ом мальчишке, и могу даже  ему  кое-что  предложить.  Мы
можем заработать на нем там.
   Коллинз закончил колледж более двадцати лет назад, и ни разу не  был  в
Орегоне за последнии десять лет, но его патриотизм  оставался  неизменным.
Он также хранил верность Американскому  легиону  в  котором  когда-то  был
офицером, нескольким тайным обществам, а  также  Комитету  республиканской
партии штата Нью-Джерси, которая в тот момент качалась под сокрушительными
ударами династии Рузвельтов.
   - Ты не согласен со мной, Олли? - орал Колинз из другой комнаты.  -  Он
будет просто сенсацией в Орегоне, правда?
   - Ты совершенно прав,  Фред,  -  услышала  Люси  тихий  голос  Оливера,
приближающийся по коридору. Коллинз  был  единственным,  кто  называл  его
Олли. Люси передергивало всякий раз, когда он произносил  это,  но  Оливер
никогда не возражал.
   Мужчины вошли в комнату, пропуская вперед Бетти. Бетти улыбнулась  Люси
и сказала:
   - Здравствуйте, миссис Краун.
   Голос, так же как и  весь  ее  облик,  звучал  так,  что  даже  мужчины
чувствовали себя не в своей тарелке в ее присутствии.
   Коллинз остановился у двери в мелодраматической позе.
   - Бог мой! - прорычал он, расставив руки, как боец, который  собирается
захватить противника. - Что за зрелище! Вот  за  что  нужно  ДЕЙСТВИТЕЛЬНО
сказать спасибо. Олли, если бы я был набожным человеком, я бы  сегодны  же
отправился в церковь, чтобы воздать хвалу Господу за такую красивую  жену.
- И он напрвился к Люси, громко растягивая слова: - Не могу устоять  перед
Вами, мэм. Не могу устоять.
   Он грохотал и сжимал Люси в объятиях.
   - Вы хорошеете с каждым днем. Сын, - обратился он к Тони,  стоявшему  в
дверях и внимательно наблюдавшему за происходящим: - с твоего разрешения я
поцелую твою мать, потому что сегодня праздник  и  потому  что  она  самая
красивая женщина на этом берегу Миссиссипи.
   Не дожидаясь ответа Тони, Коллинз крепко  стиснул  Люси,  как  борец  в
ближнем бою, и громко чмокнул ее в щеку.  Чуть  не  задохнувшись  в  руках
этого громилы, Люси чуть смущенно засмеялась и позволила поцеловать  себя,
потому что раз пустив в дом Коллинза, нужно было примириться со всем  этим
гамом и с его деревенской грубой галантностью. Она  бросила  взгляд  через
голову Коллинза на Тони. Тот не смотрел на мать, он наблюдал за Оливером с
любопытством ученого, следящего за ходом эксперимента.
   Люси не видела Оливера. Коллинз снова прижал ее к  своей  бочкообразной
груди, и не замечая, что происходит вокруг, продолжал выкрикивать от  всей
души:
   - Венера, Венера.
   Затем выразительно  подмигивая  и  раскачивая  головой,  он  театрально
прошептал:
   - Крошка, машина ждет, мотор работает. Одно твое слово  и  мы  умчимся.
Это первая ночь новолуния. Олли, мальчик мой,  держи  меня  за  руки.  Она
будит во мне зверя.
   Тут он разразился громогласным смехом и отпустил Люси.
   - Ну все, довольно, Фред, - сказала Люси, зная, насколько неубедительно
прозвучали ее слова после всех этих лобызаний и подвываний. Она посмотрела
снова на Тони, но тот не сводил холодного выжидательного взгляда с отца.
   Хотя Оливер, казалось, ничего  не  замечал.  Он  так  много  общался  с
Коллинзом за послений  год,  что  этот  шум  и  смятение,  которые  всегда
сопровождали этого великана, казались ему естественными, подобно тому, как
шум водопада становится незаметным для людей, которые живут рядом с ним.
   Коллинз наконец-то оставил Люси и разселся на  диванчике,  усадив  свою
дочь рядом и начал поглаживать ее руку.
   - Да, удобные подушечки, - сказал он. - После этих жестких  скамеек  на
стадионе, которые просто отдавили мне  заднюю  часть.  -  И  он  с  грубой
развязностью посмотрел на Тони. - Он  у  вас  красавчик,  Люси.  Пока  еще
немного тощ, но сын мой, это такой возраст. Когда я был таким как  ты,  ты
конечно не поверишь, но я весил всего сто тридцать пять фунтов,  в  мокром
костюме. - И он громко расхохотался, будто  рассказал  невероятно  смешной
анекдот. - Мы так рады,  что  наконец  познакомились  с  принцем  Крауном,
правда, лапочка? - Он с обожанием заглянул в глаза дочери.
   Бетти оценивающе посмотрела на Тони сквозь ресницы.
   - Да, папочка, - сказала она.
   - Да, папочка, - передразнил ее Коллинз срывающимся фальцетом. - О, что
за глубины скрываются под этими двумя простыми словами. Да, папочка.
   Он наклонился и  поцеловал  девочку  в  щеку,  очарованный  собственным
видением своего чада.
   - Берегись этой девушки, Сын мой, - сказал он. - Она заприметила  тебя.
Я знаю все эти признаки. Ты счастливчик, но берегись! Все  старшие  классы
школы отказались бы от стипендии на следующий год ради этого  скромного  -
Да, папочка.
   - Ну, папуля, хватит...
   Бетти неодобрительно похлопала отца по руке.
   - Когда мы проходили по трибуне сегодня утром, - рычал  Коллинз,  -  вы
должны были только слышать какой сладострастный вздох  пробежал  по  рядам
болельщиков, подобно ветерку колыхавшему колсья пшеницы.
   Он засмеялся, с любовью, гордостью, открыто и простодушно.
   Оливер, который  теперь  занял  место  у  камина  рядом  с  Тони,  тоже
засмеялся. Тони посмотрел на отца без улыбки, с холодным удивлением.
   - Скажи-ка, Бетти, - продолжал  Коллинз.  -  Ты  собираешься  танцевать
сегодня?
   - Да, - отввветила девушка.
   - Почему бы тебе не взять с собой Тони? - предложил Коллинз. - Если  он
хотя бы наполовину такой мужчина, как его отец, бьюсь об  заклад,  что  он
сможет тебя кое-чем удивить.
   Люси беспокойно посмотрела на сына. Тони уставился на Коллинза,  изучая
его, как животное, которое видел впервые в  жизни  и  которое  нужно  было
подвести под определнную известную ему категорию.
   - Да, я не против, - Бетти  улыбнулась  Тони,  введя  в  бой  артилерию
средней дальности. - Честно говоря, я за. Но я  дала  обещание  Крису.  Он
должен за мной зайти и...
   - Крис! Крис! - нетерпеливым жестом отмахнулся Коллинз. -  Он  тебе  не
нужен. Не можем же мы оставить Тони в компании стариков на весь  праздник.
Пойди с ними обоими.
   - Ну, конечно, это было бы  прекрасно,  -  согласилась  Бетти,  и  Люси
представила себе, как эта  девчонка  рисует  себе  сейчас  картину  своего
появления на  тацплощадке  с  двумя  мальчиками  под  руку.  -  Если  Тони
захочет...
   - Конечно же Тони захочет, - сказал  Коллинз.  -  Будь  дома  в  девять
сегодня вечером, Сынок, и...
   - Извините, сэр, - перебил Тони. - Я занят сегодня вечером.
   Мальчик говорил спокойно, его слова врезались в мощный поток  рокочущей
речи Коллинза холодно почтительным,  бесстрастным  отпором  грубоватому  и
простоватому отцу с его кокетливой высокомерной дочерью.  В  его  тоне  не
было ни тени мальчишества или неуверенности. Это был по взрослому холодный
щелчок, нанесенный точной и беспощадной рукой. И  Бетти  поняла  это.  Она
задумчиво посмотрела на Тони, с  раздражением  и  интересом,  лицо  ее  на
мгновение показалось открытым, даже незащищенным. Но  она  сразу  опустила
глаза, скрывая свои чувства.
   Где он научился этому, подумала Люси. Что за отношения были  у  него  с
девочками все эти два года, за которые он приобрел столько  уверенности  в
себе? И глядя на Коллинза глазами Тони, она с болью  осознала,  что  всего
год тому назад, Оливер не пустил бы на порог  ни  этого  мужчину,  ни  его
дочь.
   Коллинз тоже не пропустил укол мимо ушей. Его глаза сузились, он смерил
Тони взглядом, понимая, что это  вражда.  В  комнате  воцарилось  неловкое
молчание, атмосфера накалилась. И, как показалось  Люси,  только  Тони  из
всех присутствующих  был  абсолютно  спокоен.  Тогда  Коллинз  утешительно
погладил руку дочери.
   - Ну,  ладно,  -  сказал  он.  -  Мы  давали  тебе  шанс,  Сынок,  -  И
повернувшись к Оливеру добавил: - Ты говорил, есть что выпить, Олли?
   - О, простите, - извинился Оливер. - Что будете пить?
   - Мартини, -  сказал  Коллинз.  -  Это  именно  то,  что  пьют  в  День
Благодарения.
   Оливер начал накладыват  лед  в  шейкер  и  откупоривать  бутылку.  Все
наблюдали за его движениями с преувеличенным вниманием, стараясь не думать
о раладе, который Тони посеял между ними.
   - Нет, нет, нет, - сказал  Коллинз,  вкакивая  на  ноги.  -  Ты  просто
заливаешь все вермутом, парень. - Он подошел к бару  и  забрал  у  Оливера
бутылку. - Ты испортишь нам праздник, Олли!  Дай-ка  я  сам,  доверь  дело
старому мастеру по приготовлению мартини.
   - Как пожелаете, - Оливер послушно отпустил бутылку. - Мы  обычно  пьем
виски и я...
   - Все дело в шляпе, все дело в шляпе, мальчик  мой,  -  сказал  Коллинз
тщательно отмеривая жидкость, прищурив один глаз. -  Я  научился  этому  у
старого индейца в большом лесу...
   - Я сам сделаю. - Это был Тони. Он медленно шагнул и стал  между  двумя
мужчинами и решительно забрал шейкер из рук Коллинза.
   Коллинз стоял глупым выражением лица, приоткрыв рот,  его  рука  так  и
застыла в том положении, как будто он продолжал держать шейкер.
   - В этом доме, мистер Коллинз, мы имеем собственных барменов, -  заявил
он.
   Тони спокойно смешал джин с вермутом и  начал  встряхивать  шейкер,  не
спуская взгляда с Оливера, который молча но беспощадно осуждал сына.
   - Конечно, конечно... - пробормотал Коллинз. Он пожал  плечами,  как-то
присмирел, было видно, что он хочет как-то отреагировать, только не  знает
как. Он вернулся на свое место на диванчике и присел с униженным видом.
   Тони стоял возле бара, занимаясь приготовлением напитка  и  не  обращая
никакого внимания на Коллинза, но при этом  не  выпуская  из  поля  зрения
отца, глядя на него с нескрываемым презрением. Оливер на миг встретился  с
сыном глазами, смущенно улыбнулся и отошел в сторону.
   - Ну, - сказал он немного громче, чем надо, -  вот  что  значит  отдать
сына в хорошую школу. Там уж научат, как готовить мартини.
   Он засмеялся, и Люси поняла, что ни минуты больше не сможет  оставаться
в комнате. Она соскочила со своего кресла.
   - Простите, пожалуйста, - сказала она. - Я пойду гляну, не подгорел  ли
обед.
   Она спаслась бегсством на кухню, при  этом  плотно  затворив  за  собой
дверь, чтобы не слышать, что происходит в гостинной. Она делала рассеянные
бесполезные движения, не обращая внимания на то,  что  делает.  Ей  только
хотелось, чтобы день поскорее закончился, чтобы закончились эти  выходные,
этот год... О, Боже, подумала  она,  что  за  случайности!  Ну  зачем  они
повстречали Коллинза на этом матче? Почему не пошел проливной дождь, чтобы
они не смогли выйти из дому? Зачем Оливер пригласил  их  сюда?  Почему  он
позволил ему поцеловать меня? Почему он позволяет называть себя Олли?
   Она положила индюшку на  поднос  срели  картофельного  гарнира,  налила
подливу в пиалу и соус в соусницу. Потом присела возле  окна  и  устремила
взгляд в холодный серый день за окном, руки ее были беспомощно сложены  на
коленях, она подождала, когда утихнут голоса в комнате и  машина  Коллинза
исчезнет в глубине улицы.
   Только тогда  она  появилась  в  комнате  с  подносом  в  руках,  почти
гостеприимно улыбаясь и объявляя.
   - Обед, обед.
   Но она уже не сомневалась в том, что в этот день все будет складываться
из рук вон плохо.
   Тони почти не разговаривал за едой, Оливер же говорил слишком много, он
выпил целую бутылку вина и  закатил  громоздкую  речь  на  тему  политики,
налогов и вероятности военных действий. Он говорил с полным ртом, не глядя
никому в глаза и не дожидаясь ответов на свои вопросы.
   После обеда Оливер заявил, что пообещал Коллинзу зайти  на  бренди.  Он
поинтересмовался, не хотят ли Тони и Люси составить  ему  компанию,  и  не
смог скрыть чувства облегчения, когда Тони ответил "Нет", а Люси сослалась
на усталость и выразила желание вздремнуть.
   Оливер вышел из дому, напевая громко мелодию,  которую  играл  школьный
оркестр в промежутках между таймами матча. Cначала, оказавшись  наедине  с
Тони  за  столом,  Люси  подумала,  что  наступил  удачный  момент,  чтобы
поговорить с сыном, и каким-то точным правильным словом спасти их всех. Но
лицо Тони сохраняло неподвижность и отчужденность, и она  в  конце  концов
встала из-за стола и сказала:
   - Оставь все как есть. Я уберу позже.
   С этими словами она удалилась в спальню, не оглядываясь на его реакцию.
   Люси прилегла и немного  вздремнула.  Ей  что-то  снилось.  Сквозь  сон
доносились звуки  открывающейся  и  закрывающейся  двери,  шаги  в  темном
далеком коридоре и наконец как  точка  в  конце  романа  финальный  хлопок
двери, закрытой где-то далеко.
   Когда она проснулась, измученная, а  не  отдухновшая,  и  спустилась  в
гостинную, ее вовсе не удивила записка найденная на столе. Она  вынула  ее
из конверта и прочитала, все  так  же  без  волнения,  строки,  написанные
почерком Тони.
   Он сообщал, что ему лучше вернуться в школу.
   - Я презираю тебя за то, что ты сделала с моим отцом, - писал он, -  во
что ты превратила его, я не желаю больше видеть его в этом доме с тобой  и
теми, с кем ты заставила его общаться.
   В конце письма было что-то тщательно зачеркнутое, и в этот момент  Люси
даже не старалась разобрать что именно. Она устало сидела в свете тусклого
ноябрьского вечера держа в руке письмо, раздавленная этими непредвиденными
событиями и полным своим крахом.
   Потом она нашла в себе силы включить лампу и присмотреться к  последней
старательно зарисованной фразе. Она всматривалась  в  буквы  держа  письмо
против света лампы, и вскоре разобрала:
   "Я отрекаюсь от тебя."
   Прочитав это Люси так и не поняла, зачем ему  понадобилось  вычеркивать
этот приговор.



16

   И в следующий раз им довелось стретиться  в  прокуренном  баре  Парижа,
позади Люси бренчал рояль и негр с ярко выраженным гарлемским напевал  "Ля
пьяно де повр", и какой-то студент держал ее руку, лежавшую на столе среди
бокалов с пивом.
   Сколько лет отделяют тот ненастный ноябрьскрий день и эту  ночь,  когда
владелец бара осторожно предупредил:
   - Лучше я дав вам номер телефона, мадам. Мистер Краун женат.  Его  жена
красивая и очаровательная женщина.
   Прошло шестнадцать лет. Война выиграна  и  проиграна.  Смерть  Оливера.
Возраст, с которым пришлось смириться или почти смириться. Все передумано,
переоценено. Боль потерь затуманилась обыденностью  привычки,  стерлась  в
памяти и, кажется, уже не способна причинить вреда.
   Она мало спала той ночью в старомодном гостиничном  номере  с  высокими
потолками, в широкой неудобной кровати, прижатой к стене  огромным  темным
шкафом, который не закрывался и тихо предупреждающе поскрипывал в  темноте
от ветра, проникающего в комнату сквозь щель  между  двумя  металлическими
ставнями на окне.
   Она лежала и думала, прислушиваясь к неясным жалобам  дверцы  шкафа.  В
полусне она десятки раз  меняла  свое  решение,  то  собираясь  уехать  на
следующий же день, то намереваясь направится по адресу, который ей дали  в
баре, то возращаясь к первоначальному плану, она уже отправлялась смотреть
Лувр и Версаль,  как  будто  так  и  не  встретилась  с  Тони.  Или  может
прогуляться вдоль реки, или немедленно позвонить ему и сказать... что?
   "Это твоя мать. Ты все еще ненавидишь меня" или "Я случайно заглянула в
ночной клув пару часов тому назад и мне  показалось,  что  я  видела  тебя
возле бара..."
   Она заснула, припоминая его лицо, такое похожее на  то  другое,  теперь
уже мертвое и полузабытое лицо. В памяти всплывало детское личико -  узкое
нежное с серыми глазами, которые так напоминали ее собственные.
   Было еще рано, чуть  позднее  восьми  часов.  Она  проснулась  от  шума
мотоциклов и грузовиков, доносящегося с улицы. Лежа  в  постели,  смятенно
прислушиваясь, не сразу понимая, где она, но чувствуя  какую-то  перемену.
Она была уже не путешественницей, а жертвой в этой чужой темной комнате.
   И ту она вспомнила и поняла, откуда было это  ощущение.  Она  заставила
себя встать с кровати и посмотреть на часы. Жаль, что не  удалось  прспать
дольше, тогда она могла бы сказать себе, что сейчас слишком поздно, что он
уже должно быть, ушел на работу, что его нет дома...
   Приняв прохладную ванну, она попыталась  окончально  проснуться,  потом
поспешно механическими движениями оделась, с тревогой поглядывая на  часы,
как женщина, опаздывающая на поезд. Выходя из комнаты, она бросила  взгляд
в зеркало, Люси попыталась оценить себя его глазами. Ей пришлось  признать
без  всякой  лести  самой  себе,  что  даже  при   дневном   свете,   даже
невыспавшись, она выглядела совсем  не  плохо.  Глаза  были  ясными,  кожа
гладкой, ей не нужно было много  косметики  -  обычно  она  только  слегка
красила губы, чтобы выделить их на фоне загорелого лица и  светлых  волос,
которые выгорали как солома на летнем солнце.
   Надев шляпу, Люси собралась выходить, но остановилась,  сняла  шляпу  и
бросила ее на кровать. Она носила шляпу только по торжественным случаям, и
ей не хотелось, чтобы сегодняшний день был торжественным. Еще раз  нервным
жестом пригладив волосы и повнуясь внезапному порыву подошла к чемодану  и
опустила руку в кармашек на верхней крышке. Оттуда  она  извелкла  измятый
потертый конверт. Осторожным движением Люси положила его в сумочку и вышла
из комнаты.
   Спустившись по лестнице, она вызвала  такси  и  со  второй  попытки  ей
удалось объяснить водителю, куда нужно ехать. Усевшись на  заднее  сидение
машинны, едущей по холодным  усаженным  деревьями  улицам,  Люси  испытала
победное чувство. Может, это предзнаменование, подумала она. Может сегодня
мне удасться найти общий язык со всеми.
   Покачиваясь на жестких пружинах автомобиля, она мучительно  решала  для
себя вопрос, хочет ли она видеть сына. Было трудно даже определить, почему
она решила сделать это и что ожидала от этой встречи.  Она  просто  знала,
что должна это сделать. Это  было  похоже  на  дверь  в  длинный  коридор,
который видишь во сне и чувствуешь, что по какой-то причине, которая так и
не откроется до самого пробуждения, что обязан успеть пройти этот коридор.
   Такси остановилось перед домом на какой-то тихой улочке. Люси  вышла  и
расплатилась с водителем, стараясь сдержать  дрожь  в  руках.  Прежде  чем
войти в дом, она посмотрела на  фасад.  Безликий  серый  камень,  довольно
старый и потертый, это было одно из тех зданий, которые малопривлекательны
сами по себе,  но  в  сочетании  с  другими  себе  подобными  они  создают
неповторимый строгий, но приятный архитектурный узор Парижа, повторяющийся
из улицы в улицу.
   У них в стране, подумалось ей, люди живущие в  таких  домах,  стремятся
как можно скорее перехать в другое место.
   Она вошла в подъезд и четко сказала тучной блонднке, сидевшей в каморке
консьержки:
   - Мсье Краун, силь ву пле.
   - Третий этаж, слева, - ответила та, пристально  смерив  посетительницу
подозрительным взглядом.
   Люси напряженно и  старательно  перевела  услышанное  на  английский  и
нажала кнопку лифта с цифрой три. Коридор был темным, и выйдя из лифта  ей
пришлось некоторое время идти на ощупь, прежде чем она нашла кнопку звонка
слева от лифта. В глубине квартиры раздался звонок, прорезавший глухой гул
пылесоса, назойливо проникавшего из какой-то другой квартиры.
   Дверь не открывали и Люси позвонила снова, с вглубине души надеясь, что
никого нет дома, и что она может с чистой совестью  спуститься  по  темной
лестнице и пойти прочь подальше от этого дома,  без  всякой  необходимости
встречаться с сыном. Она уже было повернулась и направилась к лифту, когда
послышались шаги и дверь отворилась.
   На пороге стояла молодая женщина в розовой накидке. Она была невысокого
роста  с  коротко   подстриженными   темными   волосами,   которые   четко
вырисовывались на фоне льющегося из коридора  квартиры  солнечного  света.
Люси не  могла  разглядеть  ее  лица,  только  небольшой  хрупкий  силуэт,
очерченный в проеме двери.
   - Миссис Краун? - спросила Люси.
   - Да. - Женщина продолжала стоя