енной погасшей сигарой во рту. Увидев в дверях Назарова, он
ткнул в какую-то кнопку, убирая с экрана картинку, и встал.
     -- Ты хочешь поработать? Садись, я потом закончу, мне не к спеху.
     -- А я думал, ты уже улетел, -- заметил Назаров.
     -- Ты этого хочешь? -- спросил Розовский.
     Назаров безразлично пожал плечами:
     -- Мне казалось, этого хочешь ты.
     -- Если не возражаешь, я повременю с от®ездом.
     -- Рассчитываешь, что я передумаю?
     -- Да. Ты разумный человек и в конце концов поймешь...
     -- И не рассчитывай на это. Я никогда не был разумным человеком в твоем
понимании. А сейчас тем более не собираюсь.
     Розовский  хотел что-то  сказать, но  лишь  вяло махнул  рукой  и молча
вышел.  Пришибленный  он  был  какой-то.  Назарову  даже  стало  жалко  его.
Мелькнула мысль: вернуть его, ободрить, рассказать о том, что он задумал, --
чтобы Борис  зажегся, как это всегда  бывало, азартно включился в обсуждение
всех деталей.
     Но  дверь за Розовским уже  закрылась. Да  и вряд ли зажег бы  его план
Назарова.  Наоборот: вверг бы в панический ужас. Трусом был его старый друг.
Назаров и раньше это  знал.  И  не раз,  случалось,  раздраженно ему кричал:
"Если бы я прислушивался к  твоим  предостережениям, мы до сих пор бревна бы
на Енисее ловили!" Но сейчас это  была не просто трусость,  а прямо какая-то
патология. Что с ним? Что его могло так сломать?
     Не хотелось об  этом думать. Какое-то  равнодушие  чувствовал Назаров к
Розовскому. Кончилась  их  тридцатилетняя  дружба? Ну,  кончилась -- значит,
кончилась. Все в его жизни кончилось. Осталось только одно -- дело.
     Назаров сел в  кресло  и вернул на экран программу,  с которой  работал
Розовский.  И  одного  взгляда  на  знакомые  названия  фондов,   холдингов,
ассоциаций  и банковских структур ему  было достаточно,  чтобы  понять,  чем
занимался Розовский:  высчитывал,  сколько  его  денег вложено  в  дело. Это
неприятно царапнуло. Спешит. Но, в конце концов, это его деньги.
     Назаров сбросил информацию на дискету и вызвал центральную базу данных.
Пока  компьютер загружался,  сидел, откинувшись  на высокую спинку кресла, и
машинально барабанил пальцами по подлокотникам.
     Что-то не нравилось ему в его плане.  Он был прост  и на первый  взгляд
достаточно  эффективен:  самому скупить контрольные  пакеты акций  сибирских
нефтяных  компаний  --  всех,  на  сколько  хватит  свободных  денег,  потом
построить  завод  по  производству   установок,  смонтировать  установки  на
скважинах и эксплуатировать восстановленные месторождения.
     План сам  по себе был хорош,  но не достигал  главной  цели, А цель его
была не  прибыль, а полное  разорение этих ублюдков.  Для  этого нужно  было
взять  под  свой  контроль не  половину, не  три четверти, а  все  до  одной
сибирские компании. А в идеале -- и не только сибирские.
     Даже не  вызвав еще на монитор необходимые данные, Назаров уже понимал:
денег  не  хватит.  Но  он  терпеливо  просидел  часа  три  за  компьютером,
скрупулезно просчитывая, какие программы  можно  свернуть, какие, инвестиции
приостановить, какие компании вообще  продать.  Набралось немало,  почти  на
полмиллиарда  долларов.  Но  это  покрывало   не  больше  трете  необходимых
расходов.  Назаров,  не  задумываясь, ликвидировал бы  все  структуры своего
концерна,  но  многие  дела находились в начале раскрутки, продать их  можно
было лишь  за сущий бесценок. Это было не только в высшей степени неразумно,
но  не решало и  главной  проблемы: для широкомасштабной  операции, какой ее
задумал Назаров, средств все равно не хватило бы.
     Привлечь западных компаньонов? Немцы, с которыми он подписал в Гамбурге
договор о намерениях, отпали. Они были насмерть перепуганы взрывом  яхты. Да
и  не  такие  средства, которые  они  собирались вложить в проект, были  ему
сейчас  нужны.   У  него   было  достаточно  знакомых  среди  очень  крупных
финансистов и  в  Европе,  и  в Штатах,  Назаров  не сомневался,  что сумеет
заинтересовать их прибылями, которые обещало дело. Но это требовало времени.
А времени, как он понимал, уже не было.
     Недаром именно сейчас появился на Кипре этот полковник, непонятно как и
почему убитый  на  вилле  "Креон",  и  эта  шестерка  спортсменов,  ввергшая
Розовского  в животный  ужас. Это был  знак, что ситуация  на нефтяном рынке
России вот-вот разрешится.
     Второе  соображение  было  более  общего  плана.  Перед  президентскими
выборами  оголили все статьи  бюджета и выплатили зарплаты  и пенсии. Сейчас
платить было нечем. Недовольство в стране нарастало, его  умело использовала
оппозиция,  и  у правительства  был небольшой выбор: либо на полную мощность
включать печатный станок, либо срочно продавать остатки госимущества. Второе
было во всех  отношениях гораздо разумнее; надо полагать,  такое решение уже
было принято.
     Да, времени не было.
     Темнота  за  окнами давно сгустилась, между  черными кронами  кипарисов
мерцала  какая-то звезда.  А Назаров все вышагивал  по  комнате,  от двери к
окну, от окна к двери...
     Как  только передел  нефтяного рынка  произойдет,  патент утратит  свою
разящую  силу.  Его контрагенты  даже  охотно  пойдут на то,  чтобы  создать
совместно с Назаровым компанию по производству установок. Зачем отказываться
от  десятков  и  сотен  миллионов  тонн  дополнительной  нефти? Даже  широко
разрекламируют проект, это поднимет котировку акций  компаний -- их компаний
-- и позволит очень неплохо сыграть на скачке биржевого  курса. Элементарно:
скупаются  акции собственных  компаний  -- устраивается  шумная  презентация
проекта  с показом по  ТВ; как  результат -- котировки повышаются; котировки
повышаются  -- акции  продаются уже  по новой,  высокой цене. А если  сделка
фьючерная  -- с уплатой за акции не сразу, а через какое-то время, -- то  ни
цента в эту операцию и  вкладывать не надо. Просто разница курса  покупки  и
курса продажи спокойно кладется в карман. Если влезает.
     Назаров резко остановился.
     Он нашел  решение. Это было то, что надо. Не нужно никаких компаньонов.
Не нужно никаких  дополнительных  средств.  Эти ублюдки  сами  оплатят  свое
разорение.
     Нужно только одно -- сделать это очень быстро.
     Назаров вернулся за компьютер. Через полтора часа  подробные инструкции
были готовы и отправлены по "Интернету" в Москву.
     Операция началась.
     Назаров  выключил компьютер  и потянулся.  От долгого сидения  в кресле
затекла спина,  ныли  переломанные  ребра. Он  прошел на  кухню,  постоял  у
раскрытого  холодильника.  Но  есть  не  хотелось. Налил  полфужера виски  и
поднялся  в  библиотеку  мимо  недремлющих  охранников. По  "НТВ  плюс"  шел
какой-то американский боевик.  Минут  сорок Назаров сидел перед телевизором,
пока не  поймал себя на том, что не  понимает,  кто кого ловит и кто от кого
убегает.  Мысли  его  были  заняты совсем  другим.  Он выключил  телевизор и
подошел  к  книжному стеллажу. Но  книги  здесь  были только на греческом  и
арабском -- даже на английском не было ни одной. Он допил виски, еще немного
походил по толстому ковру и вышел во дворик.
     Была глубокая глухая ночь. Молчала  набережная. Гремели цикады. Садовые
фонари отражались в  неподвижной  воде  бассейна.  Царица  ночь.  Бездонная.
Прекрасная. Страшная в нечеловеческой своей красоте.
     Назаров  спустился  по  мраморным  ступеням   и  направился   к  своему
излюбленному месту  под  дубом. И  уже подойдя, с удивлением остановился.  В
шезлонгах сидели два каких-то человека. При приближении Назарова они встали.
Один из них был Губерман, второго Назаров видел впервые:  чуть выше среднего
роста, худощавый, в аккуратном спортивном костюме, с молодым спокойным лицом
и светлыми,  не слишком коротко  подстриженными волосами. Обычный, ничем  не
примечательный парень. Если бы не грация молодого сильного зверя, с какой он
поднял из глубокого шезлонга свое гибкое тело. И если бы не взгляд его серых
глаз.  Такой взгляд Назаров видел у лейтенанта,  командира Сашкиного взвода,
под Кандагаром,  куда прилетал  он проведать только начинавшего службу сына.
Такой взгляд был и у Сашки, когда он вернулся домой после двух лет в Афгане.
     Это был взгляд человека, который слишком часто смотрел в лицо смерти.
     --  Мы вас ждали, шеф, --  проговорил  Губерман. -- Познакомьтесь.  Это
Сергей  Пастухов,  капитан второй  сборной  команды  Московской  области  по
стрельбе. Человек, которому  поручено  выкрасть вас и доставить в Россию. Он
был столь любезен, что согласился рассказать вам то, о чем мне говорить было
бы очень тяжело и больно.
     Назаров кивнул:
     -- Садитесь.
     Но   не   успели   они  расположиться   в   шезлонгах,   как  включился
радиопередатчик в куртке Губермана:
     -- Я Второй, вызываю Первого. Второй вызывает Первого. Прием.
     --  Извините,  --  сказал  Губерман  и  вытащил  рацию.  --  Я  Первый.
Докладывайте. Прием.
     -- Об®ект приехал  на  такси  в аэропорт Ларнаки. Купил  билет  первого
класса  на самолет до Женевы.  Вылет рейса в пять тридцать.  С собой  у него
только  кейс.  Сидит  в  баре.  Возвращаться на виллу,  судя  по  всему,  не
собирается. Как поняли?
     -- Понял вас. Купите билеты в туристический класс. И забронируйте место
для меня. Позвоните  в Женеву, в "Рента кар", закажите машину  напрокат. Она
должна нас ждать возле зала прилета. Встретимся в самолете. Как поняли?
     -- Понял вас, Первый. Все?
     -- Да, все. Конец связи, -- сказал Губерман и убрал рацию.
     -- Об®ект  --  кто?  --  спросил  Назаров. Губерман  немного помолчал и
ответил:
     -- Розовский.
     Назаров повернулся к Сергею:
     -- Слушаю вас.
     Пастухов выложил на стол диктофон и нажал клавишу "плей".
     "...-- Всего доброго, господин Розовский.
     -- Всего доброго, господин Вологдин. Пауза.
     -- Выключили?
     --Да.
     --  Фух, я  даже  вспотел!  Мы с вами, Борис  Семеныч,  прямо  народные
артисты! По-моему, убедительно получилось.
     -- По-моему, тоже..."
     V
     Лишь  когда  "Каравелла" израильской компании Эль-Аль, совершавшая рейс
по маршруту Тель-Авив -- Ларнака -- Афины -- Женева набрала  полетную высоту
и погасли транспаранты,  предписывающие пристегнуть  ремни и воздержаться от
курения,  Розовский  позволил  себе немного расслабиться.  Он  снял пиджак и
положил  его  на  соседнее  свободное  кресло,  распустил  стискивавший  шею
галстук, от которого основательно отвык за  два с лишним месяца, проведенных
на Кипре, не без усилия --  из-за живота --  нагнулся и расшнуровал  светлые
саламандровские туфли, чтобы ноги не затекли за  три  с лишним часа, которые
ему предстояло провести в воздухе.
     По внутренней  трансляции прозвучало об®явление на иврите и английском.
Иврит  Розовский  совсем не знал, английским владел  в пределах разговорного
минимума,  но  этого  хватило,  чтобы  понять, что  полет проходит на высоте
восемь тысяч метров со скоростью  семьсот пятьдесят  километров в час. Цифры
успокаивали. Они означали, что с каждой минутой он на двенадцать с половиной
километров удаляется от  смертельной опасности, которую  обнаружил  лишь  по
чистой случайности и которой только чудом сумел избежать...
     Минувшим  вечером  он  с  трудом  дождался,  когда  Назаров   освободит
компьютер.  Спеху  особого не было, свои расчеты он  мог  вполне закончить и
завтра, но  Розовского заинтересовало, над чем  так долго трудится  шеф. Все
серьезные  разработки  он   обычно   поручал  либо  ему,   Розовскому,  либо
программистам  в  лондонском  офисе   или  в  Москве,   сам  же  пользовался
компьютером в основном для контроля за ходом реализации своих многочисленных
проектов.  А  после взрыва яхты  за  компьютер  вообще  почти не  садился --
начинались головные  боли  и быстро  уставали  глаза. И нынешний случай  был
совершенно необычным.
     Когда Назаров  вышел, наконец,  из кабинета, в  котором был  установлен
"Сан ультра  спарк", и прошел сначала на  кухню,  а потом  в  библиотеку  (с
верхней  веранды  было видно, как осветились мавританские  окна библиотеки),
Розовский поспешил занять  его место у компьютера,  плотно  прикрыв за собой
дверь.
     Никаких  следов  расчетов,  которые  почти  пять  часов вел  Назаров, в
оперативной памяти  "Спарка" не было. Не было  их и на дискете, лежавшей  на
столе рядом с  монитором. Розовский  сунул дискету в приемное устройство: на
ней были  его  собственные вычисления -- доля в предприятиях Назарова. Общая
сумма  была значительная  -- почти  двести миллионов  долларов. Но сложность
заключалась  в  том,  что  все  эти  деньги   были  в  обороте,  практически
неликвидны.  А свободных  денег Розовский на своем счету не держал, всю свою
долю прибыли он немедленно вкладывал в другое дело. Деньги должны  работать,
а не  лежать  без дела.  Но  сейчас Розовского  интересовала  не собственная
бухгалтерия.
     Он внимательно  просмотрел содержимое  всех  ящиков  офисного  стола  в
поисках  дискеты, на которую Назаров обязательно должен был сбросить расчеты
--  не  в  "Звездные войны"  же он  все это  время  играл!  Пусто. Розовский
задумался. Если дискета существует -- а в этом сомнений почти не было, -- то
она может находиться только в кабинете Назарова.
     Розовский понимал, что окажется в постыдном  и  даже опасном положении,
если  Назаров  застанет его шарящим в  письменном столе.  Но выхода не было,
дело  -- как все больше  убеждался  Розовский  -- того стоило.  Он вышел  на
террасу второго этажа и осторожно заглянул в окно библиотеки.
     Назаров,  с  фужером в  руках,  сидел  в глубоком кожаном  кресле перед
включенным  телевизором. Розовский решился. Он вошел в кабинет шефа, оглядев
почти пустую столешницу, выдвинул верхний ящик стола. И сразу нашел  то, что
искал:  дискета  была  подколота  к гармошке какого-то  об®емистого факса на
английском языке. Розовский даже не стал и пытаться перевести текст. Он взял
дискету и быстро вернулся в компьютерную.
     Сначала  он  ничего  не  понял.  Это была  обычная проверка финансового
состояния принадлежащих Назарову компаний и фирм. Правда, очень детальная. И
в отдельную строку выносились суммы, которые -- как нетрудно было догадаться
-- без ущерба для дела можно было использовать в других целях.
     Сокращение инвестиций.
     Замораживание проектов, находившихся в самой начальной стадии.
     Отказ  в  предоставлении  кредитов  третьим  лицам,  даже  под  большие
проценты.
     Становилось все очевиднее: Назаров  аккумулировал свободные средства. И
Розовский уже начал догадываться зачем.
     Но неожиданно информативный материал на экране оборвался, возник текст,
от смысла которого Розовский похолодел.
     Это  был  приказ руководителям всех подразделений  концерна  немедленно
начать скупку акций нефтяных  компаний. Не Самотлора. Не Тюмени. Не Западной
или Восточной Сибири. Всех. Всех российских компаний.
     Всех!  Он  сошел с  ума. Ни  малейших сомнений.  Сошел  с  ума. Спятил.
Свихнулся!
     Не меняло  сути дела и  то, что  сделка  фьючерная: расчет -- через три
недели после покупки.
     Три недели! Акции все время ползут вниз, Розовский только вчера передал
Назарову  сводку  с диаграммами, в которых способен разобраться самый  тупой
школьник. Если  за эти  три  недели  котировка  снизится даже на  три-четыре
пункта (а она снизится на десять, а то и больше), Назаров -- полный банкрот,
весь его концерн пойдет с молотка и не покроет даже десятой части долга!
     А от следующей мысли Розовский даже с кресла вскочил. Да ведь не только
Назаров банкрот! Банкрот  и он, Розовский, его деньги тоже в  общем деле! Да
как он посмел -- не спросив, не посоветовавшись...
     От  отчаяния  Розовский готов был завыть.  Он проклинал этих  бездарных
ублюдков,  которые  даже бомбу  на  яхте  не смогли  как  следует  заложить.
Кажется, сейчас он мог бы задушить Назарова собственными руками!
     Это  была  самая  настоящая  катастрофа.  Катастрофа,  которая  стократ
усугублялась   тем,  что   на  рынок  будут   выброшены  не  только  реально
существующие акции,  Назарова  захлестнет  шквал  акций мифических,  которых
никто никогда в руках не держал и держать не будет. И их выбросят на биржу в
первую  очередь те, кто контролирует нефтяной  рынок. Они  будут  продавать,
продавать и продавать,  чтобы сбить котировку. А через три  недели не  будет
уже иметь никакого значения, реальна ли акция, отпечатана ли она на гербовой
бумаге с  водяными  знаками или  существует только  во фьючерсном  договоре.
Реальна  будет  лишь  разница в  цене покупки и цене продажи.  А  при  таком
масштабе, на который замахнулся Назаров, -- это десятки миллиардов долларов.
     Боже милостивый! Он в самом деле сошел с ума? Или?..
     Это "или" было страшнее любого банкротства.
     Вся эта ошеломляюще  грандиозная комбинация  имела смысл только в одном
случае: если  в течение трех отведенных на все  недель,  ближе  к их  концу,
когда  ажиотаж достигнет высшей  своей точки  и пойдет на спад, Назаров, как
опытный игрок в  покер,  выложит  к  своим четырем тузам  главную  карту  --
джокера.  Такой джокер у  него был -- пресловутый  патент.  Патент,  который
способен   удвоить   и   утроить  запасы  даже   самых   бросовых   нефтяных
месторождений. Который в момент своего обнародования поднимет котировку всех
без  исключения  нефтяных компаний  на десятки и даже  сотни пунктов.  А это
будет означать,  что  Назаров,  не затратив ни  единой  копейки,  всего лишь
выбросив на рынок купленные акции уже по новой, удесятеренной цене,  получит
разницу биржевых курсов.
     Десятки миллиардов долларов.
     Долларов!!!
     А те, кто акции продавал, останутся в трусах и галстуках от Кардена.
     Вся кровь бросилась Розовскому в голову.
     Именно  эти  десятки миллиардов  и  есть  безумие. Самоубийство!  Отдав
приказ  начать скупку  акций, Назаров подписал себе смертный приговор.  Мало
того, на этом приговоре стоит гриф: "Исполнить немедленно".
     Теперь уж они не промахнутся. И бомбу заложат как надо. И не одну, чтоб
наверняка...
     Розовский понимал, что план,  в  который  он был  вовлечен  полковником
Вологдиным,  преследует   --  после   неудачного   взрыва   яхты  --  вполне
определенную цель: нейтрализовать Назарова, вывести его из игры на то время,
пока  идет  передел  нефтяного  рынка. Физическое уничтожение  Назарова было
чревато  политическими  осложнениями, а с  точки  зрения интересов  дела  --
совершенно излишне. Достаточно просто изолировать Аркадия на некоторое время
-- в том же Лефортове, под предлогом возобновления старого уголовного дела о
приписках в шесть тысяч рублей.  А  потом дело закрыть.  И  он уже никому не
будет опасен.
     Теперь  менялось все. Если удастся выманить его на  польско-белорусскую
границу,  там   встретят  его   убийцы   с   пулеметами,  а  не  следователь
генпрокуратуры с ордером на арест. Не удастся  -- уничтожат на месте. Здесь,
на Кипре, на этой же вилле.  В любом другом месте, где он надумает скрыться.
Даже не в самом этом месте -- еще на пути к нему.
     Но самое ужасное,  что  Аркадий  даже не будет и  пытаться скрыться. Он
отрезал  себе  все  пути  к  отступлению.  Ситуацию  на  бирже  можно  будет
переломить  только  в  том случае,  если  обнародование патента  --  другими
словами,  презентация проекта  восстановления нефтеносности всех  российских
месторождений  --  произойдет взрывоподобно,  гласно,  с  привлечением  ТВ и
экономических  обозревателей ведущих газет,  наших  и западных. И состояться
эта  презентация  должна  только  в  Москве. Но в  таком случае  Назаров  --
безусловный труп. А вместе с  ним трупами станут  все,  кто случайно или  не
случайно оказался с ним рядом. И в их числе -- сам Розовский.
     Растерянность и отчаяние сменились решимостью.  Нужно было действовать.
Не теряя ни единой минуты. У него был  только один-единств