двадцатилетняя девушка. Кондвирамурсе было, кстати сказать, двадцать четыре.
И она завидовала.
     - Если я даже что-то выясню, -  начала  она,  снова  отирая  вспотевшее
лицо, - то где уверенность, что я вижу истину? То, что было на  самом  деле?
Честное слово, не знаю...
     - Об этом через минуту, - отрезала Нимуэ. -  Пошли  на  воздух.  Я  уже
достаточно здесь насиделась. Охладимся, потом поговорим.
     Это тоже входило в ритуал. Они выбежали из бани, шлепая босыми ступнями
по доскам помоста, и  прыгнули  в  озеро,  издавая  при  этом  дикие  вопли.
Наплескавшись вдоволь, выбрались на помост принялись отжимать волосы.
     Сидевший  в  лодке  Король-Рыбак,  встревоженный  плеском  и   воплями,
оглянулся, посмотрел на них, прикрыв глаза рукой, но  тут  же  отвернулся  и
занялся  рыбацкими  аксессуарами.  Кондвирамурсе  такое  поведение   мужчины
показалось унизительным и обидным. Ее  мнение  о  Короле-Рыбаке  значительно
улучшилось, когда она заметила, что время, которое  он  не  посвящал  рыбной
ловле, он отдавал  чтению.  Он  ходил  с  книгой  даже  до  ветру.  А  книга
называлась  -  хо-хо!  -  не  как-нибудь,  a  Speculum  aureum(10)  и   была
произведением серьезным и сложным. Так что, если в первые дни пребывания  на
Inis Vitre Кондвирамурса немножко удивлялась  Нимуэ,  то  теперь  перестала.
Было ясно,  что  Король-Рыбак  казался  невежей  и  грубияном  исключительно
внешне. Скорее всего вел себя так из соображений безопасности. Мимикрия!
     "Тем  не  менее,  -  подумала   Кондвирамурса,   -   оскорбительным   и
необ®яснимым афронтом следует считать то, что он отдает предпочтение удочкам
и блеснам, когда на помосте разгуливают во всей красе две обнаженные мазели,
чьи тела совершенством не уступают телам нимф и наяд, от которых - е-мое!  -
глаз не оторвешь".
     - Если я что-нибудь выясню, -  вернулась  она  к  теме,  вытирая  грудь
полотенцем, - то где гарантия, что я увидела истину? Я знаю все литературные
версии легенды от  "Полвека  поэзии"  Лютика  до  "Владычицы  Озера"  Андреи
Равикса. Знаю преподобного Ярре, знаю все научные разработки, не говоря уж о
популярных изданиях. Все прочитанное оставило след, оказало влияние, я не  в
состоянии выделить это из моих снов. Есть ли какая-то возможность продраться
сквозь фикции и выяснить истину?
     - Есть.
     - И сколь же она велика?
     - Столь же, - Нимуэ кивком указала на лодку, стоящую на приколе, -  как
у Короля-Рыбака. Сама видишь,  он  без  передышки  закидывает  свои  крючки.
Зацепляет водоросли, корни,  затопленные  коряги,  стволы,  старые  башмаки,
утопленниц и черт знает что еще. Но время от времени что-то там  вылавливает
приличное.
     - Стало быть - удачной ловли, - вздохнула  Кондвирамурса,  одеваясь.  -
Закидываем невод и ловим. Ищем истинные версии легенды, отпарываем обшивку и
подкладку, простукиваем сундук,  надеясь  найти  второе  дно.  А  что,  если
второго дна не существует?  При  всем  уважении  к  тебе,  Нимуэ,  я  должна
сказать: мы не  первые  на  этой  рыбалке.  Откуда  такая  уверенность,  что
какие-да-нибудь подробности, какой-то штришок  упущен  теми,  кто  занимался
легендой до нас? Что они оставили нам хотя бы одну-единственную рыбешку?
     - Оставили, - убежденно сказала Нимуэ, расчесывая мокрые волосы. -  То,
в чем они сами не разобрались, чего не поняли, они заштукатурили выдумками и
красивой ложью. Либо обошли молчанием.
     - Например?
     - Например, чтобы далеко не ходить, зимовку ведьмака  в  Туссенте.  Все
версии легенды обходят эпизод молчанием, отделываются  ничего  не  говорящей
фразой "Герои провели  зиму  в  Туссенте".  Даже  Лютик,  посвятивший  своим
деяниям  в  том  княжестве  две  главы,  во  всем,  что  касается  ведьмака,
поразительно немногословен. Так не следует ли узнать, что происходило  в  ту
зиму? После бегства из Бельхавена и встречи с эльфом Аваллак'хом в подземном
комплексе Tir na Вeа Arainne. После стычки в Каэд Мырквиде и  приключений  с
друидками. Что делал ведьмак в Туссенте с октября по январь?
     - Что делал, что делал! Зимовал,  -  фыркнула  адептка.  -  Не  мог  до
оттепели  перебраться  через  перевал,  вот   и   зимовал,   и   скучал.   И
неудивительно,  что  позднейшие  авторы  обходили  этот   скучный   фрагмент
лаконичным "Прошла зима". Но если это так уж важно,  попытаюсь  выяснить.  У
нас есть какие-нибудь картины или рисунки?
     Нимуэ улыбнулась:
     - У нас есть даже один рисунок на рисунке.

     Наскальная фреска изображала сцену охоты. Тощие, намеченные  небрежными
движениями кисти человечки с луками и копьями гнались, дико подпрыгивая,  за
огромным фиолетовым бизоном,  на  боку  которого  были  намалеваны  тигриные
полосы, а над лирообразными изогнутыми рогами висело нечто вроде стрекозы.
     - Так, - покачал головой Регис. -  Стало  быть,  это  и  есть  картина,
нарисованная Аваллак'хом, многознающим эльфом.
     - Да, - сухо подтвердил Геральт. - Это она и есть.
     - Проблема в том, что в тщательно исследованных  нами  пещерах  нет  ни
следа эльфов или других созданий, о которых ты упоминал.
     - Они здесь были. А сейчас попрятались. Или же убрались вон.
     - Сие есть факт  бесспорный.  Не  забывай,  аудиенция  тебе  была  дана
исключительно после вмешательства фламинки. Видимо, сочли, что  одной  такой
встречи вполне достаточно. После того, как фламинка категорически отказалась
сотрудничать, я, поверь, не знаю, что еще можно предпринять. Мы таскаемся по
пещерам целый день, и я  не  могу  отделаться  от  ощущения,  что  таскаемся
впустую.
     - Я тоже, - горько сказал ведьмак, - не  могу  отделаться.  Никогда  не
пойму эльфов. Но по крайней мере  уже  знаю,  почему  большинство  людей  не
питает к ним нежных чувств. Трудно, понимаешь, отделаться от  ощущения,  что
они насмехаются над нами, измываются, презирают. Смеются.
     - В тебе говорит антропоморфизм.
     - Разве что самую малость. Но ощущение остается.
     - Что дальше?
     - Возвращаемся  в  Каэд  Мырквид  за  Кагыром,  друидки  уже  наверняка
подлатали  его  оскальпированную  головенку.  Потом  садимся  на  лошадей  и
воспользуемся приглашением княгини Анны Генриетты. Не гримасничай, вампир. У
Мильвы сломаны ребра, у Кагыра разбита башка, небольшая передышка в Туссенте
обоим пойдет на пользу. Надобно также вытянуть Лютика из аферы, потому  как,
сдается мне, он вляпался крепко.
     - Ну что ж, - вздохнул Регис, - да будет так. Стану держаться  подальше
от зеркал и собак, сторониться чародеев и телепатов. А если  меня,  несмотря
на все, раскроют, рассчитываю на тебя.
     - Можешь, - серьезно ответил Геральт. -  Я  тебя  в  беде  не  оставлю.
Дружище.
     Вампир улыбнулся, а поскольку они были  одни,  позволил  себе  показать
полный комплект резцов, клыков, коренных и зубов мудрости.
     - Дружище?
     - Во мне говорит антропоморфизм. Ну ладно, выбираемся  из  этих  пещер,
дружище. Ибо здесь, похоже, мы не  найдем  ничего,  кроме,  как  сказала  бы
Мильва, ремонтизма.
     - Ревматизма... Разве что...  Геральт?  Tir  nu  Вeа  Arainnee,  эльфий
некрополь, судя по тому, что ты видел, находится за наскальной картиной, как
раз за этой стеной... Туда можно попасть, если...  Ну,  понимаешь?  Если  ее
раздолбать. Об этом ты не подумал?
     - Нет, не подумал.

     Королю-Рыбаку, видать,  снова  подфартило,  потому  что  на  ужин  были
копченые гольцы. Рыбы оказались настолько вкусными, что про ученые разговоры
забыли. Кондвирамурса об®елась снова.

     Копченые гольцы отыгрались на сновидице. "Пора спать, -  подумала  она,
второй  раз  поймав  себя  на  том,  что  страницы   книжки   переворачивает
машинально, вовсе не улавливая содержания. - Пора!"
     Она зевнула, отложила книжку. Раскинула подушки из положения "читать" в
положение  "отдыхать",  заклинанием  погасила  лампу.  Комната   моментально
погрузилась в непроницаемый, тягучий  как  патока  мрак.  Тяжелые  бархатные
шторы были плотно затянуты - адептка давно уже на практике убедилась, что  в
темноте видеть сны легче.  "Что  выбрать?  -  подумала  она,  потягиваясь  и
ворочаясь на простыне. - Отдаться онейроидной стихии или  попытаться  ловить
на крючок?"
     Вопреки общераспространенным утверждениям, сновидицы  не  помнили  даже
половины своих вещих снов, значительная часть их оставалась в памяти в  виде
смешения картинок,  меняющих  расцветки  и  формы,  словно  в  калейдоскопе,
детской игрушке из зеркалец и стеклышек. Еще полбеды,  когда  перемежающиеся
картинки были  просто  лишены  какого-то  склада,  лада  и  даже  намека  на
значимость. Тогда можно было спокойно перейти к следующему пункту  "повестки
дня", вернее, ночи. По принципу: "не помню, значит, и не стоило помнить". На
жаргоне сновидиц такие сны назывались ни на что не годной "замазкой".
     Худшими и более постыдными были "призраки" - сны, из которых  сновидицы
запоминали лишь отрывки, клочки знаний, сны, от  которых  к  утру  оставался
только туманный привкус воспринятого сигнала. Если же "призрак"  повторялся,
это  значило,  что  имеет  место  сон,  содержащий  немалую   информационную
ценность. Тогда сновидица  концентрацией  и  самовнушением  принуждала  себя
повторно, на этот раз во всех подробностях, вылущить конкретного "призрака".
Наилучшие результаты давал метод принуждения себя к новому сну  сразу  после
пробуждения - это называлось "тралением". Если сон не давал себя "зацепить",
следовало попытаться вновь вызвать данную картину на  одном  из  последующих
сеансов путем концентрации и медитации, упреждающих погружение в сон.  Такие
программированные снения назывались "загарпуниванием".
     После двенадцати проведенных на острове ночей  Кондвирамурса  заполнила
уже три листа, три комплекта снов. Был перечень достойных похвалы успехов  -
список  "призраков",  которые  сновидица  успешно   "затратила"   или   даже
"загарпунила". К таким относились сны о бунте на острове Танедд, а  также  о
путешествиях ведьмака и его группы через снежные заносы  перевала  Мальхеур,
через весенние разливы и раскисшие дороги в долине. Был  перечень  провалов,
то  есть  снов,  которые,  несмотря  на  все  усилия,  так  и  остались  для
слушательницы Академии загадкой.  И  был  список,  так  сказать,  рабочий  -
перечень снов, ожидавших своей очереди.
     И был один сон - странный, но очень  приятный,  -  который  то  и  дело
возвращался в отрывках  и  мерцаниях,  в  неуловимых  звуках  и  шелковистых
прикосновениях.
     Милый, чудесный сон.
     "Хорошо, - подумала Кондвирамурса, прикрывая глаза. - Да будет так".

     - Похоже, я знаю, чем занимался ведьмак, зимуя в Туссенте.
     - Ну-ка, ну-ка. - Нимуэ оторвалась от оправленного в  кожу  гримуара  и
поверх очков взглянула на сновидицу. - Наконец-то ты что-то выяснила?
     - А как же, - горделиво  сказала  Кондвирамурса.  -  Увидела!  Ведьмака
Геральта и  женщину  с  коротко  стриженными  черными  волосами  и  зелеными
глазами. Не знаю, кто это мог быть. Может, та княгиня,  о  которой  пишет  в
своих заметках Лютик?
     - Видимо, ты читала невнимательно, - немного охладила ее пыл чародейка.
-  Лютик  описывает  княгиню  Анарьетту   детально,   а   другие   источники
подтверждают, что волосы у нее были, цитирую: "каштанового цвета, с сияющим,
воистину злату подобным ореолом". Конец цитаты.
     - Стало быть, не она, -  согласилась  адептка.  -  "Моя"  женщина  была
брюнеткой.  Ни  дать  ни  взять  -  настоящий  уголь!  А  сон...   хм-м-м...
Интересный.
     - Слушаю внимательно.
     - Они разговаривали. Но это был не совсем обычный разговор.
     - И что же в нем было необычного?
     - Большую часть времени она держала ноги у него на плечах.

     - Скажи, Геральт, ты веришь в любовь с первого взгляда?
     - А ты?
     - Верю.
     - Тогда я знаю, что нас соединило. Притяжение противоположностей.
     - Не будь циником.
     - Почему? Цинизм, говорят, доказывает наличие интеллекта.
     -  Неправда.  Цинизм,  при  всем  своем  интеллектуальном   обрамлении,
отвратительно неискренен. Я не переношу никаких неискренностей. Однако, коли
уж мы об этом заговорили... Скажи, ведьмак, что  ты  любишь  во  мне  больше
всего?
     - ЭТО.
     - Ты из цинизма шарахаешься в тривиальность и банал. Попытайся еще раз.
     - Больше всего я люблю в тебе твой ум, твой интеллект и  твою  духовную
глубину. Твою независимость и свободу. Твою...
     - Не понимаю, откуда в тебе столько сарказма.
     - Это был не сарказм. Это была шутка.
     - Терпеть не могу таких шуточек. Тем более  не  ко  времени  сказанных.
Всему, дорогой мой, свое время, и время всякой вещи под небом. Время молчать
и время говорить, время плакать и время смеяться, время  насаждать  и  время
вырывать, пардон, собирать посаженное, время шутить и время размышлять...
     - Время обнимать и время уклоняться от об®ятий?
     - Не принимай сказанного  столь  буквально.  Давай  примем  лучше,  что
сейчас  пришло  время   комплиментов.   Любовь   без   комплиментов   отдает
физиологией, а физиология плоска. Говори мне комплименты!
     - Ни у кого от Яруги до Буйны нет такой прелестной попки, как у тебя.
     - Везет же! Теперь ради разнообразия  ты  поместил  меня  где-то  между
варварскими  северными  речками.  Опуская   вообще   сомнительное   качество
метафоры, нельзя было разве сказать: "От Альбы до Вельды"? Или от "Альбы  до
Сансретуры"?
     - Мне ни разу в  жизни  не  доводилось  бывать  на  Альбе.  Я  стараюсь
избегать сравнений, если они не подкреплены личным знанием вопроса.
     - И-ах! Так ты серьезно? Отсюда вывод: попок - а речь, как  ни  говори,
все еще о них - ты повидал и опробовал опытным путем достаточно много, чтобы
сделать соответствующие сравнительные выводы? А, белоголовый? Так сколько же
женщин было у тебя до меня? Э?  Вопрос  поставлен,  ведьмак.  Нет-нет,  лапы
прочь, таким манером ты не отвертишься. Так сколько женщин у  тебя  было  до
меня?
     - Ни одной. Ты у меня первая!
     - Ну то-то же!

     Нимуэ уже достаточно долго разглядывала картину, изображающую в  мягком
кьяроскуро десять сидящих за круглым столом женщин.
     - Жаль, - бросила она наконец, - что мы не знаем, как они выглядели  на
самом деле.
     - Великие мэтрессы, - прыснула Кондвирамурса. - Но ведь их портретов  -
завались! В одной только Аретузе...
     - Я сказала: на самом деле, - обрезала  Нимуэ.  -  Я  имею  в  виду  не
льстивые подобия,  намалеванные  на  основании  других,  не  менее  льстивых
портретов. Не забывай, было время уничтожения портретов чародеек. Да и самих
чародеек заодно. А потом был период пропаганды, когда мэтрессы  должны  были
самою  своею  внешностью  пробуждать  уважение,  изумление,   восхищение   и
священный ужас. Именно из тех времен идут  все  Собрания  Ложи,  заговоры  и
договоры,  полотна  и  графика,  изображающие  стол,   а   за   ним   десять
изумительных, обворожительно  прекрасных  женщин.  А  истинных,  аутентичных
портретов нет. Не считая двух: чудом уцелевший портрет Маргариты  Ло-Антиль,
что висит в Аретузе на острове Танедд, и  портрет  Шеалы  де  Танкарвилль  в
Эссенаде в Лан Эксетере.
     - А написанный эльфами портрет Францески Финдабаир, который выставлен в
венгербергской пинакотеке?
     - Фальшивка. Когда открыли Двери и эльфы ушли, они забрали с собой  или
же уничтожили все произведения искусства, не оставили ни одной  картины.  Мы
не знаем, была ли Маргаритка  из  Долин  действительно  так  прекрасна,  как
гласит предание. Вообще не знаем, как выглядела Ида  Эмеан.  А  поскольку  в
Нильфгаарде портреты чародеек уничтожали страстно и  старательно,  постольку
мы не имеем понятия об истинной внешности  Ассирэ  вар  Анагыд  и  Фрингильи
Виго.
     - Однако примем и условимся, - вздохнула Кондвирамурса, - что  все  они
были именно такими, как их изображали позже. Властными, добрыми  и  мудрыми,
предусмотрительными,   справедливыми   и   благородными.   И    прекрасными,
убийственно прекрасными... Примем так. Тогда как-то жить становится легче.

     Дневные дела в Inis Vitre обрели черты  довольно  утомительной  рутины.
Анализ снов Кондвирамурсы, начинающийся за завтраком, обычно затягивался  до
полудня. Время между полуднем и обедом адептка проводила на прогулках - да и
они вскоре сделались рутинными и скучными. И неудивительно  -  за  один  час
остров  можно  было  обойти  дважды,  насмотревшись  при   этом   на   такие
"увлекательные" об®екты, как гранит,  карликовая  сосна,  щебень  и  галька,
беззубки, вода и чайки.
     После обеда  и  долгой  сиесты  начинались  дискуссии,  просмотр  книг,
манускриптов и свитков, разглядывание картин,  графики  и  карт.  И  долгие,
затягивающиеся до ночи диспуты о том, как соотносятся между собой легенда  и
истина.
     А потом были ночи - и сны. Различные сны.  Воздержание  давало  о  себе
знать. Вместо загадок ведьмачьей легенды Кондвирамурсе снился Король-Рыбак в
самых разнообразных ситуациях, начиная от  предельно  неэротичных  и  кончая
эротически экстремальными. В предельно неэротическом сне Король-Рыбак  волок
ее на леске за лодкой. Греб медленно и отупело, так что  она  погружалась  в
воду, тонула, задыхалась, и к тому же ее раздирал на части  жуткий  страх  -
она чувствовала, что от дна озера отрывается и взмывает к поверхности  нечто
жуткое, что-то такое, что жаждет заглотить тянущуюся за лодкой наживку, коей
была  она.  Это  "нечто"  уже  вот-вот  должно  было  схватить  ее,  но  тут
Король-Рыбак сильней налегал на весла, утягивая ее за  пределы  досягаемости
челюстей невидимого хищника. Она захлебывалась и просыпалась.
     Во сне недвусмысленно и экстремально эротическом она стояла на  коленях
на дне раскачивающейся лодки, перегнувшись через борт, а Король-Рыбак держал
ее  за  шею  и  "прочищал"  с  великим  запалом,  бурча  при  этом,   хрипя,
отхаркиваясь   и   сплевывая.   Несмотря   на   физическое   удовлетворение,
Кондвирамурса чувствовала перекручивающий внутренности  ужас  -  что  будет,
если Нимуэ их прихватит? Неожиданно в воде озера  возникало  расплывчатое  и
искаженное яростью лицо маленькой чародейки, и  адептка  просыпалась  вся  в
поту.
     Тогда она  вставала,  отворяла  окна,  захлебывалась  ночным  воздухом,
лунным светом, наплывающим от озера туманом.
     Потом ложилась и продолжала снять дальше.

     У башни Inis Vitre была терраса, опирающаяся на столбы и нависающая над
озером. Вначале Кондвирамурса не обращала на  это  обстоятельство  внимания,
однако в конце концов стала  задумываться.  Странная  терраса  -  совершенно
недоступная. Ни одно известное ей помещение не имело сюда выхода.
     Понимая, что  жилища  чародеек  не  могут  обойтись  без  таких  тайных
аномалий, Кондвирамурса не задавала вопросов. Даже  когда,  прогуливаясь  по
берегу  озера,  замечала  глядящую  на  нее  с   террасы   Нимуэ.   Террасы,
недоступной, видимо, только для непосвященных.
     Возмущенная тем, что ее считают простофилей,  она  обиделась  и  повела
себя  так,  будто  ничего  не  случилось.  Однако  вскоре  "страшная  тайна"
перестала быть таковой.
     Это  произошло  после  того,  как  на   нее   снизошла   череда   снов,
активированных акварелями Вильмы Вессэли. Увлеченная, по-видимому, одним  из
фрагментов легенды, художница посвятила все свои произведения Цири  и  Башне
Ласточки.
     - Странные  у  меня  бывают  после  этих  картинок  сны,  -  посетовала
Кондвирамурса на следующее утро. - Я сню... картинки. Все время одни и те же
картинки.  Не  ситуации,  картинки.  Цири  на  зубцах  башни...  Неподвижная
картинка.
     - И ничего больше? Никаких ощущений, кроме зрительных? Нимуэ,  конечно,
знала, что такая способная сновидица, как Кондвирамурса, снит всеми органами
чувств - воспринимает сны не только зрительно,  как  большинство  людей,  но
также слухом, обонянием, осязанием и даже... вкусом.
     - Ничего, - покачала головой Кондвирамурса. - Только....