ыполненным.
     Еще минут  двадцать уточняли детали. Но, в общем,  все было ясно. Ясно,
что  ничего не ясно.  Но я не  стал делиться с нашими  работодателями своими
соображениями.
     То ли Нифонтов что-то почувствовал, то ли спросил просто так, на всякий
случай:
     -- У вас есть сомнения? В частностях или в сути?
     -- В частностях -- ничего,  кроме сомнений.  Насчет сути... -- Я  пожал
плечами.  -- Вы  --  заказчик. А мы --  ну,  как  портной. Хотите двубортный
костюм -- сошьем двубортный. Однобортный -- будет однобортный. Я только одно
могу уточнить: кепочку с пуговкой?
     -- Значит, вопросов нет, -- заключил Нифонтов.
     Голубков уложил карты  и снимки  в  планшет,  собрал у  нас  паспорта и
прошел  на  кухню. Вернувшись, раздал увесистые пакеты  в плотной оберточной
бумаге.
     -- Ваш гонорар. Можете не пересчитывать -- банковская упаковка.
     Мы  и не  стали пересчитывать. Только Боцман разорвал на одной из пачек
бандероль и начал изучать  стодолларовую купюру:  смотрел  на  свет,  щупал,
разглядывал под разными углами крупный портрет Бенджамина Франклина.
     -- Боишься, что фальшивка? -- удивился Голубков.
     -- Знали  бы  вы, сколько сейчас  фальшивых  баксов  ходит!  -- ответил
Боцман. -- У моей кассирши  однажды детектор забарахлил,  так  за один  день
налетела на две сотни!.. Похоже, настоящие, -- закончив осмотр, сказал он.
     -- Я передам нашим специалистам, что вы одобрили их работу, -- пообещал
Нифонтов.
     --  Самолет  завтра в восемнадцать  тридцать, -- напомнил  Голубков. --
Сбор в  шестнадцать ноль-ноль в Шереметьеве-два. Получите документы, билеты,
деньги на расходы.  Летите по путевкам турагентства "Эр-вояж", в Никосии вас
встретит  симпатичная  девушка  --  их гид.  Никаких записных книжек, писем,
телефонов,   только   паспорта   и   водительские   удостоверения.   Никаких
самостоятельных передвижений по Москве, машины для вас будут завтра в девять
утра. Место сбора водители знают. Сегодня переночуете здесь.
     -- В режиме гауптвахты? -- спросил я.
     --  Это  просто мера предосторожности.  Мы  хотим  быть уверенными, что
кого-нибудь  из вас не потянет искать приключений. Их у вас и без того будет
достаточно. До завтра!..
     Нифонтов и Голубков ушли. Я выглянул на кухню --  малого  с кейсом тоже
уже не было. Когда я  вернулся в спальню, ребята  сидели на кроватях и  тупо
молчали. Поговорить было о чем, но говорить было нельзя.
     --  Я  чувствую  себя проституткой,  -- заметил Муха. Повертел  в руках
пакет с баксами и добавил: -- Валютной.
     --  Прогресс, -- успокоил его  Трубач. -- Раньше ты  был просто шлюхой,
которую имели практически за бесплатно.
     -- Мы теперь, выходит, наемники, -- подытожил Артист.
     А Док поправил:
     -- Солдаты удачи...
     * * *
     На следующий день в восемнадцать тридцать мы вылетели на Кипр чартерным
рейсом Москва-- Афины--Никосия. Но до этого Боцман успел смотаться в  Калугу
на  выделенной  для  него "Волге",  а  я  с  Валерой  на  его "патроле" -- в
Затопино. Я понимал, что, если отдам Ольге баксы,  она с ума от беспокойства
сойдет. Поэтому спрятал деньги в чулане и показал Тимохе место. Об®яснил:
     -- Здесь сорок пять штук моих и тридцать тысяч зеленых твоих. Не спорь,
так решили. Считай, что это твои комиссионные за наш контракт. И если что...
Понял?
     -- Никаких "если что", -- ответил он. -- Понял?..
     И когда джип перевалил через  кювет,  отделявший деревенский проулок от
грунтовки, я почему-то велел Валере свернуть к Спас-Заулку  и через четверть
часа стоял один в полутемном храме.
     * * *
     "Это я, это я, Господи!
     Имя мое -- Сергей Пастухов.
     Чин мой на земле -- раб Твой.
     Дело мое -- воин.
     Твой ли я воин, Господи? Или князя Тьмы?..
     Отец мой небесный, всемилостивый, всеведущий  и всемогущий,  снизойди к
бедным детям твоим, вразуми их и наставь на путь истинный, очисти помыслы их
и  благослови  дела  их.  И  да  не  будут  обделены   милостями   Твоими  и
справедливостью Твоей близкие, любимые и любящие их..."
     Глава четвертая. Об®ект внимания
     I
     С наступлением темноты на южное побережье Кипра обрушивался звон цикад.
Из  многочисленных  уличных  кафе  и баров  на набережной  доносились  звуки
музыки,  к  полуночи  они  слабели, а позже  исчезали вовсе. Оставались лишь
цикады, редкие  гудки  буксиров  на рейде  Ларнаки и мерный шум волн, лениво
накатывавших на пустые пляжи с  выпирающими из песка  ноздреватыми каменными
глыбами. В  легких струях ночного бриза с жестяным шелестом  терлись друг  о
друга листья дубов,  покачивались вершины кипарисов и ветви алеппских сосен,
в  купах  которых  белели  обнесенные  террасами виллы,  делающие  курортные
предместья похожими  на  гавань,  где  у причалов  теснятся дорогие  яхты  и
многопалубные пассажирские теплоходы. А потом все поглощала ночь -- мертвая,
прекрасная, страшная.
     Аркадий  Назаров,  человек,   обозначенный  в  оперативной   разработке
Управления по  планированию специальных  мероприятий  как  об®ект  внимания,
полулежал в белом  кожаном шезлонге во  дворе одной из вилл в  фешенебельном
пригороде Ларнаки. Двор был надежно укрыт от внешнего мира  высоким каменным
забором  и  плотным  строем кипарисов, по  всему периметру ограды  постоянно
дежурила охрана  -- молодые смуглые турки, специально  выписанные из Анкары.
Они  не  говорили  по-гречески и  чувствовали  себя  в  этой части  острова,
населенного греко-киприотами, как во вражеском окружении.
     Рядом с  шезлонгом  Назарова  стоял  низкий  белый  стол  с  квадратной
бутылкой виски "Уайтхолл" и серебряным ведерком со льдом, в метре от стола и
шезлонга за невысоким мраморным бортиком чернела вода в овальном бассейне, в
ней отражались круглые садовые фонари...
     Проклятая бессонница!
     Проклятая ночь!..
     А  ведь  ночь  когда-то была  его  временем.  Ночью  отпускало  нервное
напряжение дня, снисходило глубокое успокоение.
     Привычку к ночному образу жизни Назаров приобрел еще в юности, во время
учебы на экономическом факультете МГУ. С матерью и младшей  сестрой он жил в
двенадцатиметровой комнате в огромной коммунальной  квартире на Тишинке, и в
сутках  было  всего  несколько  часов,  когда он  мог  спокойно, без  помех,
заниматься на общей кухне: с часу  ночи,  когда в квартире  засыпали,  и  до
начала  шестого  утра,  когда  принималась  греметь  чайником  и  кастрюлями
соседка,  работавшая  на  швейной  фабрике  в  первую  смену.  Позже,  после
университета  и двух  лет  бессмысленного  нищенского прозябания  в плановом
отделе Минцветмета,  он  попал  на  Колыму,  в  старательскую артель, мывшую
золото  на отработанных приисках.  Летний сезон был  короткий,  работали  по
двенадцать часов в сутки без выходных, и молодой,  крепко сбитый,  высокий и
сильный  Аркадий  Назаров уставал не от тяжелого промывочного лотка,  не  от
перелопачивания отвалов, а оттого, что некуда  было укрыться от беспощадного
солнца долгого полярного дня. Даже в балок, где старатели спали, сменяя друг
друга на деревянных топчанах, сквозь  тряпье на  оконцах проникали солнечные
лучи, не давая забыть  про  море света и режущее глаза сверкание наледей  на
обступивших прииск  гольцах. И  когда  после  первого сезона он  вернулся  в
Москву и вышел из самолета на ночной внуковский  аэродром, словно бы тяжелый
рюкзак спал  с его плеч.  Груз,  привычный,  как горб, о котором он  даже не
подозревал. И тогда  он понял, чего хочет: быть свободным, диктовать времени
свой счет. И чтобы всегда в его полном владении была ночь. Царица ночь.
     А это означало: быть богатым.
     Свои  первые  деньги  Аркадий  Назаров  заработал на Колыме. После трех
сезонов на  сберкнижке  у него  было  около двадцати  тысяч  рублей. По  тем
временам, когда двести рублей в месяц  считались очень  приличной зарплатой,
двадцать тысяч -- это было немало, с ними можно  было начать присматриваться
к какому-нибудь делу. Но тут жена, отношения с которой разладились уже через
год семейной жизни, а после рождения сына стали и вовсе невыносимыми, подала
на  развод  и  по  решению  суда  о  разделе  совместно  нажитого  имущества
ополовинила  его счет. Он уже собрался на Колыму на четвертый сезон, но  тут
его нашел  Борис  Розовский,  бывший его  сокурсник, и  уговорил  его  ехать
командиром   ССО  --  студенческого   строительного  отряда--в   Дудинку  на
сооружение  причалов.  К  тому  времени  ССО  выродились  в  бригады  умелых
шабашников, составлявшиеся не из студентов, а из аспирантов, младших научных
сотрудников  и  молодых  инженеров:  к  отпуску  накапливали  отгулы,  всеми
правдами и неправдами брали еще месяц-полтора за свой счет и отправлялись на
Крайний Север или  в  Сибирь, чтобы  подработать  к  своим  инженерским  или
мэнээсовским ста двадцати.
     Аркадии согласился.  Но не потому,  что подряд был  выгодным.  Причиной
послужила  случайно  прочитанная   статья  в  "Литературной  газете",  автор
которой, позже ставший видной  фигурой в экологическом движении, выступал за
немедленный запрет молевого и котельного сплава леса по Лене,  Оби, Ангаре и
Енисею:  запани  прорывает, плоты-"кошеля" разбивает на  перекатах, огромное
количество   леса  тонет  и  гниет,  отравляя   великие  сибирские  реки.  В
подтверждение масштабности  экологического  бедствия  приводился  пример:  в
водах Карского моря и  моря  Лаптевых на  долготе устьев Енисея, Оби и  Лены
вовсю   промышляют   финские   предприниматели,   наладившиеся   вылавливать
вынесенные  течением  бревна, грузить их  на лесовозы и отправлять  на  свои
целлюлозно-бумажные комбинаты.
     Угроза   флоре   и  фауне  великих  сибирских  рек  оставила   Назарова
безучастным,  а  вот  информация   о  финских  предпринимателях  очень  даже
заинтересовала. Если они  вылавливают столько леса вдалеке от устьев, что на
этом почти дармовом сырье  могут работать целые  комбинаты, сколько же можно
собирать в самих устьях?
     За  время  работы студенческого отряда  в Дудинке  Аркадий  досконально
изучил обстановку, свел знакомство с нужными людьми  из  руководства порта и
Енисейского  пароходства.  А  вернувшись  в  Москву, всю  зиму  потратил  на
пробивание  кооператива  экологической направленности.  В те  годы  законами
кооперативный способ производства был предусмотрен, но создание кооперативов
было обставлено таким количеством ограничений, что пройти сквозь них было не
легче, чем  провести котельную сплотку по  ангарским  и енисейским  порогам.
Добрая половина денег, скопленных  Назаровым,  и все, что сумел заработать и
достать в  долг  Борис Розовский, ушло  на подарки,  коньяки и рестораны для
чиновничьей сошки,  а  остальное  -- на подмазку деятелей из Центробанка  за
разрешение  на  кредит.  Когда   же,  наконец,  производственный  кооператив
"Экология-лес" обрел официальный статус и на  счету его  появились сто тысяч
кредита,  дело пошло  живее. Назаров  заключил с Дудинским портом договор на
очистку  акватории  порта от  топляков,  таранивших моторки  и  иногда  даже
пробивавших обшивку судов,  оговорив  отдельным  пунктом, что извлеченный  в
ходе работ  лес становится  собственностью кооператива,  арендовал  на месте
несколько  буксиров  и три  баржи-самоходки,  и как только  прошел  ледоход,
кооператив приступил к работе.
     Результаты первого сезона оказались  ошеломляющими. За три  с половиной
месяца навигации кооператив "Экология-лес" поставил Игаркскому лесокомбинату
около трехсот тысяч  кубометров  древесины  -- столько, сколько дает  за год
средних  размеров  леспромхоз.  И  хотя госрасценки  были  мизерные,  чистая
прибыль  кооператива -- после  возвращения  кредита, оплаты аренды и щедрого
расчета с рабочими -- составила около шестисот тысяч рублей.
     В следующую  навигацию в низовьях  работало уже  двенадцать  самоходных
барж и  лесовоз класса  "река--море" водоизмещением в  тридцать тысяч  тонн.
Расчетная прибыль переваливала уже за миллион, но Назаров  понимал, что  это
не те деньги, которые может дать дело. Нужно было искать выход на заграницу.
Это было  настолько сложной проблемой,  что  Борис  Розовский,  коммерческий
директор кооператива, только руками замахал, когда Назаров изложил ему  свою
идею:  "И  думать брось!  Ничего из этого  не выйдет!"  Но  ему  не  удалось
переубедить друга и компаньона.
     В  те годы западный рынок был  наглухо  закрыт  для  мелких  российских
товаропроизводителей,  даже  найти  возможного  партнера  было задачей не из
простых. В  один из дней на арендованном  вертолете он прилетел на Диксон  и
свел знакомство с  командиром погранотряда,  базировавшегося на острове. Имя
Назарова в этих краях было уже известно, быстрому  сближению способствовал и
ящик армянского коньяка, запасы  которого  Аркадий держал как раз для  таких
случаев.  Преисполнившийся  к  гостю  самыми  дружескими чувствами,  пожилой
майор,  дотягивавший  на Диксоне  до пенсии,  охотно  выполнил  его просьбу:
разрешил пойти  на сторожевике в патрулирование  и  даже  сам  вызвался  его
сопровождать.
     Расчет Назарова оказался верным. Уже на втором часу был замечен финский
лесовоз,  промышлявший сбором  топляка. Командир  погранотряда об®яснил, что
это   дело   обычное  и  они   ограничиваются  в  таких   случаях   приказом
судну-нарушителю немедленно прекратить  незаконный промысел.  Но на этот раз
--  по  настоятельной  просьбе  Назарова  -- командир  сторожевика  приказал
капитану  судна оставаться на месте и подать трап  для пограничной проверки.
Вместе с патрульной группой на борт поднялся и Назаров. Перепуганный капитан
беспрекословно  пред®явил  пограничникам  все  документы,  выслушал  строгое
предупреждение  о недопустимости незаконной деятельности  в  территориальных
водах  СССР  и, едва патруль вернулся на сторожевик, лесовоз на полном  ходу
ушел  на  север.  Но  своей  цели  Назаров   достиг:  выяснил,  что  лесовоз
зафрахтован     фирмой    "Энсо",     которой     принадлежало     несколько
деревообрабатывающих   и   целлюлозно-бумажных   комбинатов   в   Финляндии.
Генеральная дирекция  фирмы  размещалась в Хельсинки,  а  имя владельца было
Урхо Хямяляйнен.
     Вернувшись  после  окончания  навигации  в   Москву,  Назаров  купил  в
"Интуристе" для себя и Бориса Розовского путевки  в Финляндию  и в Хельсинки
встретился с господином Хямяляйненом. Генеральный директор  и он же владелец
фирмы  "Энсо* вежливо выслушал предложение молодых русских господ поставлять
его фирме  необходимое  количество  леса  на  десять  процентов  дешевле, но
интереса к их предложению  не  проявил: его  вполне  устраивала существующая
схема.  Это  не  обескуражило  Назарова.  Он  оставил владельцу  "Энсо" свою
визитную карточку на двух языках, русском и английском, и попросил связаться
с ним, если господин Хямяляйнен изменит свое решение. Он знал, как заставить
его это сделать.
     Самым сложным оказалось, как и  предупреждал Борис, получить разрешение
на  внешнеэкономическую  деятельность. Пришлось проникать в верхние  эшелоны
власти. Но у Назарова уже был широкий круг деловых знакомых, выйти через них
на  нужных  людей  не составило  особого  труда. В  ход пошли не рестораны и
коньяки, а  суммы с тремя  и четырьмя  нулями. Алчность чиновничества  могла
равняться лишь его  трусливости. Редко  кто отваживался брать просто деньги.
Приходилось  изворачиваться:   в  порядке   дружеской  услуги  подсовывались
"Жигули" и "Волги", якобы купленные Назаровым  по госцене, дорогие мебельные
гарнитуры за полцены -- якобы с браком. На самом же деле Назаров покупал все
это на черном рынке и переплачивал вдвое, а  то и втрое.  И как это издревле
повелось  на  Руси,  взятки  брались  не  за  нарушение  закона,  а  за  его
исполнение.
     Все это  вызывало у Назарова раздражение, переходившее в  бешенство. Не
денег было  жалко, деньги были, после двух сезонов кооператив "Экология-лес"
имел   уже  больше  трех  миллионов  чистой  прибыли.  Бесила  необходимость
стелиться перед министерскими и партийными шишками, к каждому искать подход,
помогать этим рвачам влезть на елку и ж... не ободрать. Как говорили  раньше
купцы:  "И капитал  приобрести,  и  невинность  соблюсти".  "Знаешь,  как  я
представляю себе  правовое государство? -- в один из  таких  моментов сказал
Назаров  Борису. -- Вот как: окошечко, над ним надпись -- "Прием взяток",  а
рядом -- прейскурант: кому, сколько, за что, когда, до  того или после". А в
другой раз приказал документировать все взятки, переговоры вести под скрытый
магнитофон, записи расшифровывать и вместе с пленками хранить в сейфе.
     Так или иначе, но разрешение на  внешнеэкономическую  деятельность было
получено,  и  последний  этап комбинации  реализовался  уже  практически без
труда. В конце июня, когда на Енисее  возобновилась навигация, Назаров вновь
прилетел на Диксон. Никто не знал, о чем он полночи проговорил с начальником
погранотряда, но уже через несколько дней произошли события, которые едва не
привели   к   международному  скандалу.   По   приказу  майора  пограничными
сторожевиками  были   задержаны   три   финских   крупнотоннажных  лесовоза,
промышлявших  сбором бревен, отконвоированы  на  Диксон, груз конфискован, а
капитаны  и  члены  экипажей  арестованы.  О  чем   начальник   погранотряда
специальным рапортом и поставил в известность вышестоящее начальство. И хотя
все было сделано строго по закону, руководство погранокруга даже растерялось
от такой самодеятельности тихого майора, а когда дело дошло до Москвы, там и
вовсе за голову схватились. Отношения СССР с Финляндией были самые что ни на
есть дружественные, Хельсинки отводилась главная роль в  проведении политики
детанта на  Западе,  и осложнять эту  чрезвычайно выгодную для Москвы дружбу
из-за  каких-то  трех паршивых  лесовозов,  вылавливавших  никому  не нужные
топляки,  --  это  было черт знает  что: не  просто  глупость,  а  настоящая
провокация.
     Поэтому, не дожидаясь официального запроса  из  Хельсинки, капитанов  и
экипажи освободили из-под ареста, вернули груз и разрешили  покинуть Диксон,
что  финны  и  сделали.  А ретивого  майора  отправили  на пенсию.  И  хотя,
продержись он еще  полгода, пенсия его  была бы рублей  на пятьдесят больше,
увольнение  его  не  огорчило.   Он  дал  роскошный  прощальный  ужин  своим
сослуживцам и вместе с семейством улетел  на материк, в Подмосковье, где его
ждал  просторный  дом  с участком,  купленный на его имя и отремонтированный
кооперативом "Экология-лес".
     И  хотя до  дипломатических осложнений  дело не дошло, в  Финляндии эта
история получила огласку. В итоге все судовладельцы, сотрудничавшие с фирмой
"Энсо",  аннулировали контракты, других  желающих  получить  этот  подряд не
нашлось.  И  не  прошло  и  недели,  как  в московскую  контору  кооператива
"Экология-лес" пришла телеграмма из Хельсинки, в которой господин Хямяляйнен
предлагал  господину  Назарову  встретиться  и  обсудить   условия  делового
сотрудничества между кооперативом и фирмой "Энсо".  И уже в  том  же  сезоне
половина выловленного в устье Енисея леса ушла в Финляндию, а затем поставки
леса в Игарку и вовсе были прекращены.
     К  середине восьмидесятых  годов  "Экология-лес" представлял собой  уже
мощное  многопрофильное  предприятие.  Десятки   его  буксиров  и  лесовозов
промышляли сбором топляков не только на Енисее, но и в устьях  Оби и Лены. В
отдельное  структурное подразделение входило  восемь  крупных  старательских
артелей  золотоискателей -- кооператив обеспечивал их бульдозерами  и другой
техникой,   что  для  старателей   всегда   было   самой  острой  проблемой,
финансировал  сезонные  работы,  оплачивал  перевозку   рабочих  и   закупку
продовольствия, за что получал  изрядный  процент прибыли. Дело стремительно
разрасталось.  Оборот  "Экологии-леса",  преобразованного  в многопрофильный
кооператив  "Практика" с правом внешнеэкон