- Ну-ну...
     - Мысль. Упорная мысль. Что над тем озером, в той  башне,  я  вовсе  не
хозяйка, а узница.
     - Пойдем со мной.
     Как Кондвирамурса и полагала, выйти на террасу  можно  было  только  из
личных комнат чародейки, чистеньких, ухоженных, пахнущих  сандалом,  миррой,
лавандой и нафталином. Надо было воспользоваться маленькой потайной дверью и
винтовой лестницей, ведущей вниз. Лишь после этого можно было  попасть  куда
следовало.
     В комнате в отличие  от  остальных  помещений  на  стенах  не  было  ни
панелей, ни обоев,  простая  побелка,  а  потому  здесь  было  светло.  Свет
вливался и сквозь огромное трехстворчатое окно, вернее,  остекленные  двери,
ведущие прямо на террасу, что нависла над озером.
     Единственными предметами мебели в комнате  были  два  кресла,  огромное
зеркало в овальной раме красного дерева и что-то вроде стойки  с  поперечным
горизонтальным плечом, на котором, касаясь  фестонами  пола,  висел  гобелен
размером пять на семь футов.
     Скальный обрыв над горным озером. Замок,  утопленный  в  склон  обрыва,
словно часть каменной стены. Замок, который Кондвирамурса  хорошо  знала  по
многочисленным иллюстрациям.
     - Цитадель Вильгефорца, место заключения  Йеннифэр.  Здесь  завершилась
легенда.
     -  Верно,  -  с  деланным  равнодушием  подтвердила  Нимуэ.   -   Здесь
завершилась легенда, по крайней мере в ее известных версиях. Мы знаем именно
эти версии, поэтому нам кажется, будто мы знаем финал. Цири сбежала из Башни
Ласточки, где,  как  ты  выснила,  она  была  в  заточении.  Убежала,  когда
сообразила, что с ней намерены сделать. Легенды приводят множество вариантов
ее бегства...
     - Мне, - перебила Кондвирамурса, -  особенно  нравится  та,  в  которой
говорится о бросании за спину предметов. Гребня, яблока и  носового  платка.
Но...
     - Кондвирамурса!
     - Прости.
     - Версий бегства, как я уже говорила,  множество.  Но  до  сих  пор  не
совсем ясно, каким образом Цири из  Башни  Ласточки  попала  прямо  в  замок
Вильгефорца... А ты  никак  не  можешь  выснить  Башню  Ласточки?  Попытайся
выснить замок. Внимательнее приглядись к гобелену... Ты меня слушаешь?
     - Зеркало... Оно магическое, да?
     - Нет. Я выдавливаю перед ним прыщи.
     - Прости.
     - Это зеркало Хартманна,  -  пояснила  Нимуэ,  видя  сморщенный  нос  и
надутые  губы  адептки.  -  Если  хочешь,  загляни.  Но,  пожалуйста,   будь
осторожна.
     -  А  правда  ли,  -   спросила   дрожащим   от   возбуждения   голосом
Кондвирамурса, - что через Хартманна можно перейти в другие...
     -  Миры?  Конечно.  Но  не  сразу,  не   без   подготовки,   медитации,
концентрации и множества других действий. Советуя тебе  быть  осторожной,  я
имела в виду нечто другое.
     - Что именно?
     - Зеркало действует в обе стороны. Из Хартманна в  любой  момент  может
что-нибудь выйти.

     - Знаешь, Нимуэ... Когда я смотрю на гобелен...
     - Ты снила?
     - Снила. Но странно. С высоты птичьего полета. Я была птицей...  Видела
замок снаружи. Но не могла в него проникнуть, Что-то не давало,  перекрывало
доступ.
     - Смотри на гобелен, - приказала Нимуэ. - Смотри  на  Цитадель.  Смотри
внимательно, сосредоточься на каждой детали. Концентрируйся сильно, глубоко,
врежь это изображение в память. Я хочу, чтобы во сне ты туда  вошла.  Попала
внутрь. Очень важно, чтобы ты туда вошла.

     Снаружи, за стенами замка, судя по всему,  бушевала  прямо-таки  адская
метель, в камине  огонь  так  и  гудел,  быстро  пожирая  поленья.  Йеннифэр
блаженствовала в тепле. Ее теперешняя "келья" была,  правда,  в  тысячи  раз
теплее той мокрой дыры, в которой она провела, пожалуй, месяца два,  но  все
равно и тут у нее зуб на зуб не попадал. Там  она  полностью  потеряла  счет
времени, да и потом никто  не  торопился  сообщить  ей  дату,  но  она  была
уверена, что на улице зима, декабрь, может, даже январь.
     - Ешь, Йеннифэр, - сказал Вильгефорц. - Ешь, не стесняйся.
     Чародейка и не думала стесняться.  А  если  ела  медленно  и  с  трудом
справлялась  с  курицей,  то  исключительно  потому,  что  ее  только-только
зарубцевавшиеся пальцы все еще были неловкими и почти не  гнулись.  Удержать
нож и вилку ими было трудно. А есть руками  она  не  хотела  -  предпочитала
демонстрировать свое превосходство  Вильгефорцу  и  остальным  пиршествующим
гостям чародея. Ни одного из них она не знала.
     - Искренне сожалею, но вынужден сообщить  тебе,  -  сказал  Вильгефорц,
поглаживая пальцами ножку фужера, - что Цири, твоя подопечная,  распрощалась
с этим миром. Винить  за  это  ты  можешь  только  себя,  Йеннифэр.  И  свое
безрассудное, бессмысленное упрямство.
     Один  из  гостей,  невысокий  темноволосый   мужчина,   мощно   чихнул,
высморкался в батистовый платочек. Нос у него был опухший,  красный  и  явно
наглухо забитый.
     -  Будь  здоров,  -  сказала  Йеннифэр,  на  которую   зловещие   слова
Вильгефорца не произвели никакого впечатления. - Откуда бы  такая  серьезная
простуда, милсдарь? Слишком долго стояли на сквозняке после ванны?
     Второй гость, годами постарше, крупный, худой, с отвратительно белесыми
глазами, неожиданно захохотал. Простудившийся же после ванны  мужчина,  хоть
физиономию  ему  перекосило  от  злости,  поблагодарил  чародейку  кивком  и
короткой простуженной фразой. Однако недостаточно  короткой,  чтобы  она  не
уловила нильфгаардского акцента.
     Вильгефорц повернулся к ней. Он  больше  не  носил  на  голове  золотой
"опалубки" для хрустального яблока в глазной впадине,  однако  выглядел  еще
чудовищней, чем тогда, летом, когда она  увидела  его  рану  в  первый  раз.
Регенерированное левое глазное яблоко уже пришло в порядок, но было  заметно
меньшего размера нежели правое. От такой картинки перехватывало дыхание.
     - Ты, Йеннифэр, - процедил он, - вероятно, полагаешь, что я лгу,  ловлю
тебя в силки, пытаюсь застать врасплох? Зачем бы мне это? Известие о  гибели
Цири потрясло меня не меньше, да что там, гораздо сильнее, чем тебя. В конце
концов, я связывал с  девушкой  вполне  конкретные  надежды,  строил  планы,
которым предстояло сыграть решающую роль в  моей  дальнейшей  жизни.  Теперь
девушка мертва, и мои планы рухнули.
     - Прекрасно. - Йеннифэр, с трудом удерживая нож непослушными  пальцами,
пыталась резать нашпигованную черносливом свиную котлету.
     - Тебя же, - продолжал чародей, не обращая внимания на  комментарий,  -
связывала с  Цири  исключительно  глупая  сентиментальность,  на  которую  в
различных пропорциях влияли сожаление  о  собственном  бесплодии  и  чувство
вины. Да,  да,  Йеннифэр,  чувство  вины!  Ведь  ты  активно  участвовала  в
скрещивании парочек и, я бы сказал,  в  откормке  производителей,  благодаря
чему и явилась на свет малютка Цири. И ты перенесла  свои  чувства  на  плод
генетического   эксперимента   -   кстати   сказать,   неудачного.   Ибо   у
экспериментаторов не хватило знаний.
     Йеннифэр молча  пожелала  ему  успехов,  подняв  бокал  и  одновременно
искренне моля судьбу, чтобы та  не  дала  бокалу  вывалиться  из  руки.  Она
постепенно приходила к выводу, что по меньшей мере два  пальца  из  пяти  не
будут сгибаться очень долго. Возможно, никогда.
     Вильгефорц не обратил на ее жест никакого внимания.
     - Теперь уже поздно. Это случилось, - прошипел он сквозь зубы. - Однако
знай, Йеннифэр, у меня-то знания были. А если б была и девушка, то я  своими
знаниями наверняка бы воспользовался. Остается лишь сокрушаться.  А  ведь  я
мог бы укрепить и подлечить твой эрзац материнского инстинкта. Хоть ты  суха
и стерильна как камень, с моей помощью ты обрела бы не  только  дочь,  но  и
внучку. Или, на худой конец, заменитель внучки.
     Йеннифэр пренебрежительно прыснула, хотя прямо-таки закипала от ярости.
     -  С  величайшим  сожалением  вынужден  подпортить   твое   праздничное
настроение, дорогая, - холодно  сказал  чародей.  -  Думаю,  тебе  не  очень
приятно будет узнать, что ведьмак Геральт  из  Ривии  также  почил  в  бозе.
Да-да, тот самый ведьмак Геральт, с  которым  тебя,  да,  кажется,  и  Цири,
связывал суррогат чувств - смешная сентиментальность, глупая и  преслащенная
до тошноты. Знай, Йеннифэр, что наш обожаемый ведьмак распрощался  с  земной
юдолью буквально пламенно и весьма эффектно. Однако тебе не следует ни в чем
себя корить. В смерти ведьмака ты не повинна даже в самой  что  ни  на  есть
наименьшей степени. Всю чехарду устроил я. Отведай маринованных грушек, они,
поверь мне, отменны.
     В фиалковых глазах Йеннифэр полыхнула  холодная  ненависть.  Вильгефорц
рассмеялся.
     - Вот такой ты мне нравишься, - сказал он. - Честное слово, если  б  не
двимеритовые  браслеты,  ты  б  меня  наверняка  испепелила.   Но   двимерит
действует, так что испепелять меня ты можешь исключительно взглядом.
     Простуженный чихнул, высморкался и раскашлялся так, что слезы  полились
из глаз. Высокий и худой рассматривал чародейку своими  неприятными  рыбьими
глазами.
     - А куда же подевался милостивый государь Риенс, -  спросила  Йеннифэр,
растягивая слова. - Тот милостивый государь Риенс, который столько всего мне
наплел и наобещал бог весть что со мной сотворить?  И  где  сейчас  господин
Ширру, никогда не упускавший оказии ударить меня и пнуть? Почему  стражники,
еще недавно хамливые и грубые, теперь ведут себя с  робким  уважением?  Нет,
Вильгефорц, ты вовсе не обязан отвечать. Я знаю: то, о  чем  ты  говорил,  -
одна большая липа. Цири от тебя ускользнула, и Геральт от  тебя  ускользнул,
попутно вроде бы устроив твоим бандитам кровавую баню. И что  теперь?  Планы
рухнули, пошли прахом, ты сам это признал, сны о могуществе  развеялись  как
дым. А чародеи и Дийкстра уже нащупывают вас. Да-да, нащупывают. Неспроста и
не из жалости ты  перестал  меня  пытать  и  принуждать  к  сканированию.  А
император Эмгыр затягивает сеть, и он скорее всего очень, ну очень зол.  Ess
a tearth, me tiarn? A'pleine a cales, ellea?
     - Я знаю всеобщий, - сказал простуженный, выдерживая взгляд. - А  зовут
меня Стефан Скеллен. И у меня отнюдь, да-да отнюдь не полны штаны.  Хо,  мне
до сих пор кажется, что я нахожусь в гораздо более выгодном  положении,  чем
вы, госпожа Йеннифэр.
     Долгая речь утомила его, он  раскашлялся  снова  и  высморкался  в  уже
вконец промокший батистовый платочек. Вильгефорц стукнул кулаком по столу.
     - Кончаем игру, - проговорил он,  жутко  вращая  маленьким  глазком.  -
Учти, Йеннифэр, мне ты больше не нужна. В принципе  надо  было  бы  засунуть
тебя в мешок и утопить в озере, но я с величайшей неохотой прибегаю к  таким
методам. До поры до времени,  пока  обстоятельства  позволят  либо  заставят
принять другое решение, ты будешь находиться в изоляции. Однако предупреждаю
- я не позволю тебе доставлять мне неприятности. Ежели ты снова решишься  на
голодовку, знай, я не стану,  как  это  было  в  октябре,  терять  время  на
кормление через трубку. Я просто позволю тебе изголодаться до смерти. А если
попробуешь бежать, приказы стражникам будут однозначными. А  теперь  позволь
откланяться. Если, разумеется, ты уже удовлетворила свой голод.
     - Нет. - Йеннифэр встала, швырнула салфетку на стол. - Может, я  и  еще
что-нибудь отведала бы, но собравшееся за столом общество  отбивает  у  меня
аппетит. Позвольте откланяться.
     Стефан Скеллен чихнул и закашлялся.  Белесоглазый  косил  на  нее  злым
глазом и препаскуднейше ухмылялся. Вильгефорц глядел в сторону.
     Как обычно, когда ее вели в узилище или из узилища,  Йеннифэр  пыталась
понять, где находится, добыть хотя бы обрывок  информации,  который  мог  бы
оказаться полезным в задуманном бегстве. И всякий раз ничего не  получалось.
У огромного замка не  было  окон,  сквозь  которые  можно  было  бы  увидеть
окружающий пейзаж или хотя бы солнце и попытаться определить стороны  света.
Телепатия невозможна, два тяжелых браслета и ошейник из двимерита эффективно
сводят на нет любые попытки воспользоваться магией.
     Комната, где ее держали, была холодной и спартански суровой, как  келья
затворника. Однако Йеннифэр вспомнила тот радостный день, когда ее  вытащили
из ямы. Из подвала, на дне которого вечно стояла зловонная лужа, а на стенах
наросли селитра и соль.
     Из подвала, где  ее  кормили  об®едками,  и  крысы  без  всяких  трудов
вырывали эти жалкие об®едки из ее искалеченных  пальцев.  Когда  спустя  два
месяца ее расковали и, вытащив оттуда, позволили переодеться  и  искупаться,
Йеннифэр не знала, куда деваться от счастья.  Новая  комната  показалась  ей
королевской  опочивальней,  а  жидкий  супец,  который   ей   приносили,   -
живительным бульоном из ласточкиных гнезд, достойным  императорского  стола.
Ясное дело, очень скоро бульон оказался обычными  помоями,  удобное  ложе  -
жесткой лежанкой, а королевская  опочивальня  -  тюрьмой.  Холодной,  тесной
камерой, в которой, сделав четыре шага, упираешься в стену.
     Йеннифэр выругалась, вздохнула, присела на карло - единственный,  кроме
лежанки, предмет мебели.
     Мужчина вошел так тихо, что она едва услышала.
     - Меня зовут Бонарт, - сказал  он.  -  Постарайся  запомнить  это  имя,
ведьма. Да вколоти его как следует себе в башку.
     - В гробу я тебя видела вместе с твоим затраханным именем!
     - Я, - скрежетнул он зубами, - охотник за  людьми.  Да-да,  слушай  как
следует, чародейка. В сентябре, три месяца назад, я в Эббинге поймал  твоего
ублюдка. Ту самую Цирю, о которой тут столько трепа.
     Йеннифэр  стала  слушать  внимательнее.  Сентябрь,  Эббинг.  Поймать-то
поймал. Да где же она? Может, врет, падла?
     - Сероволосая ведьмачка, вышколенная в  Каэр  Морхене.  Я  заставил  ее
драться на арене: убивать людей под  визг  публики.  Понемногу,  мало-помалу
превратил ее в зверюгу. Учил арапником, кулаком и каблуками. Долго учил.  Но
она сбежала, зеленоглазое змийство.
     Йеннифэр неслышно вздохнула.
     - Сбежала от меня в мир иной. Но когда-нито мы еще встретимся.  Уверен,
уж когда-нибудь - да встретимся. Да, чародейка. И ежели я о чем-то  сожалею,
так только о том, что твоего ведьмачьего любовничка,  Геральта,  испекли  на
живом  огне.  Я  охотно  дал  бы  ему  попробовать  моего  клинка,   выродку
треклятому.
     Йеннифэр фыркнула.
     - Послушай-ка, Бонарт, или как тебя там. Не  смеши.  Ты  ведьмаку  и  в
подметки не годишься. И сравниться с ним не можешь. Ни в чем. Ты, как только
что сам выразился, живодер и палач. А герой разве что против щенков.
     - Глянь-ка сюда, ведьма.
     Он резко распахнул куртку и рубаху, вытянул, путая их,  три  цепочки  с
тремя серебряными медальонами.  Один  изображал  кошачью  голову,  второй  -
голову то ли орла, то ли грифа, третьего она  как  следует  не  рассмотрела.
Скорее всего это была волчья голова.
     -  Таких  штучек,  -  фыркнула  она,  снова  изображая  безразличие,  -
полным-полно на ярмарках.
     - Эти не с ярмарки.
     - Да неужто?!
     - Было время, -  прошипел  Бонарт,  -  когда  порядочные  люди  боялись
ведьмаков  пуще  чудовищ.  Чудовища,  известное  дело,  сидели  по  лесам  и
камышникам, а ведьмаки нагло  разгуливали  по  улицам,  заходили  в  кабаки,
вертелись около  храмов,  всяческих  заведений,  школ  и  игровых  площадок.
Порядочные люди справедливо сочли это непорядком.  Поэтому  решили  поискать
кого-нибудь, кто мог бы призвать нахальных ведьмаков  к  порядку.  И  нашли.
Нелегко, небыстро, неблизко, но нашли. Как видишь, у меня на счету - тройка.
Ни один выродок больше не появлялся в округе и не  пугал  почтенных  граждан
своей внешностью. А если б появился, то я разделал бы его точно так же,  как
предыдущих.
     - Во сне? - скривилась Йеннифэр. -  Из  самострела?  Из-за  угла?  Или,
может, подлив яду?
     Бонарт спрятал медальоны под рубаху, сделал два шага в ее сторону.
     - Дразнишься, ведьма?
     - Было такое намерение.
     - Так, значит? Ну, сейчас  я  покажу  тебе,  сучье  вымя,  кто  кому  в
подметки годится. С кем я могу соперничать во всем.  Да  что  там,  я  даже,
думаю, покрепче его буду.
     Стоявшие за дверью стражники  аж  подскочили,  услышав  пробившийся  из
камеры грохот, треск, гул, вой и скулеж. А если б  стражникам  когда-либо  в
жизни довелось слышать рев пойманной в  капкан  пантеры,  то  они  могли  бы
поклясться, что в камере находится именно этот хищник!
     Потом до стражников  долетел  страшный  рык  раненого  льва,  которого,
впрочем, стражники тоже никогда не слышали, да и видели  только  на  гербах.
Они переглянулись. Покачали головами. А потом ворвались в комнату.
     Йеннифэр сидела, сжавшись, среди обломков лежанки - волосы  вз®ерошены,
платье и рубашка разодраны сверху  донизу,  маленькая  девичья  грудь  бурно
вздымается в такт тяжелому дыханию. Из носа  текла  кровь,  на  лице  быстро
увеличивалась припухлость, наливались малиновым цветом царапины на плече.
     Бонарт  сидел  в  другом  углу  среди  остатков  карла,  обеими  руками
ухватившись за промежность. У него из носа тоже текла кровь, окрашивая седые
усы глубоким кармином. Лицо искорежено кровавыми царапинами.  Едва  зажившие
пальцы Йеннифэр были жалким оружием, а  вот  звенья  двимеритовых  браслетов
обладали прекрасными, роскошно острыми краями.
     В распухающей  на  глазах  щеке  Бонарта,  точнехонько  посреди  скулы,
торчала чуть ли не по ручку вбитая обоими зубьями  вилка,  которую  Йеннифэр
стащила со стола во время ужина.
     - Только против щенков ты годен, изувер, - выдохнула чародейка, пытаясь
прикрыть грудь остатками платья. - А от сучек держись подальше. Слабоват  ты
против них, сопляк!
     Она не могла себе простить, что попала не туда, куда целила -  в  глаз.
Ну  что  ж,  мишень  была  подвижной,  а  кроме  того,  полное  совершенство
недостижимо.
     Бонарт рявкнул, встал, выдернул вилку,  взвыл  и  пошатнулся  от  боли.
Изрыгнул мерзкие ругательства.
     Тем временем в камеру заглянули еще два стражника.
     - Эй вы! - заорал Бонарт, стирая кровь с лица. - Быстрее  сюда!  Тащите
эту сволочугу на середину комнаты, распните крестом и держите, да покрепче!
     Стражники переглянулись. Уставились в потолок.
     - Идите-ка лучше отседова, господин хороший, - сказал один.  -  Нам  за
это не плотют.
     - А окромя того, - буркнул другой, - нету у нас охоты кончить как Риенс
или Ширру.

     Кондвирамурса отложила в стопку картинок картон с изображением тюремной
камеры и женщины, сидевшей с опущенной головой, в  кандалах,  прикованной  к
каменной стене.
     - Ее мучили, а ведьмак в это время забавлялся в  Туссенте  с  какими-то
брюнетками.
     - Осуждаешь? - резко спросила Нимуэ. - Ничего практически не зная?
     - Нет. Не осуждаю, но...
     - Никаких "но". Замолкни, пожалуйста.
     Некоторое время они сидели молча, перекладывая гравюры и акварели.
     - Все версии легенды, - Кондвирамурса указала  на  одну  из  гравюр,  -
местом ее  кончины,  финала,  последней  битвы  Добра  со  Злом,  прямо-таки
Армагеддона, называют замок Рыс-Рун, Все, кроме одной.
     - Да, - кивнула Нимуэ. - Все, кроме анонимной, мало популярной  версии,
известной как "Черная книга из Элландера".
     - "Черная книга" сообщает, что финал разыгрался в крепости Стигга.
     -  Именно.  Да  и  другие,  канонические  моменты  легенды,  "Книга  из
Элландера" подает совсем иначе, существенно отклоняясь от канона.
     - Интересно, -  Кондвирамурса  подняла  голову,  -  который  из  замков
изображен на иллюстрациях? Который выткан на гобелене  у  тебя  в  кабинете?
Которое изображение соответствует истине?
     - Этого нам не узнать  никогда.  Замок  -  свидетель  финала  -  погиб.
Разрушен. От него не осталось и следа, в этом сходятся все легенды, даже та,
которую приводит "Книга из Элландера". Ни одно из приведенных  в  источниках
мест не вызывает доверия. Мы не знаем и никогда не узнаем,  как  выглядел