсем  близко, -  пояснила Падерина, - они ведь даже не  подозревают,
что среди нас есть женщина.
     - Я бы  вас  не отпустил, -  серьезно  сказал молодой  капитан, немного
краснея.
     - У  тебя  старорежимные  взгляды,  Альберт,  -  засмеялась женщина,  -
послушай,  какой  у меня план.  Ты  поднимаешься наверх в горы, а  я остаюсь
здесь, спрятавшись между скал.  Когда бандиты  пройдут мимо меня, тебе нужно
крикнуть,  чтобы  отвлечь их внимание.  Бот  тогда сработают и мои  гранаты.
По-моему, план хороший? Ты не находишь?
     - Нет, - быстро возразил  Елагин, - это вы  подниметесь наверх и оттуда
крикнете, а я брошу гранаты, спрятавшись  вон в той расщелине. У меня бросок
сильнее.
     - Ну, это еще не известно, - махнула рукой женщина, - и потом, не нужно
спорить. Будет так, как я сказала.
     - Вы подниметесь наверх, - упрямо произнес Елагин.
     - Капитан Елагин,  - разозлилась Падерина, - выполняйте приказ старшего
по званию. Мы на войне.
     - Я останусь, - бубнил молодой капитан.
     -  Слушай,  Альберт,  -  вздохнула женщина, поняв, что приказами  здесь
успеха не добьешься,  - пойми меня, дурачок.  Сверху должен кричать мужчина.
Чтобы  они  слышали его  крик. Иначе они все  поймут. Ты  хочешь,  чтобы они
услышали мои бабьи крики?
     Елагин вынужден был признаться, что она  праз. Но все равно уходил он с
тяжелым сердцем, оставив Падериной еще одну свою гранату.
     Расщелина между камнями была  такой глубокой, что в ней  могли укрыться
сразу три человека, и невидимой с дороги. Елагин, убедившись,  что ничего не
заметно и расщелина полностью скрывает подполковника, принялся подниматься в
горы. Он прошел около восьмисот метров и занял позицию наверху, чтобы видеть
все происходившее перед ним.
     Шестеро  появились  почти  через  полчаса.  Падерина была  права, решив
принять  бой.   Бандиты   явно  догоняли  выбивающихся  из   сил   офицеров.
Чувствовалось,  что эти  горы  для  преследователей  не так  сложны, как для
уходящих  офицеров.  Елагин  замер,  заметив,  как  уверенно  идут   шестеро
боевиков. Автоматы блестели на солнце.
     Он  точно рассчитал момент.  И, когда шестой,  последний,  прошел  мимо
расщелины, громко крикнул:
     - Эй, вы, ублюдки, - и выстрелил в первого бандита.
     Тот  покачнулся,  но  не  упал,  видимо,  пуля  пистолет  та  на  таком
расстоянии уже  не  обладала убойной  силой, и первый бандит был  всего лишь
ранен.
     Громкий треск автоматов слился в один протяжный гул.
     А  затем  раздались взрывы гранат.  Одной,  второй,  третьей.  И  сразу
наступила тишина.
     Елагин, боясь, что произошло ужасное,  осторожно выглянул из-за камней.
На камнях лежало шесть человек. Ни один из них даже не шевелился. Взрывы гра
нат сделали свое дело.  Все шестеро бандитов лежали перед  ним. Они даже  не
успели обернуться, чтобы понять, откуда свалились им на головы эти гранаты.
     Падериной  нигде не  было  видно.  Он  не  знал,  что  сейчас,  сидя  в
расщелине, она глотает  злые и  обидные слезы,  как  бывало всегда, когда ей
приходилось  стре  пять и убивать  других людей.  Она  была  профессионалом,
хорошо подготовленным  разведчиком,  опытным  офицером.  Но одновременно она
была и женщиной, не готовой видеть разорванные внутренности и вытекшие мозги
после своих столь удачных бросков.
     Елагин нерешительно начал спускаться вниз, боясь, что случилось худшее.
     Но подполковник, уже  вытерев слезы, поднималась сама, грустно улыбаясь
шедшему  ей   навстречу   капитану.   В   этот  момент   один  из  бандитов,
тяжелораненный осколком в грудь, вдруг поднял свой пистолет.
     - Ложись, - крикнул Елагин, бросаясь вперед.
     Пистолет выстрелил.
     Пуля попала в цель.
     Но в  последний момент, чисто машинально, бандит выстрелил не в стоящую
перед ним Падерину, а в крикнувшего Елагина.
     Пуля пробила правое легкое  и вышла из спины, оставляя  большую  рваную
рану.  Он упал на  землю, чувствуя, как  намокает  его спина  от собственной
крови.
     - Елагин, - закричала в отчаянии женщина, выпустив в умирающего бандита
всю свою обойму.
     Она бросилась к своему товарищу.
     - Альбертик, родной, не умирай, - просила она его, наклонившись над уже
побледневшим  лицом, - не уми-рай,  родной, - просила она, сознавая, что все
это бесполезно.
     Ресницы Елагина дрогнули. Он сумел открыть глаза.
     - Все хорошо, - прошептал он, - все...
     - Подожди, я тебя перевяжу, - попыталась поднять е о женщина.
     Он застонал от сильной боли.
     - Не нужно, - сумел прошептать он, - я... бы... хотел...
     - Говори, говори, - трогала она его волосы, его лицо.
     - У... меня... была бы... такая... жена.
     Он выговорил  наконец всю  фразу и  сразу  умер, как-будто  с последним
словом  из него  вышел  весь воздух. Земля вокруг  него, камни, песок, жадно
впитывали его кровь.
     Она наклонилась над ним, целуя его в лоб.
     Падерина  вдруг, сама  не  зная отчего, огляделась, словно  устыдившись
того, что она собиралась теперь сделать, и вдруг  заголосила над  телом, как
плачут  бабы в деревнях над  своими родными и близкими. Бледный, почти белый
капитан  Альберт Елагин  лежал на камнях, а над ним голосила  Катя Падерина,
позволившая себе  еще раз стать женщиной.  А вокруг лежало шесть разорванных
трупов и уже слетались стервятники, иногда появлявшиеся в этих горах.



IX
     Казалось,  что  после  вывода советских  войск из Афганистана, эта тема
будет навсегда закрыта.  Наджибулла  сумел  удержаться  в Кабуле,  моджахеды
по-прежнему контролировали большую часть территории страны,  но это были уже
внутренние проблемы афганцев. Однако оказалось, что история  умеет мстить за
себя, и раз пролившаяся кровь обладает странным свойством несворачиваемости,
притягивая  к  себе другую  кровь,  словно всегда поддерживая этот  кровавый
ручей на должном уровне.
     Через  два  года  развалился  Советский  Союз. За эти два  года процесс
обвала  неумолимо возрастал  и  кровь,  пролитая в соседней стране, странным
образом  стала катализатором  невиданных потоков крови, пролитых уже в самой
империй.
     Между Арменией и Азербайджаном началась настоящая война, в которой было
захвачено  свыше двадцати процентов  всей  территории Азербайджана. При этом
война  велась с применением танков, самолетов,  современной артиллерии  и...
афганских  ветеранов  войны,  словно  просто  вернувшихся  домой  продолжать
воевать.
     Примерно  такая  же   ситуация  была  в   Абхазии,  где  поддерживаемая
Конфедерацией горских народов,  маленькая Абхазия вела войну  против Грузии,
оттесняя  грузинские  отряды  и силы  самообороны.  В  Приднестровье  только
вмешательство армии  генерала  Лебедя  предотвратило дальнейшую  бойню. А  в
соседнем  с  Афганистаном  Таджикистане  бойня  состоялась.  Она  называлась
гражданской  войной  и унесла  сто  тысяч  жизней! Сто тысяч жизней.  За все
десять  лет  войны  в  Афганистане  потери  советских  войск   не  превышали
пятнадцати тысяч человек. За полгода  войны в маленьком Таджикистане погибло
сто  тысяч  людей, среди которых  были  женщины,  дети,  старики. Но мир  не
содрогнулся. Тот самый мир, который кричал о неслыханных зверствах советских
воинов  в  Афганистане,  единодушно  осуждал   ввод  войск,  широко  освещал
грандиозные  потери  Советов  в этой  войне, не  захотел заметить сто  тысяч
погибших.  Как   не  заметил  тысячи  погибших  в  карабахской,  осетинской,
абхазской, приднестровской войнах,
     Советский  Союз развалится, и  моджахеды спокойно  переходившие некогда
грозную  границу,  начали действовать в  Таджикистане, в  других республиках
некогда  "единого и могучего". Но  это уже никого не волновало.  Преданный и
брошенный  своими союзниками Наджибулла спрятался в  миссии ООН в  Кабуле, а
активистов его партии вешали, расстреливали, рубили  безо всякой жалости. Их
семьи истребляли, а доктор Наджиб  иногда  даже  умудрялся говорить со своей
семьей,  ваблаговременно   эвакуированной  в  Индию.   Его   предшественник,
авантюрист Бабрак Кармаль уже давно жил со своей семьей в Москве,  как будто
его не касались афганские события.
     Вообще  такого  количества  предательств  не  знала  ни  одна   страна.
Взорванная  страна  показала миру не  только  звериный оскал войны, развязав
военные действия  сразу в нескольких местах, но  и  трусливый  облик шакала,
предающего своих бывших союзников, так веривших в могучего северного соседа,
в нерушимость его  дружбы.  Бывших активистов Народно-демократической партии
даже  начали вылавливать  по городам, отправляя  их на расправу в Кабул. Это
был даже не  цинизм,  это  была последняя  грань  низости.  Потом был  выдан
смертельно  больной  Эрих Хонеккер. Независимо от  идеологической оценки его
поступков,  выдавать  нашедшего  убежище,  смертельно  больного  старика  на
расправу было актом недостойным и подлым.  Более того,  врачи даже подделали
заключение  о его здоровье, не  заметив столь  очевидного,  прогрессирующего
рака. Но это уже  никого не волновало.  В Германии начались  процессы против
бывших  агентов  "Штази", которых  пачками  выдавала советская  разведка.  В
Белоруссии пошли по стопам "старшего брата", выдав нашедших на ее территории
лидеров  компартии  Литвы  на  осуждение в Вильнюс. Общая  вакханалия бесов,
вакханалия  предательств, начатая  развалом  великой страны, продолжалась. И
уже не столь важно было, до какого предела дойдут те или  иные люди. Предела
подлости  не бывает.  После крушения  страны это  стало ясно всем.  И во имя
сохранения  собственной власти  можно пойти  на  любые  преступления,  можно
расстрелять  из  танков  собственный  парламент,  можно  бомбить собственные
города,  где  скрываются бандиты,  можно  проливать, кровь, ибо она поистине
обладает странным свойством несворачиваемости.
     Но  именно осознание краха  вынудило руководство России наконец принять
принципиальное решение и  разрешить двести первой, многострадальной дивизии,
принять участие в боевых действиях в Таджикистане. Границу, превратившуюся в
рваную дыру, сквозь которую мог пройти  кто угодно, начали  спешно латать  и
снова,  как  десять-пятнадцать лет назад,  уже  младшие братья из  Москвы  и
Санкт-Петербурга,  Ростова  и Новосибирска, Твери  и  Тулы  шли  умирать  за
непонятные  им  интересы  на  далеких южных  рубежах,  воюя  все  с  тем  же
противником - афганскими  моджахедами, к которым прибавились  многочисленные
отряды  непримиримой   таджикской  оппозиции.  Словно  получив  эстафету  от
старших, десять лет  просидевших в этом  аду, достойно  выдержавших  тяжелые
испытания  и ушедших, но  не проигравших  войну -  младшие братья продолжали
стоять насмерть, защищая границы некогда единой империи.
     Обманутые, преданные, забытые  ветераны  афганской войны находили  себе
применение  в  горячих  точках  бывшей  страны.  Боль, обида, растерянность,
неустроенность  толкали  их  туда, где  они могли  делать единственное, чему
научились - убивать и достойно умирать. Государство, за которое они дрались,
мерзли в горах, изнывали от жажды в пустынях, воевали, теряя товарищей - это
государство больше не существовало.
     И их  подвиг,  подвиг  людей, честно  выполнявших свой  воинский  долг,
подвиг  офицеров,  достойно  представлявших некогда  великую  армию,  подвиг
солдат, мужественно и  храбро воевавших в этой войне, вдруг стал посмешищем.
Более того, они превратились в подозрительные группы людей, так как не умели
и не хотели жить по  волчьим  законам  нарождавшегося  общества. Осмеянные и
презираемые, они часто срывались, уходили из жизни, становились  наркоманами
и пьяницами.  Некоторые,  более сильные, уходили в криминальные  структуры с
дикой обидой на свою неустроенную жизнь, на свои разбитые идеалы.
     И война продолжалась. Словно те старцы из Политбюро в декабре семьдесят
девятого прокляли свой народ, обрекая его на вечные муки и кровавый исход. А
может это  их более молодые  наследники,  предавшие  и продавшие все идеалы,
решили,  что красным цветом крови можно закрасить все - собственные амбиции,
неудачную политику,  крушение  страны,  миллионы беженцев, локальные  войны,
тоску,  отчаяние, обиду миллионов  людей.  Ибо красный  цвет словно  обладал
какой-то способностью поглощать менее яркие цвета и чувства.
     Война,  начатая как  фарс, превратилась  в трагедию, а  развал  страны,
начатый  как трагедия,  постепенно обращался в  фарс, когда  его разрушители
требовали  воссоздания некогда сильной  страны,  единой  армии и  нормальной
экономики.
     И  кровь  продолжала  свой стремительный  бег,  образуя уже полновесные
реки, словно вливавшиеся в один океан, чтобы однажды затопить всех и вся.



X
     По  распоряжению Корнера  был вызван  вертолет,  и  Беннет,  получивший
разрешение  из самого Лэнгли, вместе с Корнером вылетел в Афганистан,  чтобы
на месте разобраться в случившемся.
     В Карачи по-прежнему шло расследование дела об убийстве Рона Баксея, но
никаких следов убийцы  пока найти не  удавалось.  А поднятые  по всей стране
информаторы  и  осведомители  не  могли  сообщить,  кому  могло понадобиться
нападение на американскую станцию в Читрале.
     На этот раз они летели довольно долго. Пилот, показывая вниз, прокричал
Беннету:
     -  Они раньше были  здесь,  но, видимо, перебрались ближе к городу. Нам
говорили в прошлый раз, чтобы мы летели к северу.
     - Летим, - согласился Беннет, видя невозмутимое лицо Корнера, казалось,
вылетевшего на воскресную прогулку.
     Через  час  они  наконец сели у нового  лагеря  Нуруллы. Беннет обратил
внимание на две больничные палатки, стоявшие в центре лагеря.
     - Видимо, был сильный бой, - понял он.
     К  ним уже  спешил Аюб, помощник Нуруллы и его доверенное  лицо.  После
приветствий  он повел их к палатке, где находился  сам рассерженный Нурулла.
Посланные на  поиски нападавших шестеро лучших следопытов так и не вернулись
в лагерь, и он не находил себе места от возмущения и злости.
     Нурулла  был  невысокого  роста,  гибкий,  стремительный,  несмотря  на
возраст, достаточно подвижный  человек. Ему  едва  минуло  пятьдесят,  но он
выглядел  на  десяток  лет моложе.  Увидев  своих гостей, он  заставил  себя
несколько  успокоиться,  приказав  принести  обед, чтобы  достойно встретить
незнакомца, прилетевшего вместе с Беннетом.
     -  Вы  давно переместились? -  спросил Беннет,  когда  они  уселись  за
столом.
     -  Только вчера, - недовольно ответил  Нурулла,  - мы потеряли в  нашем
прежнем лагере очень много людей. Двадцать семь человек убитых и шестнадцать
раненых. Еще один такой бой и я потеряю весь свой отряд.
     - У нападавших потери большие? - спросил Корнер.
     Нурулла метнул на него злой взгляд.
     - Были, - неохотно сказал он.
     - У вас есть их трупы?- уточнил Корнер.
     - Нет, - не выдержал Нурулла, - ни одного нет.  Мне стыдно говорить, но
это так.  Они, словно черти, спустившиеся с небес. Убили столько моих людей,
забрали своего полковника и ушли.
     -  Сколько их  было?  Только точные  цифры, - попросил Беннет.  Нурулла
вздохнул.  Ему  действительно  было  стыдно, что  его  люди  так  беспомощно
выглядели и действовали.
     - Несколько  человек,  - наконец выдавил он,  скривив губы  в  недоброй
усмешке. - Их было всего лишь несколько человек.
     - Точнее, - попросил Беннет.
     - Шесть-семь человек, - признался Нурулла.
     -  И они ушли без единой потери? - изумился Корнер. - Вы представляете,
мистер Беннет, какие профессионалы тут действовали. Нет, этот пленный офицер
был не просто полковником  пограничной стражи. Здесь что-то не  так. Вы ведь
его и без того хотели обменять на своих пленных. Верно?
     - Да, клянусь могилами  своих предков,  -  прохрипел Нурулла, - но если
захвачу, теперь выпущу из него кишки.
     - Глупости, - сразу остановил его Беннет, - его теперь трудно найти, но
если  они  еще не ушли за границу и тебе удастся его взять, запомни - он нам
нужен  живым. Только  живым.  И за  него мы дадим тебе очень хорошие деньги.
Большие деньги.
     - Какой ты человек  непонятный,  -  покачал головой Нурулла, - два  дня
назад тебе его показать хотел, умолял посмотреть, ты даже  смотреть не стал.
А теперь хочешь за него большие деньги дать. Непонятный ты  человек, - снова
сказал он.
     - А может мне понравилось, как он сбежал, - пошутил Беннет,  - и я хочу
знать об этом подробнее.
     - Ему помог лекарь, - вспыхнуло лицо у Нуруллы.
     - Какой лекарь? - не понял Беннет.
     - Откуда я знаю,  - снова  разозлился  Нурулла,  запихивая  себе в  рот
большой кусок мяса, - этот лекарь из местных, но его никто до этого не знал.
Лекарь  пришел в  лагерь  и  забрал  этого  полковника.  А  потом  его  люди
расстреляли мои машины и моих людей.
     - Сколько у него людей? - спросил  Корнер, он не так хорошо  говорил на
фарси, как Беннет.
     - Сколько человек у тебя сейчас? - спросил Беннет.
     - Еще  шестеро не вернулись из гор, - посчитал вслух Нурулла, - значит,
у меня осталось всего сто пятьдесят пять человек. Это, не считая раненых.
     - Как  интересно, -  сказал  по-английски  Корнер, - соотношение один к
двадцати  пяти.  Здесь действовали отборные профессионалы.  Уйти без  единой
потери, это очень сложно. А как вы думаете?
     -  Согласен,  вздохнул  Беннет, - ему все время приходилось  помнить  о
своем отказе от  этого полковника. Не откажись он два дня назад, и все могло
бы повернуться иначе. Но теперь не стоило сожалеть.
     - Ты послал людей в соседние города? - спросил Беннет.
     - Еще  вчера, - сказал, наконец прожевав мясо, Нурулла, -  мне пришлось
собирать еще людей, а то мой отряд скоро будет состоять из меня одного.
     - Куда они могли направиться, как ты думаешь?
     - На север,  - сразу ответил Нурулла, - только на  север, чтобы перейти
границу.  Вертолеты с  той  стороны  должны делать большой крюк и  это очень
опасно, везде есть зенитные пулеметы.
     -  Судя по тому, как они похитили этого  полковника, он представлял для
них несомненный  интерес. А вы  лично видели  документы этого полковника?  -
спросил Беннета Корнер.
     - Нет, - вынужден был признаться Беннет.
     - А где его документы? - спросил Корнер.
     - Полковника? - уточнил  .Нурулла,  -  у него не  было  с собой никаких
документов.
     -  Пограничный полковник  в  прифронтовой  зоне  и  без  документов,  -
задумчиво произнес Корнер, - здесь что-то не так.
     - Может, он оставил их в вертолете? - предположил Беннет, уже понявший,
что сделал большую ошибку с проблемой этого полковника.
     - Чтобы вы их  сбили? - пошутил Корнер, -  это так не похоже на русские
формальности.  Они   требуют,  чтобы  генералы  пограничной  стражи  были  с
документами. А здесь полковник,  попавший в плен,  и без документов.  Сам он
говорит, что пограничник. А потом здесь появляются коммандос и похищают его.
Вам не кажется, что мы можем сделать вполне определенные выводы?
     -  Кажется,  я  вас  понимаю.  Вы  думаете  полковник  был  из  другого
ведомства? - немного смутился Беннет.
     - Я в этом убежден, - прозвучал сухой ответ Корнера.
     -  Тогда  мы должны  искать его сами,  -  заволновался  Беннет, - нужно
перекрыть границы,  предупредить  другую банду, не  пропускать  никого через
свою территорию.
     - Здесь есть еще одна  банда?  -  устало  спросил Корнер,  его начинало
раздражать такое количество  неизвестных знаков в том уравнении, которое  он
должен был решить.
     - Да, банда Алимурата.
     Услышав имя своего заклятого врага, Нурулла посмотрел на Беннета.
     - Думаешь, Алимурат схватит его быстрее? - понял он.
     -  Не  думаю, - поспешил ответить  Беннет, - просто говорю, что  в этих
горах иногда ходят люди Алимурата.
     - Ты забыл еще людей Абу-Кадыра, - напомнил Нурулла.
     - А