е. Готовы
поделиться  последним  куском хлеба. За  исключением откровенных  бандитских
отрядов,  они даже  наших  пленных  не  трогали,  старались  обратить  их  в
мусульманскую веру.
     - Знаю, - кивнул Асанов, - у меня попал в плен товарищ.
     - Стал мусульманином?
     - Почти, - он не стал больше говорить, а она не спросила.
     - Идут, - негромко произнес Борзунов.
     - Сколько их? - быстро спросил Асанов, вскакивая на ноги.
     - Четверо. Возвращаются все.
     Через  минуту они уже видели  одетых в маскировочные костюмы Семенова и
Машкова и идущих между ними двух "киргизов" - Рахимова и Чон Дина.
     - Слава Богу, - с чувством сказала Падерина, - я боялась худшего.
     - Выступаем через полчаса после их возвращения, -  распорядился Асанов,
- Борзунов и Елагин, готовьте грузы! Падериной осмотреть место приземления.
     Через десять минут Рахимов и его группа подошли наконец совсем близко.
     -  Как  дела?  -  крикнул  Асанов, еще когда  ребята были в  пятидесяти
метрах. Правда, крикнул он на всякий случай на фарси.
     - Отлично, - заулыбался Рахимов, - В селении нашли неплохого  знахаря и
даже человека, знавшего лавку Абдулло по Кандагару. Все в порядке, он у него
в доме.  Этот местный  парень  даже  обрадовался такому  гостю,  рассчитывая
содрать с Абдулло больше денег. А знахарь  уже обработал рану и  обещал, что
все будет хорошо.
     - Тогда  все  в порядке, - кивнул  Асанов, напряжение наконец спало,  -
отдыхайте, выступаем через полчаса.
     - Вас никто те видел? - спросил Борзунов вдруг у Рахимова.
     - Кажется, никто, а что?
     - Двое людей идут прямо сюда. Судя по костюмам, не местные.
     Все бросились на камни.
     - Оружие не заметил? - спросил Асанов.
     - По-моему, нет. Но точно не вижу.
     - Рахимов, Чон Дин, срочно проверить, - приказал генерал.
     Оба   офицера,  еще   не  успев  отдохнуть  после  долгого  перехода  и
переодеться, вышли навстречу незнакомцам.
     Все напряженно ждали.
     Обе пары довольно быстро приближались друг к другу.
     Борзунов взял  автомат, но, заметив  отрицательный  жест Асанова, убрал
оружие.  Стрелять  было  нельзя,  ветер  мог  донести  грохот  выстрелов  до
случайных гостей, оказавшихся в этой долине.
     Обе пары почти сблизились друг с другом.
     Что-то произнес Рахимов.
     - Не  нравятся мне эти  двое,  -  пробормотал  Борзунов, -  почему  они
появились так быстро?
     Ему никто не ответил.
     Разговора не было слышно, но издалека была видна  лишь спокойная беседа
четверых случайных прохожих.
     Но  Борзунов  был  все-таки  прав.  Что-то  не  нравилось и  Асанову  в
появлении этих двоих, в их слишком частых улыбках и поклонах.
     Вдруг  все  поменялось.  Послышался крик, выстрел,  еще один.  Рахимов,
дернувшись, упал в сторону. Чон Дин почему-то присел на корточки.
     Сразу  же свалился  один из незнакомцев. Другой, подняв руку  и  как-то
неловко оглянувшись, стал заваливаться на бок.
     - Быстро, Борзунов, Елагин, на помощь, - приказал Асанов.
     Оба офицера рванулись вперед.
     "Если  потеряем еще  одного, - со страхом подумал Акбар, - будет плохо.
Очень плохо. Группа психологически может надломиться".
     Борзунов и Елагин бежали, уже приготовив оружие.
     Нет, кажется, все в порядке.
     Рахимов  поднялся, чуть прихрамывая.  За ним встал  и Чон  Дин.  Асанов
вышел из-за укрытия и, заставив себя не спешить, спокойно шел к своим людям.
     Оба  афганца  лежали на земле. Один,  судя  по неестественному  наклону
головы, был уже мертв, другой стонал рядом, зажав большую рану в боку.
     - Что произошло? - спросил Асанов.
     - Они первыми напали на нас, - пояснил Рахимов, - шли за нами от самого
селения. Первый успел выстрелить, второй не успел.
     - А вы?
     -  Я  выстрелил вторым, успев  увернуться, но попал  в  голову, Чон Дин
сумел метнуть  свой нож - команда была не стрелять и,  видимо, ранил  своего
подопечного.
     - Почему они напали на вас?
     - Не знаю. Судя по всему,  они  не  местные, не из  этого селения.  Они
спросили на фарси:  кто мы  такие? Я сказал, что мы из  Кандагара,  оставили
своего друга в селении.  Внезапно  один громко сказал по-русски  "сволочи" и
поднял пистолет. Дальше вы знаете.
     Асанов наклонился над раненым.
     - Кто ты? - спросил он на фарси.
     Раненый громко стонал, проклиная весь мир.
     - Ты можешь говорить? - на этот раз спросил он на пушту.
     - Идите вы к черту! - на хорошем русском языке простонал раненый.
     - Ясно, - Асанов наклонился еще ниже, - ты таджик?
     - Да. А ты кто?
     - Тоже таджик.
     - Сука ты, служишь неверным, продаешь таджиков, -  сказал  уже на фарси
раненый.
     - Теперь понятно. Ты, видимо, из отрядов оппозиции. Кто ваш начальник?
     - Абу-Кадыр. Слышал такого?
     - Слышал, - помрачнел Асанов.
     - Мы видели парашюты и решили проверить. Если мы  не вернемся  сегодня,
люди Абу-Кадыра пойдут за вами и, клянусь Аллахом, никто из вас не спасется.
     - Не упоминай имя  Аллаха, -  нахмурился Асанов,  -  у  вас нет на  это
права. Вы - убийцы,  насильники, отрезаете головы людям.  О каком  Аллахе ты
говоришь?
     -  Ничего,  - сумел улыбнуться раненый, - Абу-Кадыр догонит вас и тогда
ты все узнаешь.
     - Вы знаете этого Абу-Кадыра? - спросил Рахимов.
     -  Да.  Это  отряд смертников из непримиримой таджикской оппозиции. Они
самые неистовые фанатики в этой долине.
     - А что им нужно?
     - Ничего. Борьба  с неверными. В первую очередь  борются  с  таджиками,
признающими  власть в Душанбе и российскими пограничниками. Очень опасны, но
не профессионалы. Правда, вооружены отлично.
     Он говорил негромко, чтобы не услышал раненый.
     Чон  Дин наклонился, пытаясь оказать помощь  умирающему. Тот  последним
усилием оттолкнул его руку.
     - Вы все будете в аду, - прохрипел он.
     - Какой ты фанатик,  - поморщился Асанов, - дурак ты. Наверно, в городе
учился, русский язык знаешь, книги читал.
     Раненый  улыбнулся,  показывая  гнилые  зубы. На его заросшем лице было
нескрываемое торжество.
     - Ты  тоже в городе учился, - прошептал он, - ты здесь командир. С тебя
живого снимут кожу. Таджик, а служишь этим неверным собакам.
     Асанов отвернулся, затем снова посмотрел на умирающего.
     - Скажи  мне  свое  имя,  может, я  найду  твоих  близких на родине,  -
негромко предложил он.
     -  Мы все слуги Аллаха, - выговорил, уже  теряя сознание,  умирающий, -
тебе не нужно знать мое имя.
     Он потерял сознание.
     - Умер? - спросил Рахимов.
     -  Пока нет.  Только потерял сознание, - поднялся Чон Дин, но  долго не
проживет, - виновато добавил он, - слишком много крови потерял.
     -  Позовите Семенова и сделайте ему укол, чтобы не  мучился, - приказал
Асанов.
     - Что делать с трупами? - спросил Борзунов.
     - Нужно закопать,  но  не глубоко. Все равно люди  Абу-Кадыра пойдут по
нашему следу.  Нет, подождите. Перед  тем,  как  закопать,  разденьте  их  и
заверните в парашюты.  Потом  позовете меня,  я  прочту  поминальную суру из
корана.
     - Не понял, - изумился Борзунов.
     -  Абу-Кадыр  и  все  его  люди  должны  видеть,  что  среди  нас  есть
мусульмане. Мы хороним их людей по законам шариата.  Это произведет  сильное
впечатление иа  фанатиков. И  если кто-то из нас действительно попадет в  их
руки, мы можем рассчитывать хотя бы на быструю смерть.
     - Ясно.- Борзунов и Елагин начали раздевать первого из погибших.
     - Все-таки, как они нас вычислили? - задумчиво внросил Рахимов.
     -  Очень  просто. По вашим  лицам,  -  пояснил Асанов,  - у вас  только
двухдневная щетина.  А  у Абдулло  была уже  борода, поэтому его можно  было
спокойно оставить в  селении, а  за вас  я  беспокоился.  С сегодняшнего дня
никому не бриться.
     Правоверный мусульманин не должен ходить с гладко выбритым лицом.
     - Нам тоже? - спросил Елагин.
     - Всем, - отрезал Асанов, -  и давайте  скорее  заканчивать.  Этот день
получился слишком длинным. Нам уже пора выступать.



     II. Воспоминания. Капитан Петр Олегович Свешников
     Вообще-то  командиром их группы должен  был  стать Петр Свешников. Но в
последний момент начальство решило, что наличие многомиллионного таджикского
населения  в  Афганистане  позволяет  сделать  руководителем  группы  Акбара
Асанова. Решение было принято  где-то очень  высоко, и  о  его  мотивах  им,
конечно, не сообщили.
     Правда,  на  дружбе  обоих  офицеров  это  как-то  не сказалось, и  они
по-прежнему были в хороших отношениях, а  Петр Свешников официально считался
первым  заместителем  Асанова.  Его   любили  все  -   медсестры,   нянечки,
стенографистки,  переводчицы,  даже  жены  других  сотрудников   посольства,
временно пребывающие  в Кабуле. Он был  настоящим сердцеедом -  неутомимым и
изобретательным.
     Асанов, отчасти  старавшийся сохранять  супружескую верность,  хотя  на
войне  это  получалось  не  всегда,  тем  не  менее  относился к  увлечениям
Свешникова с должным пониманием, не особенно препятствуя его частым отлучкам
по ночам.
     Хотя нужно отдать должное и самому Свешникову,  он также неутомим был в
бою, как и в любви. А это уже вызывало уважение.
     Он  родился и вырос  в Киеве,  где и теперь жили его старые родители  и
сестренка, которую он очень любил. Во время каждого  возвращения в Советский
Союз Свешников улетал первым рейсом к родным в Киев и проводил там весь свой
отпуск. Несмотря на любвеобильность и громкие похождения, он к тридцати двум
годам еще не успел жениться и многие дочери  его командиров мечтали получить
такого перспективного мужа. Непонятно, каким образом,  но  сохраняя со всеми
хорошие отношения, он умудрялся избегать столь страшившего его брака.
     Эта  история, потрясшая позже  всю армию, началась в  июле  восемьдесят
пятого. На  дорогах устраивались засады, война шла  по всему юго-востоку, на
минах подрывались десятый солдат и офицеров; террористические акты случались
даже в Кабуле и Джелалабаде. А здесь такая история.
     Она  произошла в  небольшом городке  Бильчираг на самом севере  страны.
Туда были командированы трое офицеров Главного разведывательного управления.
Старшим группы был капитан Петр Свешников. У командования появились  данные,
что именно отсюда  наносятся удары по главной магистрали,  связывающей север
страны,  святыню афганцев - Мазари-Шариф - с западными и южными областями. У
городка Меймене обычно  устраивались засады, а затем моджахеды так же быстро
исчезали, как появлялись. В Бильчираге не было советских войск - только рота
охраны и неполные две роты афганской  народной армии. Бои шли далеко отсюда,
и  городок казался погруженным в свой  тысячелетний  сон, хотя до  границы с
Советским Союзом было недалеко, километров сто-сто пятьдесят.
     Приехав в  городок,  офицеры  разместились в  небольшом домике, в самом
центре города, принадлежавшем бежавшему ранее афганскому купцу. Напротив был
дом  местного муллы. А  совсем  рядом большой  красивый дом  одного из самых
богатых  людей  города  -  Ахмадзли.  Рассказывали,  что  Ахмадзли учился во
Франции, знал несколько  европейских  языков. Но,  приехав  на родину, после
смерти отца женился  на местной  девушке, от  которой имел  трех  сыновей  и
младшую дочь - любимицу отца.
     Свешникову очень  не  нравилось  соседство с муллой,  но приходилось по
утрам  приветствовать  священнослужителя,   подозреваемого  в  пособничестве
моджахедам. Комендант  города  - афганский командир Кязимбей  -  старался не
ссориться   ни  с  неверными  "шурави",  ни  с  правоверными   мусульманами,
предпочитая  закрывать  глаза  на  действия  и  тех  и  других.  Поэтому  он
совершенно  нормально  воспринимал факт  соседства  приехавших  разведчиков,
выдаваемых за представителей командования и местного муллы, известного своим
религиозным рвением и фанатизмом.
     В то утро Свешникову не спалось.  В окно било яркое солнце, по комнате,
как  обычно, ползали небольшие фаланги. Он поднялся, оделся и вышел из дома,
чтобы немного пройтись. И внезапно услышал пение. У колодца, стоявшего прямо
рядом с их домом, пела какая-то девушка, не видимая ему со спины. Видны были
только   ее  светлые  волосы.  И  слышен  удивительный  голос  -  звонкий  и
проникновенный, нежный и трогательный, как древний восточный саз.
     Он подошел поближе. Девушка,  не замечая его, уже закончила мыть ведра,
когда услышала чьи-то  шаги.  Испуганно  вскрикнув,  она набросила на голову
светлую шаль. Уже  потом, спустя несколько лет  после выхода из Афганистана,
некоторые  публицисты станут писать  о "цитадели мусульманского  фанатизма",
изображая всех местных  жителей  душманами  и моджахедами. Ничего подобного.
Население  очень долго лояльно относилось к пришедшим "шурави",  а в отличие
от соседнего  Ирана, местные  девушки могли появляться в  городах с открытым
лицом, накинув на голову косынку. Более того, в. крупных  городах девушки не
соблюдали даже  такого обычая,  появляясь  в общественных местах вообще  без
головных  уборов, распуская  волосы,  что  являлось  неслыханным  нарушением
традиционных обычаев.
     Девушка обернулась. Свешникова поразила  необычайная  красота девичьего
лица. Большой  лоб, чуть раскосые глаза, прямой, почти римский нос, красивые
тонкие губы, и  вместе  с  тем скуластое лицо и красноватая  кожа - словно в
девушке  перемешалась  кровь  Востока и Запада. Свешников  знал,  что в этой
части страны встречаются хазарейцы и нуристанцы, среди  которых бывает много
светловолосых,  высоких,  стройных  блондинов.  Может,  это  потомки  войска
Александра Македонского,  основавшего здесь государство Ахменидов. А  может,
праправнуки вождей греко-бактрийского царства, возникшего еще  через  двести
лет. Как бы там ни было, сейчас он стоял, не  в силах отвести глаза  от лица
молодой девушки.
     Она заметила его горячий взгляд и смутилась еще сильнее. От братьев она
уже знала, что в соседнем с  муллой доме  живут неверные "шурави", но она не
думала,  что и среди неверных  встречаются  такие красивые  молодые  люди. У
Свешникова  мать  была  украинка  и от нее  он получил темные  глаза и почти
черные волосы.  А может, просто, в его жилах  текла кровь крымских татар или
кипчаков, так  любивших терзать украинские земли. Он смотрел на девушку. Она
смотрела на него.
     И  в мире больше ничего  не  существовало, кроме этой  пары глаз, таких
всеобъемлющих и глубоких, казалось, поглотивших в себе всю Вселенную.
     - Кто ты? - спросил наконец Свешников. На фар-сидском он говорил плохо,
но это  выражение  знал.  Девушка смутилась  еще больше. Ответить незнакомцу
означало окончательно опозорить себя, заговорив  с  незнакомым мужчиной.  Но
ведь  он "шурави", справедливо  решила  девушка.  На  него нормы шариата  не
должны распространяться.  И тем не менее  что-либо произнести она не смогла.
Воспитание и привычка оказались сильнее. Она просто собрала ведра  и,  когда
уже   уходила,   все-таки   посмотрела   в   глаза  красивому   "шурави".  И
почувствовала, что совершила нечто недостойное, стремительно убегая домой.
     А он еще долго стоял у колодца, словно не веря возникшему видению.
     С этого дня у них  началась своеобразная игра.  Каждое утро, в половине
шестого, когда  все еще спали,  она выходила к колодцу  с ведрами. И  каждое
утро,  в  половине  шестого утра недалеко от  колодца был  Свешников,  молча
любовавшийся  красивой девушкой. Он  знал не  хуже ее строгие  нормы местной
морали и  не решался более ни  подойти, ни заговорить с ней, хорошо понимая,
чем это грозит девушке.
     Через неделю, получив  сведения  о готовящейся засаде, Свешников и  его
люди  выехали  в Даулатабад.  И,  хотя  отряд моджахедов  был  разбит  почти
полностью, были потери и  у  другой  стороня.  Три десятка афганцев - воинов
национальной армии и восемь советских солдат потерял отряд Свешникова.
     И,  хотя моджахеды  потеряли  почти полторы  сотни людей,  все равно за
смерть восьми советских солдат отвечал их командир батальона и возглавлявший
операцию  -  представитель  ГРУ,  капитан  Петр  Свешников.  Он  вернулся  в
Бильчираг  с  чувством  вины за  гибель  восьмерых  ребят и  стыда за  плохо
проведенную операцию.
     В  то утро  он впервые не вышел к  колодцу. Напрасно ждала его  девушка
больше обычного. "Шурави" так и не появился в это утро,  и она унесла ведра,
так и не помыв их. Даже в своих мечтах, в своих снах она боялась  признаться
себе,  что  ей нравился  "шурави".  Это было  настолько  противоестественно,
настолько страшно, что  сама  мысль об  этом казалась ей невероятным грехом.
Изменой по отношению к родителям, своей  семье, своему  роду, своей религии,
своему народу.  И она  подавляла  в себе  робкие девичьи мечты,  не  решаясь
вспоминать об этом "неверном".
     Но Бог  есть любовь.  И на следующее утро она снова вышла с  ведрами  к
колодцу,  обманывая и успокаивая  себя утешительной  ложью, доказывая прежде
всего самой  себе.  как  нуждается  их семья в чистой воде,  словно  пытаясь
спастись в этом наивном обмане.
     А он, отошедший после боя,  захотел еще  раз  увидеть  эти удивительные
глаза  и снова  вышел  в  половине  шестого утра, рассчитывая вновь  увидеть
знакомую девушку. В то утро они впервые улыбнулись .друг другу.
     На следующий  день  он подошел уже чуть  ближе,  но,  заметив, как  она
испуганно дернулась, все-таки остановился, не дойдя десяти метров. Следующие
три  дня  он  осторожно сокращал  это  расстояние.  Девушка  вздрагивала, но
молчала, делая вид, что она не замечает его присутствия. А на четвертый день
не появилась вообще.
     Теперь он  ждал почти  до восьми утра,  но все было  напрасно..  Она не
вышла  из  дома. И на  следующий  день она тоже  не вышла из дома.  Он  даже
рискнул  подойти  к ее  двухэтажному  дому, но  услышал  только  недовольное
ворчание дворовых собак.
     На третий день, после  ее внезапного  исчезновения, уже  потеряв всякую
надежду, он вышел из  дома и снова увидел ее. Она пела очень тихую восточную
песню,  грустную и жалобную одновременно, почти без  звука, неслышно  шевеля
губами. Позже  Свешников  узнал,  что  ее  брат  погиб в  те  дни  в  песках
Регистана, сражаясь против  неверных.  И она два дня  мучилась между памятью
своего старшего брата и любовью к соседскому "шурави".
     Еще через два дня их группу отозвали в Кабул, и Свешников не успел даже
попрощаться с девушкой. Приказ пришел  днем, а вечером  они  уже  тряслись в
пыльном БМП по дороге в горный Бамнан.
     Потом  снова  была  война, стычки  с  моджахедами, засады  душманов*  ,
неопознанные мины, трупы товарищей, взрывы снарядов, кровь и смерть - словом
все, что превращает нормального человека на войне в животное. Его отозвали в
СССР, где он находился еще более двух лет. У него были женщины, много женщин
- знакомые  и  малознакомые, красивые и не очень,  страстные  и холодные. Но
воспоминание о той  девушке из Бильчирага все время преследовало его. Может,
поэтому он снова  подал рапорт с просьбой отправить его в Афганистан. К тому
времени он был уже майором.
     В конце восемьдесят восьмого советские войска отступали из Афганистана.
Выполняя волю политического руководства, они возвращались на родину, чтобы к
весне следующего года  полностью очистить страну, избавив афганцев от своего
присутствия.  Несмотря   на   все  имевшиеся   договоренности,   распаленные
десятилетней  войной, потерями близких и  родных, моджахе-ды наносили весьма
чувствительные,  болезненные  удары  по  выступающим  войскам  во  время  их
передвижения по дорогам.  На запад были  посланы  офицеры ГРУ с  требованием
обеспечить отступавшие  части информацией о  намерениях моджахедов.  И майор
Свешников оказался снова в Бильчираге спустя три с половиной года.
     Рано  утром, так  и не заснув в эту ночь, он оделся и вышел к знакомому
колодцу. Идти пришлось далеко, старый дом, где они остава