ветствую
тебя в бэ-эм-пэ. Бригаде М...звонов Пехотинцев.

     - А почему ж бы это, - повторил Рокко Хильдебранд, - и что это за  мода
такая - вашим милостям дань платить? Мы уже все, что следовало, уплатили.
     -  Эх-ма,  гляньте-ка  на  нижушка-умника.  -   Рассевшийся   в   седле
уворованного коня Щук залыбился дружкам. - Уплатил уже! И полагает, что вше.
Ну прям как тот петух, что думал, будто в курятник  попадет,  а  попал-то  в
ощип!
     Окультих, Клапрот, Мильтон и Огребок согласно  загоготали.  Шутка  была
что надо. А забава обещала быть еще лучше.
     Рокко заметил отвратительные липкие взгляды грабителей,  оглянулся.  На
пороге халупы стояла Инкарвиллея Хильдебранд,  его  жена,  а  также  Алоэ  и
Жасмина - дочери.
     Щук со  товарищи,  паскудно  усмехаясь,  поглядывали  на  низушек.  Да,
несомненно, забава намечалась преотличнейшая.
     К живой  изгороди  с  другой  стороны  дороги  приближалась  племянница
Хильдебранда,  Импотьента  Вандербек,  ласково  именуемая  Импи.  Это   была
действительно складная  девушка.  Усмешки  бандюг  стали  еще  плотояднее  и
отвратительнее.
     - Ну, недомерок, - поторопил Щук. -  Гони  королевшкой  армии  денежки,
гони жратву, гони лошадей, выводи коров из коровника. Мы не  намерены  ждешь
штоять до ночи. Нам надобно ишшо нешколько деревень нонче наведать.
     - А почему, собственно, мы обязаны платить  и  давать?  -  Голос  Рокко
Хильдебранда слегка дрожал, но в нем  по-прежнему  звучали  настойчивость  и
упорство. - Вы говорите, мол, это на армию, мол, это для нашей же охраны.  А
от голода, спрашиваю я, кто нас охранит? Мы уже  и  зимние  уплатили,  и  на
довольствие, и душевые, и поземельные, и подымные, и огневые, и зерновые,  и
бог знает какие еще! Мало того, так четверо из этого поселка, в том числе  и
мой собственный сын, упряжками в военных обозах правят! И не кто  иной,  как
шуряк  мой.  Мило  Вандербек  по  прозвищу  Русти-Рыжик,  является   полевым
хирургом, важной персоной в армии... Стало быть, мы с  избытком  наш  данный
контингенс выполнили... Так чего ради нам  платить?  За  что  и  на  что?  И
почему?
     Щук долго глядел на  жену  низушка,  Инкарвиллею  Хильдебранд  из  дома
Бибервельт. На его пухленьких дочек, Алоэ и Жасмину.  На  красивенькую,  как
куколка, наряженную в зеленое платьице Импи Вандербек. На Сэма  Хофмайера  и
его деда, старика Холофернеса. На бабку  Петунью,  яростно  долбящую  грядку
мотыгой.  На  остальных  низушков  из  поселка,  побольше  -  на  женщин   и
подростков, опасливо выглядывающих из домов и из-за заборов.
     - Почему, шпрашиваешь? - зашипел он, наклоняясь в седле и заглядывая  в
изумленные глаза низушка. - Я те шкажу почему.  Потому  что  ты  -  паршивый
нижушек, чужак, приблуда. Кто тебя, нелюдя отвратного,  обирает,  тот  богов
радует. Кто тебя, нелюдя, допекает,  тот  ишполняет  добрую  и  патеротичную
обяжанношть. А такоже потому, что меня аж  тошнит  от  желания  твое  гнездо
нелюдшкое в дым обратить. Потому,  что  меня  аж  ошкома  берет  этих  твоих
недомерок оттрахать. И потому, что наш тут пятеро молодцев, а ваш  -  горшть
недоделанных зашранцев. Теперь понимаешь почему?
     - Теперь понимаю, - медленно  проговорил  Рокко  Хильдебранд.  -  Идите
отсюда вон, Большие Люди. Идите прочь, негодяи. Ничего мы вам не дадим.
     Щук выпрямился, потянулся к висящему при седле корду.
     - Бей! - рявкнул он. - Бей-убивай! Движением быстрым, почти неуловимым,
Рокко Хильдебранд  наклонился  к  тачке,  выхватил  спрятанный  под  рогожей
самострел, подкинул приклад к щеке и всадил Щуку бельт прямо  в  распахнутый
для крика рот. Инкарвиллея Хильдебранд из дома Бибервельт размахнулась, и  в
воздухе закружился серп, точно и с разгону угодив в горло  Мильтону.  Кметов
сын рыгнул кровью и дал козла через конский круп, комично размахивая ногами.
Огребок взвыл и рухнул под копыта лошади, в его животе, вбитый по деревянную
ручку, торчал секач деда Холофернеса. Дубина Клапрот замахнулся  на  старика
палицей, но слетел с  седла,  нечеловечески  визжа,  получив  прямо  в  глаз
пикировочную иглу, запущенную Импи  Вандербек.  Окультих  развернул  коня  и
собрался драпать, но бабка Петунья подскочила и вцепилась зубьями мотыги ему
в бедро. Окультих зарычал, свалился, нога застряла  в  стремени,  испуганная
лошадь потащила его через ограду, по острым колышкам. Грабитель рычал и выл,
а вслед за ним, словно две волчицы, мчались бабка Петунья с мотыгой и Импи с
кривым ножом для прививки деревьев. Дед Холофернес трубно высморкался.
     Все  событие  -  начиная  с  окрика  Щука  и  кончая  сморканием   деда
Холофернеса - заняло примерно  столько  времени,  сколько  требуется,  чтобы
произнести фразу: "Низушки невероятно прыткие и безошибочно  метают  всякого
рода сельхозорудия".
     Рокко  присел  на  ступенях  халупы.  Рядом  пристроилась   его   жена,
Инкарвиллея Хильдебранд из дома Бибервельт. Их дочки, Алоэ и Жасмина,  пошли
подсобить Сэму Хофмайеру дорезать раненых и обдирать убитых.
     Возвратилась Импи в зеленом платье с руками, окровавленными  по  локти.
Бабка Петунья тоже возвращалась, она шла  медленно,  посапывая,  постанывая,
опираясь на испачканную мотыгу и держась  за  поясницу.  "Эх,  стареет  наша
бабка, стареет", - подумал Хильдебранд.
     - Где закапывать разбойников-то, господин Рокко? - спросил Хофмайер.
     Рокко Хильдебранд обхватил жену за плечи, глянул на небо.
     - В березовой рощице, - сказал он. - Рядышком с предыдущими.

     1 Все свое ношу с собой (лат.).
     2 бульон с гренками (иск. фр.).
     3 голова быка, по образцу древнеримских воинов.
     4 лук-шалот.
     5 Контингенсный (уст.) - поставленный в обязательном порядке.
     6 Дефетизм (Defaitisme, фр.) - пораженчество, отсутствие веры в победу.
     7 железный наплечник (carves, венгр.).
     8 коса парика,  защищающая  шею  от  ударов  (Haarzopt,  нем.).  Анджей
Сапковский.

         * ЧАСТЬ 2, главы 7-12)  * 


        ГЛАВА 7


                   Сенсационное    приключение     сэра
                 Малькольма     Гатри    из     Бремора
                 стремительно   ворвалось   на   полосы
                 многих  газет. Даже лондонская  "Дэйли
                 мейл" посвятила ему несколько строк  в
                 рубрике  "Bizarre", однако,  поскольку
                 не  все  наши  читатели  знакомятся  с
                 прессой,  издаваемой  южнее  Твида,  а
                 если   и   знакомятся,  то   с   более
                 серьезными,   нежели   "Дэйли   мейл",
                 изданиями,  мы  решили напомнить  суть
                 события...  10  марта  текущего   года
                 мистер  Мал®кол®м Гатри отправился  на
                 рыбалку  на  озеро  Лох-Гласкарнох.  И
                 там   мистер   Гатри   наткнулся    на
                 возникшую  из тумана и пустоты  (sic!)
                 юную  девушку  с уродливым  шрамом  на
                 лице   (sic!),   ехавшую   верхом   на
                 вороной  кобыле (sic!) в сопровождении
                 белого   единорога   (sic!).   Девушка
                 задала    онемевшему   от    изумления
                 мистеру   Гатри   вопрос   на   языке,
                 который     мистер    Гатри    любезно
                 определил   как,  цитируем:  "Пожалуй,
                 французский    или    какой-то    иной
                 континентальный  диалект".   Поскольку
                 мистер   Гатри  не  владеет  ни   фран
                 цузским,     ни    каким-либо     иным
                 континентальным  диалектом,  разговора
                 не   получилось.   Девушка   и   сопро
                 вождавший  ее  зверинец  исчезли  или,
                 выражаясь   словами   мистера   Гатри,
                 "растаяли как сон златой".
                   Наш    комментарий:   "златой   сон"
                 мистера  Гатри  был, несомненно,  того
                 же  златого цвета, что и виски  single
                 malt, которое мистер Гатри любил,  как
                 нам     стало    известно,    попивать
                 достаточно    часто    и    в    таких
                 количествах,     которые     об®ясняют
                 появление   белых  единорогов,   белых
                 мышек    и   возникающих   из   ничего
                 чудовищ,  на  озерах.  А  наш   вопрос
                 звучит так:
                   "Что    мистер   Гатри   намеревался
                 делать с удочкой на Лох-Гласкарнох  за
                 четыре   дня  до  окончания   периода,
                 запрещающего рыболовство?"
                       "Inverness Weekly" от 18.03.1906
                                                   года

        x x x


     Поднялся ветер, небо на  западе  начало  темнеть,  наплывающие  волнами
облака одно за другим гасили созвездия. Погас Дракон, погасла  Зимняя  Дева,
погасли Семь Коз. Облака закрыли горящее ярче и дольше других Око. Небосклон
вдоль  горизонта  осветили  короткие  вспышки  молний.  С  глухим   грохотом
прокатился гром. Ветер резко  усилился,  сыпанул  в  глаза  пылью  и  сухими
листьями.
     Единорог заржал и послал ментальный сигнал. Цири сразу же  поняла,  что
он хотел сказать.
     Нельзя тянуть. Единственная наша надежда в быстром  бегстве.  В  нужное
место и нужное время. Поспешим, Звездоокая.
     "Я - Владычица Миров, - напомнила она себе самой. - Я - Старшая  Кровь,
у lem власть над миром и пространством. Я - кровь от крови Лары Доррен".
     Иуарраквакс  заржал,  поторопил.  Кэльпи   поддержала   его   протяжным
фырканьем. Цири натянула перчатки.
     - Я готова.
     Шум в ушах. Вспышка и яркость. А потом - тьма.

     Воды озера и предвечерняя тишина несли ругань Короля-Рыбака, который на
своей лодке тянул и дергал леску, пытаясь освободить блесну, зацепившуюся за
дно. Глухо плеснуло упущенное весло.
     Нимуэ нетерпеливо кашлянула. Кондвирамурса отвернулась от  окна,  снова
склонилась над акварелями. Особенно  притягивал  взгляд  один  из  картонов:
девушка с развевающимися волосами  верхом  на  вздыбленной  вороной  кобыле.
Рядом - белый единорог, тоже поднявшийся на дыбы. Его грива развевается  так
же, как волосы девушки.
     - Пожалуй,  только  относительно  одного  этого  фрагмента  легенды,  -
заметила адептка, - мнения историков не разошлись.  Они  единодушно  считают
его вымыслом  и  сказочным  украшательством  либо  же  тонкой  метафорой.  А
художники и графики назло и наперекор ученым облюбовали именно этот  эпизод.
Пожалуйста, что ни картинка, то Цири и единорог. Например -  здесь:  Цири  и
единорог на обрыве у приморского пляжа. А тут, смотри, Цири  и  единорог  на
фоне прямо-таки пейзажа из наркотического транса, ночью, под двумя лунами.
     Нимуэ молчала.
     - Словом, - Кондвирамурса отложила картоны на  стол,  -  всюду  Цири  и
единорог. Цири и единорог в лабиринте мест. Цири и единорог в бездне времен.
     - Цири и единорог, - сказала Нимуэ, глядя в окно, на озеро, на лодку  и
мечущегося в ней Короля-Рыбака. - Цири и единорог появляются из небытия, как
призраки, висят над гладью вод одного из озер... А может - одного и того  же
озера, связывающего, как застежка, времена и места всякий раз разные - и все
же всегда одни и те же?
     - Не поняла.
     - Призраки. - Нимуэ не смотрела на нее. - Пришельцы из иных  измерений,
иных плоскостей, иных мест, иных времен. Видения, изменяющие  чью-то  жизнь.
Изменяющие и свою жизнь,  свою  судьбу...  Не  ведая  о  том.  Для  них  это
попросту... очередное место. Не то место, не то время...  Снова,  в  который
уже раз подряд, не то место, не то время...
     - Нимуэ, - вымученно улыбнулась Кондвирамурса. - Напоминаю: здесь  я  -
снящая, именно я нахожусь тут для того, чтобы  наблюдать  сонные  видения  и
онейроскопии. А ты ни с того ни с сего начинаешь вещать так,  словно  то,  о
чем говоришь, видела... во сне.
     Королю-Рыбаку, судя по резко усилившейся  ругани,  блесну  отцепить  не
удалось, леска порвалась.  Нимуэ  молчала,  глядя  на  рисунки.  На  Цири  и
единорога.
     - Все это, - очень спокойно сказала  она  наконец,  -  я  действительно
видела во сне. Видела во сне множество раз. И однажды видела наяву.

     На поездку из Члухова в Мальборк при определенных условиях  может,  как
известно, уйти даже и пять дней. А  поскольку  письма  члуховского  комтура1
Винриху фон  Книпроде,  Великому  магистру  ордена,  должны  были  дойти  до
адресата не позже, чем в Троицын день, рыцарь Генрих фон Швельборн тянуть не
стал, а отправился на следующее утро после праздника Вознесения, чтобы иметь
возможность ехать спокойно и не бояться  опоздать.  Langsam,  aber  sicher2.
Такое поведение рыцаря очень нравилось его эскорту из шести конных  стрелков
под командой Хассо Планка, сына пекаря из Кельна. Арбалетчики и Планк больше
привыкли к таким  господам-рыцарям,  которые  ругались,  орали,  погоняли  и
приказывали гнать во весь опор, а потом, все равно не  успев  к  сроку,  всю
вину валили на несчастных ландскнехтов, отговариваясь  враньем,  недостойным
рыцаря, к тому же рыцаря Ордена. Было  тепло,  хоть  и  пасмурно.  Время  от
времени  моросило,  яры  затягивал  туман.  Поросшие  буйной  зеленью  холмы
напоминали рыцарю Генриху его родную Тюрингию, матушку, а также  то,  что  у
него больше месяца не было женщины. Едущие позади арбалетчики тупо  напевали
балладу Вальтера фон дер Фогельвейде. Хассо Планк дремал в седле.

                    Wer gute Fraue Liebe hat
                    Der schamt sich aller Missetat3...

     Странствие протекало спокойно и, кто знает, может,  таковым  оставалось
бы и до конца, если б не то, что  ближе  к  полудню  рыцарь  Генрих  заметил
неподалеку от тракта поблескивающий плес  озера.  А  поскольку  завтра  была
пятница и  имело  смысл  заблаговременно  запастись  постной  пищей,  рыцарь
приказал спуститься к воде и поискать какую-нибудь рыбацкую хибару.
     Озеро было большое и даже обзавелось  собственным  островом.  Никто  не
знал его настоящего названия, но оно, несомненно,  было  Святым.  В  здешней
языческой стране - словно в  насмешку  -  каждое  второе  озеро  именовалось
Святым.
     Подковы захрустели по устилающим берег ракушкам. Озеро затягивал туман,
но все же было видно, что с людьми здесь жидковато. Ни  лодки,  ни  сетей  и
вообще ни живой души. "Придется поискать в другом месте,  -  подумал  Генрих
фон Швельборн. - А если нет, ничего не поделаешь. Поедим, что есть в мешках,
даже если  это  ветчина,  а  в  Мальборке  исповедуемся,  капеллан  назначит
епитимью и освободит от греха".
     Он уже собирался отдать  приказ,  когда  в  голове  под  шлемом  что-то
зашумело, а Хассо Планк дико заорал. Фон Швельборн глянул  и  остолбенел.  И
перекрестился.
     Перед ними из ничего возникли две лошади - белая и вороная, а мгновение
спустя он с  ужасом  увидел,  что  из  выпуклого  лба  белой  лошади  торчит
закрученный винтом рог. Увидел он также, что на вороной кобыле сидит девушка
с пепельными волосами, зачесанными так, чтобы  они  заслоняли  щеку.  Мираж,
похоже, не касался ни земли, ни воды,  а  выглядел  так,  словно  повис  над
стелющимся по глади вод туманом.
     Вороная лошадь заржала.
     - Uuups, - вполне отчетливо произнесла девушка с пепельными волосами. -
Ire lokke, ire tedd! Squaess'me.
     - Святая Урсула, покровительница, -  забормотал  Хассо,  побледнев  как
смерть. Арбалетчики замерли, раскрыв рты и осеняя себя крестными знамениями.
     Фон Швельборн тоже перекрестился, затем нетвердой рукой вытянул меч  из
ножен, притороченных под тебеньком.
     - Heilige Maria, Mutter Gottes, - рявкнул он. - Steh mir bei!4
     Рыцарь  Генрих  не  опозорил  в  тот  день  своих  бравых  предков  фон
Швельборнов, в том числе и Дитриха  фон  Швельборна,  храбро  бившегося  под
Дамьеттой  и  одного  из  немногих,  которые  не  убежали,  когда   сарацины
волшебством запустили на  крестоносцев  черного  демона.  Пришпорив  коня  и
вспомнив неустрашимого предка, Генрих фон Швельборн ринулся  на  привидение,
разбрызгивая вылетающие из-под конских копыт крошки беззубок.
     - Орден и святой Георгий!
     Белый единорог совершенно по-геральдически  поднялся  на  задние  ноги,
черная кобыла заплясала. Девушка испугалась, это было  видно  с  первого  же
взгляда. Генрих фон Швельборн бурей мчался на них. Как  знать,  чем  бы  все
кончилось, если б озеро вдруг не покрыл туман, а таинственный мираж  лопнул,
распался на разноцветные осколки, словно витраж, в который швырнули  камнем.
И все исчезло. Все - белый единорог, вороная лошадь, странная девушка...
     Мерин Генриха фон Швельборна с плеском  влетел  в  озеро,  остановился,
мотнул головой, заржал, принялся грызть зубами удила.
     С трудом усмирив закапризничавшего коня, Хассо Планк подлетел к рыцарю.
Фон Швельборн глубоко дышал и сопел, чуть ли не сипел, а глаза у  него  были
выпучены, как у рыбы.
     - Клянусь мощами святой Урсулы, святой Кордулы и всех одиннадцати тысяч
кельнских дев-мучениц... - выдавил из себя Хассо  Планк.  -  Что  это  было,
edier Herr ъitter5? Чудо? Явление?
     - Teufelwerk, - простонал  фон  Швельборн,  только  теперь  бледнея  от
изумления и щелкая зубами. - Schwarze Magie! Zauberey!6 Проклятое, языческое
и чертовское наваждение.
     -  Лучше  поедем  отсюда,  благородный  господин.  Да  поскорее...   До
Пельплина недалеко, только бы церковные колокола услыхать.
     У самого леса, на возвышенности, рыцарь Генрих фон Швельборн  оглянулся
последний раз. Ветер разогнал туман, в местах, закрытых стеной леса,
     gepj`k|m` поверхность озера поматовела и пошла рябью.
     Над водой кружил огромный орел-рыболов.
     - Безбожный, языческий мир,  -  пробормотал  Генрих  фон  Швельборн.  -
Много, много трудов, работ и  огня  ждет  нас,  прежде  чем  Орден  Немецких
Госпитальеров наконец изгонит отсюда дьявола.

     - Конек, - сказала Цири укоризненно и  одновременно  насмешливо,  -  не
хотелось бы быть назойливой, но я немного тороплюсь  в  свой  мир.  Я  нужна
близким, ты же знаешь. А мы сначала оказываемся у какого-то озера и налетаем
на какого-то смешного простака в клетчатом костюме, потом на толпу грязных и
орущих лохмачей с палицами, наконец на психа с черным  крес  том  на  плаще.
Нет, нет! Не те времена, не те места! Очень тебя прошу.  Конек,  поднатужься
как следует. Очень тебя прошу.
     Иуарраквакс заржал, вскинул рогом и передал ей что-то, какую-то  мысль.
Цири поняла не до конца. Задумываться не было времени, потому что в голове у
нее опять разлился холодный свет, в ушах зашумело, а в затылке похолодало.
     И ее снова поглотило черное бархатное ничто.

     Нимуэ, заливаясь веселым смехом, потянула мужчину за руку, они  сбежали
к озеру, петляя меж невысоких березок и ольшинок, вывороченных с  корнями  и
поваленных стволов. Выбежав на пляж,  Нимуэ  сбросила  сандалии,  приподняла
платьице, зашлепала босыми ногами по прибрежной воде.  Мужчина  тоже  скинул
ботинки, но в воду входить не спешил, а сбросил плащ и разложил на песке.
     Нимуэ подбежала, закинула ему руки  на  шею  и  поднялась  на  цыпочки,
однако, чтобы ее поцеловать, мужчине все равно пришлось сильно  наклониться.
Не напрасно Нимуэ называли Локотком - но теперь, когда  ей  уже  исполнилось
восемнадцать и она была адепткой магических искусств, называть ее так  могли
лишь самые близкие подруги. И только некоторые мужчины...
     Мужчина, не отрываясь от губ Нимуэ, сунул руку в разрез ее платья.
     Потом все пошло быстро. Они оказались на расстеленном на  песке  плаще,
платьице Нимуэ подвернула повыше  талии,  ее  бедра  крепко  охватили  бедра
мужчины, а руки впились ему в спину. Когда он ее брал,  как  всегда  слишком
нетерпеливо,  она  стиснула  зубы,  но  быстро  нагнала   его,   сравнялась,
подхватила ритм. Опыт и сн