ноградных улиток. Ну, взяли мы мешок и  насобирали
этих миленьких моллюсков, сколько в тот мешок влезло...
     - Многие сбежали, то бишь сползли, - покачал головой Золтан Хивай. - Мы
были малость подшофе, а они чертовски юркие... улитки-то.
     Оба  краснолюда  снова  поплакали  от  смеха  над  очередным  бородатым
`mejdnrnl...
     - Вирсинг, - Ярпен указал на копошащегося у печи корчмаря, - мастер  по
приготовлению улиток, а дело это, чтоб вы знали, требует немалых талантов. А
он - прям-таки кухмистр от бога. Пока не овдовел, содержал с женой трактир в
Мариборе с такой кухней, что сам король принимал у него гостей. Щас  поедим,
поверьте!
     - А для начала, -  кивнул  Золтан,  -  перекусим  свежекопченым  сигом,
пойманным на наживку в бездонных пучинах тутошнего озера. И  запьем  сивухой
из бездонных пучин тутошних подвалов.
     - И рассказывайте, друга, - напомнил Ярпен, наливая. - Рассказывайте!

     Сиг был еще теплый, жирный, пахнущий дымом ольховых стружек. Водка была
холодная, аж челюсти сводило.
     Вначале   рассказывал   Лютик.   Цветисто,   гладко,   с    лирическими
отступлениями, красноречиво расцвечивая  повествование  такими  вычурными  и
фантазийными орнаментами, которые почти заслоняли  и  прикрывали  выдумки  и
фантастические  построения.  Потом  рассказывал  ведьмак.  Рассказывал  одну
правду и говорил так сухо, скучно и бесцветно, что Лютик не выдерживал и  то
и дело встревал, что вызывало у краснолюдов нескрываемое недовольство.
     А потом повествование закончилось, и наступила долгая тишина.
     - За лучницу Мильву! - Золтан Хивай  откашлялся,  поднял  бокал.  -  За
нильфагаардца. За Региса-травника, который в  своей  хате  угостил  путников
мандрагоровым самогоном. И за ту Ангулему, которой я не знал. Пусть им земля
будет пухом. Всем. Пусть у них там, в ином мире, будет вдоволь всего, чего в
этом недоставало. И пусть имена их живут в песнях и легендах во веки  веков.
Выпьем.
     - Выпьем, - глухо повторили Лютик и Ярпен Зигрин.
     "Выпьем", - подумал ведьмак.

     Вирсинг,  седовласый  мужчина,  бледный  и  худой  как  щепка,   прямая
противоположность привычному стереотипу корчмаря и мэтра  кухонных  таинств,
поставил на стол корзину белого ароматного хлеба, потом огромное  блюдо,  на
котором на подстилке из листьев хрена лежали улитки,  шипящие  и  брызгающие
чесночным маслом. Лютик, Геральт и краснолюды прытко взялись за  дело.  Пища
была  исключительно  вкусна  и  к  тому  же  невероятно  забавна,  поскольку
приходилось ловко манипулировать странными щипчиками и вилочками.
     Ели, причмокивали, подхватывали на хлеб  вытекающее  масло.  Добродушно
поругивались, когда то у  одного,  то  у  другого  улитка  выскальзывала  из
щипчиков. Два котенка от души веселились,  гоняя  и  катая  по  полу  пустые
раковинки.
     Запах, шедший их кухни, говорил о том, что Вирсинг жарит вторую порцию.

     Ярпен Зигрин вяло махнул  рукой,  прекрасно  понимая,  что  ведьмак  не
отстанет.
     - У меня, - сказал он, высасывая ракушку, - в принципе  ничего  нового.
Немного повоевал... Немного  починовничал,  меня  ведь  помощником  старосты
избрали. Придется делать карьеру в политике. В  любом  другом  деле  большая
конкуренция. А в политике - дурак на взяточнике сидит и грабителем погоняет.
Легче выбиться.
     - У меня, - сказал  Золтан  Хивай,  размахивая  прихваченной  щипчиками
улиткой, - на политику  смекалки  нету.  Я  водяно-паровой  металлургический
заводишко варганю в компании с Фиггисом Мерлуццо и Мунро  Бруйсом.  Помнишь,
ведьмак, Фиггиса и Мунро?
     - Не только их.
     - Язон Варда полег под Яругой, - сухо сообщил Золтан. -  По-дурному,  в
одной из последних стычек.
     - Жаль парня. А Персиваль Шуттенбах?
     - Гном-то? Ну, у  этого  все  в  порядке.  Хитер,  бродяга.  От  набора
отбрехался, какими-то древнейшими гномовскими законами  прикрылся,  дескать,
ему религия воевать запрещает. И ведь отвертелся-таки,  хоть  каждой  собаке
известно, что он всех богов и богинь за одну маринованную  селедку  заложит.
Сейчас у него ювелирная мастерская в Новиграде. Знаешь, купил  у  меня  попу
гая, Фельдмаршала Дуба, и сделал из несчастной птицы живую  рекламу,  научив
кричать: "Брылльянты! Брррыльянты!" И, представь себе, клюет народишко-то. У
гнома клиентов до пупка и выше, полны руки работы и набитые  карманы.  Даd`,
это ж Новиград. Там деньги на улицах  валяются.  Потому  и  мы  наш  заводик
собираемся в Новиграде запустить.
     - Люди станут тебе двери дерьмом мазать, - сказал Ярпен. - Камнями окна
вышибать. И зачуханным карликом обзывать. И ничуть тебе не поможет, что  ты,
мол, фронтовик,  что  за  них,  мол,  дрался.  Будешь  парией  в  том  своем
Новиграде.
     - Как-нито выдюжу, - весело сказал Золтан. - В Махакаме слишком большая
конкуренция. И сверх плеши политиков. Выпьем, ребяты? За  Калеба  Страттона.
За Язона Варду.
     - За Регана Дальберга, - добавил Ярпен, грустнея.
     Геральт покачал головой:
     - Реган тоже?
     - Тоже. Под Майеной. Одна осталась  старая  дальбергова  жена...  А,  к
чертям собачьим! Хватит, довольно, кончим об этом, выпьем! И  поторопимся  с
улиточками, Вирсинг снова тащит.

     Краснолюды, распустив пояса, выслушали повествование  Геральта  о  том,
как  княжеский  роман  Лютика  окончился  на  эшафоте.   Поэт   прикидывался
оскорбленным и не комментировал. Ярпен и Золтан ревели и  пускали  от  смеха
ветры и слезы.
     - Да, да, - наконец осклабился Ярпен Зигрин. - Как говорится  в  старой
песенке, "хоть муж подковы лихо гнет, а вот от  бабы  не  уйдет"!  Несколько
прекрасных примеров справедливости этой истины собрались  сегодня  за  одним
столом. Взять хотя бы Золтана Хивая. Повествуя о своих  новостях,  он  забыл
сказать, что женится. Вскоре, в сентябре. Счастливую избранницу зовут Эвдора
Брекекекс.
     -  Бре-кен-риггс,  -  проговаривая  каждый   слог,   поправил   Золтан,
насупившись. - Сколько раз можно повторять? Надоедает ведь, Зигрин. И  давай
поосторожней, ибо, когда мне что-то начинает надоедать, я могу и  приперчить
как следует!
     - Где свадьба? И  когда  точно?  -  примирительно  подхватил  Лютик.  -
Спрашиваю, потому что, может, заглянем. Если пригласишь, ясное дело.
     - Еще не  решено,  что,  где  и  вообще  ли,  -  буркнул  Золтан,  явно
сконфуженный. - Ярпен опережает события. Вроде бы мы с Эвдорой  уговорились,
но как знать, что будет? В наши-то, курва, беспокойные времена?
     - Второй пример бабской всесильности, - продолжал Ярпен Зигрин,  -  это
Геральт из Ривии, ведьмак... и лыцарь, хе-хе.
     Геральт делал вид,  что  целиком  поглощен  поглощением  улитки.  Ярпен
фыркнул.
     - Чудом отыскав свою Цирю, - заявил он, - ведьмак позволяет ей  уехать,
соглашается на новое расставание. Снова оставляет ее одну, хотя,  как  ктото
здесь справедливо заметил, времена, курва, не  из  самых  спокойных.  И  все
вышесказанное вышеупомянутый ведьмак делает лишь потому, что так, видите ли,
желает некая женщина. Ведьмак все и всегда делает так, как того желает  оная
женщина, известная народу под именем Йеннифэр из Венгерберга.  И  ладно  бы,
если б вышеупомянутый ведьмак хоть что-то от этого  имел!  А  он  не  имеет.
Воистину, как говаривал король Дезмонд, заглянув в ночной горшок после того,
как освободил желудок: "Умом все это не об®ять".
     - Предлагаю, - Геральт с обаятельнейшей улыбкой поднял кубок, -  выпить
и сменить тему.
     - О, вот это то, что надо, - дуэтом ответили Лютик и Золтан.

     Вирсинг поставил на стол третье, а потом четвертое блюдо с виноградными
улитками. Не забыл, разумеется,  о  хлебе  и  водке.  Едоки  уже  достаточно
насытились едой, поэтому  неудивительно,  что  тосты  произносились  немного
чаще. Неудивительно также, что в разговоры все чаще пробиралась философия.

     - Зло, с которым я боролся, -  повторил  ведьмак,  -  было  проявлением
действий Хаоса, рассчитанных на то, чтобы нарушать  Порядок.  Ибо  там,  где
ширится Зло, Порядок воцариться не может, все, что возведет Порядок, рухнет,
не устоит. Огонек мудрости и пламечко надежды,  костер  тепла,  вместо  того
чтобы разгореться, погаснут. Опустится тьма. И во тьме будут клыки, кости  и
кровь.
     Ярпен Зигрин погладил бороду, жирную от вытекающего из улиток чесночно-
opmncn масла.
     - Оч-ч-чень это даже хорошо сказано, ведьмак, - согласился он. - И, как
сказала молоденькая Керо королю Вриданку при их  первом  общении,  "недурная
штучка, но есть ли у нее какое-то практическое применение?".
     -  Суть  существования,  -  ведьмак  не  улыбался,   -   и   оправдание
существования ведьмаков поколеблены, поскольку борьба Добра со  Злом  теперь
идет на другом поле боя и  ведется  совершенно  иначе.  Зло  перестало  быть
хаотичным. Перестало быть слепой и стихийной силой, против  которой  призван
был выступать ведьмак, мутант, столь же убийственный и столь  же  хаотичный,
как и само Зло. Сегодня Зло правит законами - ибо  законы  служат  ему.  Оно
действует в соответствии с заключенными мирными договорами, поскольку о нем,
Зле, подумали, заключая эти договоры.
     - Ты видел поселенцев, которых гнали на юг, - догадался Золтан Хивай.
     - Не только, - серьезно добавил Лютик. - Не только.
     - Ну и что? - Ярпен Зигрин уселся поудобнее, сложил руки на  животе.  -
Каждый что-нибудь да видел. Каждого что-нибудь когда-нибудь достало,  каждый
когда-нибудь ненадолго или надолго потерял аппетит. Или сон. Так бывает. Так
бывало. И так будет. Больше философии, как и сока из этих вот ракушек, сколь
ни жми, не выжмешь. Потому как больше там  и  нет.  Что  тебе  не  нравится,
ведьмак? Перемены, которые совершаются в мире? Развитие? Прогресс?
     - Возможно.
     Ярпен долго молчал, глядя на ведьмака из-под кустистых бровей.  Наконец
сказал:
     - Прогресс -  навроде  стада  свиней.  Так  и  надо  на  этот  прогресс
смотреть, так его и следует расценивать. Как стадо свиней, бродящих по гумну
и двору. Факт существования стада приносит сельскому хозяйству выгоду.  Есть
рульки, есть солонина, есть холодец с хреном.  Словом  -  польза!  А  посему
нечего нос воротить потому, мол, что всюду насрано.
     Какое-то время все молчали, взвешивая на весах души и совести различные
серьезные вопросы и проблемы.
     - Надо выпить, - сказал наконец Лютик. Возражений не последовало.

     - Прогресс, - проговорил в тишине Ярпен Зигрин, -  будет,  по  большому
счету, рассеивать тьму. Тьма отступит перед светом. Но не сразу. И наверняка
не без борьбы.
     Геральт, глядевший в окно, улыбнулся собственным мыслям и мечтам.
     - Тьма, о которой ты говоришь, - сказал он, - это состояние духа, а  не
материи. Для  борьбы  с  подобным  необходимо  вышколить  совершенно  других
ведьмаков. И самое время начать.
     - Начать переквалифицироваться? Ты это имел в виду?
     - Совсем не это. Меня лично ведьмачество больше не интересует.  Я,  как
говорится, ухожу на заслуженный отдых.
     - Как же, уходишь!
     - А вот так же! Я покончил с ведьмачеством. Совершенно серьезно.
     Наступила долгая тишина, прерываемая яростным мявом котят, которые  под
столом царапались и грызлись, верные законам своего рода, для которого  игра
без боли - не в радость.
     - Ты покончил  с  ведьмачеством,  -  протяжно  повторил  наконец  Ярпен
Загрин. - "Прямо и сам не знаю, что  об  этом  думать",  как  сказал  король
Дезмонд, когда его прихватили на шулерстве. Но подозревать можно  наихудшее.
Лютик, ты с ним странствуешь, много с ним разговариваешь. У него наблюдаются
еще какие-нибудь признаки паранойи?
     - Ладно, ладно. - У Геральта лицо было  словно  высечено  из  камня.  -
"Шутки в сторону", как сказал обожаемый тобою король Дезмонд, когда  посреди
пиршества гости неожиданно принялись синеть и помирать. Я  сказал  все,  что
имел сказать. А теперь за дело.
     Он снял меч со спинки кресла.
     - Вот твой сигилль, Золтан Хивай. Возвращаю с благодарностью  и  низким
поклоном. Он сослужил свою службу. Помогал. Спасал жизни. И отнимал жизни.
     - Ведьмак... - Краснолюд поднял руку  в  оборонительном  жесте.  -  Меч
твой. Я его тебе не одалживал, а подарил... Подарки...
     - Замолчи,  Хивай.  Я  возвращаю  тебе  твой  меч.  Он  мне  больше  не
пригодится.
     - Как же, не пригодится! - передразнил Ярпен.  -  Налей-ка  ему  водки.
K~rhj, потому что он начинает заговариваться, как старый Шрадер, когда  тому
в рудничном шурфе кирка на голову свалилась.  Геральт,  я  знаю,  ты  натура
глубокая и душа у тебя возвышенная, но не выдавай, прошу тебя,  такие  хилые
шуточки, потому что в аудитории, как легко заметить,  нет  ни  Йеннифэр,  ни
какой другой из твоих чародейских наперсниц, а сидим лишь мы, матерые волки.
Не нам, матерым волкам, вешать  лапшу  на  уши,  толкуя,  что  меч  боле  не
требуется, ведьмак боле не требуется, что мир, мол, бяка и воще, то да се...
Ты - ведьмак и ведьмаком останешься...
     - Нет, не останусь, - мягко возразил Геральт. - Вероятно,  вас  удивит,
матерые волки, но я пришел к выводу, что глупо мочиться против ветра.  Глупо
подставлять шею за кого-то. Даже если этот кто-то тебе  платит.  И  никакого
отношения к  сказанному  не  имеет  философия  бытия.  Вы  не  поверите,  но
собственная шкура с некоторых пор стала мне удивительно  мила  и  дорога.  Я
пришел к выводу, что глупо подвергать ее опасности, защищая других.
     - Я это заметил, - кивнул  Лютик.  -  С  одной  стороны,  это  умно.  С
другой...
     - Другой стороны нет.
     - Твое решение, -  чуть  погодя  спросил  Ярпен,  -  как-то  связано  с
Йеннифэр и Цири?
     - И не как-то...
     - Тогда все ясно, - вздохнул краснолюд. - Правда, не очень понимаю, как
ты, мастер меча, собираешься существовать, как намереваешься обеспечить себе
приличную жизнь. Я никак, хоть ты меня режь, не вижу тебя в роли, к примеру,
этакого овощевода, занимающегося выращиванием, опять же, к примеру, капусты,
однако, что делать, выбор следует уважать. Хозяин,  подика  сюда.  Вот  меч,
махакамский сигилль из кузни самого Рундурина. Это был  подарок.  Получивший
более им пользоваться не желает, подаривший же - обратно принять  не  может.
Так прими его ты и прикрепи над печью. Переменуй корчму  в  "Под  ведьмачьим
мечом". И  пускай  здесь  в  долгие  зимние  вечера  текут  повествования  о
сокровищах и чудовищах, о кровавой войне и нерушимой дружбе. Об отваге  и  о
чести.  Пусть  меч  этот  создает  настроение   слушателям   и   ниспосылает
вдохновение бардам... А  теперь  налейте-ка,  други,  в  этот  сосуд  водки,
поскольку я намерен продолжать свою речь и  расположен  возглашать  глубокие
истины и сеять перед вами многочисленные жемчуга философских мыслей,  в  том
числе касающихся существования.
     Водку разлили по кубкам в тишине и возвышенности духа.  Взглянули  друг
другу искренне в глаза и выпили. С не  меньшей  возвышенностью  духа.  Ярпен
Зигрин  откашлялся,  обвел  взглядом  слушателей,  удостоверился,  что   все
достаточно сосредоточенны и возвышенны.
     - Прогресс, - проговорил он торжественно, - будет  освещать  мрак,  ибо
для того прогресс и существует, как, к примеру, жопа  для...  сранья.  Будет
все светлей, все меньше мы будем бояться темноты и притаившегося в ней  Зла.
Придет, быть может, и такой день, когда мы вообще перестанем верить,  что  в
этой темноте что-то затаилось. Будем высмеивать такие  страхи.  Называть  их
ребячеством. Стыдиться их! Но всегда,  всегда  будет  существовать  тьма.  И
всегда в темноте будет Зло, всегда в темноте будут клыки и когти, убийство и
кровь. И всегда будут необходимы ведьмаки.

     Они сидели задумчивые и молчаливые, погруженные в  мысли  так  глубоко,
что не обратили внимания на  неожиданно  усилившийся  шум  и  гомон  города,
гневный, зловещий, набирающий силу, как гудение растревоженных ос.
     Почти не заметили, как по  тихому  и  пустынному  приозерному  бульвару
пронеслась одна фигура, вторая, третья.
     В тот момент, когда над городом взвился рев, двери корчмы "У  Вирсинга"
с треском распахнулись и внутрь влетел молодой краснолюд,  весь  красный  от
усилия и с трудом хватающий воздух.
     - В чем дело? - поднял голову Ярпен Зигрин. Краснолюд,  все  еще  не  в
силах набрать воздуха, указал рукой в сторону  городского  центра.  Глаза  у
него были дикие.
     - Вдохни поглубже, - посоветовал Золтан Хивай. - И говори, в чем дело?

     Впоследствии говорили, что трагические события в  Ривии  были  явлением
совершенно случайным, что это была  реакция  спонтанная,  внезапная  вспышка
праведного гнева, которую невозможно было предвидеть,  порожденная  взаимной
враждебностью  и  взаимным  нерасположением  людей,  краснолюдов  и  эльфов.
Cnbnphkh, что не люди, а краснолюды напали первыми, что агрессия началась  с
их стороны. Что краснолюдский перекупщик  оскорбил  молодую  дворянку,  Надю
Эспозито, послевоенную сироту, что применил к ней силу. Когда же  на  защиту
дворянки кинулись ее  друзья,  краснолюд-де,  скликал  своих  соплеменников.
Началась потасовка, потом драка мгновенно  охватила  весь  базар.  Драка,  а
затем битва  переродились  в  бойню,  в  массированное  нападение  людей  на
занимаемую нелюдьми часть пригорода в районе Вязово. За  неполный  час  -  с
момента бойни на базаре и до вмешательства магов - погибли  сто  восемьдесят
четыре жителя, причем половину жертв составляли женщины и дети.
     Аналогичную версию  случившегося  приводит  в  своей  работе  профессор
Эммерих Готтшальк из Оксенфурта.
     Но были и  такие,  которые  утверждали  совсем  другое.  Какая  уж  тут
спонтанность, какая уж тут неожиданная и непредвиденная  вспышка,  вопрошали
они, если за несколько минут  до  событий  на  базаре  на  улицах  появились
телеги, с которых людям принялись раздавать оружие? Какой уж тут внезапный и
праведный гнев, если фюрерами толпы, самыми заметными и активными  во  время
резни были люди, которых никто ранее не  знал  и  которые  прибыли  в  Ривию
неведомо откуда лишь за несколько дней до событий? А потом исчезли  неведомо
куда.. Почему армия вмешалась так поздно? И вначале так вяло?
     Другие ученые пытались отыскать в ривских событиях след  нильфгаардской
провокации, а были и такие, которые утверждали, будто все это устроили  сами
краснолюды на пару с эльфами. Что сами нарочно поубивали друг  друга,  чтобы
очернить людей.
     Среди голосов серьезных  ученых  совершенно  затерялась  весьма  смелая
теория некоего молодого и эксцентричного магистра, который  -  пока  его  не
утихомирили - утверждал, будто события в Ривии были следствием не  заговоров
и не деятельности тайных сообществ, а обычнейших и  весьма  распространенных
свойств  местного  населения:  темноты,  ксенофобии,  хамской  жестокости  и
глубочайшего скотства.
     А потом история надоела всем, и о ней вообще перестали говорить.

     - В подвал! -  повторил  ведьмак,  беспокойно  прислушиваясь  к  быстро
приближающемуся реву и крикам толпы. - Краснолюды - в подвал. К  черту  ваше
дурацкое геройство!
     - Ведьмак! - охнул Золтан, сжимая топорище. - Я не могу... Там погибают
мои братья...
     - В подвал! Подумай об Эвдоре Брекекекс. Хочешь, чтобы она овдовела еще
до свадьбы?
     Аргумент подействовал. Краснолюды спустились в подвал. Геральт и  Лютик
прикрыли вход соломенной  рогожкой.  Вирсинг,  обычно  бледный,  теперь  был
белый. Как сметана.
     - Я видел погром в Мариборе, - выдохнул он, глядя на вход в  подвал.  -
Если их там найдут...
     - Отправляйся на кухню.
     Лютик  тоже  был  бледен.  Геральт  не   очень   этому   удивлялся.   В
нечленораздельном и монотонном до того реве, доходившем  до  них,  зазвучали
отдельные ноты. Такие, при звуке которых волосы вставали дыбом.
     - Геральт, - простонал поэт. - Я немного похож на эльфа...
     - Не будь идиотом.
     Над  крышами  расцвели  клубы  дыма.  А  с  улочки  вылетели   беглецы.
Краснолюды. Обоего по