Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Прус Бореслав. Рассказы -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  -
постучала три раза в дверь. Минуту спустя я увидел чью-то завитую голову, от которой несло миндальным маслом, очень красные губы, распространявшие запах розовой помады, и галстук бабочкой, благоухавший мильфлером. Легкомысленный обладатель этих достойных внимания примечательностей даже не взглянул на нас и одним прыжком, подобно кенгуру, перемахнул пространство, отделявшее его от дверей в коридор. - Ах, ах... божественная панна Мария! - воскликнул обладатель завитой головы. - Куда это вы собрались в такую позднюю пору? - Добрый вечер! Я иду далеко, в Нове Място. - Как это? В одиночестве? Лишенная недремлющего дружеского ока... - А если не с кем? Хи-хи-хи! - О, не шутите так, разве меня уже нет на свете? - воскликнул приятный молодой человек, стараясь увлечь девицу в свой благовонный уголок. - Самое большое через пять... да что я говорю, - через одну минуту вернется Фердзя, заменит меня в исполнении моих обязанностей, и тогда... - Он в самом деле так скоро вернется? Хи-хи-хи! - Клянусь прахом моей матери! А если бы он и опоздал немного... - О, это было бы очень нехорошо! - Нет, панна Мария, это было бы прекрасно, это было бы благородно, так как дало бы мне возможность высказать вам все, что, как сизифов камень, лежит у меня на сердце. - И-и-и... и не пойму, что вы говорите. - Не понимаете?.. О, горькая ирония! Утонченная жестокость свила гнездо в нежнейшем женском сердце! Разве вы не понимаете, что я вас боготворю, что я мечтал бы целую вечность услаждать свой слух эоловыми звуками твоего голоса, что я жаждал бы каждое мгновение вкушать чашу... Динь!.. Динь!.. Динь!.. - раздался звонок. - Кто-то звонит, пойдите откройте! - Проклятье! Демоны!.. О, каким безжалостным... Динь!.. Динь!.. Динь!.. Послышался топот ног, потом скрип отворяемой двери. - Что вам надо, женщина?.. - Этого... вот... керосину на десять копеек. - Пошла прочь, здесь нет керосина! - Ну, как же... - Прочь! Прочь! Скрежет засова, шаги, разговор продолжается. - Я жаждал бы каждое мгновение вкушать чашу божественного нектара твоих уст... - Что вы мне голову морочите!.. Дайте лучше баночку тополевой помады... - Дам, дам!.. Твоих уст, сквозь которые купидон бросает свои пламенные стрелы... - Но я хочу фарфоровую баночку... - Я дам фарфоровую... Пламенные стрелы мучительной любви. - Но такую вот, с деревянной крышечкой... - С деревянной, с деревянной!.. Любви, которая сплетает в один венок... Динь!.. Динь!.. - О судьба, за что ты приковала меня к этому проклятому месту, как Прометея! Кто там? Двери отпираются. - Уж вы извините, я не так сказала... Не керосину мне нужно, а касторового масла... - Ладно, ладно, хватит! Где деньги? - Вот они! Хозяйка меня так ругала... - Хватит! Замолчи! Слышно, как открывают шкафы, переставляют какие-то мелкие предметы, затем снова скрежещет засов, и юноша возвращается. - А где моя помада? - требовательно напоминает молодая особа. - Сию минуту!.. Пламенные стрелы мучительной любви, которая сплетает в один венок тернии с цветами... Динь! Динь! Динь! - О, муки! О, пытка! - вопит молодой человек, снова бежит к двери и отпирает ее. - Римской ромашки, только побыстрей! - Молчать! Еще приказывать мне будешь! - Вы тут, пожалуйста, поменьше говорите, а давайте поскорее ромашку, ребенок болен. - Довольно! Не захочу - и не дам. - Не дадите, так я полицейского позову. Тоже нашелся... - Бери и убирайся прочь, бездельник! Дверь снова на запоре. - Ну и что, что ты скажешь мне, Мария? - спрашивает обладатель завитой головы, возвращаясь поспешно обратно. - Дайте мне тополевую помаду. - Дам, дам! Но мое признание? - Все это ни к чему, у вас ничего нет. - Мария, согласись только, и я положу к твоим стопам все сокровища мира! Как только я окончу практику, мы покинем этот исполненный корысти город и упорхнем в какой-нибудь уединенный провинциальный уголок; там я открою собственное дело... Динь! Динь! Динь! - О Фердзя! О проклятый Фердзя! Почему ты не приходишь, чтобы освободить меня от этих дантовских оков? - жалуется юноша, снова устремляясь к двери. В это мгновение кто-то стучится в нашу комнатку; девушка открывает дверь и говорит вполголоса: - Сейчас, Фердзя, сейчас... Я только на минутку задержусь, у меня вышла вся помада... - Черт его дери! Я тебе дам сколько захочешь, только не томи меня, слышишь? - Сию минутку! - ...Открою дело, - продолжает меланхолический юноша, возвратившись, - и тогда, на лоне божественной природы... - Помаду дайте, помаду! - кричит, топая ножкой, ангельское создание. - Разрешите, дражайшая!.. На лоне божественной природы, вдали от недружелюбных... - Помаду! Помаду! - Вдали от недружелюбных взглядов, завидующих нашему счастью... Динь! Динь! Динь! - О, небо! - взывает несчастный влюбленный и рысью мчится к двери. - Чего тебе, негодяй? - По... по... жа... жа... луй-луйста... - Что?.. говори, не то я тебя сейчас на мелкие куски изрублю! - По-по-пожа... Дверь в каморку приоткрывается. - Маня, я ухожу! - доносится сердитый голос. - Кто там? - кричит влюбленный... - Панна Мария!.. Где она? Боже! О, тень матери моей!.. Этот мерзавец еще обворует мою аптеку! Чего тебе надо, посланец ада? - По... по... пожа... луйста... - Чего тебе? Говори, не то убью! - О-го... го... ппо... по... - Чего, чего? - О... по-го... делетидок! - Оподельдок?.. Здесь кроется какая-то адская интрига... Где деньги? Кто прислал тебя, чудовище? - Ттот... пан, что... у... у... во... рот... - А-а-а... Это он! Юноша бежит к воротам, останавливается у лестницы и кричит вслед поспешно садящейся в санки паре: - Фердинанд! Мария!.. О Мария! Вы изменили мне! - Нельзя так орать по ночам, весь город разбудите, - раздается в это мгновение строгий голос с угла. Юноша обернулся, взглянул, отскочил, подобно молодой антилопе при виде тигра, и, задвигая засов с энергией, полной отчаяния, прошептал: - Вот какой у меня сочельник... вот какой сочельник у сироты! Боже!.. Боже!.. Разве я могу назвать тебя милосердным?.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . О люди! Что такое подлинные несчастья простого народа перед сознанием несчастья, которым озарены возвышенные натуры? "ПРИМЕЧАНИЯ" "СОЧЕЛЬНИК" Рассказ публиковался в газете "Курьер варшавски" в конце 1874 года и начале 1875 года. Болеслав Прус. Приключение стася --------------------------------------------------------------------- Книга: Б.Прус. Сочинения в семи томах. Том 1 Перевод с польского Е.Рифтиной. Примечания E.Цыбенко Государственное издательство художественной литературы, Москва, 1961 OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 5 октября 2002 года --------------------------------------------------------------------- Герой моего рассказа - личность около тридцати фунтов весу и чуть поменьше аршина ростом, а совершает она свой жизненный путь всего полтора года. Этот слой населения взрослые люди называют детьми и, вообще говоря, относятся к нему недостаточно серьезно. Поэтому я прежде всего взываю к терпению читателей и не без тревоги представляю им маленького Стася. Дитя это настолько красивое и чистенькое, что его могла бы расцеловать любая дама, имеющая обыкновение носить перчатки на четырех пуговках. У него льняные волосики, большие синие глаза, холщовая рубашонка и ровно столько зубов, сколько необходимо ребенку в его возрасте. Кроме того, у него имеется колыбелька, расписанная черными и зелеными цветами по желтому полю, а также тележка с тем единственным недостатком, что все ее колеса как будто катятся в разные стороны. Я был бы безутешен, если бы вышеупомянутые достоинства не завоевали симпатий Стасю, у которою, к несчастью, помимо них, нет ни одной необыкновенной черты. Стась не подкидыш, а законорожденный ребенок, он не проявляет ни малейших способностей ни к воровству, ни к игре на каком-либо инструменте, и - что, пожалуй, хуже всего - даже его несколько недоразвитый ум не дает ему права претендовать на принадлежность к знатному роду. И все же это незаурядный ребенок; так по крайней мере утверждают отец, его, Юзеф Шарак, по профессии кузнец, мать его Малгожата, в девичестве Ставинская, и его дед, мельник Ставинский, - не считая кумовьев, приятелей и других весьма почтенных лиц, имевших возможность утратить обычное свое хладнокровие, участвуя в церемонии святого крещения. Само рождение Стася явилось следствием неправдоподобного стечения обстоятельств. Ибо прежде всего господь бог должен был сотворить два семейства: кузнецов Шараков и мельников Ставинских; во-вторых, сделать так, чтобы в одном из них был сын, а в другом дочь; в-третьих, сломать в мельнице какую-то железную часть и для починки ее привести молодого Шарака именно в ту пору, когда сердце Малгоси распустилось, как цветок кувшинки на пруду ее отца. "Поистине чудо!.." - как справедливо заметила старая Гжыбина, делившая свой досуг между заговариванием болезней и нищенством - то есть двумя специальностями, позволяющими деревенским старухам знать толк в чудесах. По единодушному мнению многоопытных женщин, Стась "пошел" в мать, а потому мы осмеливаемся в первую очередь несколько слов посвятить ей. Это тем более необходимо, что кузнечихе предстоит сыграть роль героини в событии, которое (мы с грустью признаем это!) не будет ни уголовным преступлением, ни романом, взывающим к небу о мщении. У плотины, проезжей разве только в пятое время года, возле большого пруда, в который сквозь чащу водорослей гляделась ольховая роща, стояла мельница. То было старое почерневшее строение с мелкими стеклышками в окнах; в правой его половине вращались два огромных колеса, благодаря которым оно тряслось и клокотало уже лет тридцать, нагоняя немалые деньги своему владельцу, Ставинскому. У мельника были сын и дочь, уже известная нам Малгося. Сына он послал в люди учиться, как делать муку самого тонкого помола, а дочь держал при себе. Недостатка она не знала ни в чем: ни на девичьи тряпки, ни на домашнее устройство отец не жалел денег. Недоставало ей только ласки. Старик был не злой человек, но суровый в обращении; разговаривал он редко и резко, целиком погрузившись в дела. То ему нужно было присмотреть за батраками, чтоб не воровали у людей зерно, то позаботиться, чтоб ни у кого не забыли отсыпать десятую долю отрубей для боровков, хрюкающих под полом мельницы, то начислял он проценты на одолженные деньги, одни суммы получал, другие пускал в оборот... В этих обстоятельствах Малгосе оставалось жить только природой и любить свою мельницу... Днем - работала ли она в огороде, кормила ли кур и больших, жирных уток или ласково гладила коров, которые спешили на ее зов, как собаки. - мельница громыхала и гудела торжественные, доселе неслыханные мелодии. В рокоте ее слышались все инструменты: скрипки, барабаны, орган; но то, что они играли, не мог бы повторить ни один оркестр, ни один органист. Природа представлялась Малгосе огромным озером; гладь его простиралась до самого неба, а каплями были деревушки, разбросанные среди полей, ольховая роща, луг, мельница, грушевые деревца на межах, цветы в ее саду, птицы и она сама... Порой, глядя на облака, которые выходили из-за черного частокола лесов и, посмотревшись в пруд, убегали за зубцы холмов, слушая шум ветра, рябившего воду и хлеба в полях, или стоны тростника, колышущегося на болоте, Малгося задавалась вопросом: не было ли и ее существование лишь отражением всего, что она видит и слышит вокруг, как очертания вот этих деревьев и облаков, которые отражались в водах пруда?.. И вдруг, без всякого повода, слезы навертывались у нее на глаза. Она потягивалась всем телом, словно ждала, что из плеч у нее вырастут крылья и унесут ее в облака, и пела на никому не знакомый мотив слова, которых не было ни в одной народной песне. Тогда из мельницы выходил отец и угрюмо брюзжал: - Ты что это, девка, распелась?.. Помолчала бы лучше, а то люди засмеют!.. Малгося сконфуженно замолкала, зато приятельница ее, мельница, повторяла каждое ее слово, каждую нотку, но только еще складней, еще красивей. Так можно ли было ее не любить, хоть и похожа она была на невиданное чудище с страшной головой, насаженной на множество ног, и хоть из пасти ее извергались пыль и жар, а выла она и тряслась так, словно хотела огромными своими колесами сокрушить вдребезги всех, кто проезжал по плотине? По праздникам мельница затихала. Лишь заржавевшие флюгера на крыше жалобно скрипели, а у шлюзов журчали тонкие струйки воды, с плачем падая на осклизлые колеса. Летом, если вечер был теплый, Малгося садилась в челн и уплывала далеко-далеко, на огромный пруд, откуда видна была только крыша мельницы. Тут, задумчиво склонясь над пучиной, где, как тени, мелькали пучеглазые рыбы, она слушала шорох камыша на отмелях и крики водяных птиц или, свесив голову через борт челна, смотрела, как одна за другой выплывают звезды со дна, а на поверхности волн трепещет длинный сноп лунного света. Не раз случалось ей видеть прозрачные, тоньше паутины, одежды, которые русалки развешивали на каплях ночной росы. Вот подвенечная фата... а вот плащ, а тут... платье со шлейфом... Она гребла к ним, но ветер относил ее челн к лугам, где вдруг возникало озеро серебристо-белого тумана, в котором кружились огоньки и тени... Кто же там плясал, и почему ее туда не пускали?.. Между тем наступала полночь. Лодка подрагивала, меж отмелей раздавался тихий плеск, в камышах вспыхивал бледный таинственный свет. Коварный туман застилал Малгосе путь, и чудилось, будто на отмелях, в кустах, кто-то шепчет: "Эге! Не уйти девушке отсюда!.." Но Малгосю в ее одиночестве оберегал верный друг - мельница. Вдруг ее окошки-глаза метали огонь в завесу тумана, черная многоногая туша сотрясалась, и в ту же минуту до слуха одурманенной девушки доносился знакомый зычный голос, который звал ее с лихорадочной поспешностью: - Малгось!.. Малгось!.. Малгось!.. Малгось!.. Теперь девушка спокойно бросала весла: течение воды, подхваченной огромной пастью мельницы, само несло к шлюзам ее челн. Растянувшись на дне лодки, как сонное дитя в плавно покачивающейся колыбели, она с улыбкой смотрела на бледные огоньки, мечущиеся в гневе над топью, и на холодные мокрые сети русалок, которыми ее хотели опутать. А старая мельница, тревожась за свою девушку, сердилась все сильней и кричала: "Малгось!.. Малгось!.. Малгось!.. Малгось!.." Наконец лодка ударялась носом в устои моста. Однажды ночью, выскочив после такого путешествия на берег, она увидела на мосту отца. Он стоял, облокотясь на перила, и пристально смотрел на сеющуюся сквозь шлюзы воду. У Малгоси сердце дрогнуло при мысли, что и он беспокоится о ней, хотя с виду так равнодушен. Она взбежала на мост, прильнула к плечу отца и, разнежась, спросила: - А кого же это вы там высматривали, отец? - Померещилось мне, будто мужики рыбу воруют! - ответил старик и зевнул. Потом, почесавшись, не спеша побрел в хату. Никогда еще Малгося не чувствовала себя такой одинокой и никому не нужной, как в эту минуту, и никогда не хотела так сильно, чтоб и ее кто-нибудь любил. Теперь даже столяр из местечка, скупой и безобразный вдовец, евший за троих, но с впалой грудью и кривыми, как вилы, ногами, - даже этот столяр казался ей весьма приличным человеком. А уж о мукомоле, который арендовал ветряк в двух милях от них, непрестанно смеялся и вообще слыл придурковатым, она и думать не могла без волнения!.. Даже похожие на мешки с мукой батраки ее отца, грубияны и зубоскалы, показались ей в этом настроении людьми с немалыми достоинствами, хотя еще два-три месяца назад она смотреть на них не могла без отвращения. "x x x" В эту тяжелую минуту мельница снова решила прийти ей на помощь, и в один прекрасный день внутри ее что-то лопнуло с оглушительным треском... Перепачканные в муке подручные мельника побледнели от страха, а сам Ставинский швырнул шапку оземь... Немедля остановили воду и стали раздумывать, что делать, обращаясь за советом ко всем, кто проезжал по плотине. Весь дом пришел в смятение. Батраки препирались на мосту, к соблазну проезжих; старик не пожелал обедать, клянясь всеми святыми, что, наверное, скоро помрет; а боровки, жившие под мельницей, видя, что никто им не подсыпает отрубей, верещали так, словно началось светопреставление. В этой сумятице раз сто упоминалось имя кузнеца Шарака, и наконец один из батраков впряг лошадь в телегу и поехал по направлению к юроду Малгосю охватил страх, совсем как в тот день, когда она, простудившись, ждала фельдшера, который должен был поставить ей банки. Она причесалась, обула новые башмаки и побежала к мельнице, которая, насолив всем, как только могла, стояла, преспокойно развалясь над плотиной, и с довольным видом скалила зубы. Стемнело, настала ночь, подул холодный ветер, и девушке пришлось отправиться к себе в светелку. Едва она улеглась, во дворе что-то затарахтело, и с мельницы донесся какой-то чужой голос "О, Иисусе!.." - подумала Малгося, мигом оделась и ну доставать водку, да раздувать огонь, да разогревать колбасу с подливкой. За пятнадцать минут было готово все, чего разоспавшаяся служанка не сделала бы и за час. Тем временем кузнец осмотрел мельницу, словно бабка недужного, и пошел со Ставинским в хату. Уже в сенях на него повеяло благоуханием жаркого; кузнец ухмыльнулся, - так ему было приятно, что мельник уважает его и до полуночи поджидает с ужином. Однако он был весьма удивлен, увидев в горнице прекрасно накрытый стол, на нем дымящееся блюдо и два стула один против другого, а хозяйки - ни следа! Озабоченный мельник выпил с ним водки, потчевал его, ел и сам, но все молчком, как это было в его обыкновении... Наконец, уже после ужина, он крикнул: - Малгось!.. Как бы это на мельнице постлать... ну там подушку и попону: пан кузнец будет у нас ночевать. Появилась Малгося, красная до того, что самой было стыдно. Досадуя на себя, она, потупив взгляд, теребила краешек фартука. Но когда, решившись посмотреть, девушка увидела молодое, веселое лицо кузнеца и его глаза, блестевшие из-под черных бровей, она прыснула со смеху и убежала в сени - отдать распоряжение служанке. Смеялся и кузнец, сам не зная чему, а все еще расстроенный Ставинский пробормотал под нос: - Ну как есть коза!.. Редко она видит людей, оттого и смешлива... Глупа еще, всего-то восемнадцать сравнялось... На другой день, чуть свет, Шарак взялся за работу, но не успел он соорудить наковальню и приладить у очага мехи, как ему уже подали завтрак. Первый раз в жизни сам Ставинский признал, что дочь его хорошая хозяйка и умеет позаботиться о гостях. Но не могло не тронуться сердце старого мельника, ког

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору