алекие времена, когда Тони
был совсем еще маленьким.
   - Тони, - сказал Оливер. Ему было легче говорить вот  так,  ощущая  вес
сына на коленях, его по-детски худые ноги на своих ногах.  Сердце  Оливера
сжалось, когда он произнес то, что хотел сказать:
   - Выслушай меня внимательно. Мне очень жаль, что все это произошло. Мне
жаль, что ты узнал об этом, если уж этому суждено было случиться.  Но  все
уже произошло. И ты все знаешь. И ты обязательно должен был сообщить мне.
   Тони молчал. Он напрягся в объятиях отца.
   - Тони, - продолжал Оливер. - Я бы хотел задать тебе  один  вопрос.  Ты
ненавидишь свою мать?
   Оливер почувствовал, как детское тело сжалось.
   - Почему? - спросил Тони. - Что она тебе сказала?
   - Ответь на мой вопрос, - настаивал Оливер.
   Тони неожиданно резко вывернулся из рук отца, встал перед ним, сжимая и
разжимая кулаки.
   - Да, - яростно бросил он. - Я ненавижу ее.
   - Тони... - Оливер не мог скрыть своей боли.
   - Я не собираюсь разговаривать с ней.  -  Тони  спешил  высказать  свою
обиду, его скороговорка звучала по-ребячески громко и  беспощадно.  -  Она
может говорить все, что хочет. Может, я и буду отвечать ей "да" или  "нет"
когда придется, но разговаривать с ней я больше никогда не буду.
   - А что если ты никогда больше  не  увидишь  ее?  -  осторожно  спросил
Оливер.
   -  Прекрасно!  -  Мальчик  стоял  понурив  голову,  челюсть  настойчиво
выдвинута вперед, как драчун смотрящий на соперника через  проведенную  на
земле линию.
   - Она не испытывает ненависти к тебе, - тихо  возразил  Оливер.  -  Она
очень любит тебя.
   - Мне безразлично, что она говорит.
   - Но она боится тебя...
   - Не верь ей. Не верь ни одному ее слову. -  Его  слова  звучали  очень
по-взрослому.
   - И только потому, что она боится тебя, -  Оливер  говорил  без  всякой
надежды, стараясь исчерпать все возможные аргументы, - именно поэтому  она
не хочет, чтобы ты ехал с нами домой. Она не хочет жить с  тобой  в  одном
доме.
   На несколько  мгновений  Оливеру  казалось,  что  сын  разрыдается.  Он
склонил голову и отрывистыми движениями тер руки о  колени.  Но  потом  он
поднял глаза и прямо посмотрел на Оливера.
   - Ладно, - наконец сказал он. - Я все равно еду в школу.
   - Дело не в этом, - настаивал Оливер. -  Она  вообще  не  хочет  видеть
тебя, никогда. Она не хочет, чтобы ты приезжал в наш дом. Ни на Рождество.
Ни на праздники. Никогда.
   - О, - голос ребенка прозвучал так слабо,  что  Оливер,  не  мог  точно
сказать, действительно ли Тони произнес что-то. -  А  почему  бы  тебе  не
сказать: "Это мой дом. И я буду принимать кого захочу".
   - Тогда она уйдет от меня, - поникшим голосом сказал Оливер. -  Сегодня
же.
   - О, - Тони испытующе глядел на отца. - А ты не хочешь, чтобы она ушла?
   - Думаю, что нет.
   - Почему?
   Оливер вздохнул, произнося эти слова он не глядел на  Тони,  его  глаза
были устремлены на голубое небо, в котором  витало  холодное  предчувствие
осени.
   - Непросто объяснить тринадцатилетнему мальчику, что такое...  семейная
жизнь. Насколько мужчина и женщина становятся зависимыми друг от друга.  Я
просчитался, недооценил это сам. Ты понимаешь, что это значит?
   Тони задумался, потом кивнул.
   - Да, ты считал, что это так, а оказалось, что все наоборот.
   - Что-то в  этом  роде,  -  подтвердил  Оливер.  -  Выяснилось,  что  я
ошибался.
   - Ладно,  -  глухим  дерзким  тоном  сказал  мальчик.  -  Что  от  меня
требуется?
   - Решай сам, Тони. Скажи только слово, и я позову маму сюда  и  объявлю
ей, что ты остаешься со мной. Мы попрощаемся с ней и положим  конец  всему
этому.
   Губы Тони задрожали.
   - И как ты потом будешь жить?
   - Я... я буду умирать, Тони, - сказал Оливер откровенно.
   - А если я скажу, что ухожу из дому.
   - Я повезу тебя домой, подготовлю к школе и вернусь за мамой. -  Оливер
не отрывал глаз от холодного неба над головой сына. - Я буду навещать тебя
на каникулах, летом мы сможем путешествовать  вместе  в  горы,  в  Канаду,
может даже в Европу.
   - Но я никогда не смогу приехать домой? -  спросил  Тони  как  человек,
заглядывающий в окошко кассы, задавая самые разнообразные  вопросы,  чтобы
наверняка убедиться в том, что он садится на правильный поезд.
   - Не сможешь, - прошептал Оливер. - По крайней мере долгое время.
   - Никогда? - резко переспросил Тони.
   - Ну, год или два... - нерешительно отвечал отец. - Сейчас твоя мать  в
истерике, но со временем, я уверен...
   - Ладно! - Тони повернулся спиной к отцу. - Мне наплевать.
   - Что ты имеешь в виду? - Оливер встал и подошел к ребенку сзади, но не
осмеливался прикоснуться к нему.
   - Позови ее сюда. Скажи, что ты возвратишься за ней.
   - Ты уверен?
   Тони резким движением повернулся к  отцу  и  устремил  на  него  взгляд
полный горечи.
   - Разве не этого ты добиваешься?
   - Это только тебе решать, Тони.
   Тони потерял контроль над собой и сорвался на крик.
   - Разве не этого ты добиваешься?
   - Да, Тони, - прошептал Оливер. - Этого я добиваюсь.
   - Хорошо, - отчаянно сдался Тони. - Так чего мы ждем? - Он  подбежал  к
двери, распахнул ее рывком и крикнул в пустоту дома:
   - Мамочка! Мамочка! - Затем, повернувшись к  отцу,  он  бросил:  -  Сам
говори с ней. - Быстрыми суетливыми движениями,  трясущимися  руками  Тони
начал собирать свои чемоданы и сумки. - Я хочу отнести это в машину!
   - Подожди. - Оливер протянул руку, чтобы задержать  его.  -  Ты  должен
попрощаться. Ты  не  можешь  так  уйти.  Может,  в  последнюю  минуту  она
передумает...
   - Я не желаю, чтобы кто-то передумывал,  -  крикнул  Тони.  -  Где  мой
телескоп?
   Дверь отворилась, и Люси появилась  на  крыльце.  Она  выглядела  очень
бледной, но совершенно спокойной, она переводила взгляд с мужа на  сына  и
обратно.
   - Оливер... - начала она.
   - Я увожу сейчас Тони, - Оливер пытался говорить небрежно, как будто  о
чем-то само собой разумеющемся. - Я позвоню тебе. Я приеду за тобой где-то
на следующей неделе.
   Люси кивнула не спуская глаз с Тони.
   - А теперь можем отправляться, - сказал Оливер с напускной  веселостью.
- Теперь уже достаточно поздно. Тони, это твои  вещи?  -  И  он  кивнул  в
сторону двух чемоданов.
   - Да, - ответил мальчик. Он старательно избегал встречаться  глазами  с
матерью, собирая по крыльцу свои вещи - биту, телескоп, удочку.  -  Я  сам
понесу это.
   Оливер поднял два чемодана.
   - Я жду тебя в машине. - Слова получились скомканными и сдавленными. Он
попытался что-то сказать Люси, но не смог. Быстрым шагом он  устремился  к
машине, неся чемоданы.
   Тони чуть задержал взгляд на удаляющейся  фигуре  отца,  затем  все  же
стараясь не смотреть на мать, огляделся, будто желая убедиться, что ничего
не забыл.
   Люси подошла  к  ребенку.  В  глазах  ее  блестели  слезы,  но  она  не
расплакалась.
   - Ты не собираешься разве попрощаться со мной? - тихо произнесла она.
   Тони пытался скрыть дрожание губ.
   - Конечно, - грубо ответил Тони. - Прощай.
   - Тони, - Люси стояла очень близко, но боялась прикоснуться к нему. - Я
хочу, чтобы ты стал замечательным человеком.
   С детским криком боли и отчаяния Тони бросил все на  пол  и  укрылся  в
объятиях Люси. Они долго стояли прижавшись друг к другу. Но оба знали, что
это прощание и что ничто уже не поможет.  И  наконец,  Люси  усилием  воли
сделала шаг назад.
   - Наверное, тебе пора, - сказала она.
   Лицо мальчика напряглось.
   - Да, - ответил он  и  склонился,  чтобы  поднять  уроненные  им  биту,
телескоп и удочку. Затем он нерешительно отправился  вслед  за  отцом.  На
самом краю веранды он остановился, и Люси почувствовала, что именно  таким
она запомнит сына на всю свою жизнь - мальчик в костюме,  из  которого  он
успел вырасти за  лето,  с  окаменевшим  лицом,  с  последними  атрибутами
уходящего детства в руках, детская фигурка на фоне  встревоженного  ветром
голубого озера.
   - Если доведется просто встретиться, случайно,  как  чужим  людям  -  в
поезде или на улице, например, что мы скажем друг другу? - спросил он.
   Люси несмело улыбнулась.
   - Я... думаю, мы скажем друг другу "Привет".
   Тони кивнул.
   - Привет, - повторил он задумчиво. Он снова кивнул, будто  был  доволен
ответом, и скрылся за углом дома, догоняя отца.
   Люси замерла. Через несколько минут донесся гул мотора. Она все еще  не
шевелилась. Она стояла, не сводя глаз с  озера,  под  ее  ногами  валялись
обломки грамофона.
   Было все то же лето.



15

   - Ну, Мистер Краун, - говорил  директор,  -  о  мальчике  его  возраста
всегда есть что сказать.
   Директор  вопросительным  жестом  поднял  бутылку  шерри,   но   Оливер
отрицательно покачал головой, отметив про себя,  что  когда  он  учился  в
школе, директора вряд ли угощали  родителей  своих  учеников  шерри.  Это,
наверное, было признаком либерализации образования по сравнению  с  годами
его детства, но в то же время он понимал, что  второй  бокал  шерри  может
заронить где-то в глубине сознания директора зерно недоверия  к  семейству
Краунов.
   Директор церемонно поставил бутылку на стол. Его фамилия была Холлис? и
он был удивительно молод для своего положения. Он осторожно и  неторопливо
передвигался по своему светлому кабинету, очень  похожему  на  библиотеку.
Всеми своими жестами он как бы пытался  убедить  родителей  вверенных  ему
мальчиков, что юные души  не  будут  травмированы  каким-то  непродуманным
движением с его стороны.
   - Я хочу сказать, - продолжал Холлис с мальчишеской улыбкой,  при  этом
очень ловко смягчая суждение. - То есть у него есть проблемы,  ну,  как  у
всех нас в этом возрасте.
   - Когда я был  таким  как  он,  -  начал  Оливер,  стараясь  прозвучать
беспечно, чтобы  не  превратить  этот  разговор  в  сухую  нотацию,  "моей
единственной проблемой было то,  что  я  мог  подтянуться  на  перекладине
только сорок три раза. И только в шестнадцать я дошел до пятидесяти.
   Холлис счел своим долгом улыбнуться. Он повидал разные поколения отцов.
- Конечно, - подтвердил он.
   - Физическое развитие нельзя совсем сбрасывать со счетов. Потому что он
не участвует в играх, в соревнованиях,  хотя  я  слышал,  что  он  неплохо
играет в теннис. Вероятно, его  склонность  к  уединению,  к  одиночеству,
несколько  преувеличена.  Хотя   школьный   доктор   вполне   удовлетворен
состоянием здоровья мальчика - мы  ведь  проводим  тщательные  медицинские
осмотры раз в месяц. Доктор даже выразил свое частное мнение, что Тони при
желании мог бы больше участовать в коллективных спортивных играх,  чем  он
это делает сейчас.
   - Может ему не нравятся дети его группы, - предположил Оливер. - Может,
если бы группа была другой, он бы увлекся общением.
   - Может быть, - согласился Холлис. Его тон был мягким и вежливым, но  в
открытом умном взгляде его голубых глаз сверкнул холодный огонек. - Хотя у
нас  здесь  неплохой  подбор  учеников,  с  моей   точки   зрения.   Очень
представительный.
   -  Извинитие,  -  Оливер  понял,  что   задел   этого   безвредного   и
добропорядочного человека, потому что ничего не мог  объяснить  ему.  -  Я
уверен, что это вина самого Тони.
   - Ну, - Холлис мирно развел руками. - Вина это слишком сильно  сказано.
Это скорее его вкусы. Он несомненно  изменится  с  возрастом.  Хотя,  если
росток все время гнуть... - Тут он пожал плечами и улыбнулся.  -  Но  есть
кое-что, в чем он выделяется. - Холлис говорил так,  будто  сам  несказнно
обрадовался этому  открытию.  -  Он  делает  остроумнейшие  иллюстрации  в
школьной  газете.  У  нас  уже  много  лет  не  было  столь  художественно
одаренного мальчика. Его рисунки удивительно зрелые.  Я  бы  даже  сказал,
резкие... - И снова эта милая извиняющаяся  улыбка,  которой  он  старался
прикрыть  неприятную  правду.  -  Я  сам  слышал   кое-какие   недовольные
высказывания по поводу резкости его карикатур. Но он,  наверняка,  посылал
вам свои рисунки, и вы видели их сами...
   - Нет, - сказал Оливер. - Я не видел их. Я даже ничего не знал об этом.
   - А, - Холлис с  любопытством  глянул  на  Оливера.  -  Неужели.  -  Он
склонился над бумагами на столе, ища что-то, затем добавил  скороговоркой.
стараясь тактично уйти от этой темы. - Он хорошо успевает  по  биологии  и
химии. Что очень  радует,  конечно,  учитывая,  что  он  собирается  взять
подготовительный медицинский курс. Мальчик... хм.... пренебрегает  другими
дисциплинам, хотя я знаю, что он много читает сам. К сожалению, - и  опять
отработанная маска снисходительного понимания, - все его чтение  не  имеет
никакого отношения к учебе. И когда он захочет поступить в хороший колледж
через два года...
   Холлис не закончил фразу, спокойно  и  многозначительно  замолчав,  что
показалось Оливеру скрытой угрозой, как легкий порыв ветерка,  нарушившего
покой ненастного дня.
   - Я поговорю с ним, - пообещал Оливер, поднявшись. - Спасибо.
   Холлис встал тоже. Его силуэт вырисовывался на фоне оконного проема,  в
котором на фоне осеннего неба  тускло  блестело  серое  готическое  здание
учебного корпуса. Он протянул Оливеру  руку.  Этот  проницательный,  умный
молодой человек в светло-голубой рубашке с полным знанием дела представлял
вековую твердыню из серого мрамора, которую незаметно  меняло  время.  Они
пожали друг другу руки, и Холлис сказал:
   - Полагаю, вы приехали, чтобы забрать Тони в Хартфорд на каникулы?
   - Мы не живем в Хартфорде, - ответил Олиер.
   - Да? - удивился Холлис. - Мне казалось, что...
   - Мы переехали где-то год назад, - пояснил Оливер.
   - Теперь мы живем в Нью Джерси. В Оранже. Мне удалось продать свое дело
в Хартфорде и купить бизнес покрупнее и посовременнее в Нью Джерси, - лгал
он.
   - Вам больше нравится в Нью Джерси, - вежливо осведомился Холлис.
   - Намного больше, - сказал Оливер.
   Не мог же он сказать, что любое место в мире для него  было  бы  лучше,
чем Хартфорд, что им лучше было жить  чужаками,  без  знакомых  и  друзей,
задающих  любопытные  вопросы  и  настороженно  замолкающих,  как   только
заходила речь о детях. Не мог  же  рассказать,  что  все  последние  шесть
месяцев их  жизни  в  Хартфорде  Люси  отказывалась  видеться  со  старыми
друзьями, за исключением Сэма Пэттерсона. Сэм Пэттерсон знал даже  больше,
чем можно было рассказать, и с ним не нужно было притворяться.  С  другими
же тяжесть невысказанного в общении была невыносима.
   - Бесполезно, все напрасно, - сказала Люси  однажды.  -  Каждый  вечер,
проведенный с нашими приятелями - это как общение с группой  криптографов,
которые изо всех сил стараются разгадать секретный код, которым являюсь  я
сама. С меня достаточно. Если хочешь общаться с ними, иди сам.
   - Ну вобщем-то, Орандж не так  далеко.  Вы  заберете  Тони  сегодня?  -
вернул его действительности голос Холлиса.
   - Нет, - ответил Оливер. - На этот день благодарения мы с женой едем  в
Южную Каролину, Это мой единственный шанс поиграть  еще  немного  в  гольф
перед наступлением зимы. Я просто приехал пообедать с Тони.
   - А, - Холлис сморгнул, чтобы не выдать своих чувств. - Я приглашу Тони
к себе на праздничный обед. Надо будет предупредить миссис Холлис.
   - Спасибо, - поблагодарил Оливер. - Там еще будут мальчики?
   - Да, будет несколько человек. У нас есть  ребенок,  родители  которого
сейчас в Индии, и всегда находится один-два из.... хм... разбитых семей...
- Он осуждающе покачал головой и улыбнулся, сетуя на современные нравы.  -
Хотя большинство мальчиков, которые далеко живут или просто не едут  домой
по той или иной причине, обычно принимают приглашение  друзей.  -  Тут  он
сделал паузу, достаточную для  того,  чтобы  дать  отцу  понять,  что  его
ребенок  не  из  тех,  кого  приглашают  друзья.  -   Не   волнуйтесь,   -
добросердечно заверил он. - Мы Тони хорошо накормим.
   Директор провел Оливера к двери и остался стоять там на холодном ветру,
трепавшем его яркий галстук, и провожал глазами своего посетителя, который
садился в машину, чтобы направиться в отель на встречу с сыном.
   Оливер направился в бар отеля, где должен был ждать  Тони.  Он  заказал
виски, чтобы смыть оставшийся в горле академический вкус шерри. У него  из
головы  не  выходили  слова  директора,  его  осторжные  намеки,   скрытые
предупреждения, нелестные выводы и деликатное умолчание  по  поводу  того,
что мать Тони за все два года учебы мальчика ни разу не навестила его.  Но
в этом и заключается одна из  задач  учителя  -  представить  тебе  твоего
ребенка таким, каким его видят другие, подготовить родителей к тому,  чего
можно ожидать от сына в будущем.
   Угрюмо уставившись в свой бокал, Оливер думал о том, что  директор  изо
всех сил старался смягчить свой неблагоприятный прогноз  -  Тони  вырастет
одиноким  и  необщительным  человеком  без  особого  стремления  и  умения
трудиться, он будет  вызывать  неприязнь  и  насмешки  окружающих.  Оливер
сделал глоток  виски,  стараясь  заглушить  обиду  на  директора,  на  его
самонадеянность и попытки заглянуть в будущее. Все  эти  люди,  оправдывал
себя Оливер, часто ошибаются. Именно поэтому они и становились  учителями.
Самому ему, в возрасте Тони, учителя предрекали блестещее будущее. Он  был
высоким  красивым  и  общительным  мальчиком,  которому   практически   не
приходилось прилагать  усилий,  чтобы  получать  самые  высокие  оценки  в
классе, который был заводилой во всех играх, капитаном команд, президентом
всяких клубов и ассоциаций, и к тому же любезным и обходительным  любимцем
всех девушек.
   Ну вот, надо було бы им видеть  меня  сейчас,  мрачно  подумал  Оливер,
склонившись над своим виски.
   Вернувшись мыслями к Холлису, он вдруг задался вопросом, что заставляет
этого человека так верить в свою безупречную правоту. То что у  него  была
мелкая, совершенно  определнная  и  легко  достижимая  цель,  которую  ему
удалось достичь довольно быстро? Или общество седовласых, лишенных амбиций
неудачников, которыми  изобилуют  маленькие  провинциальный  школы?  Может
быть, это  право  с  отеческой  строгостью  управлять  сотнями  мальчишек,
которые проходят через его жизнь, прежде  чем  они  становятся  достаточно
взрослыми, чтобы сопротивляться его влиянию, и чье более зрелое  мнение  о
нем никогда  не  станет  ему  известным?  Не  исключено,  что  это  просто
размеренная жизнь по  определенному  расписанию,  которое  практически  не
меняется из года  в  год  -  столько-то  часов  латыни,  столько-то  часов
физкультуры, столько-то на  аккуратное  юношеское  поклонение  богу  и  на
соблюдение правил и божественных законов? Чти отца и мать своих,  постигай
аблятивус абсолютус,  не  списывай  на  экзаменах,  готовься  поступать  в
Гарвард. И к этому солидному и прочному основанию, у этим безопасным путям
прилагается хорошенькая грудастая жена,  которая  принесла  ему  небольшое
состояние, которая беспрекословно подчиняется  и  помогает  ему  в  работе
ежедневно  и  даже  ежечасно,  чтобы  сделать   их   существование   более
независимым, уютным и полезным. Может, в следующий  раз  переступая  порог
этого светлого  офиса  и  пожимая  руку  добродушному  молодому  человеку,
следует напомнить ему: "Вспомни Леонтио... Все в порядке, Учитель?"
   Оливер сам улыбнулся своему цинизму. Пусть пошлет свою жену в  горы  на
лето.
   Он хотел было уже заказать еще виски,  когда  через  приоткрытую  дверь
бара увидел Тони, входящего в холл отеля.
   Тони еще не заметил  отца,  и  Оливер  несколько  секунд,  как  мальчик
близоруко осматривал сквозь очки холл. Он был без пальто, рукава твидового
пиджака были явно коротки, под мышкой довольно  неуклюже  торчала  большая
чертежная доска. Он стал выше с тех пор, как Оливер видел его в  последний
раз, хотя это было всего шесть недель назад, и выглядел худым,  истощенным
и замерзшим от резкого ноябрьского ветра. Волосы мальчика были длинными  и
красивыми, в отличие от коротких причесок других студентов, ко