славы. Я люблю успех. Люблю видеть успех других. Люблю пользоваться им сам.
     - Вы вообще мало пишете!  -  продолжал А.П.  -  Журналист должен писать
решительно обо всем.
     - Но  что  может дать  журналисту Ялта,  большой вокзал летом и  глухой
уездный городок зимою? /193/
     - Ну нет! - возразил мне Чехов. - Живя постоянно в Крыму, вы находитесь
в счастливых условиях.  Вокруг нас любопытный татарский быт, правы; в каждом
горном урочище прячется легенда!
     - Надо знать язык! - заметил я.
     - Положим!  Но и без этого обойтись можно!  -  настаивал А.П.  - Вот 3.
знает  татарский язык.  Он  может быть  вам  полезен!  И  отчего бы  вам  не
попробовать писать в беллетристическом духе?
     - Пробую!
     - Ну и что же?
     Я рассказал Чехову,  что недавно вышла из печати моя книжечка -  очерки
плавания  по  Средиземному морю{193}  -  из  моей  одиссеи,  предпринятой из
Таганрога. Чехов спросил, заметили ли мою книжку в большой печати? Я сказал,
что о книжке были отзывы в некоторых толстых журналах.
     - Обругали, конечно? - спросил Антон Павлович.
     - Нет, похвалили!
     - Ну, это вы счастливец! - сказал Чехов.
     И продолжал:
     - Наша  критика -  это  что-то  ужасное!  Не  ждите от  нее  поддержки,
снисхождения к  начинающему  литературному работнику.  Она  беспощадна,  она
просто жестока.  Так и  ищет,  что бы обругать.  Если бы вы знали,  как меня
ругали, жестоко, несправедливо, беспощадно!
     Чехов сказал это с  горечью и видимым раздражением.  Всегда бродящая на
лице его добродушная улыбка исчезла в эту минуту.
     Впрочем,  это продолжалось недолго. Улыбка скоро опять появилась на его
лице, и веки глаз добродушно прищурились.
     - Вот что! - сказал А.П. - У вас есть ваша книжка?
     - Есть!
     - Один экземпляр дайте мне:  я прочту. А другой, пожалуйста, пошлите на
станцию Лопасня{193} Московско-Курской дороги. Я сейчас вам дам адрес.
     А.П. сел писать и, подавая мне адрес, объяснил:
     - Там,  видите ли,  у нас больница земская.  И библиотека маленькая при
ней. Средства у нас маленькие. Библиотеку, собственно, я завел и поддерживаю
ее. Так, пожалуйста, пошлите. /194/
     Прощаясь, Антон Павлович сказал:
     - Вот еще что!  Сегодня приехала сюда артистка Медведева.  Очень добрая
старушка.  Она  уже  давно  не  играет,  начинают  ее  забывать.  Напишите в
"Крымском вестнике" маленькую заметку,  что  "в  Ялту  приехала  заслуженная
артистка императорских театров Медведева".  Пожалуйста,  вам  это  ничего не
стоит,  а старушке это польстит.  Ей будет приятно убедиться, что ее знают и
не забывают.
     Наверное,  старушка  Медведева  не  догадалась,  кому  она  обязана  за
оказанное ей  местной газетой внимание.  Она  ведь не  знала,  что А.П.Чехов
любит не только свой успех, но и "успех других".


        "IV"

     В то время у А.П.Чехова было уже большое литературное имя. С ним искали
знакомства,  искали случая хотя бы  увидеть его.  Ялтинские дамы и  молодежь
специально отправлялись гулять на набережную затем, чтобы видеть, как гуляет
Чехов с  певцом М.,  и  еще издали,  по огромному росту всегдашнего спутника
Чехова,  узнавали через  толпу,  в  каком  месте  набережной Антон  Павлович
находится.  Концерт  М.,  устроенный им  тогда  в  зале  гостиницы "Россия",
привлек такую массу публики,  что она едва помещалась в зале. Конечно, такой
успех концерта М., певца хотя и очень интересного, обладавшего огромной силы
басом -  "черноземная сила",  как определял голос М.  Антон Павлович,  -  но
малоизвестного большой публике, в значительной мере был обязан имени Чехова.
Публика  знала,  что  Чехов  будет  на  концерте М.,  и  шла  на  концерт  с
уверенностью увидеть, между прочим, и знаменитого Чехова.
     - Чехов! Чехов! Вон он стоит! Вон он пошел! Вон он остановился!
     Такой полушепот то и дело слышался в густой толпе.
     Искатели "Чехова" не давали покоя Антону Павловичу и  на дому.  Часто к
нему как к доктору обращались за медицинским советом,  или,  правильнее, под
предлогом получить медицинский совет.
     Таким А.П. говорил, что не "практикует", и направлял к местным врачам.
     Бывали у А.П. и курьезы с посетителями. /195/
     Он рассказывал мне, как к нему пришла молодая дама.
     - Конфузится,  не  может говорить от  волнения,  смотрит исподлобья!  -
говорил А.П. - Я ее принимаю, прошу садиться, спрашиваю: "Чем могу служить?"
Она  села и,  преодолев волнение,  говорит:  "Извините...  простите меня!  Я
хотела... на вас посмотреть! Я никогда... не видала писателя!"
     В другой раз А.П. встретил меня, видимо чем-то взволнованный.
     - Послушайте! - говорит. - Что это у вас тут за барон В.?
     И Чехов протянул мне визитную карточку барона, увенчанную короной.
     Говорю,  есть такой барон. Принадлежит к местному бомонду, очень богат,
дачу роскошную имеет в Ялте. Личность, ровно ничем не замечательная.
     - Можете себе представить?!  Является ко мне,  представляется и  просит
сегодня же  у  него обедать,  что у  него соберутся гости и  тому подобное?!
Какой-то наивный нахал!?
     - Что же вы ему сказали?
     - Спровадил его!  Сказал ему,  что не имею чести его знать и  обедать к
нему не пойду. Он только что ушел от меня!
     На другой же день я мог сообщить Антону Павловичу,  что барон В.  имеет
все основания быть на  него в  претензии.  Он  назвал гостей "на Чехова",  и
гости в  назначенное время съехались к  нему обедать.  А  обед оказался "без
Чехова"...
     Едва ли  не Чехову обязана была своим успехом также лекция Радецкого "О
физическом воспитании детей".
     Вижу я как-то А.П. с незнакомым господином. Они сидели на скамеечке над
морем.  Чехов подозвал меня  и  познакомил со  своим собеседником.  Оказался
г.Радецкий.
     Разговор у них шел о том,  как бы устроить в Ялте лекцию Радецкого.  Но
Радецкий был стеснен временем,  а для того, чтобы прочесть лекцию, надо было
хлопотать о разрешении, о помещении и т.д. Чехову пришло на мысль обойти эти
затруднения таким образом:  вместо лекции устроить "собеседование" на  ту же
тему  у  /196/  кого-нибудь  в  доме  и  пригласить избранный  круг  местных
общественных деятелей.  Чтобы посоветоваться об  этом,  и  позвал меня Антон
Павлович. Я предложил для замаскированной лекции свою квартиру.
     Я  жил  на  краю  города,  высоко на  горе,  около  кладбища,  и  Чехов
усомнился, чтобы "туда собрались". Но я поручился Радецкому за успех дела, и
"лекция" была назначена у меня в доме в тот же вечер.
     Оповестить нужных людей о  предстоящей у  меня  лекции и  обеспечить ей
обещанный  "успех"  мне  не  стоило  большого  труда.  Достаточно пройти  по
набережной взад  и  вперед один раз,  чтобы распустить по  Ялте какой угодно
слух.  Только  кое-кому  мне  пришлось  послать  на  дом  записки.  А  чтобы
приглашаемые наверно пришли и  не устрашились крутого подъема "на дачу грека
Солоникио", где я жил, мне стоило только упомянуть о том, что "будет Чехов".
Я  так  и  делал.  Останавливал,  приглашал вечером к  себе "на Радецкого" и
невинно, вскользь прибавлял магические слова.
     - Приходите! - говорил я. - Будет интересно! Чехов будет!
     Первыми пришли ко  мне  Чехов  с  Радецким.  Увидев,  что  мы  с  женой
превратили самую большую нашу комнату в аудиторию, для чего наставили рядами
всю мягкую мебель и стулья,  какие имели и смогли взять взаймы у соседей,  а
для лектора, как водится, приготовили стол с традиционным графином с водой и
стаканом, А.П. поднял меня на смех.
     - И никто не придет! - дразнил он меня.
     - Придут! - утверждал я.
     - Ну, кто полезет к вам на такую кручу? - спорил Чехов.
     - Вот увидите! - храбро отвечал я.
     Моя правда оказалась!  К назначенному времени гости стали сходиться,  и
скоро  собралось человек сорок,  почти  все,  кого  я  звал.  Аудитория была
заполнена.  Собрались врачи,  учителя гимназии,  учителя и учительницы школ,
некоторые гласные  Думы  и  проч.  Радецкому пришлось  пойти  к  "кафедре" и
формально прочитать лекцию.
     Когда  поздно  вечером  стали  расходиться,  известный  в  Ялте  доктор
Штангеев, лукаво подмигнув, сказал мне, прощаясь: /197/
     - Сходочку устроили?
     - Ну, ну! Зачем страшные слова! - защищался я.
     Последними уходили Чехов с Радецким{197}.
     - Как это вам удалось залучить к  себе столько народу?  -  спросил меня
Антон Павлович.
     - Ну, это уж мой секрет! - уклонился я от прямого ответа. - Слово такое
знаю!


        "V"

     С  балкона нашей дачи  открывался великолепный вид  на  Ялту.  Вся  она
лежала под нами,  живописно сбегая амфитеатром по склону Дарсаны и  Магаби к
берегу моря.  Ялтинский мол и пристань и далее широкий горизонт Черного моря
довершали прелесть открывающейся панорамы.  А.П.Чехову очень нравилось у нас
на балконе.
     - Это награда за трудность подъема на вашу дачу! - говорил он.
     Я не помню,  когда А.П. в первый раз пришел к нам. Оттого, вероятно, не
помню,  что  А.П.  бывал тогда у  нас  в  доме очень часто,  и  память слила
отдельные черты этих  посещений в  одно общее впечатление.  Моя  жена любила
скульптуру и урывками занималась лепкой.  Ей захотелось вылепить бюст Антона
Павловича,  и  она просила разрешения снять с него для этой цели фотографию.
Чехов охотно дал свое согласие,  и  в одно прекрасное утро операция эта была
произведена над ним у нас на балконе.  Снимал Антона Павловича наш случайный
квартирант,   искусный  фотограф-любитель,  ветеринарный  врач  из  Харькова
г.Венедиктов.  Чехов  отдался  во  власть  фотографа  и  безропотно слушался
распоряжений жены и г.Венедиктова.  Последний снял Чехова несколько раз: для
целей лепки нужен был "фас" и "профиль" лица.  С этих негативов г.Венедиктов
сделал   жене   два   чудесных  кабинетных  портрета  А.П.   Он   был   спят
"по-домашнему",  в  пиджаке,  в  мягкой  летней  рубашке  со  шнурком вместо
галстука под отложным мягким воротником.
     Жена  приступила  к  работе.  Антона  Павловича  заинтересовала техника
лепки,  и  он  стал  заходить  к  нам  смотреть,  как  работает жена  и  как
подвигается вперед дело. Заметив, что жена пользуется его посещениями, /198/
чтобы  исправлять сделанное за  глаза  по  живой натуре,  Антон Павлович сам
предложил ей себя в  натурщики и  назначил время,  когда будет приходить для
сеансов.  Вскоре Антон Павлович совсем освоился у нас,  забавлялся с детьми,
засиживался,  иногда оставался обедать.  Во  время  сеансов читал газеты или
беседовал с нами. Тогда в "Русской мысли" печатались его очерки Сибири{198},
откуда он недавно возвратился.  А.П.  много рассказывал о своем пребывании в
Сибири  и  технических приемах исполненной им  работы об  этом  путешествии.
Как-то затеялся разговор о  художественном творчестве,  и  я  спросил Антона
Павловича,  какой психологии творчества подчиняется он сам? Пишет ли людей с
натуры,  или  персонажи  его  рассказов являются  результатом более  сложных
обобщений творческой мысли?
     - Я никогда не пишу прямо с натуры! - ответил Антон Павлович.
     - Впрочем,   это   не   спасает   меня   как   писателя  от   некоторых
неожиданностей!  -  прибавил он.  -  Случается,  что мои знакомые совершенно
неосновательно узнают себя в героях моих рассказов и обижаются на меня!
     И  он рассказал,  как однажды в Москве,  в хорошо знакомом ему семейном
доме, где он часто бывал, его приняли так дурно, так явно враждебно, что он,
в  недоумении,  должен был  уйти.  Как  потом  ему  сказали,  причиною такой
перемены к  нему в этом доме была обида.  Семейство это в одном из последних
рассказов Антона  Павловича "узнало себя"{198} и  стало  смотреть на  автора
рассказа как на предателя.
     - А  я  и в мыслях не имел писать портреты с этих коих знакомых!{198} -
заключил Антон Павлович.
     Как-то я сказал Антону Павловичу, что в Ялту приехал Оболенский и очень
хочет с ним познакомиться.
     - Какой Оболенский? Леонид? - спросил Чехов.
     - Да, Леонид Егорович!
     - Вот  с   ним  мне  до   сих  пор  как-то  не  случалось  встретиться.
Познакомьте, я буду очень рад. Я этому человеку так много обязан.
     И Чехов рассказал,  что еще в начале его литературной карьеры, когда он
писал   еще   под   псевдонимом  Чехонте  и   был   полной   неизвестностью,
Л.Е.Оболенский напечатал фельетон,  в  котором очень лестно отозвался об его
работах{198}. /199/
     - Это был первый критик, который меня заметил и поощрил! - сказал Антон
Павлович.  -  А  мне в  то  время ободряющее слово литературной критики было
очень нужно,  очень дорого.  Я тогда еще блуждал в поисках своего настоящего
призвания,  сомневался в  достоинстве своих  писаний,  в  своем литературном
даровании.  Оболенский первый  своей  похвалою окрылил меня  и  вдохновил на
продолжение  занятий  художественной  литературой.   Я   давно  жду   случая
поблагодарить его за это!
     Чехов с Оболенским познакомились.
     Кажется,  тогда  именно  мы  целой  компанией ездили  в  Массандру.  3.
отрекомендовал Антона  Павловича виноделу С.,  и  это  тотчас  возымело свое
действие. С. расцвел от неожиданного удовольствия и сделал, с своей стороны,
все  что  мог,  чтобы  оказать  знаменитому гостю  радушное  гостеприимство;
отворил  перед  нашей  компанией  заповедные подвалы  удельного  ведомства и
угостил замечательными старыми ликерными винами,  хранившимися еще со времен
графа Воронцова.
     В  конце лета Антон Павлович уехал из Ялты.  Бюст был окончен уже в его
отсутствие и  испорчен мастером при  отливке  из  гипса.  Одним  из  дорогих
памятников того времени осталась у нас одна из фотографий Чехова, снятого на
балконе г.Венедиктовым. Чехова с тех пор мы не встречали больше.


        "VI"

     Об  А.П.Чехове написано много  воспоминаний.  Многие знали его  ближе и
лучше меня.  Духовный образ этого замечательного,  - кроткого человека давно
обрисован полно и  верно,  и  мои беглые очерки встреч и общения с ним могут
пополнить литературу о Чехове только,  может быть,  мелкими штрихами. Мне же
эти  строки дороги как  личное переживание,  и  писал я  их  для  себя,  как
воспоминания о  светлых днях моей жизни,  озаренных и согретых Чеховым,  его
добрым,   простым  отношением  ко  мне  и   моей  семье.   Делюсь  я   этими
воспоминаниями с  читателями в день пятилетия со дня смерти писателя потому,
что,  как  мне  кажется,  все,  что касается А.П.Чехова,  не  может не  быть
интересным.

     С Юрки, Полтавск. губ.
     27 июня 1909 г. /200/



        "Л.А.АВИЛОВА"

        "А.П.ЧЕХОВ В МОЕЙ ЖИЗНИ"


        "I"

     24 января 1889 года я получила записочку от сестры: "Приходи сейчас же,
непременно,  у нас Чехов". Сестра была замужем за редактором-издателем очень
распространенной  газеты{200}.   Она  была  много  старше  меня.  Маленькая,
белокуренькая,  с  большими  мечтательными глазами  и  крошечными ручками  и
ножками,  она всегда возбуждала во мне чувства нежности и  зависти.  Рядом с
ней я  казалась самой себе слишком высокой,  румяной и  полной...  Ничуть не
похожей на мечту, как она. Кроме того, я была москвичкой и только второй год
жила в  Петербурге,  следовательно я  была еще провинциалкой,  а она была не
только  столичной дамой,  но  и  много  путешествовала за  границей,  носила
парижские туалеты,  жила в собственном богатом особняке. У нее бывали многие
знаменитости:  артисты,  художники, певцы, поэты, писатели. Да и ее прошлое,
ее замужество по любви с  "увозом" прямо с танцевального вечера,  в то время
как отец,  ненавидевший ее избранника,  особенно зорко наблюдал за ней,  все
это окружало ее в моих глазах волшебным ореолом.  А что представляла из себя
я!  Девушку с  Плющихи,  вышедшую замуж за  только что окончившего студента,
занимавшего  теперь   должность   младшего   делопроизводителя  департамента
народного просвещения.  Что было в моем прошлом?  Одни несбывшиеся мечты.  Я
была невестой человека,  которого, мне казалось, я горячо любила. Но я в нем
разочаровалась /201/ и  взяла свое слово обратно.  И  из всего этого,  очень
тяжелого для меня,  переживания я  вынесла твердое решение:  не  поддаваться
более дурману влюбленности,  а  выбрать мужа трезво,  разумно,  как выбирают
вещь,  которую придется долго носить. И я выбрала и гордилась своим выбором.
Он  был очень умен,  очень способен и,  помимо университета,  приобрел много
разнородных знаний благодаря своей любознательности и любви к чтению.
     Несколько грубоватый в своих выражениях,  он был искренен,  прям, часто
язвителен,  никогда не  стеснялся выразить свое мнение и,  несмотря на  свой
очень молодой возраст, импонировал даже взрослым и внушал к себе уважение.
     - Зубаст! - говорил про него мой зять, муж сестры Нади, и смеялся.
     Но и он относился к Мише не как к мальчишке,  а как равный к равному. Я
еще хорошо помнила, как он отозвался о моем прежнем женихе, офицере.
     - Что ж,  -  сказал он, - хорош! И рейтузы обтянуты, и ус... "Гусар, на
саблю опираясь"...{201} Хорош!
     Этот отзыв, по всей вероятности, положил начало моему охлаждению.
     Миша знал,  что я  не  люблю его,  как принято любить женихов.  Он  сам
принимал горячее участие в  моем неудачном романе и  даже держал пари с моим
прежним женихом, что я не выйду за него замуж.
     Пари было заключено на полдюжины шампанского в  моем присутствии и было
принято как шутка.  Мы так и поняли,  что Миша хочет угостить нас. Но он был
предусмотрительнее  и  проницательнее  нас.  Свое  пари  он  выиграл,  но...
шампанского не получил. "Зато женюсь-то я, а не он", - утешался Миша, и ему,
казалось,  было совсем безразлично,  что его будущая жена только ценит, а не
любит  его.  Он  как  будто даже  забыл о  моем  признании.  Но,  как  потом
оказалось, совсем не забыл, и я за это признание долго и тяжело платилась.
     Была мечта -  сделаться писательницей.  Я  писала и  стихами и прозой с
самого детства.  Я ничего в жизни так не любила,  как писать. Художественное
слово было для меня силой,  волшебством,  и  я  много читала,  а  среди моих
любимых авторов далеко не  последнее место  занимал Чехонте.  Он  печатался,
между прочим,  и в газете, /202/ издаваемой моим зятем, и каждый его рассказ
возбуждал мой восторг.  Как я плакала над Ионой{202},  который делился своим
горем с своей клячей, потому что никто больше не хотел слушать его. А у него
умер сын.  Только один сын  у  него был  и  -  умер.  И  никому это не  было
интересно.  Почему же теперь, когда Чехов это написал, всем стало интересно,
и все читали,  и многие плакали? О, могущественное, волшебное художественное
слово!
     "Приходи сейчас же,  непременно,  у  нас Чехов".  Я сама кормила своего
сынишку Левушку,  которому было уже девять месяцев,  но  весь вечер я  могла
быть свободна,  так как после купанья он  долго спокойно спал,  да и  няня у
меня была надежная,  очень преданная и любящая.  Она и меня вынянчила в свое
время.
     Миша был занят, да его и не интересовало знакомство с Чеховым, и я ушла
одна.


     Он ходил по кабинету и,  кажется, что-то рассказывал, но, увидев меня в
дверях, остановился.
     - А,  девица Флора,  -  громко сказал Сергей Николаевич,  мой  зять.  -
Позвольте, Антон Павлович, представить вам девицу Флору. Моя воспитанница.
     Чехов быстро сделал ко мне несколько шагов и с ласковой улыбкой удержал
мою руку в  своей.  Мы  глядели друг на друга,  и  мне казалось,  что он был
чем-то удивлен.  Вероятно,  именем Флоры. Меня Сергей Николаевич так называл
за яркий цвет лица,  за обилие волос,  которые я  еще заплетала иногда в две
длинные, толстые косы.
     - Знает наизусть ваши рассказы,  -  продолжал Сергей Николаевич,  -  и,
наверное, писала вам письма, но скрывает, не признается.
     Я заметила, что глаза у Чехова с внешней стороны точно с прищипочкой, а
крахмальный воротник хомутом и галстук некрасивый.
     Когда я села, он опять стал ходить и продолжать свой рассказ. Я поняла,
чт