, чем сам Голубков, он был в  состоянии только материться и пинать
стул, который все время попадался ему на пути.
     Чудны дела Твои, Господи! Лучшие из лучших. Профессионалы экстракласса.
Испытанные в десятках самых опасных и безнадежных дел. Да чего же такого они
могли натворить?!
     Так и лег камнем на душу этот безответный вопрос.
     И еще одно событие произошло поздно ночью того же дня: нарвался на мину
"уазик",  в котором возвращался  из  штаба армии в  свою часть генерал-майор
Жеребцов. Дело, в общем, обычное: и БТРы подрывались, и БМП, и "КамАЗы".  Но
как  могла оказаться мина на асфальтовом шоссе всего  в  двухстах  метрах от
блокпоста?  Когда ее  успели  заложить?  Как? Дырка  в  асфальте  была?  Или
раздолбали  ломами?  Эксперты облазили  всю  воронку,  но  ничего толком  не
выяснили:  обычная  противопехотная  мина.  А  как "УАЗ"  умудрился  на  нее
наскочить -- у водителя уже не спросишь. Всех троих разнесло --  и водителя,
и генерала, и солдата охраны.
     То,  что от них осталось, собрали и  отправили в запаянном цинке домой.
Еще один раз махнула костлявая  своей косой в этой бессмысленной и бездарной
войне. Сокрушенно покачали головами, похмурились, но никто от горя волосы на
себе не рвал. Не  больно-то его любили,  Жеребцова. С  большим  гонором  был
мужик, таинственность  на себя  напускал, намекал  на свои  связи  в Москве,
тертыми-перетертыми полковниками пытался командовать, как  салагами. Ну, Бог
ему теперь судья. С тем и проехали.
     Поспешное изгнание  из армии  капитана  Пастухова и его ребят и  гибель
генерала Жеребцова связывались лишь одним -- присутствием в Грозном Волкова.
Но  сколько ни  прокручивал  Голубков всю  ситуацию, какие сопоставления  ни
пытался делать, по  всему выходило --  просто случайность.  Волков в Грозный
прилетел, конечно, не  просто так  -- да еще и срочно, спецрейсом. Следовало
подождать, что произойдет в ближайшее время, и только потом уже  можно будет
делать какие-нибудь выводы.
     Самого Волкова  Голубков совершенно неожиданно для себя встретил уже на
следующее утро. Но для Волкова эта встреча была явно не случайной, он просто
попытался придать ей вид случайности. Заглянул  в кабинет Голубкова, сказал,
что заскочил по пути хоть поздороваться со старым боевым товарищем. Посидел,
повспоминали Афган, порасспрашивал, как идет служба.
     -- Вы надолго к нам? -- осторожно поинтересовался Голубков.
     -- Нет, через час возвращаюсь в Москву, -- ответил Волков и, пожимая на
прощание  руку, ободрил:  -- Держитесь, Константин  Дмитриевич.  Скоро  этой
войне конец.
     -- Как скоро?
     --  Стараемся  до президентских выборов подписать договор. Но получится
ли -- вопрос. В Чечне, сами знаете, никогда ничего заранее не угадаешь.
     -- Дерьмовая война, -- сказал Голубков.
     -- Сложная война, -- согласился Волков.
     Вот теперь ясно стало, зачем он прилетал  в  Чечню.  В стране  набирала
обороты предвыборная  кампания,  и Чечня  для Ельцина была как рыбья кость в
горле.  Кабы удалось ее если не  закончить, то хотя бы  пригасить  -- победа
Ельцина была  бы обеспечена уже в первом  туре.  Мирные переговоры по  Чечне
стали элементом предвыборной  борьбы. И Волков, по-видимому, имел задачу  им
содействовать. Своими, понятно, методами. Значит, можно было  ожидать, что в
самое ближайшее время бесследно исчезнет, подорвется  на мине или будет убит
при  невыясненных  обстоятельствах  какой-нибудь  из  наиболее  непримиримых
последователей Дудаева. И скорее всего -- не один.
     Но время шло, а ничего  неожиданного не происходило. Стычки федералов и
боевиков то вспыхивали, то  стихали,  подписывались соглашения о перемирии и
прекращении  огня,  которые  тут  же нарушались. Но  последствия  пребывания
Волкова в Грозном все же проявились -- и совершенно непредсказуемым образом.
Голубков был срочно вызван в Москву, с неделю его гоняли по разным кабинетам
Министерства обороны  и  ФСБ  на  собеседования  с  генералами и  штатскими,
которые  не имели обыкновения называть себя,  а потом в  Главном  управлении
кадрами об®явили:
     --  Есть  мнение предложить вам  новое место службы. Здесь,  в  Москве.
Экспертом в Управлении по планированию специальных мероприятий. Вы согласны?
     У  Голубкова  хватило  ума  не   спрашивать,  что  это  за  специальные
мероприятия, но другой вопрос он задал:
     -- Кто начальник этого управления? Это был нормальный вопрос, законный.
     -- Генерал-лейтенант Анатолий Федорович Волков, --  ответил кадровик  и
добавил: -- Он вас и рекомендовал.
     Примерно такого ответа Голубков и ждал.
     -- Я согласен, -- немного подумав, сказал он.
     А почему  бы и  нет?  Чечней  он  был  уже  по горло  сыт.  Перспективы
продвижения по службе там не было  никакой, да  Голубкова  это давно уже  не
волновало.  Стать генералом ему  не  светило  ни с какой стороны. Возраст не
тот.  Да  и  не та это была  война, на которой  боевой  офицер может  быстро
сделать  карьеру.  Карьеры  делали  в  штабах,  при  большом  начальстве.  У
Голубкова же за все время службы был только один шанс для рывка: сразу после
Афгана  поступить  в  Академию  Генштаба.  Но  он  упустил  этот шанс:  Нюра
забеременела третьим ребенком,  с  жильем пришлось повозиться,  пока  сумели
обменять  двухкомнатную квартиру  Голубкова  в Екатеринбурге и двухкомнатную
малометражку  родителей  Нюры  в  Москве  на  трехкомнатную  в  подмосковном
Калининграде. Переезд, обустройство, то да се -- так и ушло время.  Ну, ушло
и ушло.  По крайней мере,  его солдаты  и молодые офицеры  не будут посылать
заявки на радиостанцию "Маяк"  с просьбой исполнить для  любимого  командира
песню "Как хорошо быть генералом".
     Что  же  до  специальных  мероприятий...   Контрразведка  и   в  Африке
контрразведка. Разберемся  как-нибудь, не  пальцем деланы. Зато дома, каждый
вечер с семьей --  кроме командировок, которых, догадывался Голубков,  будет
немало.  И все  равно -- дома. Нюше помощь,  да и дети требовали  отцовского
глаза.
     Конечно, согласен.
     Через полчаса  кадровик ввел его в кабинет начальника Управления, а сам
на черной министерской "Волге", утыканной антеннами, вернулся на Фрунзенскую
набережную, в "Пентагон".
     -- Товарищ генерал-лейтенант, полковник Голубков прибыл для дальнейшего
прохождения службы, --  по всей форме доложился Голубков, хотя Волков  был в
штатском.
     --  Отставить. У нас  нет  ни генералов, ни полковников. Есть  Анатолий
Федорович  и  Константин  Дмитриевич. --  Волков  вышел из-за  своего стола,
обставленного десятком телефонов и аппаратов спецсвязи, пожал Голубкову руку
и указал на одно из глубоких кожаных кресел, стоявших у стены кабинета возле
низкого журнального  столика.  --  Рад  вас  видеть, Константин  Дмитриевич.
Присаживайтесь. Этот вызов для вас был, наверное, полной неожиданностью?
     --  Не  полной,  --  признался Голубков.  --  Ему  предшествовала  наша
случайная встреча перед вашим отлетом из Грозного. Бойцы вспоминают минувшие
дни.
     -- Что дает вам основания связывать эту встречу с вашим вызовом?
     -- Генерал Жеребцов.
     -- Неплохо, -- отметил  Волков. -- Вы правы. Гибель  генерала Жеребцова
обезглавила нашу резидентуру в  Чечне.  Нужно  было срочно искать замену.  У
меня была мысль предложить вашу кандидатуру, но...
     "Должность генеральская, а ты всего лишь старый полковник", -- закончил
про себя его фразу Голубков.
     -- Дело не в  том, что это генеральская должность, -- словно бы угадав,
о чем он думает, продолжал Волков. -- Совсем не  в этом. Я не знаю человека,
который  лучше вас ориентировался бы в обстановке в Чечне. Но  вы совершенно
незнакомы  со   спецификой  нашей  работы.   Поэтому  мы   остановились   на
промежуточном  варианте:  в  Чечню  мы  откомандировали  одного   из   наших
сотрудников, а ставшую вакантной в  результате кадровых передвижек должность
я решил  предложить вам. У  нас работают специалисты  высшей квалификации  в
самых различных областях.  Но  порой  им не хватает того,  что я  назвал  бы
заземленностью, умения оценить ситуацию с самой что ни на есть бытовой точки
зрения.  В том числе и оценить моральные  аспекты проблемы. Вероятно, и  мне
этого  не всегда  хватает.  Поэтому  иногда  случаются  осечки.  А  одна  из
программ, блестящая по замыслу и сулившая огромную практическую пользу, едва
не  обернулась  для  нас  катастрофой.  Именно  потому,  что  не  был  учтен
нравственный фактор, взгляд самого обычного человека. У вас вопрос?
     У Голубкова  был, конечно,  вопрос.  И  не один --  штук пятнадцать. Но
задал он только один:
     -- Кому подчиняется Управление?
     -- Уполномоченным на  то  лицам, -- чуть  помедлив, ответил  Волков. --
Умеете вы задавать вопросы.
     -- А вы умеете на них отвечать. Волков усмехнулся:
     --  Это моя профессия.  Итак, Константин Дмитриевич,  я уверен, что  мы
сработаемся. Не  хуже, чем в  Кабуле. Особенно  если вы  не  будете заявлять
после каждой неудачи: "А что я вам, придуркам, говорил?"
     -- Я так не заявлял, -- запротестовал Голубков.
     --  Но так думали. И  были  в большинстве  случаев, насколько я  помню,
правы.  Завтра  я  представлю  вас  коллективу  и  вашему  непосредственному
начальнику -- генерал-майору Александру Николаевичу Нифонтову.  Первое время
мы   не  будем  вас  задействовать  в  разработке  конкретных   мероприятий.
Осматривайтесь, осваивайтесь, а там и до дела дойдет.
     -- Каковы будут мои обязанности в этот период адаптации?
     -- Вы --  эксперт  оперативного отдела. Вот и  будете давать экспертные
заключения по нашим программам.
     -- С точки зрения здравого смысла? -- уточнил Голубков.
     -- Нет. У вас огромный  профессиональный опыт. Он и  будет вам основной
опорой. Кстати, у вас есть цивильный костюм?
     -- Есть один.
     -- Придется вам разориться еще на пару. У нас принято  ходить на работу
в штатском. Мне,  правда, приходится надевать мундир чаще  -- когда вызывают
наверх... Желаю успеха!..
     Месяца два  Голубков  осматривался и вникал. Он довольно  быстро и  без
труда, не задавая никому лишних вопросов, разобрался в структуре Управления.
В   нем   было   четыре    крупных   отдела:   оперативный,   аналитический,
внешнеполитический и внутриполитический. Особняком стоял отдел компьютерного
обеспечения  -- информационный.  Он  занимал  весь цокольный этаж, на  входе
постоянно  дежурила  внутренняя   охрана,  а   вход  разрешался   только  по
специальным разовым пропускам.
     По программам, которые  поступали к нему на отзыв, Голубков определил в
общих  чертах  и сферу  деятельности  Управления.  Она озадачила  его  своей
разноплановостью.  Были  конкретные   разработки,   связанные  с   Чечней  и
Таджикистаном,  с противодействием акциям  иностранных спецслужб. Но были  и
совершенно неожиданные:  программа  стабилизации  обстановки  в  Кузбассе  и
Воркуте, комплекс мероприятий по предотвращению перекачки из России на Запад
капиталов в валюте...
     Понятно, что далеко  не все разработки проходили через него, но главное
Голубков уяснил. Управление относилось не к ГРУ или Службе внешней разведки,
как  он  поначалу  было  решил,  не  к  ФСБ и  не  к  Министерству  обороны.
"Уполномоченные  на  то лица", которым  непосредственно  подчинялся  Волков,
сидели в Белом доме, а возможно -- и в самом Кремле. Для высшего руководства
России Управление было инструментом для решения наиболее деликатных проблем.
Это  и  сообщало  ему  особую  значимость,  а  его  сотрудникам  --  чувство
избранности,  превосходства  над  простыми   смертными,  будь  они  даже   в
генеральских званиях.
     Как и  в любое подобное заведение, попасть сюда  было не так-то просто.
За плечами многих  нынешних коллег  Голубкова  были зарубежные университеты,
МГИМО,  военные академии, некоторые даже прошли двухгодичный курс обучения в
Международном центре  стратегических исследований  имени Джорджа Маршалла --
он находился где-то в Баварии,  в Альпах. Нередки были известные всей России
фамилии -- сыновья крупных военачальников, дипломатов, министров. Учреждение
было сверхсекретным, что лишний раз подчеркивалось атмосферой царившей здесь
всеобщей   подозрительности.  Никто  не  говорил   о   своих  делах  даже  с
сослуживцами из  своего  отдела  --  не столько в  силу  требований  режима,
сколько в еще  большей степени для того, чтобы придать себе таинственности и
значительности.
     Появление  Голубкова  в  Управлении  было   воспринято  с  нескрываемой
настороженностью. Но когда выяснили, что никакой руки у него нет и никому он
не  сможет  составить  конкуренции,   отношения   выровнялись.  А   главное,
разобрался  что  к чему генерал-майор Нифонтов,  непосредственный  начальник
Голубкова, получивший лампасы и передвинутый на генеральскую должность после
гибели Жеребцова.  Едва Нифонтов  понял,  что  никакого  подвоха со  стороны
Голубкова можно не опасаться, он приоткрылся  и оказался нормальным мужиком,
с которым можно  было говорить  напрямую. Они даже  перешли на  "ты", хоть и
обращались друг к другу по имени-отчеству.
     -- Я  одного  до сих  пор  понять  не могу, --  однажды  признался  ему
Голубков. -- Как я оказался среди этой публики?
     -- Да,  публика та еще,  -- согласился  Нифонтов. -- Но кому-то нужно и
пахать. Так ты здесь и оказался.
     -- А ты? -- поинтересовался Голубков.
     -- И я так же. Только раньше тебя.
     -- После Афгана?
     --  Нет. Пять  лет назад,  когда  Управление  только создавалось. После
Южного Йемена и Анголы. Но ты меня об этом не спрашивал, а я тебе ничего  не
говорил. И вообще, Константин Дмитриевич,  поаккуратней с  вопросами.  Здесь
этого не любят.
     -- Это я уже понял, -- кивнул Голубков.
     Из  слов Нифонтова  он  уяснил еще одно.  Управление создано  пять  лет
назад. В девяносто первом. А что было  в девяносто  первом?  Когда-нибудь на
экзаменах  по  истории школьники  будут  ковырять  в  носу,  раздумывая, как
ответить  на этот  вопрос. Но сейчас,  в  девяносто шестом, это еще  не было
историей. В девяносто первом был  первый путч,  ГКЧП-1.  И громоздкая машина
КГБ  промедлила с  выбором. Это и  было началом ее  конца. И  Управление,  в
которое отбирались самые надежные кадры, было призвано стать важным мозговым
центром новой структуры государственной безопасности, стопроцентно  лояльной
к новой власти.
     Нифонтов и сообщил Голубкову, что тот включен  в группу, которой  будет
поручено срочное и важное дело.
     -- Какое? -- полюбопытствовал Голубков,  рассудив,  что этот вопрос  он
вполне имеет право задать.
     -- Понятия не имею, -- ответил Нифонтов.
     -- А почему решил, что оно срочное и важное?
     -- Очень просто. Следи. Полчаса назад шеф приехал в Управление. Мрачнее
тучи. В форме. Значит,  был наверху.  Сразу  приказал  сформировать  группу.
Значит  --   горит.   Включили   троих   из   аналитического  отдела,   трех
международников, а от  нас меня,  тебя  и майора Васильева. Обычно  берут по
двое. Значит,  дело важное.  И  сдается мне -- какое-то необычное. Больно уж
шеф вздрючен. Пошли, через пять минут он будет давать установку. Вопросов не
задавай, --  предупредил  Нифонтов уже возле кабинета Волкова.  --  Он этого
очень не любит. Считает: сначала разберитесь, а потом приходите с вопросами,
если они возникнут...
     На  таком  совещании  у начальника  Управления  Голубков  присутствовал
впервые,  и его крайне озадачила манера, в  которой Волков из®яснялся. Через
слово  мелькало: "об®ект  внимания",  "фактор  угрозы", "директриса поиска",
"рычаг  воздействия".  Эту  профессиональную  терминологию  Голубков  сдавал
когда-то в училище, но с  тех пор  не было  ни одного случая, чтобы возникла
нужда ею воспользоваться. Да и не  поняли бы его офицеры.  Вздумай  он таким
образом ставить им боевую задачу, кто-нибудь обязательно бы сказал:
     -- А теперь, товарищ полковник, своими словами, пожалуйста...
     Оперативка длилась минут  двадцать, но Голубкову показалось, что прошло
не меньше часа. Наконец Волков сказал:
     --  Таково задание в  общей форме.  Все материалы  вам  будут  розданы.
Изучайте.  Начальником  группы назначается  Александр  Николаевич  Нифонтов.
Курировать вашу работу буду  лично я. Дело  сверхсрочное. Если вопросов нет,
все свободны.
     Вопросов ни у кого не было. Как ни странно. Ну и дела!
     Вернувшись   к  себе,   Голубков  минут  пятнадцать  простоял  у  окна,
анализируя  услышанное  и  по  привычке  пытаясь  выделить  главное,  но  не
почувствовал   ничего,  кроме  усилившегося  раздражения.   "Об®ект   особой
социальной значимости". "Треугольник интересов".  "Нестандартно  сложившаяся
ситуация  заставляет  нас   искать   нетрадиционные  подходы   к  разрешению
проблемы". Тушите свет!
     Голубков пересек коридор  и без  стука вошел в  кабинет  Нифонтова. Тот
сидел за столом и листал какое-то пухлое досье.
     -- Послушай, Александр Николаевич, у меня такое ощущение, что я все это
время   газетную    бумагу    жевал.    Он   всегда   так   ставит   задачи?
"Несанкционированное перемещение об®екта"!
     -- А как, по-твоему, он должен был сказать?
     -- Да так и сказать, как есть.
     -- Ну-ну, сформулируй.
     -- Пожалуйста. Задача:  выкрасть с территории некоего  ближневосточного
государства об®ект особой социальной  значимости и доставить в Россию. И все
понятно.
     -- Ты по-солдатски рассуждаешь.
     -- Я и есть солдат.
     -- А тут  нужно быть и дипломатом. Скажи тебе  "выкрасть",  ты и отдашь
такой  приказ.  А  если  не  выкрасть,  а  выманить?  Или угрозой  заставить
вернуться  в  Россию?  Или  создать  условия,  при  которых  он сам  захочет
вернуться? Или  еще как?  "Выкрасть"  --  это  как  раз  последний  вариант,
крайний. Твоя задача -- переместить об®ект. А  как ты это сделаешь -- решать
тебе. Верней, всем нам.
     -- Что это за ближневосточное государство? -- спросил Голубков.
     -- Кипр.
     -- А кто этот об®ект?
     -- Аркадий Назаров.
     -- Какой Назаров?.. Погоди. Тот самый?
     -- Тот самый.
     -- Который во время первого путча вытащил с биржевиками российский флаг
в сто метров и нес его к белому дому?
     -- Он.
     -- И который...
     -- Да.
     --  Но  он же погиб!  Вместе  с  сыном.  При взрыве  его яхты где-то  в
Германии.
     -- В Гамбурге.
     --  Правильно, в Гамбурге. Еще перед первым  туром  выборов. Об этом во
всех газетах было, и по телевизору передавали, сам видел.
     -- А заметки, что он уцелел, не видел?
     -- А были?
     -- Были. В наших газетах -- мельком. На Западе, конечно, побольше.
     -- Как же я мог их пропустить? -- озадачился Голубков.
     -- Потому что тебя это не очень интересовало, -- об®яснил  Нифонтов. --
А кого интересовало -- не пропустил.
     -- Каким образом ему удалось уцелеть? Яхту же вдребезги разнесло!
     -- Его выбросило через фонарь капитанской  рубки  на соседний сухогруз.
Рано  утром сухогруз снялся  с якоря и ушел  в Испанию  с грузом  удобрений.
Матрос  обнаружил Назарова среди мешков. Отправили вертолетом в  госпиталь в
Бельгии. Там он назвался чужим именем. Поэтому не сразу нашли.
     -- А как нашли?
     -- Вычислили.  В частной клинике под Цюрихом  уже года три  лечится его
вторая жена, Анна.  Яхта,  кстати, тоже называлась  "Анна". Он должен был ей
сообщить, что остался жив. Ну, понятно: чтобы с ума не сходила от горя. Он и
позвонил,  из   госпиталя,   как  только  немного  оклемался.   Наши  звонок
перехватили.  Остальное  --  дело,  как  говорится,  техники.  Да  он  после
госпиталя  и  не скрывался. В Париже дал пресс-конференцию. На вопрос,  кого
подозревает  в  покушении,   ответил:   у   него   есть   предположения,  но
доказательств   нет,  поэтому  воздержится  от  комментариев.  После   этого
попытался  исчезнуть.  На  частном   самолете  перелетел  в  Афины.  Самолет
арендовал его друг и компаньон Борис Розовский,