такой дурак, а вот  Антанта
вполне может счесть Троцкого более  привлекательной  фигурой.  Вдобавок  у
того и  связей  за  границей  больше.  А  его,  Ленина,  как  Столыпина...
Предсовнаркома  -  это  тот  же   премьер.   Ставший   ненужным   правящей
камарилье...
     Не зря Блюмкин никак не наказан за убийство  Мир-баха,  а,  наоборот,
состоит в штабе Троцкого. Каплан, идиотка, не убила, а этот убьет...
     Владимир Ильич даже взвыл, не сдержавшись,  представив,  как  гнусный
Блюмкин с жирными,  вывернутыми  еврейскими  губами  стреляет  "  него  из
маузера... Или - приоткроется сейчас дверь, и из темного коридора влетит в
кабинет пироксилиновая бомба. Какой  взорвали  Александра  Третьего.  Брат
Саша такие бомбы делал...
     Нет,  надо  немедленно  что-то  предпринять!  Сломать  судьбу.  Прямо
сейчас!
     Но он же совершенно не в состоянии ничего придумать - наедине с собой
Ленин мог это признать. Тогда как быть? Махнуть на все  планы  и  с  таким
трудом достигнутые успехи рукой, отозвать войска  из  Польши,  с  Украины,
Кавказа  и  Туркестана,  окружить  Москву  пятимиллионной  стеной  штыков,
продержаться до зимы? Обороняться на выгодных рубежах, надеясь, что жалкие
врангелевские сто тысяч застрянут в вязкой, как глина,  массе,  просто  не
прорубятся сквозь десятиверстную толщу  человеческого  мяса?  Интриговать,
играя  на  противоречиях  Англии,  Франции,  САСШ,  будоражить   униженную
Германию и охваченную кемалистской революцией Турцию? В  надежде,  что  со
временем вновь вернутся к нему силы и удача и все  снова  образуется?  Он,
наверное, просто переутомился, надорвался за три  года.  Назначить  Фрунзе
диктатором, загнать всех соперников на фронт, а  самому  уехать?  В  глушь
куда-нибудь, в ярославские леса или в Белозерье. В Шушенское  бы...  Вволю
спать, купаться в ледяных озерах, охотиться на зайцев, париться в бане. Ни
о чем не думать, убедить себя, что ничего страшного,  если  даже  придется
бежать. Разве плохо было в Швейцарии? На  хороший  домик  денег  найдется.
Наденьку с собой тащить нет смысла, надоела до судорог, найдется кое-кто и
получше. Пить пиво,  гулять  по  горам,  кататься  на  велосипеде,  писать
мемуары. Ему есть что вспомнить...
     Вот  если  обо  всем  думать  ТАК,  то,  глядишь,  и  вправду   через
месяц-другой вернутся и силы, и уверенность в себе. И тогда они узнают...
     Ленин не замечал, что снова бегает по кабинету  и  говорит,  говорит,
торопливо, невнятно, сбивчиво, высказывая вслух самые сокровенные мысли...
     Выдохся, замолчал, переводя дыхание, почти упал на жесткое деревянное
кресло. Он чувствовал разбитость и слабость, словно после  эпилептического
припадка. И в то же время - некоторое облегчение. Как  если  бы  в  разгар
вечеринки с неумеренными возлияниями отошел за кустик и прибегнул к помощи
двух пальцев...
     Покой,  сейчас  нужен  покой.  Раздеться,  лечь  в  кровать,  сжаться
калачиком, натянув до глаз одеяло. И чтобы  за  окном  пошел  снег  вместо
этого подлого дождя. Снег, вой ветра в дымоходе, треск дров в печи.
     Или - еще лучше: немедленно вызвать машину - и в Горки. Только там он
почувствует себя здоровым и полным сил...
     Ленин надавил и не отпускал кнопку звонка, пока в дверях не  появился
до смерти перепутанный секретарь.



        Глава 16

     Высокие часы в  углу  неторопливо  отзвонили  одиннадцать.  Начальник
секретно-политического отдела ВЧК закрыл глаза,  стиснул  ладонями  виски.
Голова у него тупо болела, в затылке часто и неритмично тюкало, словно там
обосновался маленький злой дятел.
     Вздохнув, начальник встал, запер массивный, раскрашенный под дуб сейф
с музыкальным замком, подошел к выходящему на Кузнецкий мост окну,  откуда
через полуоткрытую створку доносился  ровный  шелест  дождя,  перебиваемый
гулом моторов и кряканьем клаксонов от®езжающих от  наркомата  иностранных
дел автомобилей. Неплохо бы и самому вызвать машину, подумал он, и поехать
домой или хотя бы в "Бродячую собаку", где, несмотря на военный коммунизм,
можно  выпить  пива,  а  если  знаешь  буфетчика,  то  и  чего   покрепче,
расслабиться, послушать споры об искусстве  нового  мира.  После  полуночи
туда забредает в  сопровождении  друзей  и  прихлебателей  Есенин,  бывают
Маяковский, Вахтангов, Мейерхольд. Чекист считал себя знатоком поэзии и  в
богемном кругу отвлекался от неизбежных реальностей классовой борьбы.
     Но сегодня никак не получится. Дела не отпускают. Черт его знает, как
у царских  чиновников  выходило.  Работали  с  десяти  до  четырех  и  все
успевали, огромная империя крутилась, был порядок, а тут хоть целые  сутки
напролет сиди, все равно никак не управляешься.
     Тем более что как раз сегодня случилось экстраординарное.
     Огромный кабинет на шестом этаже  дома  бывшего  страхового  общества
"Россия"  освещался  дрожащим  язычком  пламени  внутри   закопченного   и
треснувшего стекла семилинейной керосиновой лампы. Большую часть помещения
скрывал полумрак, но в круге  света  можно  было  различить  его  суровую,
аскетическую обстановку. Буржуйка с трубой, выведенной в форточку высокого
венецианского  окна,  обшарпанный  канцелярский  стол,  ряд  разностильных
стульев вдоль стен, массивный колченогий сейф,  с  левого  угла  подпертый
кирпичом. У двери  деревянная  вешалка,  на  колышках  которой  солдатская
шинель, фуражка со звездочкой и маузер, подвешенный  за  длинный  ремешок.
(Как коммунисты отчегото любили маузеры! Словно бы  его  длинный  ствол  и
десять  патронов  в  магазине  могли  помочь,  если  что...  Или  из  него
расстреливать удобно?)
     Обрезанная на вершок от донца шестидюймовая  снарядная  гильза  полна
махорочных окурков.
     Электричество,  как  повелось  в  последнее  время,  выключилось  без
четверти девять, и  город  за  окном  тонул  во  мраке,  словно  сразу  за
пределами Лубянской площади  начинались  глухие  подмосковные  леса.  Лишь
кое-где светились тусклые огоньки в незашторенных окнах ближайших зданий.
     Начальник секретно-политического отдела (СПО в дальнейшем) вернулся к
столу и снял трубку телефона. - Зайди ко мне, Вадим.
     У него было заведено, чтобы подчиненные не расходились, пока  сам  он
оставался на службе. Неважно, есть у них работа или нет. Пусть ищут,  если
на фронт не торопятся. Да ведь и клиентура у них такая,  что  предпочитает
по ночам  из  нор  своих  выползать.  Днем-то  они  все  честные  спецы  и
безобидные спекулянты.
     Начальник СПО дело свое любил,  вел  его  мастерски,  можно  сказать,
талантливо, хоть и окончил всего шесть классов гимназии и к  политическому
сыску раньше отношения не имел даже как поднадзорный.
     Особое  пристрастие  он  питал  к  работе  с  интеллигенцией.  Каждая
более-менее заметная фигура из не успевших сбежать или умереть была у него
на контроле. Но, к сожалению, заниматься приходилось не только ими.
     Не прошло и двух минут, как дверь приоткрылась и  в  кабинете  возник
молодой  человек  совершенно  пролетарского  обличья.  Старенький   черный
пиджак, сатиновая под ним косоворотка, заправленные в  сапоги  с  галошами
суконные штаны. Если бы не  лицо,  неуместно  чистое  и  с  внимательными,
умными глазами. Числился он по отделу рядовым сотрудником,  но  фактически
был правой (и левой одновременно, которая не ведает,  что  творит  правая)
рукой начальника. Выражаясь  по-старорежимному  -  чиновником  для  особых
поручений.
     - Слушаю вас, Яков Саулович. - И  непринужденно  остановился  в  трех
шагах, опершись рукой о спинку стула.
     - Ты дверь-то за  собой  притвори,  а...  Несмотря  на  имя-отчество,
ничего национально-специфического во  внешности  начальника  не  было.  Он
скорее походил на итальянца из северных провинций и по-русски говорил  без
характерного акцента, слегка даже утрируя московское произношение.
     Пока вошедший задвигал блестящий медный шпингалет, хозяин с лампой  в
руке пересек кабинет, заставив  задергаться  по  стенам  изломанные  тени,
открыл потайную дверь напротив, надежно спрятанную в ряду  высоких  резных
панелей.
     В смежной комнате пролетарским аскетизмом  уже  не  пахло.  Причем  в
буквальном смысле, потому что вместо запаха прогорклого махорочного дыма и
несвежих портянок (отчего-то неистребимого, хотя нынешние обитатели здания
на работе, как правило,  не  разувались)  здесь  витали  ароматы  классово
чуждые: свежезаваренного чая, хороших папирос и выделанной кожи.
     Обстановка в этом мужском будуаре, похоже, не претерпела изменений  с
времен  "до  исторического  материализма"  -  изящный  письменный  столике
перламутром,  на  гнутых  ножках,  еще  один  стол,  круглый,  на  котором
посверкивал  недавно  закипевший  самовар,   обтянутые   светло-коричневым
сафьяном диван и полукресла,  два  книжных  шкафа  с  морозным  узором  на
застекленных дверцах.
     - Садись, Вадим. Чайку попьем, голодный небось? -Да уж не иначе, Яков
Саулович. Как в обед в столовке  вобляжьего  супчика  похлебал  да  черпак
чечевицы на ружейном масле, так и все...
     - Война, брат, ничего не поделаешь. Социальное  равенство  опять  же.
Феликс Эдмундович сам аскет и от нас того требует. Про  картошку  с  салом
слыхал,  наверное?  Но  нам-то  до  него  далеко.  Такие  раз  в  столетие
рождаются. И пытаться ему подражать  -  м-м-м...  -  Начальник  сокрушенно
помотал головой, словно у него разболелись  зубы.  Попутно  он  достал  из
шкафа и поставил рядом с самоваром  тарелку  с  уже  нарезанной  колбасой,
банку рижских шпрот, приличный кусок голландского  сыра  и  краюху  белого
хлеба фунта на три. - Стаканы вон там, в тумбочке возьми. И сахарницу.
     В завершение сервировки  на  столе  появилась  четвертинка  настоящей
поповской водки.
     - Прими, не пьянства ради, а здоровья для.  И  закусывай,  закусывай.
Удивляешься? И напрасно. Тебе никогда в голову не приходило, отчего это мы
все два года пустую баланду хлебаем, да селедку ржавую, да хлеб с мякиной?
Нет, что до полной победы социализма всего на всех все равно не хватит,  я
и сам знаю. Но вот почему такой узкий ассортимент? Понятней было бы, когда
на паек выдавали, пусть и понемногу, и мясца, и яиц с курятиной,  да  хоть
бы и осетринки. Астрахань вон еще когда освободили, так закаменевшая вобла
- пожалуйста, а икры с осетриной нет. Оно ж никуда не делось,  мужики  как
разводили скотину и птицу, так и сейчас разводят, но раньше всем  хватало,
а сейчас нет. Заинтересовался я этим из  чисто  служебного  любопытства  и
убедился - на самом деле все есть! Тогда  что  мы  имеем  -  саботаж  или,
напротив, взвешенную политику? Чтобы мы с тобой злее были с голодухи?
     Агент,  слушая  разглагольствования  своего  начальника,  старательно
жевал, запивая деликатесы крепким кяхтинским чаем.  Отвечать  что-либо  он
считал ненужным, а то и опасным. Мало ли какие цели тот преследует и какие
выводы может сделать? Но при этом внутренне соглашался, потому что  и  сам
не раз задумывался,  отчего  на  территории,  занятой  белыми,  проблем  с
продовольствием не существует,  а  с  приходом  красных  все  исчезает  на
следующий день и навсегда. Так что даже им,  коммунистическим  опричникам,
приходится исхитряться, чтобы без свидетелей с®есть свой кусок колбасы.
     Однако,  похоже,  никаких  задних  мыслей  на  сей  раз  за   словами
начальника не таилось, он,  скорее,  как  бы  оправдывался  за  неприлично
роскошное угощение.
     И лишь когда Вадим, отдуваясь, вытер пот со лба и откинулся на спинку
стула,  начальник  встал,  поскрипывая  блестящими  сапогами,   отошел   к
письменному столу и извлек из ящика кожаную папку с серебряной табличкой в
правом  нижнем  углу.  На  табличке  изящным  рондо  с  завитушками   было
выгравировано:  "Надворному  советнику  Н.  В.  Носков®  день  юбилея  оть
сослуживцев®".
     Вадим знал, что в этой папке хранились  самые  важные  бумаги.  А  на
вопрос, отчего бы не сорвать не слишком уместное  украшение,  начальник  в
свое время усмехнулся: "Пусть будет. Она меня  развлекает.  Смотрю  вот  и
думаю - как же все-таки этого советника звали? Николай Васильевич, Никодим
Варфоломеевич или вообще Наум  Вольфович?  Развивает  воображение.  Иногда
такое придумаешь..."
     Он так и не понял тогда, в шутку говорил Яков или нет,  но  больше  к
этой теме предпочитал не возвращаться.
     - На вот, посмотри матерьяльчик, а потом мнениями обменяемся...
     Начальник протянул агенту папку, а сам  расстелил  на  столе  большую
карту европейской России и с карандашом в руке погрузился в какие-то, судя
по выражению лица, невеселые размышления.
     Оснований для них, по мнению Вадима, было достаточно. Он и со  своего
места видел, как опасно приблизилась к Москве пологая дуга фронта.
     Но и засматриваться на стол начальника тоже негоже, в их отделе такое
не принято. Лучше заняться своим делом.
     Читал  он  быстро,  со   стороны   казалось,   что   лишь   заголовки
просматривает. Минут через пятнадцать Вадим перелистнул последнюю бумагу и
захлопнул папку, достаточно громко, чтобы привлечь внимание начальника.
     - Изучил? -  поднял  тот  голову.  -  Так  что  говоришь,  амбец  нам
приходит, да?
     Удивленный столь неожиданным поворотом темы, агент пожал плечами.
     - Да  я  как-то,  Яков  Саулович...  Больше  практическими  вопросами
последнее время занимался. Стратегия не по моей части проходит. А если  вы
про то вон, на карте... Так мало ли... В  прошлом  году  летом  куда  хуже
было. И ничего. - Ой, ну ладно, брось! Чересчур ты в образ вжился.
     Совсем паренек-дурачок с окраины. Все вы только  об  этом  думаете  и
говорите. Ты же учти, я тебя самым умным  в  отделе  считаю.  После  себя,
конечно, - начальник сочно хохотнул. - И доверяю тебе полностью. Тут в чем
соль вопроса - если дело совсем труба, то своевременно сообразить нужно, а
если всего лишь очередные временные  трудности,  так  определить,  чем  по
нашей линии Республике помочь должны. Посмотрел ты мою подборку  -  и  что
скажешь?
     - Да ведь, Яков Саулович, подборка здесь совсем не по нашим вопросам.
Туг контрразведке  занятие,  иностранному  отделу,  экономическому,  может
быть.
     - Эх, Вадим, когда ты научишься шире смотреть на вещи? Как это  -  не
наши вопросы? Наша с тобой главная и непосредственная задача -  сохранение
и укрепление Советской власти путем беспощадного  уничтожения  ее  врагов.
Способ ее достижения - секретная оперативная  работа  на  всей  территории
РСФСР. Выявление в том числе врагов скрытых и даже таких, кто еще и сам не
догадывается, что он - враг! Вот показалось тебе, что отдел  контрразведки
умышленно или просто по глупости упускает то, что может оказаться  важным,
- сразу на карандашик, своевременно мне доложи, а потом подумаем -  просто
подсказать  товарищам,  руководству  ли  доложить,  или  иные   меры   тут
уместны...
     - Ах, вот вы что имеете в виду... - В голосе агента прозвучала досада
на собственное недомыслие и сдержанное восхищение глубиной  начальственной
мысли. "А я-то, дурак, не сообразил", - как бы сказал он своей интонацией.
     На самом деле Вадим был куда догадливее,  чем  даже  предполагал  его
начальник.   Закончил   он,   как-никак,   четыре   курса   Петроградского
университета и специализировался по математической логике. А  прикидывался
всего лишь недоучившимся преподавателем геометрии и алгебры.
     - Впрочем, контрразведку я так, для примера привел, не  в  ней  дело,
хотя... Владимир Ильич как-то правильно сказал, что в любом явлении  нужно
найти главное звено и за него вытащить всю цепь. А вот по этим бумажкам, -
он кивнул на папку, - выходит, что нет  никакого  главного  звена.  Вообще
ничего нет. Все хорошо,  соввласть  крепнет,  беляки  вот-вот  рухнут  под
тяжестью  своих  преступлений,  пролетариат  и  трудовое  крестьянство  на
занятых Врангелем территориях разворачивают подпольную борьбу  и  ждут  не
дождутся нашего победоносного наступления. А отчего мы вдруг,  после  всех
наших  побед,  так  энергично  отступаем  -  Бог  весть.  Ни  фактов,   ни
предположений,  ни  об®ективного  анализа  обстановки.   Возможно   такое?
Невозможно, дураку ясно. Следствий без  причин  не  бывает.  Остается  эту
причину найти и устранить. Или - собирать чемоданчики и адью! Желательно -
куда  подальше,  потому  что   в   Европе   коммунистам   сейчас   неуютно
будет...Понял?
     - Чего же не понять? Только вот неясно мне, как это мы с вами  вдвоем
такое дело поднимем?
     - Вдвоем или впятером, не твоя забота. Мне от тебя  нужна  конкретная
работа. А все остальное я говорю, чтобы ты проникся. Не очередной  заговор
извозопромышленников в Мытищах  раскрыть  требуется,  а  так  действовать,
будто завтра - к стенке, ежели ушами прохлопаешь.  Или  грудь  в  крестах,
или... Поэтому на отвлеченные темы больше  рассуждать  не  будем.  У  тебя
никаких вопросов не возникло по поводу того американского парохода?
     - Обратил внимание. Ну и что ж? Пароход, он и есть пароход.  Если  на
нем даже оружие привезли, так много ли? А могло его появление  на  тактику
со стратегией  повлиять?  Тут  в  другом  направлении  искать  нужно,  мне
кажется. В самый их главный штаб человека заслать бы надо и выяснить,  что
там творится. Отчего они иначе воевать стали?
     - Какой догадливый! - саркастически произнес начальник. - Надо тебя в
военную разведку перевести. А я надеялся, что  ты  мне  поможешь  факты  и
фактики сопоставить,  дедуктивным  методом  воспользуешься  и  такую  идею
предложишь, чтобы она все разом осветила... Я вот просто  нюхом  чую,  что
все тайны и загадки общую  причину  имеют.  Эту  вот  бумажку  внимательно
прочитал?  -  И  протянул  исписанный  с  обеих  сторон  отчетливым,  даже
щеголеватым почерком, каким часто пишут не слишком образованные, но  много
о себе понимающие люди, листок бумаги.
     - Не  знаю,  Яков  Саулович,  -  безнадежно  вздохнул  Вадим,  словно
признавая полную свою несостоятельность. - Ну, очередная банда об®явилась,
ну, похоже, бывшие офицеры в ней есть. Да кто только сейчас в  бандиты  не
идет? Тут же и зацепиться не за что. Какие за ними дела,  с  кем  контакты
поддерживают? Клички названы, так самые обычные клички.  По  моим  учетам,
среди тех, кто с политикой связан, такие не значатся. Хотите,  через  утро
старые дела подниму, еще дореволюционные?.. Ей-богу, не знаю, чем они  вас
заинтересовали, особенно применительно к тем вещам, про которые вы  сейчас
говорили.
     Начальник СПО поморщился, словно уловил в комнате скверный запах.
     - Мелко, мелко берешь, Вадим.  Смотри,  как  интересно  складывается:
Крым, пароход из Америки,  внезапное  изменение  хода  войны,  переход  на
сторону белых Махно,  который  их  люто  ненавидит  и  всех  врангелевских
парламентеров вешал без разговоров, непонятно откуда взявшееся  золото,  и
вдруг еще эта "банда". Информатор - человек опытный -  сообщает,  что  как
минимум четверо выглядят кадровыми офицерами и в немалых чинах.  Насколько
я знаю, полковники-подполковники, да  еще  дворяне,  не  так  уж  часто  в
грабителей переквалифицируются. Да и время их появления,  накануне,  можно
сказать, решающих событий. Притом, что  для  солидной  банды  в  Москве  и
работы подходящей нет. Что и у кого сейчас  грабить?  Картошку  и  муку  у
мешочников? За два года все остальное мы уже из®яли...
     - Это  еще  как  сказать,  -  опять  возразил  Вадим.  Заметил  вновь
мелькнувшее на лице начальника неудовольствие,  попытался  пояснить:  -  Я
сейчас принципом Оккама руководствуюсь, в том смысле,  что  сначала  нужно
все наиболее вероятные версии проработать, а уже потом к  менее  вероятным
переходить. Что, если они на Оружейную, к примеру, палату нацелились?  Или
на Гохран? В предвидении, как вы правильно  заметили,  возможных  событий.
Белые подходят, начнутся бои за город, не исключена эвакуация, беспорядки.
Самое время солидный куш оторвать... Нет, это  вполне  даже