ся.  И  какова
по проекту "глубина погружения" квартиры в толщу времен. Ирина  по  своему
статусу  и  уровню  подготовки   не   слишком   отличалась   от   японских
летчиков-камикадзе, умеющих взлетать и вести самолет к цели, но  садиться,
за ненадобностью, не обученных.
     А Сильвия, которая по идее должна бы знать  все,  тоже  отговорилась,
мол,  в  теории,  зона  действия  базы  ограничивается  физическим  сроком
существования  здания,  в  котором   она   размещена,   а   практически...
Неизвестно, куда  и  почему  исчез  предыдущий  резидент  и  как  была  им
настроена управляющая автоматика. Тем более что в самом деле не  выяснено,
на какой мировой линии и в какой Реальности они сейчас пребывают.
     - Ну, а если все же попробовать? Что мы теряем? Не выйдет - не  надо.
Помнишь, как в Замке? Насчет новых сущностей?  Вдруг  удастся?  Блок  плюс
волевое усилие плюс еще что-то... Тебе  же  видение  было...  -  Энтузиазм
Сашки разгорался на глазах. - Делать нам все равно почти нечего.
     - Попробуем, - устало согласился Новиков. -  А  как  добираться  туда
будем, придумал?
     - Нет ничего проще. Вызову Ястребова. Для чего-то же я у Олега "додж"
выпросил? Пусть сюда едет. Главный сабантуй  сейчас  внизу  пойдет,  а  мы
тихонько, переулочками...
     - Убедил. Вызывай Ястребова. Ну, а вдруг  да  не  получится?  Обратно
прорываться, с боем? - Не дрейфь, должно получиться. Нутром чую...
     ...А заварушка и вправду вышла нешуточная. Когда Шульгин бросил  свои
гранаты, из сотни примерно людей, находившихся на перроне, большая  часть,
в  том  числе  практически  все  участвовавшие  в   операции   чекисты   и
заградотрядники, оказавшиеся в радиусе двадцати метров  от  вспышек,  были
выведены из строя, кто на несколько минут, а кто и надолго.
     Паника началась в отделенном от перрона  застекленными  дверями  зале
ожидания. Много  чего  повидавший  за  годы  войны  народ  вообразил,  что
полвокзала уже уничтожено чудовищным взрывом, и не стал ждать  следующего.
Многотысячная толпа рванулась через окна и двери наружу, сминая  охрану  и
топча упавших. Рев, вой, крики и стоны, беспорядочная стрельба в воздух.
     Находившиеся на перроне двое офицеров тоже были контужены,  но,  имея
представление о действии фотоимпульсных гранат, головы  не  потеряли.  Тем
более что оказались они довольно далеко от места взрыва, и через несколько
минут зрение и слух у них  восстановились.  В  давку  они  не  полезли,  а
спокойно выбрались наружу вдоль путей.
     Остальные посты прикрытия тоже строго выполнили инструкции. В  чем  и
проявилось преимущество  хорошо  обученных  офицеров  -  умение  следовать
приказу, а не эмоциональному порыву, каким бы оправданным он ни казался.
     Нервничал только Басманов, не знавший, что предпринять. Он со  своего
КП слышал только выстрелы и  видел  отблеск  вспышки,  которую  принял  за
настоящий взрыв. А это могло означать и гибель его командиров. Наблюдая за
толпами разбегающихся  по  площади,  дико  кричащих  людей,  суетливыми  и
беспомощными действиями красноармейских патрулей,  капитан  собирался  уже
дать команду прорваться  в  вокзал  со  стороны  депо,  найти  Новикова  с
Шульгиным, живых или  мертвых,  и  в  любом  случае  устроить  большевикам
побоище, которое они долго не забудут. У него хватало сил  и  возможностей
взорвать и сжечь все три вокзала... Двадцать готовых на все рейнджеров,  у
каждого по шесть автоматных магазинов, и еще пистолеты,  и  много  гранат.
Чертям жарко станет!
     Только сигнал вызова рации остановил  его  порыв.  Четыре  тройки  он
направил веером в сторону Красных  ворот  и  Садового  кольца  с  заданием
перекрыть основные подходы к Каланчевской площади от центра, две вызвал  к
себе и  указал  им  позицию  в  переулке  за  Казанским  вокзалом.  А  сам
отправился туда, где спокойно дожидался распоряжений поручик Юрченко.  Тот
"по-прежнему сидел  на  обшарпанном  помятом  чемодане  в  тени  забора  и
наблюдал в бинокль за доверенной его попечению стоянкой. Теперь было ясно,
что все автомобили на ней принадлежат ВЧК.  Возбужденные  общей  суматохой
шоферы сбились в кучу. Один из них, вытащив наган, кинулся внутрь вокзала,
остальные, как и поручик, скованные ранее полученным приказом,  оставались
на месте, но в попытках выяснить, что же случилось, преграждали дорогу  то
одному, то другому бегущему.
     Некоторые уворачивались, обуреваемые  стремлением  как  можно  скорее
покинуть опасное  место,  пока  не  началась  непременная  облава,  другие
начинали что-то сбивчиво об®яснять, размахивая руками и путаясь в  словах.
Со стороны смотреть на происходящее было даже интересно.  Как  немое  кино
без титров.
     - И уничтожить и одновременно захватить? В одиночку? Не хило...  -  с
веселым удивлением сказал, выслушав Басманова, поручик.
     - Подожди, сейчас Рудников подойдет. Он машину угоняет, ты  остальные
жжешь. А потом тоже в машину - и повеселитесь...
     Поглядев на действия Рудникова, и  Басманов  и  Юрченко  убедились  в
правильности  выражения  Козьмы  Пруткова:  "Каждый   человек   необходимо
приносит пользу, будучи употреблен на своем месте". Бывший репортер уже не
раз демонстрировал свои недюжинные  актерские  способности.  И  сейчас  он
нашел  великолепный  способ  выполнить  задание.   Одетый   в   поношенную
красноармейскую форму, в обмотках, фуражке блином, с  выбивающейся  из-под
ремня гимнастеркой, он обошел площадь по периметру, таща на плече  пулемет
"ПК" с пристегнутой патронной коробкой, и не привлек ничьего внимания. Что
могло быть  естественнее  вооруженного  человека  в  подобной  обстановке.
Вообразить же, что столь открыто может разгуливать неприятель,  никому  не
пришло в голову.
     Выйдя на стоянку, он осмотрелся, потом  крикнул  зычно,  обращаясь  к
водителям: - Эй, шоферня, которая тут машина номер 237? - Моя,  а  что?  -
отозвался шофер черного или темно-синего "роллс-ройса", стоявшего крайним.
     Он купился на  примитивную  хитрость.  Так  человек,  у  которого  на
пальцах крупно выколото  "Ваня",  не  понимает,  откуда  его  может  знать
обратившийся по имени незнакомец. Номера-то у тогдашних машин были  только
на переднем бампере, а Рудников подошел сзади.
     Поручик свалил на заднее сиденье пулемет, залез на широкую подножку.
     - Вон туда, к воротам под®езжай, - показал пальцем. - Требуют тебя...
     Шофер машинально завел мотор, включил конус и  скорость.  Тронулся  и
только  потом  спохватился:  -  А  кто  требует-то?  Мне  приказано  здесь
стоять... Рудников молча ударил его громадным кулаком пониже уха, отбросил
на левое сиденье. Придержав руль, перешагнул через край невысокой  дверки.
Резко прибавил газу, разворачиваясь по широкой дуге.
     Как только он удалился от стоянки на достаточное расстояние,  Юрченко
выстрелил из подствольника. Басманов подал ему следующую гранату.
     Сделав последний,  пятый  выстрел,  поручик  прощально  махнул  рукой
Басманову   и   запрыгнул   на   подножку   чуть   притормозившего   рядом
"роллс-ройса". Капитан забросил в салон машины чемодан.
     Они  уносились  с  площади  под  аккомпанемент  рвущихся  бензобаков,
озаряемые оранжевыми отсветами столбов гудящего пламени.
     - Нормально, Витя! - давясь  встречным  ветром  и  восторгом,  кричал
Юрченко. - Гони  по  Мясницкой,  а  там  посмотрим!  -  Передернул  затвор
пулемета, установил его на гармошке опущенного тента за  задним  сиденьем.
Рядом положил автомат.  Откинул  крышку  чемодана,  набитого  гранатами  и
патронными рожками. Забавляясь, подпрыгнул на высоких  подушках,  проверяя
мягкость пружин. В таких автомобилях ему еще не приходилось ездить.
     - Гуляем, мать вашу! Эй, ямщик, гони-ка к Яру!..  Лошадей,  блин,  не
жалей!..
     Рудников, пригнувшись, с усилием  удерживал  рвущийся  из  рук  руль.
Усмехался  щербатым  ртом.  Резвится  паренек.   Ну,   пусть   порезвится.
Неизвестно, доведется ли до утра дожить.



        Глава 25

     Новиков сидел под кустом, устало уронив руки  на  колени.  "Получится
или нет?" - думал он, но как-то  равнодушно.  Напряжение  последних  суток
сменилось вялостью и апатией. Слишком  много  всего  сразу.  Опять  судьба
заставила его стрелять и убивать.  А  он  давно  уже  не  испытывает  даже
боевого азарта. Но и угрызений совести тоже. Не он первый начал.
     Так получится отпереть спасительную дверь? Провожая их  в  автономное
плавание, Антон сказал, что дарит им нетронутую Реальность, в  которой  не
будет ни форзейлей, ни аггров. Он слишком поздно сообразил, что такого  не
может быть - ведь здешнее время неотличимо от  того,  что  было  на  самом
деле. А разве оно стало бы таким, если бы в нем не действовали  пришельцы?
Без их вмешательства  историческая  линия  непременно  должна  уклониться,
неизвестно куда, но сильно. Или Антон хотел сказать, что перемещает  их  в
Реальность, ответвившуюся от основной как раз в момент перехода?  Чьим  же
воображением она создана - Держателей, самого форзейля или кем-то из них -
им самим, Сашкой, Берестиным? Пока это за пределами разума.
     Но  раз  ему  открылась  тайна  Великой  Сети,  так,  может,  и  База
откроется? Избушка-избушка, стань к лесу задом... Глядишь, так  пойдет,  и
для  них  игра  в  Реальности  станет  повседневным  времяпрепровождением.
Новиков зябко поежился. Перспектива заманчивой не казалась. Или это просто
с непривычки?
     Вдалеке послышался звук автомобильного мотора. Низкий, пофыркивающий,
какой не спутаешь с гулким рокотом здешних машин,  он  четко  выделялся  в
ночной тишине, нарушаемой  только  лаем  деревенских  собак.  По  вершинам
деревьев заплясал свет сильных  фар.  Шульгин  вышел  навстречу,  показать
дорогу.
     Как они ехали, Новиков не запомнил. А Ястребов  ориентировался  почти
свободно. Чтобы не попасться раньше времени на глаза патрулям, он  сначала
взял еще круче к западу, выехал к  Петровско-Разумовской  академии,  потом
переулками Верхней и Нижней Масловки вывел машину к Савеловскому  вокзалу.
Ехали медленно, почти со  скоростью  извозчичьей  пролетки,  включив  лишь
подфарники. И дорога была не приведи Бог,  и  чтобы  лишнего  внимания  не
привлекать раньше времени.
     Вадим лежал лицом вниз на ребристом металлическом полу и  лишь  глухо
покрякивал на выбоинах мостовой. Брезентовый тент был поднят,  и  в  таком
виде "додж" мог сойти за небольшой грузовик  -  тогда  по  дорогам  России
колесили автомобили  десятков  моделей,  почитай  со  всех  стран  Европы.
Впереди справа сидел Шульгин с автоматом на коленях. Новиков с  пистолетом
- позади Ястребова.
     Где-то  в  районе  будущей  станции  метро  "Новослободская"   корнет
остановил машину.
     - Как дальше поедем? Можно напрямик - по Тверской. Быстрее будет. Или
опять переулками, через Грузины, а то по Дмитровке... Хоть так, хоть этак,
а в самый центр лезть придется...
     Шульгин привстал с сиденья, выглянул наружу, прислушался. Ночь тихая,
глухая, обыватели затаились за стенами одно-двухэтажных домов, ни  огонька
в окнах, ни прохожего на тротуарах. А  где-то  далеко  рассыпается  сухая,
отчетливая в неподвижном воздухе дробь.
     - "АКМы",- сказал Шульгин. - Не пойму, на вокзалах  это  или  уже  на
Хитровке...
     Андрей тоже вышел из машины. К треску автоматов примешивались похожие
на щелчки кнута выстрелы винтовок,  то  редкие,  то  вдруг  сливающиеся  в
суматошный перестук. Фронт стрельбы занимал по горизонту сектор градусов в
тридцать.
     - Где-то там. Хоть бы без потерь наши выскочили... - Должны суметь, -
вздохнул Ястребов. - Ученые, зря под пули лезть не станут.
     Гораздо правее и дальше вдруг послышались гулкие очереди пулемета.  -
Тоже наши. Не "максим" бьет, "ПК"...
     - Хватит стоять, будем прорываться, пока  ребята  нас  прикрывают,  -
сказал Шульгин. - Садись  назад,  корнет,  дальше  я  поведу,  а  ты  бери
автомат, только без команды не стреляй...
     Поехали, все так же медленно и  осторожно,  освещая  булыжники  перед
капотом подфарниками, лишь изредка и на мгновение включая ближний свет.
     Единственное  утешение,  что  сейчас  не  те  времена,  когда   город
научились перекрывать за десять минут. Если даже поднят  по  тревоге  весь
гарнизон, то от казарм до места боя пехоте добираться не меньше часа. А  с
момента, когда Басманов начал операцию, прошел как раз час.
     - Давай на Горького, на Тверскую то есть, - предложил Новиков. - И на
предельной скорости. Если улицу не загородили баррикадой, прорвемся!  -  А
чего не по Пушкинской? - Узкая, маневра меньше... - Тогда держитесь!
     Сашка вдавил педаль акселератора, включил третью скорость  и  дальний
свет. На бешеных для этих улиц сорока километрах промчался через несколько
параллельных  Садовому  кольцу  переулков,  выдерживая  направление  чисто
интуитивно, и едва не прозевал Тверскую, настолько непохожа она была здесь
на  запечатленный  чуть  ли  не  в  подсознании   образ   асфальтовой,   с
гранитно-мраморными "сталинскими" восьмиэтажками улицы Горького.
     Круто, с заносом, заложил левый вираж,  чуть  не  врезался  бортом  в
похожий на телевизионную антенну, унизанный белыми фарфоровыми изоляторами
столб, вышел на осевую, еще прибавил газу.
     - Пять минут - и дома! - крикнул Шульгин Андрею,  когда  нырнули  под
Триумфальные ворота на будущей площади Маяковского.
     Накаркал Сашка, забыл морской закон. В  сотне  метров  от  Пушкинской
площади  на  мостовую  выскочили  несколько  темных  фигур  с  винтовками,
замахали руками, требуя остановиться.
     Может, пока не думая ничего плохого, просто выполняя  приказ,  то  ли
документы  проверить,  то  ли  реквизировать  транспорт   для   выполнения
ответственного задания.
     Но Шульгину уже некогда было  вникать  в  тонкости,  а  у  патрульных
отсутствовала привычка соразмерять скорость автомобиля со своим поведением
на дороге.
     Один из них, в плакатной позе, с винтовкой в поднятой руке  возник  в
свете фар и через секунду, отброшенный кованым бампером,  глухо  плюхнулся
на асфальт тротуара. Лязгая  и  кувыркаясь,  отлетела  на  середину  улицы
винтовка.
     Чисто рефлекторно Сашка затормозил, а уже  через  пару  секунд  сзади
бабахнул первый выстрел.
     - Газуй, ты что?! - заорал Новиков, а  Ястребов  уже  откинул  задний
полог тента и ответил беглой серией коротких очередей.
     - Направо крути! - В этих местах Андрей  уже  ориентировался,  а  все
переулки оставались на своих местах, только дома другие.
     "Додж" вывернул на Тверской бульвар, ломая кусты.
     -  Теперь  налево!  -  Шульгин  едва  вписался  в  щель  Елисеевского
переулка. - Теперь потише... - Сам знаю,  -  огрызнулся  Сашка.  Тихонько,
будто на цыпочках, подкрался к выезду на Тверскую  чуть  пониже  нынешнего
(то есть  будущего,  конечно)  Моссовета.  Ничего  подозрительного.  Рывок
вперед, крутой разворот с погашенными фарами, сто метров  до  Скобелевской
площади с Обелиском Свободы на месте Юрия Долгорукого, и опять направо,  в
долгожданный Столешников. Выключив мотор по крутому спуску вниз, накатом.
     Обшарпанный фасад нужного дома, как и всех остальных в переулке,  был
темен, лишь в нескольких окнах верхних этажей мелькали отблески свечей или
коптилок.
     Совсем вроде недавно Андрей с  Ириной  бежали  к  этому  под®езду  по
свежевыпавшему пушистому снегу, только с той стороны. И тоже был у него  в
руке еще теплый  пистолет,  только  год  на  дворе  стоял  совсем  другой,
девяносто первый, но также пахло в воздухе гражданской войной.
     - Загони машину сюда, в подворотню, - сказал Новиков  Шульгину,  -  а
ты, корнет, постереги этого, - он указал на скорчившегося  под  продольной
скамейкой Вадима. - Надо узнать, примут нас здесь?
     По знакомой лестнице Новиков и Шульгин поднялись на  третий  этаж.  В
под®езде было совершенно темно, воняло, и не только кошками.
     "Разруха", - вспомнил он Булгакова. Невозможно было представить,  что
лишь три  года  назад  на  мраморных  ступенях  лежали  ковровые  дорожки,
прижатые медными прутьями, сверкали люстры, и входящие оставляли  зонты  и
калоши внизу, в специальных ящиках.
     Подсвечивая фонарем, Андрей нашел дверь явочной квартиры. Кожа с  нее
была не слишком аккуратно срезана, и больше половины  войлочной  подкладки
тоже.
     - Ну, давай, командир, дерзай... -  прошептал  Шульгин,  доставая  из
кармана  золотой   портсигар   Сильвии,   который   одновременно   являлся
универсальным  блоком  управления   всевозможной   аггрианской   техникой,
средством связи и своеобразным оружием.
     Новиков отщелкнул крышку и набрал нужную комбинацию  на  скрытой  под
сигаретами планке со штифтами. Приложил  портсигар  плоскостью  чуть  выше
замочной скважины, нажал рубиновую кнопку и взмолился мысленно:  "Откройся
же, ну, откройся..." Ничего не произошло. А когда Ирина делала это,  дверь
распахивалась немедленно. Может, и напрасна их попытка, нет здесь  никакой
секретной квартиры, а лишь обычная коммуналка, сиречь  -  рабочая  коммуна
пролетарских  жильцов  имени  какого-нибудь  борца  за  права   аборигенов
Западного Калимантана. Гнездо переселившихся сюда из  подвалов  гегемонов,
которым интереснее набиться по тридцать человек в комнаты, где раньше жило
четверо, чем заработать на собственную квартиру или домик,  маленький,  но
отдельный. Сидят там сейчас, топят буржуйки чужими книгами и мебелью. Надо
же, при царе на всех дров хватало, а сейчас,  перебив  эксплуататоров,  от
холода мрут... Будто раньше их помещики и фабриканты топливом снабжали.
     "Вот ерунда в такой момент  в  голову  лезет",  -  досадливо  сплюнул
Андрей, стараясь сосредоточиться. За плечом  взволнованно  и  шумно  дышал
Шульгин, однако молчал, не вмешивался,  а  может,  и  сам  пытался  как-то
повлиять на автоматику.
     Но  пришедшая  в  голову  Новикова  мысль  из   курса   антисоветской
политграмоты оказалась нелишней. За нее зацепилась  другая,  о  том,  что,
если ничего не выйдет, придется возвращаться на Хитровку, в доведенную  до
наивысшего  предела  сверхкоммуну,  и  от  омерзения,  отчаяния,  сознания
безвыходности своего положения, загнанности в угол  и  еще  от  того,  что
представилось, как сейчас в переулке появится  наряд  чекистов  (а  до  их
логова совсем недалеко), и тогда...
     От  всех  этих  мыслей  он  с  последней  надеждой   вообразил   себе
аггрианскую базу в виде лифта,  скользящего  вдоль  решетчатой  прозрачной
трубы, пронзающей горизонты лет, словно этажи.  Такие  лифты  он  видел  в
Манагуа, в отеле "Центавр". Открытый на высоту всех  десяти  этажей  холл,
заменяющие колоннаду  трубы  и  внутри  них  тоже  прозрачные,  светящиеся
сиреневым неземным светом кабинки...  Так  он  сейчас  и  представил  себе
квартиру, всю сразу, какой она была в ту  их  с  Ириной  ночь.  Освещенную
неярким интимным светом торшера в гостиной, спускающуюся откуда-то  сверху
и пощелкивающую контактами на каждом  этаже.  Он  даже  увидел  светящееся
окошко над дверью шахты, только вместо номеров этажей  в  нем  выскакивали
цифры, складывающиеся в даты.
     Увидев все это, он, скривившись от почти физического усилия, зажмурив
глаза, как бы подтягивал ее к себе, на уровень, где  ярко  сиял  трафарет:
"1920".
     И, когда похожий на  макет  театральной  сцены  куб  оказался  рядом,
Андрей сделал что-то еще, непонятное  ему  самому,  и  инстинктивное,  как
пируэт внезапно поскользнувшегося, но сумевшего устоять человека.
     В тот же момент он словно провалился в  смертельную  темноту,  как  в
открывшийся люк эшафота.  И  так  же,  как  умирающий,  по  слухам,  видит
божественный свет,  увидел  распахивающуюся  дверь  и  за  ней  освещенную
электричеством знакомую прихожую. Действительно, уходя  отсюда  с  Ириной,
повернуть выключатель они забыли.
     - Получилось! Тудыть твою мать, получилось... - потрясенно  прошептал
Шульгин. - Держи ее, держи, чтобы не исчезло, а я сейчас...
     С грохотом