анов  на самом деле
являлся видным политическим деятелем России Аркадием Назаровым. На его жизнь
было  совершено уже два  покушения,  нет сомнений, что взрыв виллы в Ларнаке
преследовал все  ту  же  цель:  уничтожить  политического противника.  Таким
образом,   являются   совершенно   беспочвенными   нападки    оппозиции   на
республиканскую   полицию,   а   спрос   следует   пред®явить   министерству
национальной    безопасности,   допустившему   в   республике   беспардонное
хозяйничанье иностранных  спецслужб. А поскольку  уважаемый господин министр
национальной  безопасности представляет в коалиционном правительстве  именно
оппозицию, то ей и следует адресовать все претензии прежде всего к себе.
     Тут и пошло!
     Все  два дня,  пока мы катили по Болгарии вдоль черноморского побережья
по трассе Е-87, по очереди сменяя друг друга за рулем, Док едва ли не каждый
час  вылавливал по вмонтированному в водительскую панель "строена" приемнику
сообщения Эй-Би-Си или Си-Эн-Эн, посвященные гибели Назарова.
     Посольство России на Кипре немедленно заявило протест против  обвинения
российских спецслужб в организации  покушения на Назарова. МИД Кипра ответил
в том смысле, что клал он на этот голословный протест с прибором.
     Бюро национальной безопасности Германии об®явило о том, что располагает
неопровержимыми доказательствами  участия во взрыве яхты Назарова в Гамбурге
бывшего   российского   гражданина,   сотрудника   органов   госбезопасности
Бергера-Петерсона.  Пресс-центр  ФСБ  в  тот  же  день информировал  мировую
общественность о том, что такого сотрудника  в  органах безопасности  России
нет и никогда не было.
     Влиятельный   конгрессмен  США,   бывший   помощник   госсекретаря   по
национальной безопасности,  заявил  в интервью газете  "Вашингтон пост", что
неоднократно встречался с господином  Назаровым, высоко ценил его суждения и
советы,  гибель этого  крупного талантливого предпринимателя и дальновидного
политического деятеля может быть об®яснена только тем, что  господин Назаров
обладал  какими-то  огромной важности  тайнами  и  представлял собой  весьма
серьезную угрозу нынешнему российскому руководству.
     После  чего российской стороне  ничего не оставалось, как дать ответный
залп  из главного  калибра: пресс-секретарь президента озвучил  высказывание
Бориса Николаевича о том, что он самым решительным образом осуждает практику
политического  террора,  от кого бы она  ни  исходила  и  какие бы  цели  ни
преследовала,  что он  глубоко  удручен гибелью  своего  давнего товарища  и
сподвижника и выражает сердечное соболезнование его родным и близким.
     Да,  гибель Назарова была обставлена по высшему классу. Слушая переводы
этих радиосообщений, которые вслух  делал  Док, ребята только  ухмылялись, а
Трубач время от времени даже  гоготал во всю  пасть, представляя, что будет,
когда Назаров воскреснет.
     А  воскреснуть  он должен был  третьего августа. Ровно через пятнадцать
дней после нашего ночного разговора возле бассейна. Точнее --  после приказа
Назарова начать  то,  что они  с  Губерманом называли биржевой интервенцией.
Просто этот приказ и наш разговор совпали по времени.
     Начало  разговора  было  трудным.  И не  то  чтобы я  по  натуре  очень
недоверчивый человек,  но я ведь не только за себя  отвечал. Ребята доверили
мне свои жизни --  и ничуть не меньше, тут  хочешь или не хочешь, но станешь
недоверчивым. Назаров,  видимо, это понял. Поэтому, когда  с  прослушиванием
пленок и моих кратких комментариев к ним было покончено, он предложил:
     -- Давайте, Сергей, сделаем так. Сначала  я расскажу вам все, что знаю,
а потом вы расскажете мне то, что сочтете нужным.
     Его  рассказ  не занял  больше  десяти  минут.  И  многое  в  нем  было
откровением не только для меня, но и для Губермана. Сюжет пьесы обрел полную
завершенность. У меня появился единственный вопрос:
     -- Кто за всем этим стоит?
     -- Вам  это знать не нужно. И тебе, Фима, тоже. Достаточно, что знаю я.
Ваша  очередь, Сергей.  Если, разумеется, я  сумел  доказать, что заслуживаю
вашего доверия.
     -- Доказали, -- ответил я. -- Просто  не соображу, с чего начать. Нужно
бы с главного, но...
     --  Если  есть  сомнения,  начните  с  начала. И  не пропускайте мелких
подробностей. Со стороны они могут показаться совсем не мелкими.
     Так я и сделал. Мой рассказ был чуть длиннее его, но Назаров не прервал
меня ни разу. Он сидел, откинувшись на спинку шезлонга, даже  прикрыв глаза,
словно  бы дремал, а  не  слушал. Он  не пошевелился, даже когда я закончил.
Лишь бросил Губерману:
     -- "Медикор".
     Губерман кивнул:
     -- Понял.
     Назаров еще помолчал и произнес:
     -- "Контур".
     Губерман снова понимающе кивнул.
     И только после этого Назаров обратился ко мне:
     -- Не хочу вас пугать, но вам грозит смертельная опасность.
     -- Вы не перепутали? -- спросил я. -- Она грозит вам.
     -- Мне  тоже. Но вам -- стократ. Вы  оказались причастными  к  одной из
самых страшных государственных тайн.
     -- И самых грязных, -- заметил Губерман.
     --  "Грязных" -- это  из области  морали. А в  таких  вещах нет морали.
Тебе,  Ефим, пора  бы уже это запомнить. Мои дела затрагивают  имущественные
интересы  группы  очень влиятельных  людей.  Ваша информация,  Сергей, может
оказаться взрывоопасной для самой власти.
     -- Каким образом?
     --  Ваш  друг,  которого  вы  называете  Доком,  был   прав,   высказав
предположение, что  человеческие  ткани, добытые  в  Чечне,  были  предметом
спекуляции. Он недооценил возможные масштабы  этой спекуляции. Не исключено,
что  речь идет  о  сотнях миллионов долларов. Наличными. При таких масштабах
акция не может быть осуществлена без санкции с самых верхов.
     -- Вы сказали -- наличными. По-вашему, это особенный момент?
     --  Решающий,  --  коротко  ответил  Назаров.  Заметив мое  недоумение,
Губерман об®яснил:
     -- Пятьсот тысяч баксов в коробке из-под ксерокса,  которую вытаскивали
из Белого  дома.  О них  стало  известно  случайно.  А о  скольких таких  же
коробках так и  не стало  известно? Откуда  взялся этот  "нал"? Может, не из
Чечни. А может -- и из Чечни. Почти все крупные дела делаются через "нал". А
выборы президента, согласитесь, это крупное дело.
     -- И Ельцин об этом знал?
     -- Мог и не знать,  -- ответил Назаров. -- И скорее всего не знал.  Мне
хочется в это верить. Но сути это не меняет.
     -- Что такое "Медикор"? -- спросил я.
     --  Немецкая  фирма, контролирующая  торговлю человеческими тканями, --
об®яснил  Губерман.  --  Они могут  вывести  нас на  продавцов и покупателей
органов, полученных от операции "Помоги другу". Придумали же название, а?
     -- Что такое "Контур"? -- продолжал я. Губерман усмехнулся:
     --  Странно,  что вы  не  знаете,  как  называется  фирма,  на  которую
работаете.  "Информационно-аналитическое  агентство  "Контур".  Это  и  есть
Управление по планированию  специальных мероприятий. А как оно зашифровано в
официальных документах, один только Волков, наверно,  и  знает. Какой-нибудь
отдел "Б-11" или сектор "Г-6".
     -- Кстати, Фима, -- прервал  Назаров.  -- Отметь:  сам  Волков.  Счета.
Связи в коммерческих структурах. Жена, дети, родственники.
     -- Вы думаете?..
     Назаров неопределенно пожал плечами.
     -- Я знаком с Волковым. Он сыграл важную роль в подавлении и первого, и
второго путча. Человек долга. Я  бы даже добавил: человек  чести. Но  что он
вкладывает в эти понятия? Не помешает проверить.
     -- Сделаем, -- кивнул Губерман.
     -- Кому подчиняется Волков? -- спросил я.
     --  Фактически  --  тем же людям,  о  которых мы  говорили, --  ответил
Назаров.  _  Ни их фамилии, ни должности вам  ничего не скажут. Их знаю я, и
этого достаточно, -- повторил он. -- А теперь, Сергей, припомните -- слово в
слово -- то, что вам сказал сегодня ваш куратор полковник Голубков.
     Я повторил.
     Назаров надолго задумался, а затем кивнул:
     -- Это и есть на данный момент самая важная  информация. Когда вы с ним
встречаетесь?
     -- Завтра в восемь утра.
     -- Скажете, что операцию перемещения начнете через два дня. А исчезнуть
мы должны завтра утром.
     -- Я  прикажу охране  сегодня  всю  ночь  быть на  ногах,  -- предложил
Губерман. -- И стрелять без предупреждения.
     --  Не помешает,  -- согласился Назаров. Еще минут через  сорок,  когда
основной план был намечен, Назаров поднялся.
     -- Голова побаливает, -- признался он. -- Уточните с Фимой схему связи.
А я пойду прилягу...  Я  не сомневаюсь, Сергей, что  вы и  ваши друзья  люди
смелые  и  знаете свое  дело.  Но  вот что я  вам  скажу.  В юности я служил
матросом  на подводной  лодке.  И было замечено, что  большая  часть  аварий
происходит  не во время похода, каким бы долгим и сложным он ни был, а в тот
момент,  когда лодка  возвращается домой.  Иногда прямо у входа в гавань. Не
знаю, как сейчас,  но в мое время командиры  лодок  об®являли при подходе  к
базе повышенную боевую готовность. Помните об этом.
     -- Мудрое правило, -- согласился я.
     Да, правило мудрое. И Назаров был, конечно, мужик не из тех, кто...
     А это еще что за хренота?!
     Из   поперечного   проселка,   скрытого   какими-то   строениями  вроде
птицефермы, словно  бы выпрыгнул грузовик  с десятиметровым прицепом  и стал
как вкопанный, перегородив трассу. При нашей скорости в сто с лишним кэмэ...
Я только и успел  заметить, как  замелькали  на  руле  мощные волосатые руки
Трубача.  "Ситроен"  перелетел  через  кювет,  прошил  с  десяток  загонов и
какой-то  курятник,  обогнул  грузовик справа,  снес  бампером  километровый
бетонный   столб,  подпрыгнул  на   бордюрном  камне,  словно   наскочив  на
противотанковую мину, и ухнул всеми своими баллонами на  асфальт трассы, как
неточно зашедший на посадку тяжелый транспортник.
     --  Я  его,  суку,  сейчас! --  рявкнул  Трубач,  выравнивая  машину  и
перебрасывая ногу с газа на тормоз.
     -- Жми! -- заорал я. -- Жми, Колюня! Жми!
     Не знаю, что сильней на него подействовало  -- мой  вопль или необычное
обращение  "Колюня", -- но он вмял педаль  газа в пол,  "строен" рванул так,
будто набирал скорость для взлета.
     --  А что такое? Что такое?  -- завертел Трубач  головой,  но тут и сам
услышал легкие такие пощелкивания о борта и обшивку кабины --  будто камешки
кто-то  кидал. Но это  не камешки кидали,  а поливали  нас из  "калашей" или
"узи"  --  сзади, вдогон. Когда  и до Трубача  это  дошло,  он прямо  рот от
изумления раскрыл. -- Что за фигня, Пастух?! Мы этого не заказывали! Мы где?
     -- В Болгарии, -- ответил я. -- Не отвлекайся, жми!
     -- Надо же! -- изумился он. -- А я уж думал -- в Чечне!
     И   было   чему   изумиться.  Братская   Болгария,   бывшая   народная,
социалистическая,  мирное  предвечерье,  пустое  приморское шоссе,  рыбацкие
фелюги, впаянные в зеленоватое, в белых барашках море, подступающее справа к
шоссе,  тихие овечьи  отары  на выжженной  летним  солнцем  степи.  Каким же
недоразвитым художественным  вкусом нужно обладать, чтобы  устраивать  здесь
засады в духе американских боевиков!
     В боковое зеркало я увидел, как из-за  курятника, над которым еще стоял
столб  пыли  после того, как его  насквозь  прошиб  наш  "ситроен", выскочил
какой-то черный джип с хромированными защитными дугами и устремился вслед за
нами,  плюясь  вспышками  автоматных  очередей   и  одиночными  пистолетными
выстрелами.  Верхний  люк джипа открылся,  в  нем появилась  голова, а затем
некое  сооружение с двуногой сошкой,  такое  до  боли  знакомое  сооружение,
которое не могло быть не чем иным, кроме как легким пулеметом. Но я не успел
угадать конструкцию -- боковое стекло разлетелось от прямого попадания пули.
     -- Ничего себе! -- заметил Трубач и включил форсаж.
     Ходовые характеристики нашего "строена"  были такие, что  хоть выпускай
его  на международное  ралли Париж -- Дакар. Но  и  горючку он жрал так, что
каждые  три-четыре сотни  километров нам придется  причаливать к  комплексам
"Интертанков",  симпатичным таким  сооружениям, где, кроме заправки,  всегда
есть  кафе,  мехмастерские,  души  и  даже  небольшие  отели. И  заливать  в
ненасытную утробу приходится  не соляру, а высокооктановый девяносто восьмой
и желательно "бляйфрай", а  литр  его стоит почти полтора бакса. Из-за этого
при покупке  прижимистый Боцман целый  скандал  устроил,  но времени  искать
дизельный  грузовик  у нас не было. Так что на всякий случай,  про запас, мы
купили  и загрузили в  кузов  двухсотлитровую  шелловскую  бочку  бензина, и
сейчас воспоминание о ней заставило меня подскочить так, словно бы в задницу
ужалила оса.
     Я высунулся в окно: расстояние между нами и джипом сокращалось.
     -- Не давай ему нас обойти! -- крикнул я Трубачу и  рванулся в спальный
отсек  кабины.  Док дрых  себе  в  подвесном гамаке,  а  Боцман, разбуженный
тряской, сидел на матрасике и спросонья никак не мог понять, что происходит.
Отсек соединялся с фургоном небольшой дюралевой дверью, я пинком  раскрыл ее
и вывалился в кузов, лихорадочно  размышляя, чем  бы прикрыть  эту проклятую
бочку. Попадет в нее шальная пуля -- все, сгорим, как рождественская шутиха.
Но в фургоне, как  на грех, не было даже какого-нибудь  деревянного щита, не
говоря уж  о куске железа. Вообще ничего не было, кроме двух ковров, в одном
из которых давеча  вытащили с виллы Назарова. И бочка была  стоймя привязана
проволокой в  углу  возле кабины -- точно  чтобы  от нас  всех не осталось и
мокрого места!
     -- Откручивай! -- приказал  я Боцману, вывалившемуся  в кузов следом за
мной, а сам кинулся в конец фургона, с трудом удерживая равновесие на крутых
виражах. Ясно  было,  что  джип  пытается  нас  обогнать,  а Трубач  бросает
"строен" из стороны в сторону, загораживая ему дорогу.
     Я  расшнуровал  плотно стянутые половинки тента и выглянул наружу. Джип
висел  у нас на хвосте, метрах в двадцати, его мотало по всей ширине дороги,
водитель  выискивал   малейшую  возможность  протиснуться  между  кюветом  и
"ситроеном" и вырваться вперед. Малый,  торчавший в  верхнем  люке, припал к
пулемету и короткими очередями лупил по нашим колесам.
     -- Готово! --  крикнул  мне  Боцман и покатил  бочку  к заднему  борту,
наваливаясь  на  нее всем  телом, чтобы инерцией не  вышибло ее  из  рук.  У
меня-то мысль была самая банальная: положить бочку набок. Но план Боцмана, в
который я  мгновенно врубился, был  куда  лучше. Даже  странно,  как  это  у
человека спросонья могут рождаться такие идеи.
     Мы  притиснули  бочку к  середине  заднего  борта, отщелкнули  замки  и
припали  к  щели,  выжидая удобный  момент.  Он  наступил  довольно  быстро.
"Строен"  занял  правую  полосу  на  шоссе, джип  повторил его  маневр.  Это
означало,  что впереди  появилась  какая-то  встречная  машина.  Джип  начал
подтягиваться,  я видел, как водитель джипа даже чуть подался  вперед, чтобы
не пропустить момент, когда  левая полоса освободится и можно будет швырнуть
свою машину в просвет. Встречная была уже на самом подходе.
     Я крикнул:
     -- Давай!
     Мы навалились на бочку, борт откинулся, бочка грохнулась на асфальт и в
нее, как  по  писаному,  врезалась хищная морда  джипа. Остальное  покрылось
мраком,  пардон,  синим пламенем  неизвестности.  Я  лишь успел краем  глаза
заметить, как справа  мелькнула и снарядом  ушла  вперед  какая-то встречная
легковушка,  а на том месте, где состоялась встреча джипа  с двухсотлитровой
бочкой прекрасного шелловского бензина "бляйфрай", возник багрово-дымный шар
и из него в стороны и вверх полетели куски металла. И, может быть, не только
металла.
     Мы  с Боцманом  сидели  на полу  фургона  и провожали  взглядом  быстро
удалявшуюся картину.
     -- По-моему, это был "паджеро", -- проговорил он.
     -- Нет, "рэнглер", -- без особой уверенности возразил я.
     -- "Паджеро", точно тебе  говорю! -- почему-то загорячился  Боцман.  --
"Мицубиси-паджеро", движок три литра,  пятидверный,  семь мест.  И не спорь,
вечно ты споришь!
     Я возмутился:
     -- Я спорю?! А кто рубаху на груди рвал, доказывая,  что этот "ситроен"
нам даром не нужен? Я?  "Солярка дешевле"! Хороши мы были бы сейчас с  твоей
соляркой! Не так, скажешь?
     Боцман посопел и согласился:
     -- Ну, так. Только это был все .равно "паджеро"!
     Мы подняли  борт,  защелкнули крепеж, зашнуровали  заднюю часть  тента,
пулевые дырки в котором делали темный фургон слегка похожим на планетарий, и
через спальный отсек пролезли в кабину. Док уже выбрался из гамака и сидел у
окна с  неизменной  своей  "Мальборо". Он потеснился,  давая  нам  место  на
сиденье, и спросил:
     -- Ну, так что же это было?
     -- "Мицубиси-паджеро", -- ответил Боцман.
     -- Мотор три литра, пять дверей, семь мест, -- подтвердил я.
     -- А если менее конкретно? -- спросил Док.
     Дорога  по-прежнему была почти пуста,  редко-редко  проходили встречные
машины,      из      автомобильного      приемника      лилась      какая-то
полувосточная-полуевропейская мелодия.
     -- Что это за музыка? -- спросил я Трубача.
     -- Сиртаки.
     --  Сиртаки? -- удивился  я. -- Это и есть сиртаки? Надо же. А могли бы
так и  не  услышать. Симпатичная  музыка... Ну, что ты на меня уставился? --
проговорил я, обращаясь к Доку. -- А то сам не знаешь, что это  было. Засада
это была. А если спросишь чья -- сам и будешь отвечать на свой вопрос!
     Нас  со  свистом  обогнала  темно-вишневая "альфа-ромео"  с  греческими
номерами.
     -- Второй раз она нас уже обгоняет, -- отметил Трубач.
     Я  даже  внимания  не  обратил на  его  слова.  Обычное  дело.  Заехали
пообедать, тут  мы  их  и обошли.  Любая  остановка в дороге -- как  минимум
трехкратная  потеря  времени.   Особенно  на  наших,   российских,  дорогах.
Обгоняешь,  обгоняешь бесконечно  ползущие  "зилки"  и  "МАЗы",  остановился
заправиться  или  перекусить -- и  все они снова впереди, снова их  обгоняй,
вылетая на встречную полосу.
     --  Засада, -- помолчав, повторил Док. -- Не буду спрашивать, чья. Меня
другое интересует. Семиместный "паджеро". Сколько мест в нем было занято?
     -- Не обратил внимания, -- ответил я.
     -- Нам, знаешь ли, как-то не до этого было, -- подтвердил Боцман.
     -- Мне тоже, -- сказал Трубач.
     Еще километров десять мы проехали молча.
     Засада, мать ее.  В  Болгарии. Не могло  это быть Управление.  Никак не
могло. В пору, когда  КГБ  было  всесильно, куда ни шло. Да и то не  так  бы
сделали. Задействовали бы дорожную полицию, они бы нас культурно тормознули,
мы бы культурно остановились -- и бери  нас голыми руками без всякой пальбы.
А сейчас -- нет, не те времена. Независимая демократическая Болгария. Да они
от одного упоминания КГБ вздрагивают. Рискнули втихаря, без санкции властей?
Больно уж сомнительно.  Достать грузовик и джип  -- не проблема, допустим. А
людей сколько задействовали? Один -- водитель грузовика,  второй -- водитель
джипа, третий -- с пулеметом в  верхнем люке,  да еще двое, а то и трое, что
палили из  окон  из  автоматов и пистолета. Кстати  -- по колесам палили.  И
пулеметчик тоже.  Значит, задача была не перестрелять нас, а остановить. Для
начала.  Потом, может, и перестреляли  бы, но  сначала  им  нужно  было  нас
остановить. Зачем? О чем-то спросить?
     Явно  не Управление.  Уж им-то нас  не о чем спрашивать.  Управлению мы
нужны только в виде неодушевленных предметов. И желательно --  непригодных к
опознанию. И  я  на  их месте решил бы эту  проблему элементарно. Достаточно
всего двух человек и одного джипа. И одного ручного гранатомета типа "Муха".
Джип  обгоняет  "ситроен", задняя  дверь открывается,  и  мина всаживается с
десяти-пятнадцати  метров  прямо  в  нашу  кабину.  И  с  концами.  "Товарищ
генерал-лейтенант, ваше приказание выполнено".
     Вот