Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
рошла так же быстро и неожиданно, как и
наступила. В ушах перестало шуметь, вокруг посветлело, я поднял голову с
колен Лени и, глядя ей в глаза, засмеялся.
Тогда и она расхохоталась.
- Ах ты негодник! Ах ты злючка!.. - говорила она. - Ведь надо же было
задать мне такого страху. И как это ты мог упасть в обморок из-за подобного
пустяка?.. Ну, если бы даже это была оса, так она ведь не съела бы меня... А
что я бы тут делала с тобой?.. Ни воды, ни людей, Зося куда-то ушла, и мне
пришлось бы одной спасать такого большого мальчика. Стыдись!
Конечно, мне было стыдно. Ну можно ли было так ее пугать?
- Что? Как тебе? - спрашивала Леня. - Видно, лучше, ты уже не такой
бледный. А раньше был белый как полотно. Но хороша я буду, - снова
заговорила она, - если об этом узнает мама! Ах, боже! Я даже боюсь теперь
идти домой...
- О чем узнает мама? - спросил я.
- Обо всем, а главное - об этой осе...
- А ты никому не говори.
- Что толку, если я не скажу... - вздохнула она, отвернувшись.
- Может, ты думаешь, я скажу? - успокаивал я Леню. - Ей-богу, никому ни
словечка.
- А Зосе?.. Она ведь умеет держать секреты.
- Даже Зосе. Никому.
- Все равно все узнают. Ты весь исцарапался, ободрался... Постой-ка...
- прибавила она, помолчав, и утерла мне лицо платочком. - Ах, боже! Знаешь,
ведь я со страху даже поцеловала тебя, но я уже не знала, что делать. А
вдруг кто-нибудь об этом узнает? Я просто сгорю со стыда! Правда, окажись
это оса, тоже было бы очень неприятно. Ох! Сколько у меня огорчений из-за
тебя...
- Но тебе нечего беспокоиться, - пытался я ее утешить.
- Ну да, нечего! Все откроется, потому что у тебя в голове полно
листьев. Впрочем, погоди, я тебя причешу. Лишь бы из-за какого-нибудь куста
за нами не подсматривала Зося. Она умеет держать секреты, но все-таки...
Леня вынула из волос полукруглый гребень и принялась меня причесывать.
- И всегда ты ходишь растрепанный, - говорила она. - Ты должен
причесываться, как все мужчины. Вот так!.. Пробор нужно делать с правой
стороны, а не с левой. Будь у тебя черные волосы, ты был бы такой же
красавец, как жених моей мамы. Но ты ведь блондин, так я причешу тебя иначе.
Теперь ты похож на того ангелочка, который - знаешь? - под божьей матерью...
Как жалко, что у меня нет зеркальца.
- Казик!.. Леня!.. - донесся в эту минуту голос Зоси из парка.
Мы оба вскочили, Леня была по-настоящему испугана.
- Все откроется! - прошептала она. - Ох, эта оса!.. А хуже всего, что
ты упал в обморок...
- Ничего не откроется! - заявил я решительно. - Я ведь ничего не скажу.
- Я тоже. И ты даже не скажешь, что упал в обморок?
- Конечно.
- Ну-у!.. - удивилась Леня. - А я, если бы упала в обморок, ни за что
бы не утерпела...
- Казик! Леня!.. - звала нас сестра где-то совсем близко.
- Казик! - шепнула Леня и приложила палец к губам.
- Да ты не беспокойся!
В кустах послышался шорох, и показалась Зося в фартучке.
- Где ты была, Зося? - спросили мы оба.
- Ходила за фартуками для себя и для тебя. Возьми, Леня, а то
испачкаешься ежевикой.
- Что, пора возвращаться домой?
- Незачем, - ответила Зося. - К маме приехал этот господин, а панна
Клементина и не думает уходить из беседки. Мы можем тут сидеть хоть до
вечера. Ну, я принимаюсь за ежевику, вы ведь больше съели, чем я.
Леня тоже стала рвать ягоды, да и у меня снова явилась охота
полакомиться.
Заметив, что я удаляюсь, Леня крикнула мне вслед:
- Казик! Ты знаешь, о чем я думаю!.. - и погрозила мне пальцем.
В эту минуту - не знаю уже, в который раз! - я дал себе клятву ни при
ком даже звука не проронить ни о моем обмороке, ни об этой мухе. Но не успел
я отойти на несколько шагов, как услышал голос Лени:
- Если бы ты знала, Зося, что тут творилось!.. Нет, нет, я не могу тебе
сказать ни одного словечка. Хотя если ты мне обещаешь не выдать секрет...
Я убежал подальше в чащу, так мне было стыдно. Правда, Зося...
Эту злосчастную ежевику мы собирали еще добрый час. Когда мы
возвращались домой, я заметил, что положение резко изменилось. Зося смотрела
на меня с ужасом и любопытством, Леня совсем не смотрела, а я был в таком
смятении, словно совершил убийство.
Прощаясь с нами, Леня крепко поцеловала Зосю, а мне - кивнула головой.
Я снял перед ней фуражку, чувствуя себя величайшим негодяем.
После ухода Лени Зося взяла меня в оборот.
- Хорошие же вещи я узнала, - сказала она важно.
- А что я сделал? - спросил я, порядком струхнув.
- Как это - что? Прежде всего, ты упал в обморок (ах, господи, и меня
при этом не было!..), ну, а потом - эта оса или муха... Ужасно... Бедная
Леня! Я бы умерла со стыда.
- Но чем же я виноват? - осмелился я спросить.
- Дорогой Казик, передо мной тебе незачем оправдываться, раз я тебя ни
в чем не упрекаю. Но все-таки...
"Но все-таки..." - вот уж ответ!.. Из этого "но все-таки" следовало,
что во всем виноват я один. Муха - это ничего. Леня, которая орала благим
матом, - тоже ничего, плох только я, оттого что прибежал на помощь.
Все это верно, но почему я упал в обморок?..
Я был безутешен. На другой день я вовсе не ходил в парк, лишь бы не
показываться Лене, а на третий - она велела мне прийти. Когда же я пришел,
она издали кивнула мне головой, но разговаривала только с Зосей, время от
времени окидывая меня презрительным и грустным взглядом, словно преступника.
Минутами мне казалось, что все же тут есть какая-то несправедливость по
отношению ко мне. Но я тотчас подавлял подобные сомнения, внушая себе, что я
действительно совершил нечто ужасное. В ту пору я еще не знал, что этот
метод является характерной чертой женской логики.
Между тем девочки, о чем-то перешептываясь, степенно прохаживались по
саду и не думали прыгать через веревочку. Вдруг Леня остановилась и сказала
жалобным голоском:
- Знаешь, Зося, мне до того захотелось черники... Я даже слышу ее
запах...
- Так я сейчас принесу, - поспешно предложил я свои услуги. - Я знаю в
лесу одно местечко, где ее очень много.
- Стоит ли тебе утруждать себя? - проговорила Леня, бросая на меня
томный взгляд.
- Что тут такого? - вмешалась Зося. - Пускай идет, если хочет.
Я поспешил уйти, тем более что мне уже становилось душно в саду из-за
этого кривляния. Обогнув кухню, я услышал, как барышни смеются, а заглянув
ненароком через забор, заметил, что они как ни в чем не бывало прыгают через
веревку. Очевидно, только при мне они напускали на себя такую важность.
В кухне стоял адский шум. Мать Валека плакала и кляла всех и все, а
старая Салюся бранила ее за то, что Валек разбил тарелку.
- Дала я ему, - причитала судомойка, - прохвосту этакому, тарелку, чтоб
он ее вылизал, а он, подлец, бух ее на пол да еще удрал. Ох, если я сегодня
его не убью, так, верно, у меня руки-ноги отсохнут... - А потом крикнула. -
Валек!.. Живо поди сюда, паршивец! Сейчас же иди, не то я всю шкуру тебе
исполосую!
Мне стало жаль мальчика, и я хотел было вмешаться. Однако рассудил, что
могу это сделать, вернувшись из лесу, так как до ночи Валек, наверное, не
покажется на кухне, - и я пошел своей дорогой.
До леса от усадьбы было примерно полчаса ходьбы, а может, и больше.
Росли у нас в лесу дуб, сосна и орешник, а земляники и черники было такое
множество, что, сколько ни собирай, на всех хватало. На опушке ягод было
поменьше: их здесь пообщипали пастухи, зато в глубине леса они сплошь
покрывали целые поляны величиной с наш двор.
Разыскав эти места, я набрал полную фуражку да еще насыпал в платок, но
сам почти не ел, так как торопился к Лене. И все же лишь через час, если не
больше, я, нагруженный добычей, отправился в обратный путь. Пошел я не
прямо, а немножко в обход, потому что мне хотелось прогуляться по лесу.
Когда входишь в чащу, деревья явственно расступаются, словно дают тебе
дорогу. Но попробуй-ка, углубившись в лес, оглянуться назад! Они протягивают
друг другу ветви, точно руки, стволы сдвигаются, а потом даже сталкиваются -
и внезапно за тобой вырастает разноцветная, плотная, непроницаемая стена...
Тогда ничего не стоит заблудиться. Куда ни двинешься, всюду все
одинаково, всюду деревья разбегаются перед тобой и смыкаются за тобой.
Бросаешься бежать - они тоже бегут тебе вслед, отрезая дорогу назад.
Остановишься - и они станут, устало обмахиваясь ветвями, как веером.
Оглядываешься направо-налево, пытаясь найти дорогу, и вдруг замечаешь, что
многие деревья прячутся за другими, как бы желая тебя уверить, что их тут
меньше, чем ты думаешь.
О, лес - это опасное место! Тут каждая птица выслеживает, куда ты
идешь, каждая былинка старается опутать тебе ноги, а если не может, так хоть
шелестом доносит другим о твоем появлении. Видно, сильно тоскует лес по
человеку, если, увидев его, пускается на любые уловки, чтобы оставить у себя
навсегда.
Солнце уже клонилось к западу, когда я выбрался из лесу. Навстречу мне
попался Валек. Он быстро шел, опираясь на длинную палку.
- Куда ты идешь? - спросил я мальчика.
Валек не побежал от меня. Он остановился и, показывая желтой ручонкой
на лес, тихо ответил:
- Вон туда!..
- Скоро ночь, возвращайся домой.
- Да мама сулила меня до смерти избить.
- Идем со мной, тогда она тебя не побьет.
- Ох, побьет!..
- Ну пойдем. Вот увидишь, ничего она тебе не сделает, - сказал я,
подвигаясь к нему.
Мальчик шарахнулся, но не убежал; казалось, он колебался.
- Ну идем же!..
- Да боюсь я...
Снова я подвинулся к нему, и снова он шарахнулся. Наконец эти колебания
и шарахания маленького оборванца вывели меня из себя. Там Леня дожидается
ягод, а он тут торгуется со мной, не желая возвращаться...
Нет у меня на это времени.
Я быстро зашагал к усадьбе. Примерно на половине дороги я обернулся и
увидел Валека на пригорке у опушки леса. Он стоял со своей палкой в руке и
смотрел на меня. Ветер развевал серую рубашонку, а дырявая шляпа в лучах
заходящего солнца сверкала на голове его, как огненный венец.
У меня сжалось сердце. Я вспомнил, как батраки подбивали его взять
палку и идти куда глаза глядят. Неужели?.. Ну нет! Не настолько же он глуп.
Да и некогда мне возвращаться к нему, еще ягоды помнутся, а там Леня ждет...
Я опрометью помчался домой, чтобы пересыпать ягоды в корзинку. На
пороге меня встретила Зося горькими слезами.
- Что случилось?
- Беда, - прошептала сестра. - Все открылось. Графиня уволила отца...
Ягоды посыпались у меня из фуражки и платка. Я схватил сестру за руку.
- Что ты говоришь, Зося?.. Что с тобой?..
- Да, да. Отец остался без места. Леня по секрету рассказала об этой
осе гувернантке, а гувернантка графине... Когда отец пришел, графиня велела
ему сейчас же отвезти тебя в Седлец. Но отец сказал, что раз так, то мы
уедем всей семьей.
Зося разрыдалась.
В эту минуту я увидел во дворе отца. Я бросился к нему и, задыхаясь,
повалился ему в ноги.
- Отец, дорогой, что я наделал... - лепетал я, обнимая его колени.
Отец поднял меня, покачал головой и строго сказал:
- Глуп ты еще; ну, иди домой.
А потом прибавил словно про себя:
- Тут кое-кто другой орудует, он-то и гонит нас отсюда. Почуял, что
старый уполномоченный не дал бы ему проиграть имение сиротки. И не ошибся!
Я догадался, что речь идет о женихе помещицы. Мне стало полегче на
душе. Поцеловав шершавую руку отца, я заговорил немного смелее:
- Понимаете, отец, мы ходили за ежевикой... И Леню ужалила оса.
- Сам ты глуп, как оса. Не братайся с барчуками, вот и не будешь
охотиться на ос да штаны портить в пруду. Теперь ступай и не смей вылезать
из дому, пока все не уедут отсюда.
- Они уезжают? - едва прошептал я.
- На днях уезжают в Варшаву, а когда вернутся, нас уже здесь не будет.
Тоскливо тянулся этот вечер. К ужину были прекрасные клецки с молоком,
но никто их не ел. Зося утирала покрасневшие глаза, а я составлял
всевозможные планы - один отчаяннее другого.
Перед сном я тихонько зашел в комнатку к сестре.
- Зося, - заявил я решительным тоном, - я... я должен жениться на
Лене!..
Сестра посмотрела на меня в ужасе.
- Когда? - только спросила она.
- Все равно.
- Но сейчас ксендз не станет вас венчать, а потом - она будет в
Варшаве, а ты в Седлеце... И, наконец, - что скажут отец и графиня?..
- Ну, я вижу, ты не хочешь мне помочь, - ответил я сестре и, не
поцеловав ее на прощание, ушел к себе.
С этой минуты я уже не помню ничего. Проходили дни и ночи, а я все
лежал в постели, и у моего изголовья сидели то сестра, то Войцехова, а
иногда и фельдшер. Не знаю, говорил ли кто-нибудь у нас или мне почудилось в
жару, что Леня уехала и что пропал Валек. Однажды мне даже примерещилось
заплаканное лицо судомойки; склонившись надо мной, она спрашивала сквозь
слезы:
- Панич, а где вы видели Валека?
- Я?.. Валека?.. - Я ничего не понимал. Но потом в бреду я собирал
ягоды в лесу, и из-за каждого дерева на меня смотрел Валек. Я зову его - он
убегает, бегу за ним, но не могу догнать. Колючие кусты то хватают меня, то
отталкивают, ежевика опутывает ноги, деревья кружатся, а между стволами,
поросшими мхом, мелькает серая рубашонка мальчика.
Порой мне казалось, что я-то и есть Валек или что Валек, Леня и я - это
одно лицо. При этом я всегда видел лес или густой кустарник, и всегда кто-то
звал меня на помощь, а я не мог двинуться с места.
Страшно вспомнить, как я тогда страдал...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Когда я поднялся с постели, каникулы кончились и пора было ехать в
школу. Несколько дней еще я просидел дома и лишь накануне отъезда, под
вечер, вышел во двор.
В господском доме окна были завешены шторами. Значит, они на самом деле
уехали?.. Я поплелся к кухне, надеясь увидеть Валека. Валека не было. Я
спросил про него у какой-то девушки.
- Ох, панич, - ответила она, - нет уже Валека...
Я боялся продолжать расспросы. Меня потянуло в парк.
Боже, как тут было грустно!.. В унынии я бродил по дорожкам, мокрым от
недавнего дождя. Трава пожелтела, пруд совсем зарос, лодка была полна воды.
В главной аллее стояли большие лужи, и в них отражались густые сумерки.
Земля почернела, стволы почернели, ветви обвисли, увяли листья. Тоска
терзала меня, а из глубины души поднималась одна за другой чья-нибудь тень.
То Юзика, то Лени, то Валека...
Вдруг подул ветер, зашелестели верхушки деревьев, и с колышущихся
ветвей стали падать крупные капли, словно слезы. Видит бог, что деревья
плакали. Не знаю, надо мной или над моими друзьями, но только - вместе со
мной...
Уже совсем стемнело, когда я ушел из парка. В кухне ужинали батраки. За
кухней, в поле я увидел женскую фигуру. В неверном свете, струившемся из
алой полоски облаков, я разглядел судомойку. Обернувшись к лесу, она
бормотала:
- Валек!.. Валек!.. Да иди же домой... Ох, горе мое, что ж ты наделал
со мной! Негодник ты, негодник...
Я бросился бежать домой, чувствуя, что у меня разрывается сердце.
"ПРИМЕЧАНИЯ"
"ГРЕХИ ДЕТСТВА"
Повесть впервые опубликована в 1883 году в газете "Курьер варшавски".
Книжное издание - 1885 год (в сборнике "Эскизы и картинки").
Стр. 26. Корец - старинная мера веса, приблизительно 129 килограммов.
Болеслав Прус.
На каникулах
---------------------------------------------------------------------
Книга: Б.Прус. Сочинения в семи томах. Том 2
Перевод с польского В.Ивановой. Примечания E.Цыбенко
Государственное издательство художественной литературы, Москва, 1962
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 5 октября 2002 года
---------------------------------------------------------------------
Вечером, по обыкновению, зашел ко мне мой старый университетский
товарищ. Мы оба жили в деревне, в нескольких верстах друг от друга, и
встречались почти ежедневно. Он был красивый блондин, и задумчиво-нежное
выражение его глаз кружило голову не одной женщине. Меня привлекали в нем
невозмутимое спокойствие и трезвый ум.
В тот день я заметил, что ему как-то не по себе: он не поднимал глаз и
нервно ударял себя хлыстом по ногам. Я не считал удобным спрашивать о
причине его очевидного волнения, но вскоре он сам заговорил:
- Ты знаешь, со мной сегодня произошел глупейший случай.
Я удивился; было почти невероятно, чтобы "глупейший случай" произошел с
таким всегда уравновешенным человеком.
- Сегодня утром, - продолжал он, - у нас в деревне вспыхнул пожар.
Сгорела хата...
- А ты, чего доброго, бросился в огонь? - прервал я его чуть
насмешливым тоном.
Он пожал плечами и, как мне показалось, слегка покраснел; впрочем,
может быть, это луч заходящего солнца осветил его лицо.
- Загорелась, - сказал он, помолчав, - пенька на чердаке, а несколько
минут спустя и крыша. Я в это время читал Сэя, очень интересную главу, но
при виде клубов черного дыма и языков пламени, выползавших из щелей возле
трубы, мною овладело обывательское любопытство, и я потащился туда. Все
население было в поле, потому я застал там лишь нескольких человек: двух
горестно причитавших баб, жену органиста, пытавшуюся предотвратить пожар с
помощью образа святого Флориана, и мужика, который раздумывал, держа обеими
руками пустое ведро. От них я узнал, что хата заперта, а хозяин с женой ушли
в поле.
"Вот она, наша система строительства, - подумал я, - дом пылает, как
будто он заряжен порохом..."
Действительно, в несколько минут вся крыша была объята пламенем; дым ел
глаза, а огонь так обжигал, что я попятился, опасаясь, как бы не загорелся
мой китель.
Тем временем сбежались люди с баграми, топорами и водой; одни стали
выламывать плетень, хотя ему ничего не угрожало, другие принялись лить воду
из ведер, но так, что, не задев огня, облили всю толпу, а одну бабу даже
повалили на землю. Я не давал никаких советов, видя, что огонь не угрожает
другим постройкам; спасти же эту хату было уже невозможно.
Вдруг раздался крик:
- Там ребенок, маленький Стась!
- Где? - спросил кто-то.
- В хате... спит в лохани у окна. Да выбейте стекло, еще живым вытащите
его!
Никто, однако, не двинулся с места.
Солома на крыше догорела, а стропила пламенели, как раскаленная
проволока. Признаюсь, когда я это услышал, у меня необычно дрогнуло сердце.
"Если никто не пойдет, - подумал я, - тогда пойду я. На спасение
ребенка понадобится полминуты. Времени больше чем достаточно, но - какая
адская жара!.."
- Ну же, пошевеливайтесь! - кричали бабы. - Ах вы собачьи души, а еще
мужики!..
- Лезь сама в огонь, раз ты такая умная! - огрызнулся кто-то в толпе. -
Тут верная смерть, а дитя слабое, как цыпленок, все равно уж задохлось...
"Хорош! - подумал я. - Никто не идет, а я все еще колеблюсь!" - "Хотя,
- шепнул мне здравый смысл, - какой черт толкает тебя на эту бессмысленную
авантюру? Откуда ж тебе знать, где там лежит ребенок? Может, он вывалился из
лохани?"
Балки уже обуглились и, потрескивая, начали прогибаться.
"Нужно же в конце концов проникнуть туда,