- Осторожней, - процедила она, с  трудом  сохраняя  спокойствие.  -  От
такой бурной гребли можно и заболеть.
     На этот раз крепыш поднял загорелое, темное  как  дубленая  кожа  лицо,
что-то пробурчал, прокашлялся, движением заросшего седой щетиной  подбородка
указал на укрепленную на борте деревянную  моталку  и  скрывающуюся  в  воде
леску,  натянутую  движением  лодки.  Видимо,   считая   об®яснение   вполне
достаточным и исчерпывающим, он продолжил  грести  в  прежнем  темпе.  Весла
вверх. Пауза. Весла в воду до половины лопасти. Долгая пауза. Протяжка.  Еще
более долгая пауза.
     - Ага,  -  медленно  сказала  Кондвирамурса,  посматривая  на  небо.  -
Понимаю. Важна блесна, которая  тянется  за  лодкой  и  должна  двигаться  с
соответствующей  скоростью  и  на   соответствующей   глубине.   Главное   -
рыболовство. На остальное начхать.
     Сказанное было настолько очевидным,  что  мужчина  даже  не  потрудился
фыркнуть или даже просто кашлянуть в ответ.
     - Кому какое дело до того, - продолжала монолог Кондвирамурса, - что  я
провела в пути целую ночь? Что я голодна? Что ягодицы у меня болят, а  между
ними свербит от жесткой скамейки? Что мне хочется  писать?  Нет,  главное  -
ловля рыбы на дорожку. К тому же ловля бессмысленная, ибо никто не клюнет на
блесну, которую волокут  серединой  плеса,  да  еще  и  на  двадцатисаженной
глубине.
     Гребец поднял голову, зловеще глянул на Кондвирамурсу и заворчал  очень
- ну очень даже - ворчливо. Кондвирамурса сверкнула зубами, довольная собой.
Грубиян по-прежнему греб медленно. Он был взбешен.
     Адептка раскинулась на кормовой скамейке и закинула ногу на ногу.  Так,
чтобы в разрезе платья было видно побольше.
     Мужчина забурчал, крепче стиснул на веслах узловатые пальцы, делая вид,
будто глядит только на леску.  Темп  гребли  он,  ясное  дело,  и  не  думал
увеличивать. Адептка, осознавши тщетность  своих  манипуляций,  вздохнула  и
занялась изучением неба.
     Уключины поскрипывали,  бриллиантовые  капельки  ссыпались  с  лопастей
весел.
     В быстро рассеивающемся тумане замаячил силуэт острова. И  вздымающиеся
над ним темные бочковатые очертания  башни.  Грубиян  рыбак,  хоть  и  сидел
спиной вперед и не оглядывался, непостижимым образом почувствовал,  что  они
уже почти на месте. Он не спеша сложил весла вдоль бортов,  встал,  принялся
понемногу навивать леску на моталку. Кондвирамурса - все еще нога на ногу  -
посвистывала, глядя в небо.
     Гребец смотал леску до конца, осмотрел блесну - большую латунную ложку,
снабженную тройным крючком с хвостиком из красной шерсти.
     - Надо же, - сладенько проворковала Кондвирамурса. - Ничего не клюнуло,
ай-яй-яй, жалость какая. А интересно, почему бы такая непруха? Может,  лодка
шла слишком быстро?
     Мужчина окинул ее взглядом, в котором при желании можно  было  прочесть
уйму малоприятных слов, фраз и даже целых абзацев.  Сел,  прохрипел  что-то,
сплюнул за борт, ухватил весла узловатыми лапами, резко выгнул спину.  Весла
шлепнули, забились в уключинах, лодка помчалась по  озеру  стрелой,  вода  с
шумом вспенилась у носа, воронками  заклубилась  за  кормой.  Отделявшее  от
острова расстояние в четверть полета стрелы они прошли быстрее,  чем  гребец
успел дважды пробурчать нечто невразумительное. Лодка вылетела на прибрежную
гальку с такой скоростью, что Кондвирамурса свалилась со скамейки.
     Лодочник забурчал, захрипел, сплюнул. Адептка знала, что в переводе  на
язык цивилизованных  людей  это  означает:  "выматывайся  из  лодки,  ведьма
заумная". Знала она также, что нечего и думать, будто ее вынесут,  а  потому
сняла туфельки, провокационно  высоко  задрала  платье  и  вышла,  проглотив
проклятие в адрес ракушек, болезненно уколовших ступни.
     - Благодарствую, - процедила она сквозь стиснутые зубы, - за прогулку.
     Не дожидаясь ответного ворчания и не  оглядываясь,  Кондвирамурса,  как
была  босиком,  направилась  к  каменным  ступеням.  Все  тяготы  и  мучения
закончились   и   улетучились   бесследно,   уступив   место   возрастающему
возбуждению. Наконец-то она на острове  Inis  Vitre(1),  посреди  озера  Loc
Blest(2). В том, почти легендарном месте,  которое  довелось  посетить  лишь
немногим избранным.
     Утренний туман развеялся полностью,  на  еще  тусклом  небе  уже  начал
просвечивать красный шар солнца. Вокруг  навесных  бойниц  башни  кружили  и
кричали чайки, мельтешили стрижи.
     На площадке, которой завершалась лестница, ведущая с берега на террасу,
опершись о статую присевшей  оскалившейся  химеры,  стояла  Нимуэ  Владычица
Озера.

     Она была  изящная  и  невысокая,  не  выше  пяти  футов.  Кондвирамурса
слышала, что в молодости ее называли "Локотком", и теперь поняла,  насколько
удачным было прозвище. И притом не сомневалась, что уже с полвека  никто  не
осмеливался так называть миниатюрную чародейку.
     - Я - Кондвирамурса Тилли, - поклонившись, представилась она,  все  еще
держа туфельки в руке, а поэтому немного смущаясь. - Я счастлива гостить  на
твоем острове, Владычица Озера.
     - Нимуэ, - поправила маленькая магичка. - Нимуэ, ничего более. Эпитеты,
титулы и звания можно отбросить, госпожа Тилли.
     - В таком случае я - Кондвирамурса. Кондвирамурса, ничего более.
     - Проходи, Кондвирамурса... и ничего более.  Побеседуем  за  завтраком.
Думаю, ты голодна?
     - Не отрицаю.

     На завтрак были творог,  зеленый  лук,  яйца,  молоко  и  ржаной  хлеб,
поданные двумя молоденькими, тихонькими, пахнущими крахмалом  прислужницами.
Кондвирамурса ела; чувствуя на себе взгляд миниатюрной чародейки.
     - У башни, - неожиданно заговорила Нимуэ, наблюдая за каждым  движением
адептки и почти за каждым куском, который  та  отправляла  в  рот,  -  шесть
этажей, из  них  один  -  подземный.  Твоя  комната  расположена  на  втором
надземном, там же размещены  все  необходимые  удобства.  Первый  этаж,  как
видишь, хозяйственный, здесь же находятся  комнаты  прислуги,  подземный,  а
также второй и третий этажи:  лаборатории,  библиотека  и  галерея.  На  все
названные этажи и в расположенные в них помещения ты  имеешь  неограниченный
доступ, можешь пользоваться ими и всем, что в них содержится, в любое  время
и любым образом.
     - Поняла. Благодарю.
     - На двух верхних этажах мои личные покои и мой личный рабочий кабинет.
Эти помещения - только мои. Чтобы избежать недоразумений, знай:  я  в  таких
вопросах невероятно щепетильна.
     - Приму во внимание.
     Нимуэ повернула голову к  окну,  сквозь  которое  был  виден  Ворчливый
Господин  Гребец,  уже  разделавшийся  с  багажом  Кондвирамурсы  и   теперь
загружавший  лодку  удочками,  моталкой,  сачками,  подсечками   и   прочими
причиндалами хитрого рыболовецкого промысла.
     - Я малость старомодна, - продолжала Нимуэ. - Но  определенными  вещами
привыкла пользоваться на правах единоличия. Скажем, зубной  щеткой,  личными
покоями, библиотекой, туалетом. И... Королем-Рыбаком. Пожалуйста, не пытайся
воспользоваться Королем-Рыбаком.
     Кондвирамурса чуть было не  захлебнулась  молоком.  На  лице  Нимуэ  не
дрогнул ни один мускул.
     -  А  если...  -  продолжала  она,  прежде  чем  к  адептке   вернулась
способность говорить, - если ему взбредет в голову воспользоваться  тобой  -
откажи.
     Кондвирамурса, наконец проглотив молоко, быстро кивнула,  воздержавшись
от каких-либо комментариев. Хоть ей  ужасно  хотелось  сказать,  что  рыбаки
вообще не в ее вкусе, а грубияны - в особенности. К тому же такие, у которых
башка поросла беленькой как сметана порослью.
     - Ну-с, та-а-ак, - протянула Нимуэ. - С  вступлением  мы,  стало  быть,
покончили. Пора перейти к конкретным делам. Тебе интересно, почему  из  всех
кандидаток-адепток я выбрала именно тебя?
     Кондвирамурса если вообще и задумывалась над ответом, то лишь для того,
чтобы не показаться чересчур самоуверенной. Однако быстро пришла  к  выводу,
что обостренный слух Нимуэ  даже  самое  минимальное  отклонение  от  истины
воспримет как режущую ухо фальшь.
     - Я - лучшая сновидица в Академии, - ответила она холодно, по-деловому,
без лишнего хвастовства. - А на третьем курсе я занимала второе место  среди
онейроманток.
     - Я могла взять ту, что стояла  в  списке  на  первом  месте.  -  Нимуэ
действительно была откровенна  до  боли.  -  Между  прочим,  мне  настойчиво
предлагали именно ту "приму", впрочем, насколько я поняла, вроде бы  потому,
что она дочурочка какой-то важной шишки. А что до сновидения и  нейроскопии,
то ты не хуже меня знаешь, дорогая Кондвирамурса,  что  это  материя  весьма
тонкая, и даже самая лучшая сновидица может потерпеть фиаско.
     Кондвирамурса с трудом сдержалась, чтобы не  сказать,  что  ее  провалы
можно пересчитать по пальцам одной руки. Ведь она разговаривала с мэтрессой.
"Соблюдай пропорции, geschatzte miss"(3), как говаривал один из  профессоров
Академии, эрудит.
     Нимуэ легким наклоном головы одобрила ее молчание.
     - У меня свой человек в Академии, - сказала она, помолчав, - поэтому  я
знаю, что у тебя нет нужды усиливать сновидения дурманящими снадобьями.  Это
меня радует, поскольку я наркотиков не одобряю...
     -  Я  сню  без  всяких  порошков,  -  с  легкой  гордостью  подтвердила
Кондвирамурса. - Для онейроскопии мне достаточно иметь зацепку.
     - Поясни.
     - Ну, зацепку, - кашлянула сновидица. -  Предмет,  как-то  связанный  с
тем, что мне надобно выяснить. Какую-нибудь вещь. Или картину.
     - Картину?
     - Да. Я неплохо сню сны по картине.
     - О, - улыбнулась Нимуэ. -  Если  картина  поможет,  то  сложностей  не
предвидится. Ну а ежели ты уже покончила с  завтраком,  тогда  пошли,  самая
сновидящая сновидица и вторая среди онейроманток. Будет славно, если я сразу
же поясню тебе остальные причины, побудившие меня избрать в помощницы именно
тебя.
     От каменных стен тянуло холодом, от  которого  не  спасали  ни  тяжелые
гобелены, ни потемневшие от времени панели. Каменный пол холодил  ноги  даже
через подошвы туфель.
     - За этими дверями, - небрежно указала Нимуэ, -  лаборатория.  Как  уже
было сказано, можешь пользоваться ею по  собственному  усмотрению.  Конечно,
рекомендуется предельная осторожность. Умеренность желательна, особенно  при
попытках заставить метлу носить воду.
     Кондвирамурса  вежливо  улыбнулась,  хоть  шуточка  была  сомнительного
качества.  Все  наставницы  одаривали  адепток  анекдотами,   связанными   с
мифическими провалами мифического ученика чернокнижника.
     Лестница вела  наверх,  извиваясь  наподобие  морского  змея,  казалась
бесконечной и была крутой. Прежде чем они оказались на месте,  Кондвирамурса
вся взмокла  и  задохнулась  сотни  раз.  По  Нимуэ  вообще  не  было  видно
усталости.
     - Прошу сюда. - Она отворила дубовые двери. - Осторожно - порог.
     Кондвирамурса вошла и вздохнула.
     Перед ней была галерея. Стены - от пола до потолка  увешаны  старинными
картинами,   шелушащимся   и   осыпающимся   местами   маслом   миниатюрами,
пожелтевшими гравюрами и ксилографиями,  поблекшими  акварелями  и  сепиями.
Были тут и яркие модернистские гуаши, и темперы, строго выдержанные в чистых
линиях акватины и офорты, литографии и контрастные меццотинты, притягивающие
взгляд выразительными пятнами черноты.
     Нимуэ остановилась у висящей ближе к двери картине, изображающей группу
людей под гигантским деревом. Молча и выразительно глянула на полотно, потом
на Кондвирамурсу.
     - Лютик. - Сновидица с  ходу  сообразила,  в  чем  дело,  не  заставила
чародейку ждать. - Поет свои баллады под дубом Блеобхерисом.
     Нимуэ улыбнулась, кивнула. И сделала еще один шаг, остановившись  перед
следующей картиной. Акварель. Символика. Две женские фигуры  на  холме.  Над
ними кружатся чайки, под ними, на склонах холма, череда теней.
     - Цири и Трисс Меригольд, пророческое видение в Каэр Морхене.
     Улыбка. Кивок, шаг, следующая картина.  Наездник  на  мчащейся  галопом
лошади,  кругом  покореженные  ольхи,  протягивающие  к   нему   руки-ветви.
Кондвирамурса почувствовала, как по коже пробежали мурашки.
     - Цири... Хм-м-м... Пожалуй, ее поездка на встречу с Геральтом на ферме
низушка Хофмайера.
     Следующая картина, потемневшее масло. Батальная сцена.
     - Геральт и Кагыр обороняют мост на Яруге.
     Потом пошло быстро.
     - Йеннифэр и Цири: первая встреча в  храме  Мелитэле.  Лютик  и  дриада
Эитнэ в лесу  Брокилон.  Дружина  Геральта  в  снежной  метели  на  перевале
Мальхеур...
     - Браво, превосходно, - прервала  Нимуэ.  -  Отличное  знание  легенды.
Теперь тебе ясна вторая причина  того,  почему  здесь  оказалась  ты,  а  не
кто-нибудь другой?

     Над  столиком  красного  дерева,  у  которого  они   присели,   нависло
гигантское батальное полотно,  изображающее,  кажется,  битву  под  Бренной.
Ключевой момент боя или чья-то безвкусно-героическая  смерть.  Полотно,  вне
всяких сомнений, было кисти Николая Цертозы, что легко  было  определить  по
экспрессии, шизофренической заботливости о деталях  и  типичной  для  автора
цветосветовой гамме.
     - Да, я знаю легенду о ведьмаке и ведьмачке, - ответила  Кондвирамурса.
- Знаю и запросто могу пересказать  любой  ее  отрывок.  Еще  будучи  совсем
маленькой, я обожала эту историю, зачитывалась ею. И мечтала быть такой  же,
как Йеннифэр. Однако, честно говоря,  хоть  это  и  была  любовь  с  первого
взгляда, причем любовь совершенно безрассудная, все же великой она не  была.
Нимуэ подняла брови.
     - Я знакомилась с историей, - заговорила Кондвирамурса, - в  популярных
изложениях и версиях для юношества, чуть ли не по шпаргалкам... урезанным  и
упрощенным ad  usum  delphini(4).  Потом,  естественно,  я  взялась  за  так
называемые серьезные и полные версии. Раздутые до избыточности, а порой -  и
запредельно   избыточные.    Именно    тогда    "захлеб"    уступил    место
рассудительности, а страсть - чему-то напоминающему супружеские обязанности.
Если ты понимаешь, что я имею в виду.
     Нимуэ едва заметным движением головы показала, что понимает.
     -  Короче  говоря,   я   предпочитаю   те   легенды,   которые   строже
придерживаются  общепринятых  для  такого   рода   повествований   рамок   и
условностей, не смешивают вымысел  с  реальностью.  Не  пытаются  увязать  и
прямолинейной морали сказки, и глубоко неморальной  исторической  правды.  Я
предпочитаю легенды, к  которым  энциклопедисты,  археологи  и  историки  не
дописывают послесловий.  Такие  сказки,  в  которых  "договор"  свободен  от
экспериментов. Я предпочитаю небылицы, в которых, допустим, принц взбирается
на вершину стеклянной горы, находит там спящую принцессу, та просыпается  от
поцелуя, и оба живут долго и счастливо. Так  или  иначе  должна  завершаться
легенда... Кто писал портрет Цири? Вон тот, en pied(5)?
     - Нет ни одного портрета Цири. - Голос маленькой чародейки был  суровым
до сухости. - Ни здесь и нигде в мире. Не сохранилось ни одного портрета, ни
одной миниатюры, написанных кем-либо, кто мог бы Цири видеть, знать или хотя
бы помнить... На портрете en pied изображена Паветта, мать Цири,  а  написал
его  краснолюд  Руиз  Доррит,  придворный  художник   цинтрийских   королей.
Известно, что Доррит написал портрет десятилетней Цири,  тоже  en  pied,  но
полотно, носившее название "Инфанта с борзой", увы, погибло. Однако вернемся
к легенде, твоему к ней отношению и тому,  как,  по-твоему,  легенда  должна
заканчиваться.
     - Она должна заканчиваться хорошо, - ответила с задорной  убежденностью
Кондвирамурса. - Добро и справедливость обязаны восторжествовать, зло должно
быть примерно наказано, любовь - соединить любящие сердца до могилы. И никто
из положительных героев, черт побери, не имеет права погибнуть! А легенда  о
Цири? Чем заканчивается она?
     - Вот именно, чем?
     Кондвирамурса  на  мгновение  онемела.  Она  никак  не  ожидала  такого
вопроса, ей почудилось в нем испытание, экзамен. И  она  молчала,  чтобы  не
попасть впросак.
     "Как и чем заканчивается легенда  о  Геральте  и  Цири?  Это  ж  любому
ребенку известно!"
     Она смотрела на выполненную в темных тонах  акварель:  неуклюжая  лодка
плывет по затянутому испарениями озеру. На лодке, с длинным шестом в  руках,
стоит женщина, написанная лишь в виде темного силуэта.
     "Именно так заканчивается легенда. Именно так".
     Нимуэ читала ее мысли.
     - Я бы остереглась утверждать  столь  категорично,  Кондвирамурса.  Это
вовсе не так уж однозначно.

     - Еще будучи ребенком, - начала Нимуэ, - я, четвертая дочь деревенского
колесника,  слышала  эту  легенду  от  странствующего   сказителя.   Минуты,
проведенные   в   нашей   деревне   Посвистом,   стариком-бродяжкой,    были
прекраснейшими минутами моего  детства.  Можно  было  отдохнуть  от  работы,
глазами  души  увидеть  сказочных  див,  далекий  мир...  Мир  прекрасный  и
чудесный... Еще более далекий и чудесный, чем даже  ярмарка  в  городке,  до
которого от нас было целых девять миль...
     Мне тогда было лет шесть-семь. Моей старшей сестре  -  четырнадцать,  и
она уже успела нажить себе горб от постоянного вязания. Ведь  надо  было  на
что-то жить. Бабья доля. К этому у  нас  готовили  девочек  с  младенчества.
Горбатиться. Вечно горбатиться. Горбатиться и сгибаться  над  вязанием,  над
ребенком, под тяжестью  живота,  который  тебе  заделывал  парень,  едва  ты
успевала оправиться после предыдущих родов.
     И вот эти-то  дедовы  байки  разбудили  во  мне  желание  узнать  нечто
большее, чем горб и изнурительная работа, мечту  о  чем-то  большем,  нежели
урожай, муж и дети. Первой книжкой, которую я купила на  деньги,  вырученные
от продажи собранной в лесу ежевики, была легенда о Цири. Версия, как ты это
красиво назвала, упрощенная, "шпаргалка" для детей, ad usum delphini.  Такая
"шпаргалка" была в самый раз для меня. Читала я неважно. Но уже точно знала,
чего хочу. А хотела я  быть  такой,  как  Филиппа  Эйльхарт,  как  Шеала  де
Танкарвилль, как Ассирэ вар Анагыд.
     Нимуэ посмотрела на рисунок гуашью, изображавший погруженный  в  мягкий
кьяроскуро дворцовый зал, стол и сидящих за ним женщин.
     - В Академии, - продолжала Нимуэ, - в которую я попала, кстати сказать,
лишь со второй попытки - из всей истории магии меня занимали  только  деяния
Великой Ложи. На  то,  чтобы  читать  что-либо  ради  удовольствия,  у  меня
вначале, разумеется, не хватало времени, приходилось... вкалывать,  чтобы...
Чтобы не отставать от графских и банкирских доченек,  которым  все  давалось
играючи и которые посмеивались над деревенской девчонкой...
     Она замолчала, с хрустом выламывая пальцы.
     - Наконец я нашла время для чтения, но тут  выяснилось,  что  перипетии
Геральта и Цири занимают меня гораздо меньше, чем в  детстве.  Возник  такой
же, как и у тебя, синдром. Как ты его  назвала?  "Супружеские  обязанности"?
Так было до того момента...
     Она замолчала, потерла лицо. Кондвирамурса с изумлением заметила, что у
Владычицы Озера дрожит рука.
     - Мне было, вероятно, лет восемнадцать, когда... когда случилось  нечто
такое, что заставило меня вновь заинтересоваться легендой о Цири. И тогда  я
взялась за нее серьезно, так сказать, научно. Посвятила ей жизнь.
     Адептка  молчала,  хотя  внутри  у  нее  все   прямо-таки   кипело   от
любопытства.
     - Не прикидывайся, будто не знаешь, -  жестко  сказала  Нимуэ.  -  Всем
известно,  что  Владычицу  Озера  снедает  прямо-таки  болезненная  страсть,
связанная с легендой о Цири. Кругом только и слышишь, что неопасный  вначале
бзик переродился у меня во  что-то  похожее  на  наркозависимость  или  даже
манию. В этих слухах много правды, дорогая моя Кондвирамурса, много  правды!
А ты, коли уж я взяла тебя в ассистентки, тоже заразишься этой же  манией  и
зависимостью.  Ибо  таковы  мои  требования.  Во  всяком  случае,  на  в