в  непонятной  ему  игре.  И ему,  привыкшему  самостоятельно  решать
масштабные  задачи,  это  сразу  же не понравилось. Но в чужой  монастырь со
своим уставом  не  лезут.  Это  и была,  видно,  его плата -- за Москву,  за
служебную "Волгу", приезжавшую  за ним в подмосковный Калининград (который с
некоторых пор стал  именоваться Королевым), а после  работы  отвозившую  его
домой, плата за отдельный кабинет и приличное жалованье, которое никогда  не
задерживали ни на день.
     Второй укол самолюбия Голубков ощутил после того, как команда Пастухова
была отправлена на Кипр, а его приказом Волкова, переданным через Нифонтова,
переключили  на  разработку  операции, связанной  с обострением ситуации  на
таджикско-афганской границе. Тут он уже прямо спросил у Нифонтова:
     -- А кто будет доводить до конца дело Назарова?
     -- Кому положено, тот  и будет. Мы свою работу выполнили,  --  об®яснил
Нифонтов. И добавил, увидев, что его об®яснение не убедило Голубкова: --  Ты
же не идешь следом за разведчиками. Твое дело -- дать задание.
     -- Но я всегда жду доклада о выполнении задания, -- возразил Голубков.
     -- У нас  не так. Дело сделано -- и забудь. Ты больше никогда о  нем не
услышишь.
     Голубков  только пожал плечами. Не услышу -- значит, не услышу.  Только
очень он в  этом  сомневался.  Как  ни прячь зерно тайны,  а оно обязательно
прорастет.  Рано  или  поздно. И  он оказался прав. Об  этом  деле  он вновь
услышал гораздо раньше, чем ожидал -- буквально  через несколько  дней после
отлета ребят Пастухова на Кипр. И  услышал от самого Нифонтова.  Он вошел  в
кабинет Голубкова, кивнул на материалы по Таджикистану:
     -- Все отложить. Ближайшим самолетом летишь на Кипр.
     -- Чей приказ?
     -- Самого.
     -- Об®яснил?
     --  Нет. Что-то происходит. И  очень серьезное. За пять лет я таким его
еще ни разу не видел. Иди оформляй документы.
     -- Это будет неправильно,  -- возразил Голубков.  -- Я должен лететь не
на Кипр, а в Грозный.
     Нифонтов  понял,  что  он  имеет  в  виду:  ночью  по спецсвязи  пришло
сообщение о взрыве  вертолета и гибели командующего армией и его  ад®ютанта.
Это было делом огромной политической важности, оно грозило  разрушить зыбкий
мир,  достигнутый при активном вмешательстве генерала Лебедя в короткую пору
руководства  им  Советом   Безопасности.   Ни  Россия,  ни   Чечня  не  были
заинтересованы    в   возобновлении   военных   действий.   Кто-то   пытался
торпедировать  мир.  Быстро  найти   организаторов   взрыва  --  вот  сейчас
единственный способ выйти из острейшего кризиса.
     Голубков не сомневался, что сможет справиться с этим делом. В Чечне еще
сохранилась  обширная,  созданная   его  стараниями  агентурная  сеть,  были
негласные  осведомители, были,  наконец, личные  связи  со  многими полевыми
командирами.  Для  общественного мнения чеченская  война была покрыта  сетью
тайн, но  для профессионалов  контрразведки, одним из которых  был полковник
Голубков,  тайн не существовало. Многое  из того,  что  для  них было явным,
окутывали  покровом тайны  политики, исходя из  каких-то высших,  далеко  не
всегда понятных Голубкову, государственных интересов.
     -- Я должен лететь в Грозный, -- повторил Голубков.
     -- Но полечу я, -- ответил Нифонтов. -- Таков приказ.
     -- Я не согласен с этим приказом.
     -- Можешь зайти к Волкову. Но ничего у тебя не выйдет.
     Так и получилось. Волков перебил Голубкова, даже не дослушав:
     -- Вы получили приказ?
     -- Так точно.
     -- Исполняйте. И забудьте, Константин Дмитриевич, про армейский бардак.
У нас приказы не обсуждают. Можете быть свободны, полковник.
     -- Слушаюсь, товарищ генерал-лейтенант!..
     Взглянув на вернувшегося  в кабинет Голубкова, Нифонтов даже спрашивать
ничего не стал. Лишь констатировал:
     -- А что я тебе говорил?
     --  Не раскопаешь  ты  там ничего,  Александр Николаевич, -- проговорил
Голубков. -- Ты там -- чужой. Ты  никого не знаешь, тебя  никто не знает.  Я
дам тебе кое-какие связи.
     -- Не нужно, -- отказался Нифонтов.
     -- Но почему?
     -- А ты  еще  не понял? Если бы задача была: быстро найти организаторов
взрыва вертолета  -- послали бы, конечно, тебя.  Но посылают меня.  Заведомо
зная,  что я там, как ты  верно заметил, чужой. И следовательно -- раскопать
ничего  не сумею. Почему?  -- спросил  Нифонтов. И сам же ответил: -- Потому
что задача совсем другая. Не  найти  организаторов взрыва, а, наоборот -- не
найти. В комиссии буду, конечно, не я один, но возможности моих коллег будут
точно такие же, как у меня.
     --  Значит, вертолет взорвали не чеченцы, а наши, -- заключил Голубков.
--  И причина:  документы, которые командующий вез  Генеральному  прокурору.
Хотел бы я хоть краешком глаза посмотреть на эти документы.
     Нифонтов покачал головой:
     --  По-моему, Волков сделал крупную ошибку, когда пригласил тебя в нашу
фирму.  Извечная дилемма  руководителей. С бездумными исполнителями никакого
дела не сделаешь. А исполнители думающие имеют неистребимую привычку думать.
Вот тут и крутись!..  -- Нифонтов ободряюще похлопал Голубкова  по плечу. --
Не бери в голову. Такова специфика нашей работы. Лети себе на Кипр, погрейся
на  солнышке, покупайся  в  Средиземном  море. Задание у тебя проще  пареной
репы: встретиться  с  Пастуховым и его  ребятами,  узнать, как у них дела  и
когда они намерены приступить к операции перемещения.
     -- Поторопить? -- уточнил Голубков.
     --  Нет,  просто узнать день.  И напомнить:  через  границу  они должны
перейти только в  указанном месте. И  ни в каком другом. На этом он особенно
настаивал.  После  встречи с  ними  позвонишь по  известному тебе  телефону,
доложишь.
     -- Почему нельзя сделать это через резидента?
     --  Связь  с ним потеряна.  Попал в больницу.  Операция  предстательной
железы.
     -- Это и все мое задание?
     -- Не совсем. Будешь контролировать конечный этап операции. Со стороны.
Ни в какие контакты с Пастухом и его ребятами не вступай. Когда они появятся
в  Нови  Дворе, снова доложишь. После этого, если не будет других  указаний,
вернешься в Москву.
     -- Ты  же  сказал,  что  это  не  в  правилах  Управления, --  напомнил
Голубков. --  Одни  разрабатывают  операцию,  другие  выполняют.  Разделение
труда.
     -- Все так,  --  согласился  Нифонтов. --  Но  я  и другое тебе сказал:
происходит что-то совершенно необычное. И оно  связано  с операцией. Не знаю
что. Могу судить только по  поведению шефа. На  него,  похоже,  очень сильно
давят.  И вот что еще, Константин  Дмитриевич. Есть  у меня ощущение, что  к
операции подключены еще какие-то наши люди. Поскольку в известность о них мы
не поставлены,  то  и реагировать  на них ты никак не должен. Кто  бы они ни
были. И что бы ни делали. Тебя это не касается.
     -- Как ты о них узнал? Нифонтов усмехнулся:
     --  Как становятся известными  самые  страшные  государственные  тайны?
Совершенно случайно.  В  буфете двое разговаривали  о том, какая  может быть
погода на Кипре.
     -- Кто они?
     --  Я,  конечно, любознательный человек.  Но не  настолько.  Я  даже не
оглянулся  на них. Все, Константин  Дмитриевич, --  подвел итог Нифонтов. --
Счастливо отдохнуть!..
     С  таким  напутствием  Голубков  и  улетел  в  Ларнаку ближайшим ночным
рейсом. Но в тот момент, когда он получал в  бухгалтерии билет и подотчетные
доллары на  расходы,  произошел  небольшой эпизод, на который  сам  Голубков
специально внимания как бы не обратил, но в®едливая его память зафиксировала
с фотографической точностью. Расписавшись за командировочные, он  сунул их в
карман, не  пересчитывая, но на билет взглянул, чтобы уточнить час вылета. И
с удивлением обнаружил, что держит не один билет, а  целых два, что рейс  на
верхнем билете обозначен не ночной, а дневной. Перевел взгляд на число и еще
больше  удивился: билет был на  завтра. Он перелистнул  корешки, взглянул на
нижний,  увидел  фамилию  и понял: это тоже  был не его  билет.  Хоть  и  до
Ларнаки.
     -- Ой, я все перепутала, -- спохватилась бухгалтерша. -- Вот ваш билет,
а это не ваши.
     Стало быть, "не ваших"  билетов  два. На  завтра.  На дневной  рейс. На
фамилии Курков и Веригин.  Так эти фамилии и отпечатались в памяти. Кто  эти
люди -- Голубков понятия не имел, никогда с ними не  сталкивался.  И даже не
узнал бы об их существовании, если бы не бухгалтерия. Великое это учреждение
--  российская  бухгалтерия.  Совершенно уникальное  по своим информационным
возможностям. Вот куда надо агентов внедрять, а не  в высшее руководство. Да
еще, пожалуй, в буфет.
     То,  что  командировка  этих двоих  в  Ларнаку  была  связана  с  делом
Назарова,  не  вызвало у  Голубкова  и тени  сомнений. Таких  случайностей в
природе  просто  не существует.  И  это подтверждало  наблюдение  Нифонтова:
"Происходит что-то совершенно необычное".
     Ощущение необычности  и  серьезности  происходящих событий  многократно
усилилось у Голубкова после первых  же слов, которыми он обменялся с Сергеем
Пастуховым, приехав прямо с самолета в его номер в "Трех оливах".
     Пастухов был  насторожен, почти  враждебен.  На  вопрос  Голубкова "Как
дела?" ответил кратко, не вдаваясь ни в какие подробности:
     -- Нормально.
     -- Когда планируешь начать операцию? -- спросил Голубков.
     -- Точную дату скажу завтра утром.
     -- Почему завтра утром?
     -- Потому что сегодня вечером я встречаюсь с Назаровым.
     -- Вот как? -- удивился Голубков. -- Зачем?
     --  Я не обязан посвящать вас  в подробности. Вы  сами сказали,  что мы
должны сделать дело, а как -- это наши проблемы.
     -- Ты мне не доверяешь?
     -- А я могу вам доверять? Голубков пожал плечами:
     -- Это тебе решать.
     -- Я  и  пытаюсь  решить...  Скажите, Константин Дмитриевич,  когда  вы
первый раз прилетели ко мне в Затопило, Волков об этом знал?
     -- Нет.
     -- Почему вы ему не сказали?
     --  А что я мог сказать? Я и сам не знал, получится что-нибудь или нет.
Да и вдруг ты уже не в Затопине, а куда-то еще перебрался?
     -- Когда  вы  вернулись и сказали, что мы  подпишемся на его дело, если
выкупят Тимоху, как он отреагировал?
     -- Сказал, что об этом и речи быть не может.
     -- А когда он узнал, что Тимохе  известно о программе "Помоги другу"  и
он может о ней рассказать, что он ответил? Только точно.
     -- Сейчас  вспомню. С минуту молчал. Потом спросил, что я  знаю об этой
программе.  Я  ответил:  ничего. Он еще  помолчал, потом попросил меня зайти
через полчаса.  А сам спустился в информационный отдел, я видел. Минут через
сорок он меня вызвал. Сказал, что ты и твоя команда -- идеальные кандидатуры
для этого  дела.  А  лейтенант Варпаховский блестящий офицер  и заслуживает,
чтобы его  выкупили  из  плена. При  условии,  что факт  выкупа останется  в
полнейшей тайне.
     -- Кто занимался выкупом?
     -- Не знаю. Его кадры. Мне только сообщили, когда его привезут. А потом
я привез Варпаховского к тебе.
     --  Говорил ли Волков, сколько моих  людей должно быть задействовано  в
операции?
     -- Он сказал: все  шестеро.  Я спросил: не  много ли?  Он повторил: все
шестеро.  И  приказал  отправить   вас  на  Кипр  как  можно  быстрей.  Вот,
собственно, и все.
     -- Могла операция дублироваться?
     -- Теоретически -- да.  Но я об этом ничего не знаю. И Нифонтов тоже...
Прояснило это для тебя ситуацию?
     Пастухов кивнул.
     -- Кое в чем.  -- И попрощался: -- До завтра. Я буду ждать вас в восемь
утра в порту, у первого прогулочного причала.
     Наутро   они   встретились   возле   припортового  кафенеса,   Пастухов
подтвердил, что к операции все готово и она начнется через два дня.
     .-- В Нови Дворе мы будем с грузом примерно через пять или шесть суток,
-- добавил он. -- Можете сообщить об этом в центр.
     Голубков кивнул:  сообщу. От предложения выпить  по чашке кофе Пастухов
отказался,  сославшись на срочные дела.  Голубков  не настаивал:  дела  есть
дела.
     Из уличного автомата  он  набрал  номер  Москвы  и  передал  диспетчеру
информацию, полученную от Пастухова. А  часа через полтора, оказавшись -- ну
совершенно случайно --  на  набережной  в  районе  "Трех олив", сразу понял,
какие такие  срочные  дела  заставили Пастухова отказаться  от  удовольствия
посидеть  и  поболтать  за  чашечкой настоящего,  сваренного  по  старинному
рецепту  кипрского кофе:  возле пансионата,  заняв  собой всю  узкую улочку,
красовался  огромный серебристый "ситроен", какие-то  люди суетились  вокруг
него, в фургон грузили ковры  из виллы Назарова,  а два маляра на стремянках
разрисовывали просторные борта супергрузовика.
     Через час Пастух и трое его ребят  влезли в высокую кабину, и "ситроен"
двинулся к верхней дороге.
     В Ларнаке, как и в современной Москве, проблем с такси не существовало,
Голубкову не составило никакого труда  проследить путь  "ситроена" до парома
Ларнака -- Стамбул.
     И  теперь, вернувшись на набережную, он прихлебывал пиво из  запотевшей
банки, курил туго набитый, как патрон охотничьего ружья, московский "Космос"
и пытался понять, что все это могло бы значить.
     Несомненно:  Пастухов  начал  операцию  на два  дня  раньше им самим же
названного  срока.  И сделал  это намеренно. Значит, не доверяет. Голубкову?
Или  Управлению?  Впрочем, Голубков  и  был  для  него  Управлением. Да,  не
доверяет. Почему?
     Второй вопрос. Ковры. Голубков вел  наблюдение за "ситроеном" издалека,
метров  с трехсот,  но ему сразу  стало  ясно, что  вынос из виллы ковров, в
которые  были завернуты или  могли  быть завернуты люди, это туфтяра  чистой
воды. Кого  угодно это могло  обмануть, но только  не Голубкова. Нелепо было
даже предполагать, что в одном из ковров находится сам  Назаров. На глазах у
всей его охраны? Даже с помощью охраны? Бред собачий. Если не... Если охрана
не  была в курсе.  И если это не похищение, а инсценировка похищения. Но для
чего она могла понадобиться?
     Если в коврах не  Назаров  и  его люди -- кто? Или вообще никого? Очень
все это было похоже  на представление, рассчитанное на какого-то  стороннего
наблюдателя. Но кто мог за ними  следить? Кроме самого Голубкова?  Может, на
него и рассчитано.
     Выбор маршрута. Паром  до  Стамбула, а  оттуда --  другого пути нет  --
через Болгарию, Румынию  и Польшу  до Нови Двора. Тоже загадка.  Отвлекающий
маневр?  Отвлекающий кого и от чего? Или  им нужно было для чего-то выиграть
время? Для чего?
     В кабине  "строена"  не было Олега Мухина  и Злотникова -- Артиста. Где
они? Какая роль для них предназначена?
     Где, наконец, сам  Назаров? В фургоне "строена"? На вилле? Или вообще в
каком-то совершенно другом месте?
     Многовато было вопросов. Многовато. Голубков понимал, что прямо сейчас,
с ходу, ответить на них не сможет. Но на один вопрос он  все  же рассчитывал
получить ответ: кто такие эти таинственные его коллеги по  Управлению Курков
и Веригин и что они  намерены предпринять. Это  могло прояснить и  некоторые
другие неясности.
     Голубков  взглянул  на часы. Самолет  Куркова и Веригина приземлился  в
Ларнаке сорок  минут  назад. Он  взял еще  банку  пива и  принялся терпеливо
ждать. Он знал, что они появятся здесь.
     Они  под®ехали на такси через полчаса, отпустили машину у бара "Бейрут"
и медленно пошли по набережной с видом никуда не спешащих туристов.
     Лет по тридцать обоим.
     Явные профи.
     В  Москве они, может,  и сошли  бы  за туристов. Но  только  не  здесь.
Сработал  синдром заграницы,  на котором  и  сам  Голубков прокололся, надев
приличный серый костюм, который для  курортного побережья оказался и слишком
жарким, и слишком приличным.  Примерно в такие же костюмы  были  одеты и эти
двое. Они  прошли  вверх  по улочке  мимо "Трех  олив" и  виллы Назарова, на
набережную вернулись по другой улочке, обогнув виллу  поверху, и удалились в
сторону порта.
     Голубков  допил  пиво и не  спеша  двинулся следом. Эти  двое шли  мимо
причалов, с интересом рассматривая пришвартованные катера и яхты. На верхних
палубах многих из них загорали в  шезлонгах  длинноногие девушки, большую, а
иногда и  единственную часть одежды которых составляли солнцезащитные  очки,
гремела музыка,  на каждой яхте своя, создавая ощущение  вечного, никогда не
прекращающегося праздника.
     Возле  одного  из  пирсов,  уже  в  районе  грузового  порта, "туристы"
посовещались  и  прошли  почти  в  самый конец причальной  стенки, где стоял
какой-то среднетоннажный лесовоз под  российским флагом. Чтобы не  оказаться
замеченным, Голубков остался на набережной. Он увидел, как эти двое о чем-то
переговорили  с  вахтенным  матросом и поднялись на борт  судна. Минут через
десять  вышли  и покинули территорию  порта  той же неспешно-прогуливающейся
походкой, только в  руках у  них было  по  ярко  раскрашенному  пластиковому
пакету, в каких туристы всего  мира (да и не только туристы) таскают все что
ни попадя  -- от пляжных полотенец и купальников  до фруктов, прочей снеди и
других подвернувшихся покупок.
     Пакеты в  руках "туристов" заметно оттягивались от груза. Но в них были
не фрукты.  Что угодно, но только  не фрукты. В этом у  Голубкова не  было и
тени сомнения.
     Дождавшись, когда эти двое исчезнут в толпе, кишевшей возле припортовых
фри-шопов, он прошелся по  пирсу, мимолетно отметив,  что лесовоз называется
"Витязь"  и  приписан к  Новороссийску, постоял  у дальнего конца  на свежем
морском ветерке, на обратном пути задержался у лесовоза, выкурил с вахтенным
по  сигарете и  поболтал  с земляком-россиянином, выяснив между  прочим, что
"Витязь" идет в Александрию; Ларнаки вообще в их маршруте не было, а капитан
получил приказ изменить маршрут от двух  каких-то штатских валуев, нагнавших
судно на военном вертолете и передавших капитану пакет с приказом и какую-то
посылку. А то не могли, паскуды, эту посылку в самом Новороссийске передать,
теперь из-за них сутки,  считай, вылетели,  премия за  выполнение графика --
мимо морды, а  зарплата такая, что хоть на берег списывайся. А на берегу что
делать? Пол-Новороссийска без работы сидит, довели, подлюки, страну!..
     Голубков сочувственно покивал,  поподдакивал и распрощался с вахтенным.
Теперь он знал, что ему нужно делать. Он прошел в торговую часть Ларнаки и в
магазине "Фото-оптика" купил двадцатикратный цейсовский бинокль с приставкой
для ночного видения, а в соседней лавчонке -- пальчиковый фонарик "Дюрасел".
После  этого  вернулся  в   свой  номер  в  недорогом  отеле,  переоделся  в
потрепанный  адидасовский  костюм и  кроссовки,  покупки  вместе  с  пляжным
полотенцем и плавками сунул в пластиковый пакет и отправился на набережную в
районе "Трех олив"  и  виллы Назарова. Но  перед  тем  как  занять на  пляже
шезлонг и предаться активному  морскому отдыху, обошел виллу  маршрутом  тех
двоих и приметил  удобное место  для наблюдательного пункта --  с  соседнего
незастроенного участка, примыкавшего  к  тыльной стороне  ограды  виллы. Это
было самое слабое  место в охране виллы, подробный  план которой был в досье
Назарова. Ограда делала здесь небольшой изгиб, он не просматривался с углов,
а  видеокамеры,  скользящие  своими узконаправленными  об®ективами по  верху
ограды, перекрывали периметр забора не  постоянно, а через каждые пятнадцать
секунд. Опытному человеку вполне достаточно, чтобы преодолеть препятствие, а
в  том, что его таинственные коллеги Курков и Веригин люди опытные, Голубков
нисколько не сомневался.
     Когда сумерки достаточно сгустились и на пляже остались только любители
вечернего  купанья,  Голубков покинул уютный шезлонг и  большим  кругом,  по
соседним  улочкам вышел  на  облюбованное  место.  Участок  был  запущенный,
заросший каким-то  колючим  плотным кустарником  вроде  терна,  но  укрытием
служил идеальным. Голубков сунул фонарик в карман, настроил бинокль, а па