оду действий.  Неплохо,  если  бы  добиться
статуса агента-двойника, то есть работать под надежные гарантии на  нас  и
одновременно выполнять задания своего руководства, под нашим же контролем.
Из  чего  вытекает,  что  с   тем   же   успехом   вы   можете   оказаться
агентом-тройником.  Это  термин  несколько  искусственный,   я   под   ним
подразумеваю,  что  вы,  изображая  агента-двойника,  все   же   остаетесь
настоящим чекистом. Роль это  трудная,  требующая  тщательной  проработки,
постоянного учета массы параметров и ситуаций, которые заранее  предвидеть
невозможно.   Обычно   такие   вещи   можно   затевать   исключительно   в
стратегических  целях,  и  к  ним  привлекаются  целые  группы  специально
подготовленных людей. В  вашем  случае  это  безнадежно.  У  диверсионного
подразделения, вроде нашего, просто не может быть цели, требующей подобной
игры. Передать же вас кому-то, в таких играх заинтересованному, у нас  нет
технической  возможности.  Чтобы  вас  через  фронт   переправить,   нужно
отдельную операцию планировать.
     Вадим выглядел человеком, решившим прокатиться на  карусели  и  вдруг
понявшим, что остановить ее он уже  не  в  силах.  И  голова  кружится,  и
тошнит, и знаешь, что будет еще хуже, а скорость такая, что не  спрыгнуть.
Новикову в какой-то момент стало его даже жаль. - Зачем человека  мучаете,
полковник, - спросил он  Шульгина  почти  искренне.  -  Сказать  ему  явно
нечего. Позовите Мизгиря, и пусть кончает. У нас с вами неотложные дела  в
городе, вы не забыли?
     - Воля ваша, - обреченно сказал чекист. - А я все  же  надеялся,  что
хоть чем-то смогу быть полезным. Ну, давайте я вам все  же  расскажу,  что
знаю, а потом... Ну, как хотите.
     - Браво, прапорщик. Это - четвертый вариант. Но ты  снова  ошибся,  к
сожалению, в последний раз. В чем тебе не повезло -  собеседники  попались
совершенно нелюбопытные. Этого вы  учесть  не  смогли.  Мне  ведь  глубоко
наплевать и на твоих начальников, и на тебя, и вообще на все, что случится
в этой стране дальше. Советская  власть  мне  противна,  вот  я  и  взялся
помогать  белым.  При  их  подходе  устроим  в  городе  шороху   побольше,
беспорядков, взорвем что-нибудь. Постараемся  не  позволить  вашим  вождям
разбежаться с награбленными ценностями. А старая власть восстановится -  я
снова уеду. Приключений  искать.  А  с  тобой  мне  просто  так  поболтать
захотелось,  время  скоротать.  Что,  думаю,  за  парни  такие,  от  всего
человеческого отказавшись, в красные опричники пошли? Оказывается,  ничего
особенного.   При   Иване   Грозном,   пожалуй,   поинтереснее   персонажи
встречались...
     Шульгин разочарованно махнул рукой, встал, с меланхолией  во  взгляде
повернулся к Новикову.
     -А Мизгиря вы, полковник, сами зовите, мне он тоже скучен...
     Андрей сунул в карман так и не использованную по  назначению  трубку,
соскочил с подоконника, вышел из комнаты.
     Шульгин сел на его место. Лицо его  было  спокойным  и  как  бы  даже
печальным.
     "А вот кинется он сейчас на меня или нет? - подумал Сашка. -  Лучшего
момента ему не представится..."
     Вадим продолжал сидеть, как ни в  чем  не  бывало,  только  сжимал  и
разжимал пальцы.
     - А жили-то вы где, прапорщик? Адресок оставьте. После  победы,  если
сам в живых останусь, могу родственникам  сообщить.  Так,  по-человечески.
Могилы от вас не останется, но хоть день и обстоятельства знать будут.
     - Из Петрограда я. Мать на Литейном живет. Дом 16,  квартира  четыре.
Самойлова Варвара  Диомидовна.  Напишите,  если  вправду  такое  намерение
имеете.
     - Чего уж, напишу, раз сам предложил. Вот старушке  радости  будет  -
сын умер собачьей смертью за хамскую власть.  Лучше  бы  действительно  на
Галицийском фронте. Вернулся Новиков:
     - Сейчас будет Мизгирь. А вы, полковник, плесните прапорщику чарочку.
Держится он неплохо.
     Пока Шульгин доставал из вещмешка припрятанную фляжку,  Андрей  снова
занялся трубкой. Теперь он проверил качество  набивки  и  приготовился  ее
раскурить,  одновременно  насвистывая  популярную  в  конце   шестидесятых
мелодию песенки "Здравствуй и прощай".
     - Пейте, Вадим, коньяк хороший. Все, что могу  лично,  как  говаривал
один известный генерал. Вы, если б пришлось, мне, скорее всего, не налили?
     - На фронте непременно бы налил, а в ЧК. и вправду не принято.
     За дверью застучал сапогами Рудников. Чекист не справился с дернувшим
щеку тиком, судорожно вздохнул и залпом выпил. Новиков поднял указательный
палец. - А знаете, полковник,  мне  вот  что  в  голову  пришло.  Если  мы
прапорщика все же стрелять не станем? - Чего ради? Жалко стало или как?  -
Или как. Вы ему тут мозги прилично  заморочили.  Не  на  всю  катушку,  но
достаточно. А чем другие хуже? Неплохо бы и их поразвлечь.  У  меня  такое
предложение - давайте его отпустим. Пусть идет к своим  и  все  расскажет.
Что было и не было - на сколько фантазии хватит. А они голову  поломают  -
что это за белобандиты такие, чего им нужно и в чем их настоящий интерес?
     - Так через час тут половина ЧК будет... -  Ну  мы  ж  его  не  сразу
отпустим. Нас и след простынет, пока он отсюда выйдет.
     - Можно и так. Мне, вы  знаете,  совершенно  ведь  одинаково,  больше
одним красным на свете, меньше... Как комаров в лесу.  Только  интереса  в
вашем предложении не слишком много. Мы ведь не узнаем, как там  у  него  с
начальством выйдет. Соответственно - нет никакой разницы, уйдет  он  живой
или его здесь прикопают.
     - Да и то. - Краем глаза Новиков наблюдал за Вадимом. - Резон в ваших
словах  есть.  Тогда  еще  предложение.  Давайте  проиграем  самый  первый
вариант. Мы ему, значит,  поверили,  якобы  завербовали.  Даем  задание  -
вернуться на Лубянку, доложить. Что именно - на его усмотрение. Как  можно
ближе к тому, что они от этой акции ожидали. А завтра в условленном  месте
он сообщит нашему связному, как все получилось и что думает делать дальше.
Устраивает вас, юноша, такой выход?
     Цели своей они, безусловно, добились.  И  заморочили  голову  чекисту
основательно, и нервы на кулак намотали. Разве  что  выпитые  без  закуски
триста грамм уберегли его от слишком глубокого стресса.
     Вытирая со лба крупные капли пота, он сумел-таки выдержать марку:
     - Слава Богу, господа. Только вы ошибаетесь, я на  самом  деле  хотел
вам помочь, ко взаимной пользе.
     - Тем лучше, прапорщик, тем лучше. Хоть это и в пустой след. С тем же
успехом вы могли бы сейчас выкрикнуть нам проклятие и добавить  что-нибудь
этакое, р-революционное. Но раз вы искренне с нами, у вас есть возможность
слегка подправить свою карму. Поручик!
     Вошел Рудников, подбрасывая на ладони десантный нож.
     - Тут у нас кое-что изменилось. Сейчас вы с прапорщиком уединитесь, и
он вам расскажет, кто тут у  них  такой  спец  по  белым  офицерам.  Потом
найдете стукача, вместе с  Вадимом  допросите.  И  только  если  абсолютно
убедитесь, что тот  человек  -  агент  Чека,  дадите  прапорщику  нож  или
пистолет, на выбор, и пусть он его... - Шульгин сделал  рукой  характерный
жест.
     - А вы, Вадим, постарайтесь без глупостей и резких  движений.  Виктор
Петрович человек опытный. Я у вас заранее прощения прошу, поскольку задачу
вам ставлю не слишком приятную, но тут уж ничего  не  поделаешь.  Вы  себе
сами такую роль придумали. Если все удачно пройдет, завтра в восемь вечера
кто-то из  нас  будет  прогуливаться  по  перрону  Николаевского  вокзала.
Приходите лично вы  и  один.  Желаю  всего  наилучшего  и  не  смею  более
задерживать. Берегите себя...



        Глава 20

     Очередной  дежурный  офицер,  фамилию  которого  Новиков  не  помнил,
посторонился, и они вошли в обложенный кирпичом потайной  ход.  Стены  его
облицовывались явно в спокойное, неторопливое время, кладка была четкая, с
едва заметными швами. Плавно закругляясь,  коридор  закончился  еще  одной
дубовой дверью, а за ней в душном туманном  мареве  плескалась  и  хлюпала
теплая,  вонючая  подземная  река.  Протекала  она   сквозь   проложенный,
наверное, еще в XVIII веке тоннель диаметром около трех метров. Дышать там
можно было, но с тем же удовольствием, что в  месяц  не  мытом  вокзальном
клозете. По счастью, вдоль подземной реки тянулся  приподнятый  деревянный
настил, по которому можно  было  идти,  почти  не  пачкая  сапог.  Новиков
вспомнил тоннели другой канализации, в которых он сам, конечно, не был, но
видел и представлял по фильмам и книгам о Варшавском восстании. В них люди
жили  и  воевали  неделями.  Вообразить  это  было  трудно.   Луч   фонаря
расплывался в струях  зловонных  испарений,  сверху  гулко  капало,  стены
покрывала  отвратительная  фосфоресцирующая  слизь.  То  и  дело  на  пути
попадались высокие  кучи  ила,  под  которыми  не  известно  что  таилось.
Возможно, что и трупы, если вспомнить Гиляровского.
     К  счастью,  метров  через  пятьдесят  жирная,  нарисованная  копотью
горящей резины стрела указала на  ржавую  железную  дверь  по  ту  сторону
потока.
     Наверх они выбрались  в  подвалах  бывшего  Воспитательного  дома  на
Солянке.
     Здесь все было иначе. Населяли его бесконечные этажи и коридоры  тоже
не лучшие представители общества, но все же не воры и  грабители,  а  люди
трудовых профессий  -  портные,  перешивающие  краденые  вещи,  сапожники,
слесари, исполняющие не только воровской инструмент, но  и  всякие  мелкие
заказы для окрестных обывателей, бедные извозчики, пильщики дров,  сторожа
и   подсобные   рабочие,   не   удостоенные   чести   считаться   истинным
пролетариатом.
     Из этого здания Новиков с товарищами могли уже  выйти  на  улицу,  не
опасаясь привлечь к себе ненужного внимания.
     В ближайшей  луже  ополоснули  сапоги  от  налипшей  дряни,  вдохнули
свежего, чуть ли не курортного воздуха.
     В Самарский переулок пришли, когда уже начало смеркаться. Двухэтажный
деревянный дом  располагался  неподалеку  от  того  места,  где  находился
снесенный вместе с прилегающими  кварталами  при  подготовке  к  Олимпиаде
стадион "Буревестник". Тишина и покой  здесь  царили,  более  свойственные
какому-нибудь уездному Осташкову. И вполне можно было забыть о  революции,
гражданской войне и прочих сиюминутных проблемах.
     В глубине двора, полускрытый уже потерявшими  листву  кустами  сирени
стоял совсем маленький, в два окна  флигилек,  отведенный  для  жительства
Новикову с Шульгиным. Корнет, чтобы не стеснять  их,  поселился  вместе  с
родственницами.
     Познакомились  с  тетушкой,  Елизаветой   Анатольевной,   дамой   лет
пятидесяти, в меру полноватой и по старомосковскому радушной, а кроме того
- с кузиной,  Анной  Ефремовной,  двадцатилетней  девушкой  с  правильным,
холодноватым  лицом  скорее  скандинавского,  чем   среднерусского   типа.
Пожалуй, ее можно было назвать и красивой, не будь она так  демонстративно
неприязненна к гостям.
     За чаем, к которому Ястребов выставил массу давно забытых в  голодной
Москве деликатесов, на фоне которых приготовленные хозяйкой из темной муки
пироги с капустой выглядели  трогательно  жалкими,  говорили  сравнительно
мало и на темы нейтральные. Женщины  из  естественной  в  красной  столице
осторожности, а Андрей с Сашкой просто оттого, что не совсем представляли,
какой стиль общения будет в данной ситуации наиболее естественным.  Корнет
о своем нынешнем положении ничего конкретного родственницам не  сказал,  и
они,  не  видевшие  племянника  и  брата  больше  двух  лет,  в   основном
радовались, что их Сережа жив-здоров, расспрашивали, что  ему  известно  о
судьбах родителей, многочисленных дядьев, теток,  сестер  и  братьев  всех
степеней, разбросанных, как можно было догадаться, от Пскова до Ростова  и
от Риги до Иркутска.
     Шульгин,  по  застарелой  привычке,  почти  бессознательно   старался
произвести впечатление на Анну Ефремовну,  используя  приемы  студенческой
поры. Девушку же очевидно раздражала его большевистская экипировка. Однако
после осторожно выпитых двух рюмочек ликера она раскраснелась, впервые  за
вечер чуть ли не через силу улыбнулась, а потом спросила Ястребова,  каким
образом он, столбовой дворянин и паж, оказался в столь странной компании?
     - Аня! - тетушка произнесла это с осуждением и предостерегающе.
     Корнет рассмеялся  и  приобнял  кузину  за  плечи,  потом  извлек  из
нагрудного кармана гимнастерки и показал ей на  ладони  тускло  блеснувший
серебром "Орден тернового венца".
     Очевидно, и в красной Москве значение  этого  высшего  знака  отличия
Добровольческой армии было известно, а если и нет, то  Георгиевская  лента
не оставляла сомнений. Аня порывисто обняла брата, поцеловала его в щеку и
тут же начала внешне спокойным голосом высказывать все, что накипело у нее
на сердце за три  минувших  года.  Слова  этой  девушки  вполне  могли  бы
соперничать со строками из  дневников  Зинаиды  Гиппиус  или  воспоминаний
Бунина "Окаянные дни" степенью своей ненависти к коммунистической власти и
не по возрасту здравыми политическими оценками.
     Она высказала все, что ее так долго угнетало, не только своей  сутью,
но и невозможностью откровенно излить собственные чувства. Тут же ее  лицо
стало юным и беззащитным. В присутствии  настоящих  мужчин  ей  больше  не
нужно было быть сильной.
     Висящие на стене между двумя окнами часы с оттяжкой пробили десять.
     - Ну, вроде пора и честь знать, - сказал  Андрей,  так  ничего  и  не
ответивший на слова девушки. Он только пожалел, что не было с  ними  рядом
Левашова. Отодвинул чайную чашку. - Мы пойдем, если позволите, а вы уж без
нас, по-родственному. Ястребов пошел их проводить до флигеля. -  Смотрите,
Сергей, если вы уверены, что никакого риска... А то ведь подставить женщин
под пули за неделю до конца... Может, нам лучше уйти все-таки?  -  спросил
Новиков скорее для порядка.
     - Зря вы об этом, Андрей Дмитриевич. Меня тут все  соседи  помнят,  и
документы у нас лучше настоящих...
     Документы Новиков делал сам и тоже был в них  совершенно  уверен,  но
его по-прежнему томили смутные  опасения,  что  каким-то  образом  чекисты
могли выследить их и здесь.
     Впрочем, кажется,  в  эти  годы  филерская  служба  еще  не  достигла
совершенства, позволяющего без часто сменяющих друг  друга  автомобилей  и
иной спецтехники провести подготовленных людей по городу из конца в конец,
ничем себя не выдав.
     - Ладно, будь по-вашему. Только если что - никакой стрельбы.  Собачка
тут голосистая, тихо не  войдут,  а  там  уж  будем  отрываться  садами  и
переулками. - Он потрепал по мохнатому загривку крупного шпица, с  которым
успел подружиться. - Тетушке оставьте заранее  свой  мандат  -  якобы  для
пред®явления в уличный комитет или что тут у них, и накажите  на  допросах
держаться твердо:  племянник,  с  восемнадцатого  года  в  Красной  армии,
приехал на побывку, а с кем был и почему ушел - знать не знаю...
     Во флигеле, состоящем из небольшой прихожей и единственной комнаты  с
низким дощатым потолком, Шульгин занавесил окно и лишь после  этого  зажег
лампу типа "летучая мышь", но в корпусе из красной меди. -А что,  довольно
уютно. И можно наконец выспаться в настоящей  постели.  -  Он  попробовал,
насколько упруга панцирная сетка на узкой железной кровати. -  Терпеть  не
могу, когда провисает. А ты на диване устраивайся.
     Новиков, настраивавший рацию, молча кивнул. Он думал, что и  тем  еще
хороша жизнь разведчика в нынешнем времени, что не  нужно  беспокоиться  о
вражеских пеленгаторах и возиться с шифрами.  Берестин  откликнулся  минут
через десять. В Харькове у него стояла мощная стационарная радиостанция, и
слышно его было, как по городскому телефону.
     Обменялись текущими  новостями,  Алексей  изложил  внутриполитическую
обстановку и положение на фронтах.
     - А мы тут решили с  Сашкой  вам  изнутри  подсобить,  -  и  об®яснил
Берестину замысел операции, пока без подробностей.
     - Интересно. - Голос Алексея не выразил эмоций. Он за последний месяц
полностью вжился в роль и мыслил  только  стратегическими  категориями.  -
Только ведь при малейшем просчете вас  там  перебьют.  Найдется  грамотный
командир, блокирует в том же  Большом  дворце  и  размолотит  артиллерией.
Терять им все равно нечего...
     - Это еще посмотрим. Если  б  ты  нам  подкрепления  перебросил.  Еще
человек с полсотни, со средствами усиления.
     - Людей найду. А как? Опять  с  Олегом  затевать  дискуссии?  У  него
помощь выпрашивать, это как у Черчилля Второй фронт...
     - Ты все подготовь, а мы с ним  сами  разберемся.  Обсудили  еще  ряд
практических моментов, Новиков передал приветы друзьям и  подругам.  Потом
микрофон взял Шульгин.
     - Привет, Леша. Ты сейчас с Олегом свяжись и  доложи,  что  мы  здесь
круто влипли и нуждаемся в экстренной помощи.  На  нас  вправду  ЧК  охоту
затеяло. Мы сами  их  трогать  не  собираемся,  честно,  но  если  до  нас
доберутся, поневоле такую мясорубку устроим, куда там Румате в Арканаре.
     - Понимаю. Попробую, но заранее знаю, что он ответит. Пусть,  скажет,
сматываются, пока не поздно, я их туда не посылал.
     - Точно, так он и скажет. А ты  ему  от  моего  имени  передай  -  по
достоверным данным, большевики заминировали Кремль,  мосты  и  много  чего
еще. И  непременно  их  рванут.  Число  жертв  можешь  посчитать  сам.  На
переговоры они идти не собираются, так что пусть товарищ Левашов или прямо
переходит на их сторону и принимает на себя ответственность  за  все,  что
случится, или включает  канал,  чтобы  перебросить  нам  подкрепление.  Не
сделает - начнем сами, как майор Вихрь. А  он  за  нас  с  Андреем  свечку
поставит, и на том спасибо. Вот так вот!
     - Давай я тебя с ним через мою станцию свяжу - и сам уговаривай.
     - Меня нет.  Я  с  тобой  говорил,  убегая  по  крышам  от  чекистов,
непрерывно отстреливаясь. Ты сам слышал свист пуль и мое хриплое  дыхание.
Следующий сеанс связи после полуночи. Так что адью. И девушкам мой поклон.
Ну, бывай.
     - Ты думаешь, на него это подействует? - спросил Новиков, когда связь
прекратилась.
     - Не обязательно. Но теперь он все время будет терзаться, что  лучше:
остаться при своих принципах или всю жизнь корить себя, если  он  сохранит
нейтралитет, а нас по сей причине угрохают.
     - Тонко, хоть и жестоко, потому что нас могут угрохать и так и так.
     - Не более жестоко, чем мы  обошлись  с  чекистом.  Новиков  прищурил
глаза:
     - А в  чем  жестокость?  Нормальная  работа.  Чем  этот  агент  лучше
остальных? Если для пользы революции они чужих жизней вообще  не  считают,
отчего  мы  должны  переживать,  что  заставили  Вадима  своего   кончить?
Багрицкий писал: "Если нужно предать - предай, если нужно убить - убей!" -
Да Бог с ним. Интересно, как он со своим начальством разбирается? Мозги мы
им залепили крепко, хотелось бы знать, какой будет следующий ход?
     - Покрутим варианты. В любом случае они сообразят, что цель наша - не
мосты взрывать. Предполагаю, что к завтрему они какую-нибудь хитрую, на их
взгляд, операцию придумают. Вот и давай подготовимся...



        Глава 21

     Вадим  сделал  все  так,  как  потребовали  от  него   эти   странные
"полковники". Шульгин напрасно беспокоился -  стреляя  в  голову  сексота,
чекист не испытал угрызений совести.  Здесь  прав  оказался  Новиков.  Раз
требовали интересы дела, то что значит  жизнь  одного  человека?  А  здесь
информация оказалась настолько неожиданной  и  важной,  что  стоила  жизни
дюжины мелких агентов.
     Оказавшись на улице, он, не оглядываясь, быстрым, но не  производящим
впечатления  торопливого  шагом  прошел  несколько  переулков  в   сторону
Покровского бульвара и только там остановился, чтобы перевести ДУХ.
     Сел на  скамейку  перед  воротами  проходного  двора,  вытер  рукавом
вспотевший лоб и лишь  теперь  словно  заново  увидел  окружающий  мир.  С
насл