-
Скажите... кто... побеждает?
     - Сынок, - Рыжик наклонился  над  раскрытой,  кровавой  и  пульсирующей
брюшной  полостью,  -  поверь,  это  самое  последнее,  о  чем  я  стал   бы
беспокоиться, оказавшись на твоем месте!

     ...завязался тогда на крыле левом и в середине  линии  бой  жестокий  и
кровавый, но тут, хоть и велики были ярость и напор  Нильфгаарда,  разбились
их ряды о королевское войско, как  волна  морская  разбивается,  налетев  на
скалу, ибо отборный стоял  здесь  королевский  солдат,  боевые  мариборские,
вызимские и третогорские хоругви латников, а такоже вел®ми стойкий темерский
ландскнехт, профессиональный наемник, коего конница не устрашила.
     Так там и воевали, воистину как море со скалою суши, такой шел  бой,  в
коем не угадаешь, кто верх берет, поелику хоть волны в скалу неустанно бьют,
не слабеют, а отступают затем лишь, чтобы ударить снова, а скала стоит,  как
стояла, все ей средь волн бурных видать.
     Иначе шло дело на королевского войска крыле правом.
     Будто опытный ястреб, коми знает, куда упасть и насмерть клюнуть, так и
фельдмаршал Менно Коегоорн знал, где удар нанесть. Собрав в  кулак  железный
свои отборные дивизии, копейщиков "Деитвен" и латников "Ард Феаинн", уда рил
он в стык линии повыше Золотого Пруда, туда, где стояли хоругви бруггенские.
Бруггенцы геройское сопротивление оказывали, однако  послабее  показались  и
оружием, и духом. Не сдержали нильфгаардского напору. Вскачь помчались им на
поддержку  две  бандеры  Вольной  Компании  под  старым  кондотьером  Адамом
Панграттом и Нильфгаард остановили, обильно,  однако  же,  заплатив  за  это
своею кровию. Но стоящим на правом  фланге  краснолюдам  из  Добровольческой
Рати страшная угроза окружения глянула в очи, а  всему  королевскому  войску
разорванием рядов загрозила.
     Ярре погрузил перо в  чернильницу.  Внучата  в  глубине  сада  пискливо
кричали, их смех звенел словно стеклянные колокольчики.
     Однако  же  приметил  грозящую  опасность  чуткий  навроде  журавля  Ян
Наталис, в миг единый уразумел, что там светит. И не мешкая гонца  послал  к
краснолюдам с приказом полковнику Эльсу...

     При всей своей семнадцатилетней  наивности  корнет  Обри  понимал,  что
добраться  до  правого  крыла,  передать  приказ  и   снова   вернуться   на
командирский холм можно самое большее за десять минут. Ни в коем  случае  не
дольше. Конечно, на Чиките, кобыле изящной и быстрой как лань.
     Однако еще прежде, чем он домчался до  Золотого  Пруда,  корнет  понял,
что,
     bn-первых,  неизвестно,  когда  он  доберется  до  правого  крыла,   и,
во-вторых, неизвестно, когда ему удастся вернуться. И еще он понял  то,  что
ему очень даже пригодится резвость Чикиты.
     На поле, к западу от  Золотого  Пруда,  кипел  бой.  Черные  секлись  с
бруггенской конницей, защищающей боевые порядки пехоты. На глазах у  корнета
из скопища людей и коней внезапно, словно искры,  словно  осколки  разбитого
витража, выпали и беспорядочно рванулись к речке Хотли  фигурки  в  зеленых,
желтых  и  красных  плащах.  За  ними  черной   рекой   разливалась   поводь
нильфгаардцев.
     Обри резко  осадил  кобылу,  рванул  поводья,  готовый  развернуться  и
бежать, сойти с дороги беглецов  и  преследователей.  Однако  чувство  долга
взяло верх.  Корнет  прильнул  к  конской  шее  и  пошел  головокружительным
галопом.
     Вокруг стояли крик  и  рев,  мелькали,  как  в  калейдоскопе,  фигурки,
сверкали мечи, неслись звон и грохот. Некоторые припертые к пруду  бруггенцы
отчаянно сопротивлялись, сбившись в кучу вокруг знамени с  якорным  крестом.
На поле Черные добивали рассеянную, лишенную поддержки пехоту.
     Неожиданно все заслонил черный плащ со знаком серебряного солнца.
     - Evgyr, nordling!
     Обри крикнул, поднятая криком Чикита сделала прямо-таки олений  прыжок,
спасая ему жизнь и вынося за пределы досягаемости нильфгаардского меча.  Над
головой  засвистели  стрелы,  завыли  бельты,  в  глазах  снова   замелькали
разноцветные фигурки.
     "Где я? Где свои? Где враг?"
     - Evgur, morv, nordling!
     Грохот, стук, ржание лошадей, крик.
     - Стой, молокосос! Не туда!
     Женский  голос.  Женщина  на  вороном  жеребце,  в   доспехах,   волосы
развеваются, лицо забрызгано кровью. Рядом - конники в латах.
     - Ты кто? - Женщина размазала кровь рукой, в которой держала меч.
     - Корнет Обри... Флигель-ад®ютант  коннетабля  Наталиса...  С  приказом
полковникам Пангратту и Эльсу...
     - Тебе не добраться туда, где дерется "Адью". Давай к краснолюдам. Я  -
Джулия Абатемарко... Вперед, черт побери! Нас окружают! Галопом!
     Он не успел возразить. Да и смысла не было.
     Через две-три минуты сумасшедшего галопа из пыли возникла масса пехоты,
квадрат, наподобие черепахи прикрытый панцирем  из  деревянных  щитов  и  на
манер подушечки для иголок ощетинившийся копьями. Над квадратом  развевалось
большое золотое знамя со скрещенными молотами, а рядом с ним торчал  шест  с
конскими хвостами и человеческими черепами.
     На квадрат, наскакивая и тут же отбегая, словно псы,  рвущиеся  укусить
размахивающего палкой деда, бросались  нильфгаардцы.  Дивизию  "Ард  Феаинн"
из-за огромных солнц на их плащах невозможно  было  перепутать  ни  с  какой
другой.
     - Бей, Вольная Компания! - крикнула женщина, закрутив мечом мельницу. -
Отработаем дукаты!
     Конники - а с ними и корнет Обри - ринулись  на  нильфгаардцев.  Стычка
длилась всего несколько минут. Но была жуткой. Потом стена щитов  раскрылась
перед  ними.  Они  оказались  внутри  четырехугольника,   в   толпе,   среди
краснолюдов в кольчугах, шлемах с бармицами и остроконечных  шоломах,  среди
реданской  пехоты,  легкой  бруггенской  кавалерии  и  закованных   в   латы
кондотьеров.
     Джулия  Абатемарко  (Сладкая  Ветреница,  кондотьерка,  только   теперь
сообразил Обри) потянула его к  пузатому  краснолюду  в  шишаке,  украшенном
красной шкофией20, неуклюже сидящему на  нильфгаардском  коне  в  ладрах,  в
седле пикинеров с большими луками, на  которое  он  взобрался,  чтобы  иметь
возможность смотреть по-над головами пехотинцев.
     - Полковник Барклай Эльс?
     Краснолюд одобрительно кивнул шкофиеи, заметивши кровь, что  забрызгала
корнета и его кобылу. Обри невольно покраснел. Это была кровь нильфгаардцев,
которых кондотьеры рубили рядом с ним. Сам он не успел даже меча вытянуть.
     - Корнет Обри.
     - Сын Анзельма Обри?
     - Младший.
     - Ха! Я знаю твоего отца! Что там  у  тебя  от  Наталиса  и  Фольтеста,
корнетик?
     - Центру группировки грозит прорыв... Господин  коннетабль  приказывает
Добровольческой Рати как можно скорее свернуть фланг  и  отойти  к  Золотому
Пруду и речке Хотле... Чтобы поддержать...
     Слова корнета заглушили рев, храп и визг коней. Обри  вдруг  сообразил,
до чего бессмысленные он привез приказы. Как мало  они  значат  для  Барклая
Эльса,   для   Джулии   Абатемарко,   для   всего    этого    краснолюдского
четырехугольника под золотым знаменем с молотами, развевающимся  над  черным
морем окружающих, штурмующих со всех сторон нильфгаардцев.
     - Я опоздал, - простонал он. - Я прибыл слишком поздно...
     Сладкая Ветреница фыркнула. Барклай Эльс оскалился.
     - Нет, малыш, - сказал он. - Просто Нильфгаард пришел слишком рано.

     - Поздравляю  дам  и  себя  с  удачной  резекцией  тонкого  и  толстого
кишечника, спленектомией21 и сшивкой  печени.  Обращаю  внимание  на  время,
понадобившееся нам,  чтобы  ликвидировать  последствия  того,  что  за  доли
секунды  было  сотворено  нашему  пациенту  во  время  боя...  Советую   это
воспринять как материал для философских размышлений. А  теперь  мазель  Шани
зашьет нам пациента.
     - Но я этого еще никогда не делала, господин Русти.
     - Когда-то надобно начинать. Шейте красное с красным, желтое с  желтым,
белое с белым. Так наверняка будет хорошо...

     - Это ж надо! - рванул бороду Барклай Эльс.  -  Что  ты  говоришь?  Что
говоришь ты, младший сын Анзельма Обри?  Что  мы  тут,  получается,  баклуши
бьем? Мы, курва его мать, не  дрогнули  даже  под  напором!  Ни  на  шаг  не
отступили! Не наша вина, что эти му... эээ... из Бругге не сдержали!
     - Но приказ...
     - Задом я давлю такие приказы!
     - Если мы не закроем брешь, -  перекричала  рев  Сладкая  Ветреница,  -
Черные прорвут фронт. Фронт прорвут! Раскрой мне ряды, Барклай! Я  ударю!  Я
прорвусь!
     - Вырежут вас, прежде чем доберетесь до пруда! Погибнете там зазря.
     - Так что ты предлагаешь?
     Краснолюд выругался, сорвал с головы шишак, хватанул им о землю.  Глаза
у него были дикие, налитые кровью, страшные.
     Чикита, напуганная криками, плясала под  корнетом  насколько  позволяла
теснота.
     - Давай сюда Ярпена Зигрина и Денниса Кранмера! Мигом!  Оба  краснолюда
вырвались из яростного боя, это было видно с первого же взгляда. Оба были  в
крови. Стальной наплечник одного носил след настолько сильного удара  мечом,
что пластины встали торчком. У другого голова была обвязана тряпицей, сквозь
которую проступала кровь.
     - Все в порядке, Зигрин?
     - Интересно, - вздохнул краснолюд, - почему все об этом спрашивают?
     Барклай Эльс отвернулся, отыскал  взглядом  корнета  и  впился  в  него
глазами.
     - Стало быть так, самый младший сын Анзельма, - прохрипел он. -  Король
и коннетабль приказывают нам прийти и поддержать их? Ну, так  раскрой  глаза
шире, корнетик. Будет на что посмотреть.

     - Холера! - рявкнул Русти, отскакивая от стола и размахивая скальпелем.
- Почему? Чертов хрен, почему так должно быть?
     Никто ему не ответил.  Марта  Содергрен  только  развела  руками.  Шани
наклонила голову. Иоля шмыгнула носом.
     Пациент, который только что умер,  глядел  вверх,  глаза  у  него  были
неподвижные и стеклянные.

     - Бей-убивай! На погибель сволочам!
     - Равняйсь! - рычал Барклай Эльс. - Держи шаг! Держи строй! И  плотней!
Плотней, мать вашу так-растак!
     "Мне не поверят, - подумал корнет Обри. - Ни за  что  мне  не  поверят,
когда  я  стану  об  этом  рассказывать.  Этот  квадрат  дерется  в   полном
окружении... Охваченный со всех сторон кавалерией, разрываемый на части,
     ecn рубят, давят, колют... И этот квадрат идет. Идет  ровный,  плотный,
даже со щитами. Идет, переступая через трупы и топча их, толкает перед собой
конницу, толкает перед собой элитную дивизию "Ард Феаинн". И идет".
     - Бей!
     - Держи шаг! Держи шаг! - рычал Барклай Эльс.  -  Держи  строй!  Песню,
курва ваша мать, песню! Нашу песню! Вперед, Махакам!
     Из  нескольких  тысяч   краснолюдских   глоток   вырвалась   знаменитая
махакамская боевая песня.

                         Ху-у! Ху-у!
                         Строй держи! Печатай шаг!
                         Мы прикроем ваш бардак!
                         Нам не греться на печи!
                         В бой! Вперед, бородачи!
                         Ху-у! Ху-у!

     - Бей-убивай! Вольная Компания! - В грозный рев краснолюдов  врезалось,
словно  тонкое  жало  мизеркордии,  высокое   сопрано   Джулии   Абатемарко.
Кондотьеры, вырываясь из строя, нападали на атакующих квадрат конников.  Все
это граничило с самоубийством. На наемников, лишенных  защиты  краснолюдских
алебард, пик и щитов, обрушилась вся мощь нильфгаардского на пора. Рев, крик
людей, конский визг заставили корнета  Обри  невольно  скорчиться  в  седле.
Кто-то ударил его в спину, он почувствовал, как вместе  с  увязшей  в  толпе
кобылой движется в сторону самого  страшного  столпотворения,  самой  жуткой
резни. Обри крепче сжал рукоять меча, которая вдруг показалась ему скользкой
и ужасно неудобной.
     Через мгновение, вынесенный перед линией щитов, он уже рубил  налево  и
направо, как безумный, и орал, как спятивший.
     - Еще раз! - услышал он  дикий  крик  Сладкой  Ветреницы.  -  Еще  одно
усилие! Держитесь, парни! Бей-убивай! За дукаты,  что  как  солнце  золотые!
Вольная Компания!
     Нильфгаардский  конник  без  шлема,  с  серебряным  солнцем  на  плаще,
ворвался в строй, поднялся на  стременах,  страшным  ударом  топора  повалил
краснолюда вместе со щитом, рассек голову другому. Обри вывернулся в седле и
рубанул наотмашь. С головы нильфгаардца отлетел  большой  покрытый  волосами
кусок, сам он рухнул на землю. В тот же момент корнет тоже получил чем-то по
голове и свалился с седла. Из-за давки он не сразу оказался внизу, несколько
секунд висел, тонко визжа, между небом и землей и боками  двух  лошадей.  Но
хоть он досыта набрался  страха,  боли  почувствовать  не  успел.  Когда  же
наконец упал, подкованные копыта почти тут же размозжили ему череп.

     Спустя шестьдесят пять лет старушка, которую попросили рассказать о том
дне, о Бренненском поле, о краснолюдском квадрате,  двигавшемся  к  Золотому
Пруду по трупам друзей и врагов, усмехнулась, еще сильнее сморщив уже и  без
того сморщенное и темное, как сушеная слива, лицо. Раздраженная -  а  может,
только прикидывающаяся раздраженной,  -  она  махнула  дрожащей,  костлявой,
чудовищно скрученной артритом рукой.
     - Никак, - зашепелявила она, - ни одна сторона не могла одолеть другую.
Мы-то были внутри. В окружении. Они - снаружи. И мы просто-напросто  убивали
друг друга. Кхе-кхе-кхе... Они нас, мы их...
     Старушка с трудом сдержала приступ кашля.  Те  из  слушателей,  которые
были ближе, заметили на ее щеке слезу,  с  трудом  пробивающую  себе  дорогу
среди морщин и старых шрамов.
     - Они были такими же мужественными, как и  мы,  -  бормотала  бабулька,
которую некогда звали Джулией  Абатемарко,  Сладкой  Ветреницей  из  Вольной
Кондотьерской Компании... - Кхе-кхе-кхе... Мы были  равно  мужественными.  И
мы, и они.
     Старушка замолчала. Ненадолго. Слушатели не торопили ее, видя, как  она
улыбается своим воспоминаниям. Своей храбрости. Маячившим в тумане  забвения
лицам тех, что геройски погибли. Лицам тех, что геройски выжили... Для того,
чтобы потом их подло прикончила водка, наркотики и туберкулез.
     - Да, мы были равно мужественны, - закончила Джулия  Абатемарко,  -  ни
одной  стороне  не  удавалось  набрать  столько  сил,   чтобы   быть   более
lsfeqrbemmni. Но мы... Нам удалось быть мужественными на одну минуту дольше.

     - Марти, очень тебя прошу, дай нам еще малость  своей  чудесной  магии!
Еще совсем немного! В  животе  у  этого  бедолаги  сплошная  каша,  вдобавок
приправленная множеством проволочных колечек от кольчуги! Я ничего  не  могу
сделать, он дергается, словно рыба,  которую  потрошат  живьем!  Шани,  черт
побери, держи крючки! Иоля! Спишь, язви тебя? Зажим! Зааажим!
     Иоля глубоко вздохнула, с  трудом  сглотнула  слюну,  заполнявшую  рот.
"Сейчас я грохнусь в обморок, - подумала она. - Не выдержу, не вынесу больше
этой вони, этой чудовищной мешанины запахов - крови, блевотины, кала,  мочи,
содержимого кишок, пота, страха, смерти. Не выдержу непрекращающегося крика,
воя, скользких окровавленных рук, цепляющихся за меня, словно я и  верно  их
спасение, их бегство, их жизнь... Не перенесу бессмысленности того,, что  мы
здесь делаем. Потому что это бессмыслен ность.  Одна  огромная,  гигантская,
бессмысленная бессмысленность.
     Не перенесу усилий и усталости. Приносят все новых... И новых...
     Я не выдержу. Сейчас меня начнет  рвать.  Сейчас  я  потеряю  сознание.
Какой позор..."
     - Салфетку! Тампон! Кишечный зажим! Не этот! Мягкий зажим! Смотри,  что
делаешь! Еще раз ошибешься, дам тебе по  рыжей  башке!  Слышишь?  Тресну  по
рыжей башке!
     "Великая Мелитэле! Помоги мне! Помоги мне, богиня!"
     - Ну, извольте! Сразу исправилась! Еще один  зажим,  жрица!  Клемму  на
кишки! Хорошо! Хорошо, Иоля, так держать! Марти, оботри ей глаза и  лицо.  И
мне тоже...

     "Откуда эта боль? - подумал коннетабль Ян Наталис. -  Что  у  меня  так
болит?
     Ах да!
     Стиснутые кулаки!"

     - Мы их доконаем! - крикнул, потирая руки, Кеес ван Ло.  -  Дожмем  их,
господин маршал! Линия разваливается на стыке. Ударим! Ударим, не оттягивая,
и, клянусь Великим Солнцем, они не выдержат! Разбегутся!
     Менно Коегоорн нервно погрыз ноготь, сообразил, что  на  него  смотрят,
быстро вынул палец изо рта.
     - Ударим, - повторил Кеес ван Ло спокойнее, уже не так взволнованно.  -
"Наузикаа" готова...
     - "Наузикаа" должна стоять, - отрубил Менно. - Даэрлянская тоже  должна
стоять. Господин Фаоильтиарна!
     Командир бригады "Врихедд", Исенгрим Фаоильтиарна по прозвищу  Железный
Волк, обратил к маршалу страшное лицо, обезображенное шрамом,  идущим  через
лоб, бровь, основание носа и щеку.
     - Ударьте, - указал булавой Менно, - в стык Темерии и Редании! Туда!
     Эльф  отдал  честь.  Искалеченное  лицо  не  дрогнуло,  не   изменилось
выражение больших глубоких глаз.
     "Союзники, - подумал Менно. - Альянты. Боремся  вместе.  Против  общего
врага.
     Но я их вообще не понимаю, этих эльфов.
     Они совсем другие.
     Совсем чужие".

     - Интересно. - Русти попытался вытереть лицо предплечьем, но предплечье
тоже было в крови. На помощь пришла Иоля. - Любопытно,  -  снова  проговорил
хирург, указывая на пациента. - Его  ткнули  вилами  или  какой-то  двузубой
разновидностью гизармы... Один зуб пробил сердце. Вот,  извольте  взглянуть.
Камера, несомненно, пробита, аорта почти отделена... А он еще  минуту  назад
дышал. Здесь, на столе. Получив в самое сердце, он дотянул до стола...
     - Вы хотите сказать, - угрюмо спросил  конник  из  легкой  волонтерской
кавалерии, - что он умер? И мы напрасно тащили его к вам с поля боя?
     - Никогда не бывает напрасно, - не отвел  взгляда  Русти.  -  А  правду
говоря - да, он мертв. Увы. Exitus22. Забирайте... Эх,  холера...  Киньте-ка
глаз, девушки.
     Марти Содергрен, Шани и Иоля наклонились над трупом. Русти оттянул
     slepxels веко.
     - Вам когда-нибудь доводилось видеть подобное? Девушки дрогнули,  потом
ответили.
     - Да, - сказали они одновременно, переглянувшись слегка удивленно.
     - Я тоже видел, - сказал Русти. - Это ведьмак. Мутант.  Вот  почему  он
жил так долго... Это был ваш брат по  оружию,  люди?  Или  вы  принесли  его
случайно?
     - Это  был  наш  друг,  господин  медик,  -  угрюмо  подтвердил  другой
волонтер, детина с перевязанной головой. - Из нашего эскадрона,  доброволец,
как и мы. Уж и мастер был с мечом обращаться! Койон - имя ему.
     - Ведьмак?
     - Ага. Но несмотря на все, порядочный был парень.
     - Да, - вздохнул Русти, видя четырех  солдат,  несущих  на  набухшем  и
капающем кровью плаще очередного раненого, очень молодого, судя по тому, как
тонко он выл. - Да, жаль... Охотно взялся бы за вскрытие этого, несмотря  на
все, порядочного парня. И любопытство жжет,  и  диссертацию  можно  было  бы
написать, если б заглянуть ему внутрь. Но времени нет! Долой труп со  стола!
Шани, воды. Марти - дезинфекция! Иоля, полей...  Эй,  девушка,  опять  слезы
льешь? А теперь-то что?
     - Ничего, господин Русти. Ничего. Все уже в порядке.

     - Я чувствую себя, - повторила Трисс  Меригольд,  -  так,  словно  меня
ограбили.
     Нэннеке долго не отвечала, глядя с террасы на храмовый сад,  в  котором
жрицы и адептки копошились, занимаясь весенними работами.
     - Ты свой выбор сделала, - сказала она наконец. - Ты избрала свой путь,
Трисс. Свою судьбу. Добровольно. И жалеть не о чем.
     - Нэннеке, - опустила  глаза  чародейка.  -  Я  действительно  не  могу
сказать тебе больше, чем сказала. Поверь - и прости.
     - Кто я, чтобы прощать? И какая тебе польза от моего прощения?
     - Я же вижу, - взорвалась Трисс, - как ты на меня смотришь! Ты  и  твои
жрички! Вижу, как глазами спрашиваете:
     "Что ты тут делаешь, магичка? Почему ты  не  там,  где  Иоля,  Эурнэйд,
Катье? Мирра? Ярре?"
     - Преувеличиваешь, Трисс!
     Чародейка смотрела вдаль, на лес, синеющий за стен