живым  ушел,  но
императорского убоявшися гневу, в Нильфгаард  не  вернулся,  но  сокрылся  в
Брокилоне, посреди дриад, и там пустынником  стал,  бороду  до  самой  земли
отпустил. И посередь дриад же от огорчений и забот преставился.
     Кружит промеж люду простого предание, будто возвращался  маршал  ночами
на  бренненское  поле  и  ходил  меж  курганов,  стеная:  "Верните  мне  мои
легионы!", но в конце концов повесился на осине на том холме, который с  той
поры так и именуется - Шибеницкий. И ночью  можно  призрак  старого  маршала
средь иных встретить призраков, разгромное поле сообща навещающих.
     - Дедушка Ярре! Дедушка Ярре!
     Ярре поднял голову, поправил сползающие с вспотевшего носа очки.
     - Дедушка Ярре! Бабушка Люсьена велела сказать, что хватит  на  сегодня
штаны просиживать да напрасные каракули разводить и что ужин на столе!
     Ярре тщательно сложил исписанные листки и заткнул пробкой  чернильницу.
В культе руки билась боль. "К перемене погоды, - подумал он. - Будет дождь".
     - Дедушка Ярре!!!
     - Иду! Да иду же, Цири. Иду.

     Когда они занялись последним  раненым,  была  глубокая  ночь.  Операцию
проводили уже при свете, вначале обычном, от лампы, а  позже  и  магическом.
Марти Содергрен пришла в себя после кризиса и, все еще бледная  как  смерть,
замедленная, неестественная в  движениях  как  голем,  чаровала  исправно  и
эффективно.
     Наконец все  четверо  вышли  из  палатки  и  присели,  прислонившись  к
полотнищу.
     Равнину заполняли огни. Различные.  Неподвижные  -  бивуачных  костров,
движущиеся - лучин и факелов. Ночь гремела  далеким  пением,  восклицаниями,
разговорами, победными криками.
     Вокруг них ночь  тоже  жила  отрывистыми  криками  и  стонами  раненых.
Мольбами и вздохами умирающих. Привыкшие к звукам страдания  и  смерти,  они
уже не слышали этого. Эти звуки были для них обычными, естественными, так же
вплавленными в ночь, как пение цикад в акациях у Золотого Пруда.
     Марти Содергрен лирично молчала, прислонившись к плечу низушка. Иоля  и
Шани, обнявшись и прижавшись друг  к  дружке,  то  и  дело  прыскали  тихим,
совершенно бессмысленным смехом.
     Прежде чем выйти из палатки, они выпили  по  мензурке  водки,  а  Марти
угостила всех своим последним заклинанием: веселящими чарами, которые обычно
применяла  при  экстрагировании  зубов.  Русти  чувствовал  себя  обманутым:
усиленный магией напиток вместо  того,  чтобы  расслабить,  лишь  одурманил,
вместо того, чтобы снять утомление, еще больше усилил.  Вместо  того,  чтобы
дать забыться, напоминал.
     "Похоже, - подумал хирург, - только на Иолю и  Шани  алкоголь  и  магия
подействовали, как было задумано".
     Он отвернулся  и  при  лунном  свете  увидел  на  лицах  обеих  девушек
блестящие, серебристые следы слез.
     - Интересно, - сказал он, облизывая онемевшие, бесчувственные  губы,  -
кто победил в этой битве? Кто-нибудь это знает?
     Марти  повернулась  к  нему,  но  продолжала  лирично  молчать.  Цикады
пиликали в акациях, вербах и ольхах над  Золотым  Прудом.  Квакали  лягушки,
стонали раненые, умоляли, вздыхали. И умирали. Шани и Иоля  хохотали  сквозь
слезы.

     Марти Содергрен скончалась через две недели после боя.  Она  сошлась  с
офицером из Вольной Кондотьерской Компании. Отнеслась к приключению легко  и
даже легкомысленно. В противоположность офицеру. Когда  Марти,  любительница
перемен, связалась потом  с  темерским  ротмистром,  спятивший  от  ревности
кондотьер пырнул ее  ножом.  Кондотьера  повесили,  целительницу  спасти  не
удалось.
     Русти и Иоля скончались через год после битвы,  в  Мариборе,  во  время
жуткой вспышки кровавой лихорадки, заразы, которую  называли  также  Красной
Смертью, или -  по  названию  корабля,  на  которой  ее  завезли,  -  "Бичом
Катрионы". Тогда из Марибора бежали все медики и большинство жрецов. Русти и
Иоля, конечно, остались. Они лечили, ибо были лекарями. То, что  от  Красной
Смерти не было лекарств, значения для них не имело. Оба зарази лись. Он умер
у нее на  руках,  в  крепких  надежных  об®ятиях  ее  деревенских,  больших,
некрасивых, прекрасных рук. Она умерла четыре дня спустя. В одиночестве.
     Шани прожила после битвы семьдесят два года. Ушла из жизни  знаменитой,
всеми уважаемой -  деканом  кафедры  медицины  Оксенфуртского  университета.
Многие поколения будущих  хирургов  повторяли  ее  знаменитую  шутку:  "Сшей
красное с красным, желтое с желтым, белое с белым. Наверняка будет хорошо".
     Мало кто замечал, как, произнося эту  истину,  госпожа  декан  украдкой
утирала слезы.
     Мало кто.

     Лягушки квакали, цикады пиликали среди верб над Золотым Прудом. Шани  и
Иоля хохотали сквозь слезы.
     - Интересно, - повторил Мило Вандербек, низушек, полевой хирург, больше
известный под именем Русти. - Интересно, кто победил?
     - Русти, -  лирично  сказала  Марти  Содергрен.  -  Поверь,  это  самое
последнее, о чем я стала бы беспокоиться на твоем месте.


        ГЛАВА 9

                 Одни  язычки пламени были  высокими  и
               сильными, светили ярко и живо, другие  -
               маленькими  и зыбкими, а свет  их  то  и
               дело  тускнел  и замирал.  На  самом  же
               конце  был один огонек, совсем маленький
               и  такой слабый, что он едва тлел,  едва
               теплился,   то   с   величайшим   трудом
               разгорался, то почти совсем угасал.
                 -  Чей это угасающий огонек? - спросил
               ведьмак.
                 - Твой, - ответила Смерть.
                   Флоуренс Деланной. Сказки и предания

        x x x


     Плоскогорье почти до самых дальних, синеющих  в  тумане  горных  вершин
было совсем как каменное море, тут  и  там  вздымающееся  горбами,  ребрами,
ощетинившееся острыми зубьями рифов. Впечатление усиливали остовы  кораблей.
Десятки  остовов:  галер,  галеасов,  ког,  каравелл,  бригов,  буксирчиков,
драккаров. Некоторые выглядели так, словно появились здесь недавно, другие -
кучи с трудом распознаваемых досок и  шпангоутов,  явно  находившихся  здесь
десятки, если не сотни лет.
     Некоторые лежали килями кверху,  иные,  повалившиеся  набок,  выглядели
так, словно их выбросили сатанинские  шквалы  и  штормы.  Третьи,  казалось,
плыли, маневрируя среди  опасностей,  поджидающих  в  каменном  океане.  Они
стояли ровно и прямо, гордо  выпятив  борта,  направив  в  зенит  мачты,  на
которых развевались остатки парусов, болтались ванты и  штаги.  У  них  даже
были  свои  призрачные  экипажи  -  заклиненные  в   прогнивших   досках   и
запутавшиеся в линях скелеты мертвых моряков, навеки ушедших  в  бесконечное
плавание.
     Напуганные появлением всадника, всполошенные стуком копыт, с мачт, рей,
khmei, скелетов с криком  сорвались  тучи  черных  птиц.  На  мгновение  они
закрыли небо, закружились стаей над краем пропасти, на дне которой, серое  и
гладкое  как  ртуть,  лежало  озеро.  На  обрыве,  частично  возвышаясь  над
кладбищем кораблей, частично нависая  над  озером  вплавленными  в  отвесную
скалу бастионами, виднелась  сторожевая  башня,  темная  и  угрюмая.  Кэльпи
заплясала, зафыркала, застригла ушами, косясь на остовы, на скелеты, на весь
пейзаж смерти. На каркающих черных птиц,  которые  уже  возвращались,  снова
рассаживались на потрескавшихся мачтах и  салингах,  на  вантах  и  черепах.
Птицы поняли, что одинокого всадника бояться нечего. А если здесь  кто-то  и
должен чего-то бояться, так только сам всадник.
     - Спокойно, Кэльпи, - проговорила  изменившимся  голосом  Цири.  -  Это
конец пути. Это - нужное место и нужное время.

     Она появилась перед воротами неведомо откуда, вынырнула,  будто  мираж,
среди остовов. Стражи у ворот, встревоженные карканьем воронов, заметили  ее
первыми. Теперь они кричали, жестикулировали и указывали  на  нее  пальцами,
созывая других.
     Когда она под®ехала  к  надвратной  башне,  здесь  уже  была  давка.  И
возбужденный гомон. На нее глазели все: те немногие, которые, как  и  Бореас
Мун и Дакре Силифант ее уже видели и знали, и те, кто только слышал о ней, -
новозавербованные люди Скеллена, наемники и просто разбойники и грабители из
Эббинга. Теперь они изумленно пялились на пепельноволосую девушку со  шрамом
на лице, с мечом за спиной. На изумительной красоты вороную  кобылу,  высоко
держащую голову, похрапывающую и звенящую подковами о плиты двора.
     Гомон и галдеж улеглись. Стало очень  тихо.  Кобыла  ступала,  поднимая
ноги как балерина, подковы звенели, как молоты о наковальню.  Прошло  немало
времени, пока наконец ей преградили путь, скрестив гизармы и  рунки.  Кто-то
неуверенно и испуганно протянул руку к узде. Кобыла храпнула.
     - Проводите меня, - звучно сказала девушка, - к хозяину замка.
     Бореас Мун, сам не зная почему,  поддержал  ей  стремя  и  подал  руку.
Другие придержали перебирающую ногами и фыркающую кобылу.
     - Ты не узнаешь меня, милостивая государыня? - тихо спросил Бореас Мун.
- Ведь мы уже встречались.
     - Где?
     - На льду.
     - Я не глядела тогда на ваши лица, - равнодушно бросила она.
     - Ты была Владычицей Озера. - Он серьезно покачал головой. -  Зачем  ты
приехала сюда, девушка? Зачем?
     - За Йеннифэр. И за своим Предназначением.
     - Вернее - за смертью, - прошептал Мун. - Это замок  Стигга.  На  твоем
месте я бежал бы отсюда как можно скорее и дальше.
     Она взглянула снова. Бореас тут же понял, что она хотела  сказать  этим
взглядом.
     Появился Стефан Скеллен. Долго рассматривал ее, скрестив руки на груди.
Наконец энергичным жестом велел следовать за ним. Они пошли молча,  со  всех
сторон сопровождаемые вооруженными людьми.
     - Странная девка, - буркнул Бореас. И вздрогнул.
     - К счастью, это уже не наша  забота,  -  язвительно  проговорил  Дакре
Силифант. - Меня удивляет, что ты с ней так запросто болтал. Она же  ведьма,
убила Варгаса и Фриппа, а потом Оля Харшейма...
     - Харшейма убил Филин, - отрезал Бореас, - не  она.  Она  подарила  нам
жизнь, там, на ледяном крошеве, хотя могла зарезать и потопить, как  щенков.
Всех. Филина тоже.
     - Само собой. - Дакре сплюнул на  плиты  двора.  -  Нонче  он  зараз  с
чародеем и Бонартом наградит ее за ейную милость. Поглядишь, Мун,  уж  онито
ее обработают за милую душу. Они с нее шкуру тонкими полосками сдерут.
     - Что сдерут, в это, пожалуй, поверю, - буркнул Бореас.  -  Потому  как
живодеры они. Да и мы тоже не лучше, коль у них служим.
     - А выход-то у нас есть? Нету!
     Кто-то  из  наемников  Скеллена  неожиданно  тихо   вскрикнул,   кто-то
подхватил. Кто-то выругался. Кто-то вздохнул. Кто-то молча указал рукой.
     На зубцах, консолях и треугольных  фронтонах  над  окнами,  на  сточных
трубах, горгульях и машкаронах сидели, куда ни глянь, сидели  черные  птицы.
Тихо, не каркнув, они слетелись сюда с кладбища кораблей и теперь  сидели  в
rhxhme и ожидании.
     - Смерть чуют, - бухнул кто-то из наемников.
     - И трупы, - добавил другой.
     - Нет у нас выхода, - машинально повторил Силифант, глядя на Бореаса.
     Бореас Мун глядел на птиц.
     - Может, пора, - ответил он тихо. - Заиметь...

     Они поднялись наверх по большой лестнице  с  тремя  площадками,  прошли
мимо статуй, стоящих в нишах вдоль длинного коридора, затем  -  по  галерее,
окружающей вестибюль. Цири шагала смело,  не  чувствуя  тревоги.  В  ней  не
вызывали страха ни оружие, ни  разбойничьи  физиономии  сопровождающих.  Она
лгала, сказав, что не помнит лиц людей с замерзшего озера. Она  помнила.  По
мнила, как Стефан Скеллен, тот самый, что сейчас с угрюмой миной  вел  ее  в
глубь этого страшного замка, дрожал и стучал зубами на льду.
     Теперь, когда он то и дело оглядывался и  испепелял  ее  взглядом,  она
чувствовала,  что  он  по-прежнему  немного  побаивается  ее.  Она   глубоко
вздохнула.
     Они   вошли   в   холл,   под   высокий,    поддерживаемый    колоннами
звездчаторебристый  купол,  под  огромные  паукообразные   жирандоли.   Цири
увидела, кто ждет ее там. Страх вонзил в нее когтистые лапы, стиснул  грудь,
рванул и закрутил.
     Бонарт тремя шагами оказался рядом. Обеими руками схватил за куртку  на
груди, поднял, притянул к себе, приблизил ее лицо к своим  выцветшим  рыбьим
глазам.
     - Ад, - прохрипел он, - должен быть действительно ужасным, если ты  все
же предпочла меня.
     Она не ответила. В его дыхании ощущался алкоголь.
     - А может, не пожелал тебя ад принять,  маленькая  зверюга?  Может,  та
дьявольская башня с отвращением изрыгнула тебя, отведав твоего яда?
     Он притянул ее еще ближе. Она отвернулась, отводя лицо.
     - Правильно, - тихо сказал он. - Ты не напрасно опасаешься,  это  конец
твоего пути. Отсюда ты уже не сбежишь. Здесь, в этом замке,  я  выпущу  тебе
кровь из жил.
     - Вы закончили, господин Бонарт?
     Она сразу узнала того, кто это сказал. Чародей Вильгефорц, тот, что  на
Танедде сначала был закованным в кандалы узником, а потом преследовал  ее  в
Башне Чайки. Тогда, на острове, он выглядел пристойнее. Сейчас  в  его  лице
что-то изменилось, что-то сделало его некрасивым и страшным.
     - Разрешите, господин Бонарт. - Чародей даже не пошевелился  в  похожем
на трон кресле. - Я возьму на себя  приятную  обязанность  приветствовать  в
замке Стигга нашу гостью,  мадемуазель  Цириллу  из  Цинтры,  дочь  Паветты,
внучку Калантэ, потомка знаменитой Лары Доррен аэп Шиадаль.  Приветствую.  И
прошу подойти ближе.
     В последних словах чародея уже не чувствовалось скрываемой  под  маской
вежливости насмешки. Были в них только угроза и приказ. Цири  сразу  поняла,
что не  сможет  противостоять  этому  приказу.  Ощутила  страх.  Чудовищный,
парализующий страх.
     - Ближе, - прошипел Вильгефорц.
     Теперь она увидела, что не так в его  лице.  Левый  глаз,  который  был
значительно меньше правого, моргал, яблоко дергалось и вертелось, как дикое,
в сморщенной и синей глазной впадине. Картина была кошмарная.
     - Поведение бравое, на лице ни следа страха, - сказал чародей, наклонив
голову. - Одобряю. Если только отвага не есть следствие глупости. Я сразу же
рассею возможные иллюзии. Отсюда, как справедливо заметил  господин  Бонарт,
ты не убежишь.  Ни  телепортом,  ни  при  помощи  твоих  собственных  особых
способностей.
     Она знала, что он прав. Раньше она убеждала себя,  что  в  случае  чего
всегда, пусть даже в последний  момент,  сумеет  убежать  и  скрыться  среди
времен  и  мест.  Теперь  же  знала,   что   эта   надежда   -   обманчивая.
Неосуществимая. Замок прямо-таки  дрожал  от  зловещей,  враждебной,  чуждой
магии. Чуждая и враждебная  магия  пронизывала  ее,  исследовала,  паразитом
ползала по внутренностям, по извилинам мозга. Она ничего  не  могла  с  этим
поделать. Она была во власти вражьей силы. Она была бессильна.
     "Что делать? - думала она. - Я знала, на что  иду,  что  делаю.  Знала,
зачем сюда пришла. Все остальное - действительно было  фантазией.  А,  пусть
asder что будет".
     - Браво, - сказал Вильгефорц. - Точная оценка ситуации.  Будет,  что  и
должно быть. Точнее, будет так, как решу я. Интересно, догадываешься ли  ты,
изумительная моя, как и что я решу?
     Она  хотела   ответить,   но   не   успела   преодолеть   сопротивление
перехваченного   спазмой   и   сухого   горла.   Он   опять   опередил   ее,
проконтролировав мысль.
     - Ну, конечно, догадываешься. Владычица Миров, Владычица Времен и Мест.
Да-да, изумительная моя, ты  не  застала  меня  врасплох  своим  визитом.  Я
просто-напросто знаю, куда и каким образом ты сбежала с озера. Я знаю, с кем
и с чем ты там столкнулась. Знаю, как попала сюда. Единственное, чего  я  не
знаю, так это - долгим ли был путь? И достаточно ли много было впечатлений?
     Ах, - зловеще усмехнулся он,  снова  опережая  ее.  -  Тебе  нет  нужды
отвечать. Я знаю, что было интересно и увлекательно. Видишь ли,  я  не  могу
дождаться испробовать это лично. Страшно завидую твоему дару. Придется  тебе
со мной поделиться, изумительная моя. Да, "придется" - нужное слово. Пока ты
не поделишься со мной своим даром, я просто не выпущу тебя из рук. Ни  днем,
ни ночью не выпущу из рук.
     Цири наконец поняла, что горло перехватил ей не только  страх.  Чародей
давил и душил ее магически. Издевался. Унижал. На глазах у всех.
     - Выпусти... Йеннифэр, - прохрипела она, корчась от усилий.  -  Выпусти
ее... А со мной можешь сделать что захочешь.
     Бонарт зашелся смехом, сухо рассмеялся  и  Стефан  Скеллен.  Вильгефорц
почесал мизинцем уголок своего чудовищного глаза.
     - Ты не можешь быть настолько глупа, чтобы не понимать,  что  я  и  без
того могу сделать с тобой все, что захочу.  Предложение  твое  патетично,  а
стало быть, жалостно и смешно.
     - Тебе нужна я... - Цири подняла голову, хоть это  потребовало  от  нее
значительных усилий. - Чтобы иметь от меня  ребенка.  Все  этого  хотят,  ты
тоже. Да, я в твоей власти, я сама пришла сюда... Ты меня  не  поймал,  хотя
гонялся по всему миру. Я пришла сюда сама и сама себя отдаю тебе. Взамен  на
Йеннифэр. За ее жизнь. Тебе  смешно?  Ну,  так  попытайся  сделать  со  мной
ребенка... насильно... Увидишь, что у тебя тут же пропадет желание смеяться.
     Бонарт подскочил к ней, замахнулся нагайкой. Вильгефорц  сделал  внешне
небрежное, всего лишь слабое движение рукой, но  и  этого  было  достаточно,
чтобы нагайка вырвалась из бонартовых  рук,  а  сам  он  завертелся,  словно
получил удар тележкой с углем.
     - Господин Бонарт, - сказал  Вильгефорц,  массируя  пальцы.  -  У  вас,
похоже, все еще сложности с  пониманием  обязанностей  гостя.  Соблаговолите
запомнить: находясь в гостях, не ломают мебель и произведения искусства,  не
крадут мелкие  предметы,  не  пачкают  ковры  и  труднодоступные  места.  Не
насилуют и не избивают других гостей. Последнее действует по крайней мере до
тех пор, пока не закончит насиловать и избивать гостей сам хозяин,  пока  он
не даст знак, что  теперь  бить  и  насиловать  уже  можно.  Из  только  что
сказанного должна сделать соответствующие выводы и ты, Цири. Не  сумеешь?  Я
помогу. Ты отдаешься мне сама и покорно соглашаешься на все,  ты  позволяешь
мне делать с тобой все, что мне заблагорассудится. И думаешь,  что  с  твоей
стороны это невероятная жертва. Ты глубоко заблуждаешься. Суть  в  том,  что
делать с тобой я буду не то, что мне хочется, а то,  что  сделать  вынужден.
Пример: я желал бы в порядке реванша за Танедд вырвать у тебя  хотя  б  один
глаз, а не могу, ибо опасаюсь, что ты этого не переживешь.
     Цири  поняла,  что  либо  сейчас,  либо  никогда.  Она  вывернулась   в
полуобороте, выхватила Ласточку из ножен. Весь замок вдруг завибрировал, она
почувствовала, что падает, болезненно стукнулась коленями.  Согнулась,  чуть
ли не касаясь лбом пола, борясь с позывами. Меч выскользнул из одеревеневших
пальцев. Кто-то его поднял.
     - Та-а-ак, - протянул Вильгефорц, положив подбородок на сложенные будто
для молитвы  ладони.  -  Так  на  чем  мы  остановились?  Ах  да,  на  твоем
предложении. Жизнь и свобода Йеннифэр  взамен...  За  что?  За  то,  что  ты
отдашься добровольно, с  желанием,  без  насилия  и  принуждения?  Печально,
Цирилла. Для того, что я  с  тобою  сделаю,  насилие  и  принуждение  просто
необходимы.
     Да-да, - повторил он, с интересом присматриваясь к  тому,  как  девушка
uphohr,  пускает  слюни  и  пытается  очистить  желудок.  -  Без  насилия  и
принуждения просто не  получится.  На  то,  что  я  сделаю,  ты  никогда  не
согласишься  добровольно,  уверяю  тебя.  Стало  быть,  как   видишь,   твое
предложение по-прежнему остается жалким  и  смешным,  а  сверх  того  еще  и
бессмысленным.  Поэтому  я  его  отвергаю.  Ну,  возьмите  ее.  И  сразу   в
лабораторию.

     Лаборатория мало чем отличалась от той, которую  Ци