ый холодильник.
     Его остановил крик капитана Труханова:
     --  Не  прикасайтесь   к  термостату!  Я  вам   приказываю   от   имени
командования: отойдите от термостата!
     Лицо капитана  было перекошено -- то  ли от гнева,  то ли от страха. Но
если тут  еще  можно  было гадать,  то выражение лиц  остальных  семерых  не
вызывало вопросов: в них был нескрываемый ужас.
     -- Эй, капитан, поды суда! -- окликнул меня от группы чеченцев какой-то
рыжебородый  мужик с зеленой исламской перевязью на голове. -- Говорю, поды!
Важный дэло скажу!
     Ну, почему бы и нет. Я подошел.
     -- Я -- полевой командир Иса Мадуев, -- назвался он. -- Я тебя знаю. Ты
от меня у Чойбалши еле ушел.
     --  Привет, Иса! -- сказал  я. -- Какая приятная встреча. Только ты все
перепутал: это ты от меня еле ушел, а не я от тебя.
     Но  его сейчас  волновало  другое  -- и  как я  понял,  не на шутку. Он
показал своей рыжей бородой в сторону капитана Труханова и его медиков.
     -- Эти люди -- очень плохой люди. Очень, очень плохой!
     -- Зато ты очень хороший. Это ты хочешь сказать? -- спросил я.
     -- Ты  слушай,  что тебе говорит  старший  человек! Я  тебе говорю: это
очень плохой люди, они у мертвых глаза вырезают!
     -- И уши обрезают -- тоже они?  И животы вспарывают? И головы отрубают?
И кожу сдирают? Иса помрачнел.
     -- Это  -- гнэв моего народа, -- хмуро об®яснил он. --  Нэт плотины его
сдержать.  И люди  -- совсем другой  люди! Мы следили за  ними восемь  дней.
Фотографии  делал, скрытно,  телевиком.  На камеру  снимали,  тоже  скрытно,
издалека. Не веришь мне? Посмотри в той сумка, сам увидишь. Там отпечатанные
снимки есть, негативы есть, пленка в камера есть. Они не только у наших глаз
брал, кровь брал, у русских тоже брал. Сам смотри, своими глазами смотри!
     Я не заставил себя упрашивать. Быстро распотрошил  содержимое хурджума,
на  который  показал  Иса.  В  нем  действительно было  три  фотоаппарата  с
полуметровыми телеоб®ективами, японская видеокамера с крошечным монитором, с
десяток  непроявленных пленок  и штук двадцать  крупных  снимков. Я перебрал
снимки, и мне едва плохо не стало -- на каждом из них, где отчетливо, а  где
не  слишком,  но было одно и то же:  эти  медики во главе со своим капитаном
колдуют   над  трупами,  лица  прикрыты  марлевыми   полумасками,  на  руках
хирургические перчатки, а в пальцах -- то скальпель, то что-то вроде ножниц,
то пила  вроде  маленькой  ножовки.  На  двух  снимках было отчетливо  видно
какое-то   приспособление,   похожее  на  аппарат   переливания  крови,   --
насмотрелся я на такие с год назад, когда валялся в госпитале после ранения.
     Подошел Док,  молча  просмотрел  снимки. Потом мы кое-как разобрались в
кнопках  на  камере,  отмотали назад  пленку  и  дали  запись  на встроенный
монитор. Тут я уже просто смотреть не мог. Силой заставлял  себя не отрывать
взгляда.  Там  было  то же  самое,  что  на  снимках,  только в  цвете.  Док
вполголоса комментировал:
     -- Удаление роговицы глаза...  Из®ятие  желез... Полное обескровливание
трупа...
     --  А  кровь-то  зачем? -- взревел  я. -- Роговицы -- понимаю, почки --
понимаю. Но -- кровь?!
     --  Кровь  мертвого  человека  в  течение   шести  часов  пригодна  для
переливания,  --  об®яснил Док  и выключил камеру. --  Значит, так все оно и
есть.  У  меня  приятель  работает  в  спецлаборатории экспертом.  Вместе  в
академии  учились.  В этой лаборатории занимаются опознанием трупов.  Еще  с
полгода  назад он  рассказывал: начали время от  времени поступать  трупы  с
профессионально    удаленными    роговицами   глаз,   железами,    полностью
обескровленные.  Ясно: кто-то  охотится за человеческими тканями. Думали  --
они,  --  кивнул он  на  боевиков. -- Оказывается -- нет, не они. Что же это
такое, Сережа?!
     --  Зачем  вы за ними следили? --  спросил я  у  Исы. --  Что вы хотели
сделать со снимками и пленкой?
     -- Мы  хотели передать  все  людям  из ОБСЕ. Вместе  с  ними.  Устроить
большая пресс-конференция. Мы хотели сказать всему миру: не чеченцы -- звер,
а  русские -- хуже звер. Если ты честный человек, капитан, сделай так. Скажи
всем. Такой  не  должен быть. Никогда. Ваш  Бог  говорит:  так нельзя. Аллах
говорит, так нельзя. Сделаешь?
     Я лишь пожал плечами.
     -- Иншалла, -- сказал я, имея в виду не высокое звучание этих слов: "На
то будет воля Аллаха", а вполне бытовое: "Как получится".
     -- Аллах акбар! -- ответил мне полевой командир Иса.
     Мы с  Доком  выгребли  из хурджума  все  пленки и  снимки.  Кассету  из
видеокамеры вытащить не получилось, пришлось брать кассету вместе с камерой.
На обратном пути Док приостановился и открыл крышки всех пяти термостатов. Я
даже заглядывать в них не стал, только махнул рукой:
     -- Закрой!
     -- Бесполезно. Терморежим уже нарушен, ткани непригодны к употреблению.
     И просто захлопнул крышки, не защелкивая.
     Мы подошли к капитану Труханову и выложили перед ним фотографии.
     -- Это и есть твое сверхсекретное задание? -- спросил я.
     Он не ответил.
     -- От кого ты его получил? Он продолжал молчать.
     -- Ладно, -- сказал я. -- Когда вы обнаружили засаду?
     -- Около полудня.
     -- И сразу связались по рации со штабом?
     -- Да. Они обещали срочно прислать помощь.
     -- Кто именно?
     -- Этого я сказать не могу.
     -- Тогда я скажу. Генерал-майор Жеребцов.
     -- Откуда вы знаете?
     -- От верблюда.  В двенадцать десять  мою  группу  подняли  по тревоге,
доставили на ближайший к этому месту блокпост, дали БТР и под завязку -- мин
и  гранат. Приказ был: уничтожить  бандформирование в этом ущелье,  засыпать
минами.
     -- Но он же знал, что мы здесь!
     --  Поздравляю, начинаешь соображать.  Когда  мы стреножили Ису  и  его
джигитов и нашли вас, я  сообщил об этом по рации в штаб,  потребовал срочно
транспорт  и  солдат,  чтобы  доставить  всех к  нам.  Вместо  них через час
прикатил сам генерал и потребовал, чтобы я выполнил ранее полученный приказ.
     -- Но он  же знал, что мы здесь! -- с отчаянием  повторил этот трюханый
капитан.
     -- Старый ты выродок! --  проговорил я. -- Как же у тебя рука поднялась
на такое?
     -- Приказ есть приказ. Приказы не обсуждают, а выполняют.
     --  Вот ты и выполнил. Но что-то я  сомневаюсь,  что  тебе дадут Звезду
Героя.
     -- Что вы собираетесь сделать?
     --  То, что  и  собирался.  Доставить  всех  вас в  штаб.  Только  не к
Жеребцову,  а  в  штаб армии. Пусть  они и думают, что теперь с вами делать.
Сейчас мы выведем вас наверх...
     Я  не успел договорить.  Послышался  приглушенный  хлопок,  и над Ак-Су
повисла красная ракета. И  тут  же  -- еще  две,  подряд. Это  был  даже  не
форс-мажор,  а что-то еще серьезнее.  Спускались мы минут пятнадцать,  а тут
взлетели на гребень минуты за три, не больше. И вовремя.
     -- Пастух! -- истошно завопил  Артист  из-под БТРа  и отчаянно  замахал
рукой. И только мы успели втиснуться между гусеницами, как со стороны солнца
на нас  спикировал вертолет и  по броне прогрохотали пули  крупнокалиберного
пулемета.
     Вертолет заложил вираж и пошел на второй  боевой заход. Пока пулеметная
очередь буравила камни и дувал овчарни, я высунулся на полсекунды  и увидел,
как  в  открытом люке  вертолета  к пулеметной турели  припал  генерал-майор
Жеребцов и поливает на все деньги, при этом, возможно, что-то крича.
     -- Как они могли так быстро обернуться? -- удивился я.
     --  Наверное, рация  у  них  была, --  предположил  Боцман.  --  Отошли
километра на два и вызвали вертолет.
     "Вертушка"  уже  делала  третий заход. На  наше  счастье,  вертолет был
легкий, транспортный, без пушек  и ракет, а то все мы давно уже плавали бы в
небе  вместе  с обломками БТРа.  Не  целиком, конечно,  плавали,  а частями.
Третий заход мы  спокойно пересидели под укрытием бронированной туши БТРа, а
на   четвертый    Трубач   выдвинулся    из-за    боковины,   вскинул   свой
"кольт-коммандер" и  выстрелил  три  раза  подряд  по этой  злобной, ревущей
двигателем и плюющейся трассирующими очередями стрекозе. И вроде  попал. Или
мне показалось?
     --   Фонарь   я  ему  высадил,  --  сообщил   Трубач,   усовываясь  под
бронетранспортер и вкладывая в барабан новые патроны  вместо истраченных. --
Упреждение слишком большое взял. Сейчас будет нормалек.
     И он занял выжидательную позицию.
     Но пятого  захода  не последовало. То ли  Трубач  действительно  разбил
смотровой фонарь, то ли  Жеребцов  понял,  что  пулеметом нас из-под БТРа не
выковырнешь. Вертолет  заложил  обратный вираж  и  ушел к  западу, растаял в
лучах склоняющегося к закату солнца.
     Я кубарем выкатился из-под БТРа.
     --  Ребята,  ходу! Сейчас здесь будут "Черные  акулы". Заводи  БТР!  --
крикнул я  Тимохе,  который  у  нас был самым большим спецом  по  всему, что
двигалось,  -- от  мотоцикла до танка. Вторым  таким после него умельцем был
Боцман.
     -- На БТРе не уйдем, -- возразил Тимоха. -- Мишень. С первого же захода
возьмут. Все в "ровер"! -- скомандовал он.
     -- А в  "ровере"  уйдем? -- спросил я,  переваливаясь  через борт круто
разворачивающейся машины.
     -- Он хоть верткий!
     Тимоха оглянулся, чтобы убедиться, что все сели, и дал по газам, только
щебень брызнул из-под колес.
     По моим прикидкам  у  нас было минут тридцать или  тридцать  пять форы:
пока  "акулы" поднимутся, пока дотрюхают до  квадрата 17-25, пока раздолбают
БТР  и  будут  прочесывать  окрестности,  отыскивая  нас. Полный резон  был,
конечно, прямиком двинуться на запад, к нашим блокпостам. Всего тридцать два
километра.  И  уже  оттуда  послать какой-нибудь  транспорт,  чтобы  забрать
повязанных  боевиков и  наших "медиков".  Но  простые решения  --  далеко не
всегда лучшие  решения.  Это я  уже  давно хорошо усвоил. А что,  если  этот
ублюдочный Жеребцов выставит  там  своих и нас встретят шквальным  огнем? Не
исключено. Совсем не  исключено. Учитывая важность информации, которая у нас
была. Даже если Жеребцов усомнится в том, что мы сумели  ее получить. Это не
американский суд,  где сомнения  толкуются в пользу  обвиняемого.  Ему  надо
чистым, как  стеклышко, выйти из  этого  грязного дела,  а  для этого он  не
остановится ни перед чем.
     Второй момент  был такой: если мы двинем на запад, то окажемся на курсе
"акул" уже через четверть часа. И тут -- туши огни.
     Оставалось   одно   направление  --   на  восток.   Весь   этот   район
контролировался боевиками. Но встреча  с  отдельными группами  нас  не очень
волновала. То ли встретим, то ли не встретим. Зато, судя по  карте, там были
лесополосы и мелкие овраги. Если бы удалось добраться до  них и спрятать там
"ровер" до темноты -- лучшего и не придумать. Ночью  мы бы вышли к своим без
проблем.  На худой случай -- километрах  в двадцати  пяти там был мост через
ущелье Ак-Су. Метров сто длиной. Легкий,  тяжелая техника  там не пройдет, а
"лендровер" проскочит запросто. Эту сторону моста охраняли чеченцы, а другую
-- наши. Можно было бы попытаться прорваться.
     Я  в  трех словах  изложил  ребятам свои  соображения,  и мы рванули на
восток.  "Ровер" швыряло  на  бездорожье так, что приходилось обеими  руками
держаться за  скобы, --  иначе выкинуло  бы из машины, как  пустую  бочку из
кузова  грузовика.  Так  мы   двигались  минут  десять,  а   потом  услышали
надвигающийся  сзади  свист реактивных двигателей. Но  это были  не  "Черные
акулы".  Это  были  три  истребителя-бомбардировщика  "Су-25".   Этот  сучий
Жеребцов решил, видно, что не стоит терять времени с боевыми "вертушками". И
может быть, был по-своему  прав.  Для нас это  было и  хорошо,  и  плохо. От
"акул",  конечно,  трудней уворачиваться.  Но  и  под  ковровое бомбометание
попасть -- тоже не сахар.
     Я  тронул Тимоху за плечо, показал назад. Но он уже  и  сам все понял и
заметно  сбавил  скорость. Я не уловил смысла,  но Тимоха  всегда знал,  что
делает.
     Из самолетов нас, конечно, давно заметили, но неожиданно ведущий сменил
курс,  его  маневр  повторили  и  оба ведомых. Они прошли над ущельем Ак-Су,
затем резко взяли  вниз и скрылись за каменистой гривкой. А еще через минуту
показались  вновь.  И там,  где они  только  что  прошли,  вспухло  огромное
багрово-черное пламя, не вместившееся в широкий проран ущелья и перевалившее
за его откосы.
     -- Напалм! -- прокричал Артист.
     А  чего  тут  кричать.  Ясно,  что  напалм.  Суки.  "Не  применяем,  не
применяем, международные конвенции! Суки". И ясно  было, и к бабке  не ходи,
что проблема Жеребцова с его засекреченными медиками и джигитами Исы Мадуева
решена, и довольно кардинальным образом. Теперь они примутся за нас.
     И они принялись. Единственная крошечная наша надежда была только на то,
что напалма у них больше  нет. И,  кажется, она оправдалась. В первый  заход
они полили нас из  пушек. Причем атаковал только один самолет, а  два других
шли за ним  в  верхнем эшелоне. Решили,  видно,  что  с нас и одной  "сучки"
хватит. Но плохо  они знали, с кем имеют дело. Точно в ту секунду перед тем,
как  нас должен был  разнести в клочья первый  же снаряд --  ни  полсекундой
раньше, ни полсекундой позже, -- Тимоха резко крутанул руль,  дал на полную,
и "ровер" словно  бы  отпрыгнул метров на пятьдесят в сторону. Первый снаряд
разорвался точно в том месте, где мы только что были, а остальные перепахали
плоскогорье не меньше,  чем  на километр,  прежде чем стрелок сообразил, что
тратит боезапас впустую.
     Это, видно, летунов разозлило. Они сделали  боевой разворот, причем  не
кругом, а через мертвую петлю, и вышли на нас уже втроем,  сомкнутым строем.
Тут уж в  сторону не отпрыгнешь. Тимоха зачем-то снова сбросил  скорость. Он
висел над  рулем  обезьяной, а спина словно  бы превратилась в одно огромное
ухо.   И  в  какой-то  Момент,   когда   свист  реактивных  двигателей  стал
нестерпимым, рванул машину  вперед,  мгновенно  дернул  ручник  и,  выкрутив
рулевое колесо резко влево, дал полный газ и тотчас отпустил ручник. "Ровер"
развернулся на месте и понесся  в обратную  сторону --  словно бы нырнул под
пушки  наших  доблестных  асов.  И  уже не  одна,  а  три  снарядные борозды
пропахали каменистую землю Ак-Су.
     Ну,  тут  они  уже  просто  взбесились. Вот  сейчас  и  будет  ковровое
бомбометание, понял  я.  Да и все  поняли.  Но  и  Тимоха  не  позволил себе
расслабиться. Пока истребители выстраивались  на очередной боевой  заход, он
неожиданно свернул  с  довольно  ровного  плоскогорья  и  погнал  "ровер"  к
торчавшему  метрах  в ста в стороне каменному зубу. Ямы  по пути были такие,
что  я  ждал:  вот-вот  разлетится шасси. Но "ровер" был  сделан на совесть,
недаром генералы его  любили. На последней яме  мы  просто каким-то чудом не
перевернулись, метров десять шли на двух колесах, но успели  притиснуться  к
восточной стороне  зуба  как раз  в тот  момент,  когда  из всех  трех  "Су"
посыпались мелкие фугасные бомбы,  и от  пыли, земли, от поднятых на десятки
метров вверх камней стало темно, как во  время солнечного  затмения. Одна из
бомб угодила точно в верхушку зуба, разнесла его в клочья, на  полметра бы в
сторону --  и уже все проблемы этого генерала-подонка  были бы  благополучно
разрешены, точно бы  в "ровер"  врезалась.  Но и на этот раз нам повезло. На
машину  обрушилась  лавина  камней,  земляных  комьев и щебня;  камни падали
довольно увесистые, меня неслабо долбануло по  темечку, Боцману, как я успел
заметить, тоже обломилось булыжиной по плечу.
     Эти три "сучки" еще раз прошли над нами, явно оценивая результаты своей
работы. Представляю, какой  мат стоял в их ларингофонах, когда  они увидели,
что все их  старания дали нуль-эффект. Если бы  у  них оставались бомбы, они
наверняка устроили  бы  нам еще один ковер. Но  это были "Су", а  не тяжелые
бомбардировщики, бомбовые  отсеки у  них уже опустели. Можно  было, конечно,
попытаться  достать  нас  пулеметами,  но укрытием  от  пулеметов нам  могла
служить  каждая  яма,  а их  тут, слава Богу,  было навалом.  Ракет же на их
фюзеляжах  не  было,  не прицепили -- решили, видно,  что  мы не та цель, на
которую стоит  тратить эти дорогие игрушки  класса "воздух--земля". Так  что
пришлось им  умыться и в таком вот  умытом  виде возвращаться  на базу.  Они
наверняка сразу же связались со штабом, и следующим номером  нашей программы
теперь уж  наверняка  были "Черные акулы". Я будто своими глазами видел, как
экипажи  "акул", поднятые по боевой тревоге, несутся по аэродромной бетонке,
на ходу натягивая шлемы,  и как начинают  раскручиваться лопасти  их тяжелых
машин.
     Твою  мать.  Мечты,  мечты,  где   ваша  сладость?  Ухнули  наши  мечты
отсидеться в какой-нибудь рощице или в складках местности до  темноты. Нужно
было  срочно прорываться к своим.  Путь был только  один -- через мост. И на
все про все нам отпущено не больше сорока минут. А может, и меньше.
     Срывая до крови  ногти  и кожу на ладонях, мы  разгребли  завалы  перед
"ровером" и  повыкинули  камни и  землю из  кузова. Пока Тимоха выруливал из
пересеченки  на  более-менее ровную гривку  вдоль  ущелья, очистили от грязи
"Калашниковы" -- и наши, и те, что мы забрали у жеребцов генерала Жеребцова.
Досадно, конечно,  что не успели поднять наверх  автоматы  бойцов Исы и этих
долбаных медиков,  но стволов у нас  и так хватало. И магазинов к ним  тоже.
Нам  одного  только  сейчас не хватало -- удачи. Чуть-чуть не хватало, самой
малости.
     Удачей  нас сегодня Бог  не  обидел,  грех жаловаться.  И  боевиков Исы
Мадуева взяли  чисто, и с Жеребцовым разобрались, и от "Су"  увернулись.  Но
осталась ли еще  хоть крошка от лимита удачи -- хоть пара капель на донышке?
Так  вот  иногда в  горячем  деле  мучительно соображаешь:  хоть пара-тройка
патронов в магазине твоего "калаша" еще есть  или все, финиш? И ведь пока не
выстрелишь, не узнаешь.
     Но лимит вроде мы еще не весь выбрали  -- к мосту мы под®ехали довольно
быстро и остались при  этом незамеченными. Патруль у моста был небольшой  --
человек пять. Они сидели у небольшого костерчика и курили, отложив в сторону
свои  автоматы.  Правда,  в®езд  на  мост  преграждал  поставленный  поперек
грузовик. Это было хуже, с ходу не прорвешься. Но и обратного  пути у нас не
было -- вот-вот должны появиться "акулы".
     Тимоха  оглянулся  на меня. Я  кивнул:  начинаем.  Никаких приказов мне
отдавать не  пришлось, все и без меня знали, что делать. На широкое переднее
сиденье  втиснулись Муха и Боцман, пристроились поудобнее, положив стволы на
нижнюю рамку лобового  стекла. Благо, самого стекла не  было --  его разбило
камнями. Мы  с Доком скорчились по правому  борту, а Артист  и Трубач  -- на
левом. Артист был левшой, ему это было в масть, а Трубачу без разницы  -- он
и с левой, и с правой руки навскидку жало у осы отстреливает.
     Тимоха  газанул, "ровер" рванулся к мосту. Те,  у костра, услышали  нас
метров за сто. Повернули  головы и  начали вглядываться, недоумевая, что  бы
это могло быть. С тыла они опасности не ожидали.  Когда мы были уже метрах в
пятидесяти,  они  начали  медленно  подниматься,  в  тридцати  --  суматошно
похватали свои автоматы. Но было уже поздно. Двумя короткими  очередями Муха
и Боцман уложили всех пятерых вокруг костра. "Ровер" резко затормозил  перед
грузовиком,   Тимоха   соскочил   с   водительского   сиденья   и  залег   с
"Калашниковым", страхуя нас, а мы вшестером навалились  на "зилок",  пытаясь
откатить его в сторону. Хрена с два  -- ни с места. Муха  метнулся в кабину,
снял "зилок"  со скорости и с  ручника.  Теперь он легко  пошел,  но секунды
четыре мы  потеряли. Я обложил  себя предпоследними словами,  но  что толку?
Удача  -- барышня капризная, небрежности она не прощает.  И точно: только мы
собрались попрыгать в "ровер", как из блокпоста, стоявшего метрах в тридцати
от моста, высыпало не меньше д