енный и довольный  собой.  -  Они
все просто умрут.
   И оба усмехнулись. И Оливер понял, что не сможет оставить Тони на  день
Благодарения у Холлисов,  на  их  попечение  и  добросердечное  оплаченное
гостеприимство, не сможет оставить Тони под  сочувственными  и  плаксивыми
взглядами грудастой женушки Холлиса, которая будет предсказывать печальное
будущее молодого Крауна и всех брошенных мальчиков, чьи  родители  были  в
Индии, или же тех, у кого родители  развелись,  и  кто  не  смог  получить
приглашение от семейств, еще не пострадавших от развода.
   - Складывай вещи, Тони, - резко и сухо приказал Оливер. - Ты  едешь  со
мной на выходные.
   Секунду Тони оставался неподвижным, стараясь в зеркале  поймать  взгляд
отца. Потом, без всякой улыбки он кивнул, надел рубашку и  неспеша,  очень
тщательно начал укладывать чемоданы.
   По пути в Нью Йорк уже почти на въезже в город Тони задал вопрос:
   - Как мама?
   - Прекрасно, - ответил Оливер.
   Впервые за эти два года они упомянули Люси.
   Люси прибыла в бар отеля Пенсильвания  без  пяти  шесть.  Придерживаясь
какой-то несформулированной неясной клятве, которую она  дала  себе  сама,
она теперь никогда не опаздывала и никогда не  заставляла  Оливера  ждать,
когда они собирались куда-то вместе или назначали встречу друг другу.  Бар
был полон мужчин, зашедших пропустить поледний стаканчик по дороге  домой,
перед тем как сесть на поезд в Нью-Джерси или  Лонг-Айленд.  В  баре  была
вывеска, что женщины без сопровождения мужчин не обслуживаются.
   Она села за столик и заказала виски.
   Она скромно сидела в углу в ожидании  мужа  и  без  всякой  стыдливости
разглядывала  мужчин  в  баре,  не  опуская  глаз,  когда  ей  приходилось
встречаться взглядом с одним из них. Все они выглядели серыми и  уставшими
за день, они жадно глотали  виски,  будто  не  могли  бы  иначе  выдержать
поездку домой и вечер в кругу семьи. Сама же она,  только  что  из  ванны,
нарядно одетая  и  готовая  к  предстоящему  отдыху,  смотрела  на  них  с
некоторым сожалением и  презрением,  разглядывая  их  поношенные  отдающие
офисной  скукой  одежды.  Она  мысленно  предвкушала  обед  с  Оливером  в
итальянском ресторане неподалеку, который они оба очень  любили.  А  потом
ночь вдвоем в поезде. Она по-детски обожала  поезда,  и  чувствовала  себя
очень уютно и благопристойно, когда спала в купе под  стук  колес.  Оливер
был  прекрасным  спутником  -  внимательным,  заботливым,  гораздо   более
разговорчивым и веселым, чем дома.
   И тут она увидела направляющегося  к  ней  Оливера.  Она  улыбнулась  и
помахала ему. Он не улыбнулся в ответ, только  остановился  на  мгновение,
поджидая кого-то, идущего позади. Оба стояли в тридцати  футах  от  нее  в
узком проходе между столиками, в густом облаке сигаретного дыма.
   Люси сморгнула и потрясла головой. Не может быть, подумала она.
   И вот две фигуры напрвились к ней, и сама не понимая,  что  происходит,
Люси встала. Увидеть его здесь, подумала она. В этом баре.
   Оливер и Тони остановились по другую сторону столика. Они  стояли  так,
молча глядя друг другу в лицо.
   - Привет, мама, - сказал Тони , и она услышала как изменился его голос.
   - Привет, Тони, - ответила она.
   Она переводила взгляд с одного лица на другое. Тони казался усталым, но
нисколько не смущенным или неловким.
   Оливер внимательно  следил  за  Люси  изучающим  и  немного  угрожающим
взглядом.
   Люси тихо вздохнула. Потом она  вышла  из-за  столика,  обняла  Тони  и
поцеловала его в щеку. Он стоял держа руки по швам, безропотно давая  себя
поцеловать.
   Он выглядит слишком высоким и взрослым для моего сына,  подумала  Люси,
чувствую взгляды окружающих, наблюдавших семейную сцену.
   - Мы не едем на Юг, - заявил Оливер. - Мы едем домой на выходные.
   Это было не просто заявление, и она поняла это.  Это  было  требование,
вопрос, признание перемен и предупреждение.
   Люси ненадолго замялась, потом сказала:
   - Конечно.
   - Вы оствайтесь здесь, а я пойду напротив и сдам билеты. Скоро вернусь.
   - Нет, - сказал Люси, испугавшись при мысли о том, что ей придется  так
внезапно остаться наедине с Тони. - Здесь так накурено и шумно. Мы  пойдем
с тобой.
   Оливер кивнул.
   - Как скажешь.
   На вокзале она старалась стать поближе к Оливеру у окошка  кассы,  пока
он говорил с клерком. Она не пересавая болтала. Ее голос казался ей  самой
высоким и неестественно возбужденным.
   - Ну, это  все  меняет,  правда?  Тогда  нам  нужно  многое  продумать.
Во-первых, нужно посмотреть, есть ли  у  нас  запасы  еды  в  доме,  чтобы
приготовить праздничный обед. Знаешь, что мы сделаем... мы поедем  в  один
из этих замечательных итальянских магазенчиков на  восьмой  Авеню,  потому
что завтра все магазины будут закрыты, мы  купим  там  индейку  ,  сладкий
картофель и черничный соус с орехами для приправы...
   - Ну что вы, - спорил Оливер с мужчиной в окошке. - Я предупреждаю  вас
за  целый  час.  Это  считается  достаточным  на  железной  дороге.  Когда
покупаешь билет, ты ведь не подписываешь пожизненный контракт, правда?
   Клерк ворчливо заявил, что должен спросить у начальника ночной смены, и
удалился. В глубине окошка было видно, как  он  разговаривал,  склонившись
над седым человеком, который, сидя за своим столом время от времени бросал
мрачные взгляды на стойку, у которой стоял Оливер.
   Тони молчал, слушая мать и рассеянно просматривая толпу,  идущую  через
здание вокзала.
   - И еще мы поедем в Шрафтс, - не умолкала Люси, произнося  слова  своим
высоким нервным голосом. - Мы купим тыквенный пирог и пирог  с  мясом,  да
еще хлеба для бутербродов с индейкой на завтра. И  еще  знаешь,  что  надо
сделать, Оливер... - Она сделала паузу, давая  возможность  мужу  вставить
слово, но он наблюдал за кассиром и его начальников и  не  ответил  ей.  -
Сегодня  вечером,  давай  пообедаем  у  Луиджи  с  Тони.  Тебе   наравится
итальянская кухня, Тони?
   Тони  медленно  повернулся  и  посмотрел  на  мать  через   два   года,
разделявших их, через ту пропасть,  в  которой  исчезло  всякое  знание  о
вкусах, пристрастиях и манерах друг друга.
   - Да вполне, -  сказал  он,  выговаривая  слова  немного  медленне  чем
обычно, как быдто он понимал, что  мать  разговаривает  в  непривычной  ей
тоне, с необычной скоростью, и он будто своей  собственной  размеренностью
голоса надеялся успокоить ее.
   - Хорошо! - сказала Люси с каким-то неестественным энтузиазмом.  -  Это
наш с отцом любимый ресторан. - Она  предлагала  ему  этот  ресторан,  она
предлагала полный набор общих семейных вкусов,  гармонии  и  дружбы.  -  А
потом, Оливер, ты знаешь, что мы с Тони сделаем потом?
   - Сразу бы так, - сказал Оливер клерку, который уже  вернулся  к  своей
стойке и начал отсчитывать деньги за возврат билетов.
   - Мы все вместе должны пойти в театр, - продолжала Люси.  -  Ты  любишь
театр, Тони?
   - Да, - сказал мальчик.
   - Ты часто ходишь в театр?
   - Иногда.
   - Может нам удасться попасть в музыкальную комедию.  Как  ты  считаешь,
Оливер?
   Оливер повернулся к ней  от  окошка  кассы,  высказав  свое  прощальное
неудовольствие клерку.
   - Ты о чем? - спросил он.
   - Я говорила,  -  она  тараторила  так,  будто  стремилась  бесконечным
потоком своей болтовни не дать этим двоим погрузиться в себя или  заняться
друг другом. - Я говорила,  что  мы  сможем  повести  Тони  в  музыкальную
комедию. Сегодня праздничный вечер и мы вместе в городе и...
   - Ну что, Тони? - обратился Оливер к сыну. - Хочешь пойти в театр?
   - Да, спасибо, - ответил Тони. - Но если вам все равно, то лучше  не  в
музыкальную комедию. Есть пьеса, о которой я слышал ... "Раскаты грома"  Я
бы хотел посмотреть ее, если можно будет купить билеты.
   - "Раскаты грома"- Люси скорчила  гримасу.  -  Мне  говорили,  что  она
немного мрачновата.
   - Нет смысла тратить время на  музыкальную  комедию,  -  твердо  заявил
Тони. - Может, если бы я жил в Нью-Йорке и все время  ходил  в  театр,  то
думал бы иначе.
   - Оливер... - с сомнением в голосе произнесла Люси.  Она  боялась,  что
мрачная пьеса может повлиять на  них,  она  боялась  того  момента,  когда
покидая театр они почувствуют, что устали друг  от  друга,  что  два  часа
тяжелых  эмоций  утомили  их.  Музыкальная  комедия,  непритязательная   и
беззаботная, окрасит все в радужные тона.
   - Пусть Тони решает, -  постановил  Оливер,  когда  они  спускались  по
лестнице вокзала. - Но мы сначала поедем в гостиницу и спросим, смогут  ли
они заказть нам билеты.
   Люси замолчала, продолжая идти между мужем и сыном.  Ну  вот  он  опять
начинает все за всех решать, с обидой подумала она.


   Люси руководила покупками,  пробивая  себе  дорогу  сквозь  праздничную
толпу магазинов, забрасывая Тони и Оливера  кипами  коробок,  которые  она
скупала с расточительностью и даже какой-то истеричной жадностью.  Она  не
переставала говорить, постоянно расширяя праздничное меню, обводя взглядом
ряды  инющек,  развешанных  над  прилавками,  пирамиды  апельсин,   яблок,
мандарин, грейпфрутов, витрины,  заваленные  южно-американскими  дынями  и
ананасами, корзины картофеля и орехов. Потом они начали опаздывать, и  все
покупки  были  свалены  в  багажник  машины.  Все  семейство  поспешило  в
ресторан, где Люси выпила не в меру и не помнила  уже,  что  происходит  и
когда надо завершить обед, чтобы успеть  в  театр.  Когда  она  бегала  по
магазинами, когда истерично ела и пила, они  ощущала  только  единственное
желание - отложить, отсрочить что-то.  Ошеломленная  внезапным  появлением
Тони, Люси не могла сразу понять, была  ли  это  угроза  или  же  необорот
подтверждение ее счастья, она была слишком смущена, чтобы присмотреться  к
поведению Тони и Оливера и мучительно старалась не принимать  собственного
решения в эти первые часы и одновременно дать возможность  другим  сделать
это за нее.
   В театре, она задремала и только время от  времени  до  нее  доносились
реплики актеров на сцене. В перерывах она заявляла, что слишком устала,  и
оставалась сидеть одна, пока  Оливер  с  Тони  отправлялись  через  дорогу
выпить кока-колы. По дороге домой она сидела на заднем сидении, в полусне,
и даже не прислушивалась к тому, о чем говорили Тони и  Оливер  в  темноте
впереди нее.  Приехав  домой,  Люси  с  трудом  взобралась  на  крыльцо  и
совершенно честно заявила, что засыпает по дороге. Она поцеловала Тони  на
прощанье, пожелала ему спокойной ночи поспешно и без особой  теплоты,  как
будто не было этих двух лет, и ушла, предоставив  Оливеру  все  заботы  по
размещению мальчика в комнате для гостей.
   Это было бегство, и Люси понимала это. Она была уверена, что сам Оливер
уж наверняка, а может и сам Тони, понимают это,  но  усталость  мешала  ей
думать. Улегшись в постель и выключив свет, Люси ощутила  смутное  чувство
победы. Я справилась с этим вечером, думала она, и  ничего  не  произошло.
Завтра я буду снова полна сил, снова смогу действовать.
   Сквозь обволакивающий ее  сон,  она  слышала  доносящиеся  из  соседней
комнаты голоса Оливера и Тони - тихие, дружеские,  заговорщические.  Затем
послышались тяжелые мужские  шаги  вниз  по  коридору,  по  направлению  к
комнате для гостей. Они так громко топают, подумала Люси. Оба.
   Люси было интересно, прийдет ли Оливер к ней в спальню сегодня. И  если
да, то ради кого? Ради себя? Ради нее? Ради Тони?
   Она скрестила руки на груди и обняла себя за  плечи,  почувствовав  как
дрожит от холода.
   Люси  уже  спала,  когда  Оливер  вошел  в  темноту   комнаты.   Тихими
осторожными движениями он разделся, чтобы не разбудить жену.


   Обычно  Люси  вставала  рано,  но  в  это  утро  Дня  Благодарения  она
проснулась после десяти и сразу почувствовала тяжесть в голове от выпитого
вчера . Она  медленно  двигалась,  умывалась,  причесывалась  и  одевалась
тщательнее чем обычно. Что бы он обо мне не думал, по  крайней  мере,  ему
придется признать, что его мать хороша собой.
   В доме не было слышно ни звука,и Люси подумала, что  Оливер  с  Тони  в
гостинной, либо завтракают внизу, рядом  с  кухней.  Но  спустившись,  она
обнаружила, что дом пуст. Комнаты сверкали утренним светом, в кухне  возле
мойки сохли два чисто вымытых прибора.
   На столе лежала записка, написанная рукой  Оливера,  и  Люси  не  сразу
решилась взять ее и прочитать. Ее мучил смутный страх, что ей сообщают  об
отъезде, о какой-то плохой новости, об отречении. Но она все же  заставила
себя взять в руки листок и прочитать. Они просто решили  не  будить  ее  и
позавтракать вдвоем, и так как утро было такое красивое, они отправились в
город на школьный футбольный матч, который начаинался в одиннадцать часов.
Четкой и властной рукой Оливера сообщалось, что они  вернутся  не  позднее
половины второго, и  с  удовольствием  съедят  индейку.  "Целую,  Оливер,"
стояло внизу.
   Люси даже обрадовалась передышке и засуетилась на кухне, чистя индейку,
готовя соус, поджаривая и очищая орехи. Она двигалась быстро, механичекси,
радуясь тому, что прислуга была в этот день выходная  и  что  она  в  доме
одна.
   Когда после утренней  работы,  раскрасневшись  от  жара  духовки,  Люси
подумала о Тони, мысли эта  уже  не  шокировала  ее.  Все  было  настолько
естественно - в стольких домах по всей стране сыновья приезжают  домой  на
каникулы  и  идут  с  отцами  на  футбольный  матч,  пока  матери  готовят
празничный обед. И если Тони не был безмерно ласков и внимателен накануне,
то этого можно было ожидать. Он не был и агрессивен. Его  отношение,  если
это можно было назвать отношением, было  скорее  нейтральным.  Ну,  может,
чуть теплее, чуть лучше, поправила она себя, поворачивая птицу в  жаровне.
Люси весело напевала в залитой солнцем кухне. В конце концов, два  года  -
это достаточно долго,  думала  она,  особенно  в  жизни  мальчика.  Многое
забывается за два года - или по крайней мере, смягчается,  затушевывается.
Сама она, спокойно размышляла Люси, накрывая на стол, уже не  могла  четко
припомнить, что произошло два года назад. Все это потеряло свою значимость
и уже не причиняло оли. На таком расстоянии было трудно вспомнить,  почему
все сделали из этого такую трагедию.
   Гдядя на стол с белой  скатертью,  со  сверкающими  бокалами,  Люси  на
мгновение пожелалела, что их будет только трое. Было бы неплохо пригласить
другие семьи с детьми возраста Тони, Люси  представляла  себе,  как  будет
выглядеть стол, за которым с одной стороны будут сидеть взрослые, с другой
- пять или шесть мальчиков и  девочек,  читсеньких,  нарядных,  девочки  в
прекрасном цветущем возрасте, когда они то и  дело  балансируют  на  грани
детства и пробуждающейся женственности.
   На Рождество, решила Люси, я устрою  что-то  грандиозное.  Стоя  так  и
любуясь сверкающим столом, мечтая о Рождестве, она чувствовала себя  такой
счастливой, какой не была уже многие годы.
   Посмотрев на часы, Люси отправилась на кухню присмотреть  за  индейкой,
вдохнуть теплый и дразнящий аромат обеда. Затем  она  поднялась  наверх  и
долго перебирала наряды в гардеробе, не зная на чем остановить свой выбор,
никак не решаясь определить, что больше всего может понравиться Тони.  Она
выбрала наконец нежно-голубое платье с широкой юбкой и длинными  рукавами.
Сегодня, думала она, ему наверное захочется видеть во мне мать.
   Оливер и Тони вернулись  в  четверть  второго,  оба  раскрасневшиеся  с
мороза и захваченные увиденной игрой. Люси ждала их в гостинной,  в  своем
"материнском" платье, гордая, что все было тщательно подготовлено заранее,
за пятнадцать минут до их прихода, что они  застали  ее  сидящей  в  чисто
убранной светлой комнате, спокойно ожидающей их  возвращения.  Люси  сразу
услышала шаги у входной двери и приятный гул мужских голосов, и когда  они
вошли в комнату, она встретила их улыбкой, отметив про себя, что Тони  был
так похож на Оливера - широкие брови,  продолговатые  серые  глаза,  токие
светлые волосы и общее впечатление силы, исходившее от них обоих.
   - Вкусно пахнет, - сказал Оливер. Он вероятно наслаждался  этим  утром,
улыбался, источал  энергию,  некоторое  беспокойство  и  вся  его  суровая
наблюдательность предыдущего дня исчезла. Оливер посмотрел на жену,  и  по
его взгляду Люси поняла, что он остался доволен ею. Наверное, все  это  не
совсем реально, все подготовлено, разыграно, отрепетировано,  но  по  лицу
Оливера было видно, что сделано все это хорошо.
   - Мы встретили Фреда Коллинза с дочкой на матче, - сообщил Оливер, стоя
напротив камина. - Я пригласил их зайти к нам по дороге домой. Они будут с
минуты на минуту. Лед в холодильнике?
   Он бросил взгляд на серебрянное ведерко со льдом, стоявшее  на  буфете,
который служил им баром.
   - Да, - Люси было приятно, что эта мысль приходила в голову и ей  тоже,
потому что сегодня она продумала все.
   Она  улыбнулась  им  обоим,  стоявшим  рядом  у  камина  в  твидовых  и
фланелевых брюках, сын почти одного роста с отцом. От них веяло празничным
морозным утренним воздухом. Тони смотрел на  все  вокруг,  как  будто  жил
здесь все время, как будто мог без всякого смущения и неловкости ходить по
этому дому.
   - Понравился матч? - спросила Люси.
   - Да, Это была довольно хорошая  игра,  -  сказал  Тони.  -  Их  задний
нападающий наверняка займет в колледже первое место, если ему до этого  не
свернут шею.
   - Ты любишь футбол? - поинтересовалась Люси.
   - Угу, - ответил Тони. - Когда мне не нужно болеть за кого-то.
   Оливер бросил на Тони быстрый вопросительный взгляд, и  Люси  подумала,
что больше не стоит задавать сыну прямых вопросов о нем самом. Все  ответы
звучали несколько странно,  не  совсем  так,  какие  хотелось  бы  слышать
родителям. Встревоженная, Люси встала и, подойдя к бару, начала  доставать
бокалы, не поворачиваясь лицом к  Оливеру  и  Тони.  Звонок  в  дверь  был
облечением. Оливер пошел открывать и встречать Фреда Коллинза с дочерью.
   У двери послышался рев. Фред Коллинз не умел  говорить  по-другому.  Он
был из Орегона и считал, что орать изо всех сил  было  одним  из  способов
продемонстрировать преимущества простоты  и  открытости  Запада.  Это  был
огромный мужчина с сильным как тиски руковпожатием.  Он  все  еще  отдавал
предпочтение фетровой шляпе, отдаленно  напоминающей  техасскую  моду.  Он
много пил, устраивал игры в покре и вечно уговаривал Оливера поехать с ним
на оленя или дичь. Два раза в год он открывал  для  себя  бойцов,  которые
могли заставить публику забыть имя Джо Луиса. И однажды он повез Оливера в
Кливленд посмотреть на его очередное открытие, которое было  нокаутировано
в третьем раунде  каким-то  пуэрториканцем.  Хотя  Люси  и  не  доводилось
убедиться в каких-то достоинствах Коллинза, но считала его великодушным  и
добрым. Она была благодарна Фреду за то , что он частенько увозил  Оливера
в свои длительные охотничье эскапады и на далекие борцовские арены.
   У него была довольно хорошенькая, но несколько бесцветная жена, которую
он называл Дорогуша и с  которой  обращался  с  галантностью  зоопаркового
медведя. Его дочери  Бетти  было  всего  пятнадцать,  она  была  маленькой
неяркой,  но  очень  самоуверенной  и  презрительно  кокетливой  девочкой,
которая,  как  считала  Люси,  цвела  ядовитыми  цветами.   Даже   Оливер,
считавшийся абсолютно невоспримчивым  к  чужому  влиянию,  признавал,  что
присутствие Бетти в комнате вызывало у него острое чувтсво дискомфорта.
   - Скажу тебе, Олли, - говорил Коллинз, так что его слова разносились по
всей гостинной. - Этот мальчик просто находка. Ты видел, как он  подрезал,
когда они его блокировали? Он самородок. - Осенью Коллинз обычно  пополнял
свои списки борцов, который  должны  были  заставить  публику  забыть  Джо
Луиса, именами задних  нападающих,  которые  были  призваны  затмить  Реда
Гренджа. - Я  обязательно  напишу  своему  старому  тренеру  в  Орегоне  и
рааскажу ему об эт