Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Прус Бореслав. Рассказы -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  -
тся тобой. Постоянно говорит о тебе, сердится, что ты тогда не вернулся, и спрашивает, когда ты придешь. И я не устоял; но можно ли этому удивляться, тем более что меня самого тянуло к Лене. Мне казалось, что тогда лишь пройдет моя тоска, навеянная смертью Юзика, когда я смогу ходить с Леней под руку и вести с нею серьезные разговоры. О чем именно? Не знаю и поныне. Но я чувствовал, что хочу говорить, говорить много, красиво, имея перед собой единственную слушательницу - Леню. При мысли о прогулках вдвоем что-то звенело у меня в груди, как арфа, и сверкало, как солнце в каплях росы. Однако действительность не всегда соответствует мечтам. Когда я в сопровождении сестры снова встретился с Леней и, намереваясь начать те самые возвышенные разговоры, спросил: "Любите ли вы ловить рыбу?" - девочки вдруг взялись за руки, стали шушукаться, бегать по аллее и страшно хохотать. Остолбенев, я вертел в руках удочку, из-за которой меня едва не лягнула копытом серая лошадь, когда я у нее рвал волос из хвоста. Оскорбленный до глубины души, я уже собирался уходить, но в эту минуту вернулись девочки, и Зося сказала: - Леня просит тебя называть ее по имени. От смущения я только молча поклонился, а они снова захохотали и побежали к пруду. - Вы знаете, мальчик!.. - начала Леня, но тотчас поправилась: - Знаешь, Зося, мама решительно не позволяет нам кататься на лодке. Я сказала, что нас будет катать твой брат, но мама... И она прошептала Зосе на ухо какую-то длинную фразу; однако я сразу догадался, о чем шла речь. Наверное, графиня боится, что я утоплю девочек, я, такой гребец и ученик второго класса!.. Я был уязвлен. Леня заметила это и вдруг сказала: - Пожалуйста, мальчик... Она снова поправилась: - Зося, попроси брата нарвать нам кувшинок. Они такие красивые, а я никогда не держала их в руках. Я воодушевился. Ну, теперь-то я покажу, на что я способен. На пруду росло много кувшинок, но не у берега, а чуть подальше. Я отломил ветку и вскочил в покачивающуюся на воде лодку. У кувшинок очень упругие стебли. Подцепишь их веткой, они приближаются, но сразу же уплывают. Я отломил прут подлиннее, с загнутым в виде крючка концом. На этот раз пошло лучше. Крепко ухватив кувшинку, я увидел, что она подплывает совсем близко. Протягиваю левую руку - нет, еще не достать. Присев на корточки, я с носа перегибаюсь через борт и уже хочу сорвать цветок, как вдруг - во весь рост шлепаюсь в воду, прут выскальзывает у меня из рук, а кувшинка снова отплывает. Барышни, как водится, поднимают визг... Я кричу: - Это ничего! Ничего! Тут мелко!.. Выплескиваю воду из фуражки, надеваю ее на голову и, шагая по пояс в воде и по колено в грязи, срываю одну кувшинку, другую, третью, четвертую... - Казик! Ради бога, вернись!.. - кричит, плача, сестра. - Хватит уже, хватит!.. - вторит ей Леня. Но я не слушаю. Рву пятую, шестую, десятую кувшинку, а потом листья. Из пруда я вылез мокрый с головы до ног, облепленный грязью выше колен и по локоть. На берегу Зося плачет, Леня не хочет брать цветы, а за ними прячется позеленевший от страха Валек... Я вижу, что у Лени тоже слезы стоят в глазах, по вдруг она как захохочет: - Смотри, Зося, какой у него вид! - Боже! Что скажет отец?.. - вскрикивает Зося. - Казик, милый, умой хоть лицо, ты весь испачкался. Я машинально трогаю нос грязной рукой. Леня от хохота валится на траву. Зося тоже смеется, утирая слезы, и даже Валек открывает рот и издает странный звук, похожий на блеяние. Теперь его замечают девочки. - Кто это? - спрашивает Зося. - Откуда он тут взялся? - Он пришел сюда вслед за твоим братом, - ответила Леня. - Я видела, как он крался в кустах. - Боже! Какая у него шляпа!.. Чего он хочет от тебя, Казик? - недоумевает сестра. - Он ходит за мной уже несколько дней. - Ага! Так это, должно быть, с ним Казик играл, когда бегал от нас... - насмешливо замечает Леня. - Смотри, Зося, какой вид у них обоих: один весь мокрый, а другой - неумытый... Ох, помру со смеху!.. Сопоставление с Валеком мне совсем не понравилось. - Ну, Казик, умойся же скорей и иди домой переодеться, а мы пока пойдем в беседку, - сказала Зося, поднимая Леню, которая от чрезмерного веселья была близка к истерике. Они ушли. Остались только я с Валеком да забытая в траве охапка кувшинок, которых никто не подобрал. "Так я награжден за мою самоотверженность", - подумал я с горечью, ощущая во рту привкус ила. Я снял фуражку. Ужас, что с ней сделалось!.. Она стала, как тряпка, а козырек с одного края оторвался. С мундира, с жилетки, с рубашки струйками стекает вода. Полно воды и в сапогах, а когда я двигаюсь, она хлюпает. Я чувствую, как полотно превращается на мне в сукно, сукно - в кожу, а кожа - в дерево. И еще вдобавок из беседки доносится смех Лени, которая рассказывает о моем приключении гувернантке. Через минуту они придут сюда. Я хочу умыться, но, не кончив, убегаю, потому что они уже идут!.. Вот я вижу в аллее их платья, слышу удивленные возгласы гувернантки. Они отрезают мне дорогу к дому, и я бросаюсь в другую сторону, к забору. - Где же он? - взвизгивает гувернантка. - Вон там!.. Вот они оба убегают, - отвечает Леня. Тогда я замечаю, что Валек, не отставая, бежит вслед за мной. Я подбегаю к забору, он за мной. Я карабкаюсь по жердочкам - он тоже. И когда мы оба, обернувшись лицом друг к другу, сидим верхом на заборе, из кустов показываются Леня, Зося и гувернантка. - Ах! И приятель здесь!.. - хохочет Леня. Соскочив с забора, я мчусь полем к нашему флигелю, и Валек по-прежнему сопровождает меня. Очевидно, его забавляет эта погоня; он открывает рот и издает блеющий звук, который должен означать удовольствие. Я вдруг остановился в бешенстве. - Послушай-ка, любезный, ты чего от меня хочешь? Чего ты таскаешься за мной?.. - напустился я на мальчика. Валек оторопел. - Отвяжись от меня, убирайся прочь!.. - кричал я, сжимая кулаки. - Осрамил меня так, что все смеются надо мной... Если ты мне еще раз попадешься на глаза, изобью... Выпалив это, я ушел, а Валек остался. Отойдя на несколько шагов, я оглянулся и увидел мальчика на том же месте. Он смотрел на меня и горько плакал. Оборотнем влетел я к нам в кухню, и везде, куда ступала моя нога, оставались лужицы воды. При виде меня куры всполошились, раскудахтались и, хлопая крыльями, бросились к окнам, девушки-работницы покатились со смеху, а Войцехова всплеснула руками. - Господи, твоя воля!.. Да что с тобой? - закричала старуха. - Не видите, что ли?.. Упал в пруд - вот и все! Дайте мне полотняный костюм, башмаки и рубашку. Только скорей! - Горе мне с этим мальчиком! - разохалась Войцехова. - Да к кителю, верно, и пуговицы не пришиты... Каська, а ну пошевеливайся, ищи башмаки! Она принялась расстегивать и снимать с меня мундир с помощью второй девушки. Это кое-как удалось, но с сапогами пришлось-таки повозиться. Ни туда, ни сюда. Наконец позвали на помощь конюха. Мне пришлось лечь на койку; Войцехова с девушками держали меня под мышки, а конюх стаскивал сапоги. Я думал, он мне ноги выломает. Зато через полчаса я уже был как куколка - умыт, переодет и причесан. Прибежала Зося и пришила мне пуговицы к полотняному кителю. Войцехова выжала мокрую одежду, вынесла на чердак - и все шито-крыто. Однако отец, вернувшись домой, уже знал обо всем. Он насмешливо поглядел на меня, покачал головой и сказал: - Эх ты, осел, осел!.. Теперь иди к Лене, пусть-ка она тебе справляет новые штаны. Вскоре явился винокур. Он тоже посмотрел на меня и посмеялся, но я подслушал, как он говорил отцу в конторе: - Резвый малый! Этот за девками полезет хоть в огонь. Как и мы в молодые годы, пан Лесьневский. Я догадался, что вся усадьба знает о моем любезничании с Леней, и был страшно сконфужен. Под вечер пришла графиня с Леней и гувернанткой, и у каждой - о чудо! - на платье была приколота... кувшинка! Я готов был провалиться сквозь землю, хотел бежать, но меня позвали, и я предстал перед дамами. Тотчас я заметил, что гувернантка смотрит на меня очень сочувственно. Графиня же погладила меня по раскрасневшимся щекам и дала конфет. - Милый мальчик, - сказала она, - очень похвально, что ты так любезен, но, пожалуйста, никогда не катай девочек на лодке. Хорошо?.. Я поцеловал ей руку и что-то буркнул. - Да и сам тоже не катайся. Обещаешь мне? - Я не буду кататься. Тогда она обернулась к гувернантке и заговорила с ней о чем-то по-французски. Я услышал, как они несколько раз повторяли слово "эро". К несчастью, услышал его и отец и вскричал: - Ох, ваша правда, графиня: ирод, как есть ирод!.. Дамы улыбнулись, а после их ухода Зося пыталась растолковать отцу, что "эро" пишется "heros" и по-французски значит не ирод, а герой. - Герой? - повторил отец. - Уж точно герой! Промочил мундир и порвал штаны, а я теперь выкладывай Шулиму двадцать злотых. Черт бы побрал такое геройство, за которое платить приходится другим! Прозаические взгляды отца были мне крайне неприятны. Однако я благодарил бога, что дело не кончилось хуже. С того дня я виделся с Леней не только в парке, но и у них в доме. Несколько раз я там обедал, что приводило меня в величайшее смущение, и почти ежедневно оставался к полднику, за которым подавали кофе, или землянику, или малину с сахаром и со сливками. Я часто беседовал с обеими дамами. Графиня удивлялась моей начитанности, которой я был обязан библиотеке горбунка, а гувернантка, панна Клементина, была просто в восторге от меня. Ее симпатии я завоевал не столько своей эрудицией, сколько рассказами о приказчике, так как я всегда знал, где именно он присматривает за работами и что думает о панне Клементине. В конце концов эта просвещенная личность призналась мне, что вовсе не собирается выходить замуж за приказчика, а жаждет лишь поднять его морально. Она заявила мне, что, по ее понятиям, роль женщины в жизни состоит в том, чтобы возвышать мужчин, и что я сам, когда вырасту, непременно должен найти такую женщину, которая меня возвысит. Беседы эти мне чрезвычайно нравились. Оттого я все усерднее передавал панне Клементине сведения о приказчике, а ему о панне Клементине, чем и снискал благосклонность обоих. Насколько я сейчас помню, жизнь в господском доме протекала своеобразно. К графине каждые два-три дня приезжал ее жених, а панна Клементина по нескольку раз в день посещала те уголки парка, где могла увидеть приказчика или хотя бы, как она выражалась, услышать звук его голоса, - очевидно, в то время, когда он ругал батраков. В свою очередь, горничная лила слезы по том же приказчике, высматривая его то из одного, то из другого окна, а остальные девушки, следуя обычаям дома, делили свои чувства между лакеем, буфетным мальчиком, поваром, поваренком и кучером. Даже сердце старой Салюси не было свободно. Им владели индюки, селезни, гусаки, каплуны и петухи вместе со своими подругами, столь различными по оперению и виду, и в этом пестром обществе ключница проводила целые дни. Естественно, что в кругу таких занятых людей нам, детям, жилось очень привольно. С утра до вечера мы играли и старших видели тогда лишь, когда нас звали обедать, полдничать или спать. Вследствие этой свободы у меня сложились довольно оригинальные отношения с Леней. Она уже через несколько дней звала меня Казик, обращалась ко мне на "ты", распоряжалась мной и даже кричала на меня, а я по-прежнему называл ее на "вы", все реже говорил, но все чаще слушал. Порой во мне пробуждалась гордость человека, которому через год предстояло перейти в третий класс. Тогда я проклинал ту минуту, когда впервые повиновался Лене, отправившись по ее приказанию за сестрой. Я говорил себе: "Уж не думает ли она, что я у нее нахожусь в услужении, как мой отец у ее матери?.." Так я разжигал себя и решал, что это должно измениться. Но при виде Лени мужество покидало меня, а если мне и удавалось сохранить хоть какие-нибудь остатки его, Леня снова давала мне приказания с такой нетерпеливой настойчивостью и так при этом топала ножкой, что я не мог ослушаться. А когда я однажды поймал воробья и не сразу отдал его Лене, она закричала: - Не хочешь, не надо!.. Обойдусь и без твоего воробья!.. Но она сгорала от любопытства и была так обижена, что я бросился к ней, заклиная взять воробья. Она - нет и нет!.. Насилу я ее умолил, конечно с помощью Зоси, но, несмотря на это, в течение нескольких дней мне пришлось выслушивать упреки: - Я никогда в жизни не сделала бы тебе такой неприятности. Теперь я знаю, чего стоит твое постоянство! В первый день ты бросился в воду, чтобы нарвать мне кувшинок, а вчера ты мне даже не дал немножко поиграть с птичкой. О, я уже все знаю... Ни один мальчик не поступил бы так со мной. А когда после всевозможных объяснений я наконец стал ее просить, чтоб она хоть не сердилась на меня, Леня ответила: - Да разве я сержусь?.. Ты отлично знаешь, что я на тебя не сержусь. Мне просто было неприятно. Но как мне было неприятно, этого даже вообразить нельзя... Вот пусть Зося тебе скажет, как мне было неприятно. Тогда Зося с торжественным видом заявила мне, что Лене было ужасно, просто ужасно неприятно. - Впрочем, пусть Леня сама тебе скажет, как ей было неприятно, - закончила моя дорогая сестричка. Так я метался между Анной и Кайафой, которые отсылали меня друг к другу, дабы точно определить степень этой неприятности, пока я окончательно не потерял голову. Я стал машиной, с которой девочки делали все, что им вздумается, потому что малейшая моя попытка проявить самостоятельность причиняла неприятность или Лене, или Зосе, а переживали ее обе барышни вместе. Если бы бедный Юзик встал из гроба, он не узнал бы своего друга в этом тихом, покорном, забитом мальчике, который вечно куда-то ходил, что-то приносил, что-то искал, чего-то не знал, в чем-то не разбирался и то и дело получал выговоры. А если бы это видели мои товарищи!.. Однажды панна Клементина была занята больше обычного. Объяснялось это тем, что приказчик в этот день следил за какими-то работами в конюшне, расположенной неподалеку от ее излюбленной беседки. Пользуясь этим, мы втроем потихоньку убежали из парка в лесок, где росла ежевика. Ужас, сколько ее там было! Что ни шаг - куст, а на каждом - множество черных ягод, крупных, как слива. Сначала мы собирали их вместе, поминутно вскрикивая от удивления и восторга. Вскоре, однако, мы замолкли и разбрелись в разные стороны. Не знаю, как девочки, а я, утопая в густых зарослях, забыл обо всем на свете. Но что это была за ежевика! Сейчас даже ананасы и то хуже. Устав стоять, я сел, устав сидеть, я лег на кустарник, как на пружинный диван. Мне было так тепло, так мягко и такое тут было изобилие, что не знаю, откуда у меня явилась мысль: "Вот так, наверно, чувствовал себя Адам в раю. Господи! Господи! Почему не я был Адамом? Поныне на проклятом дереве росли бы яблоки, ибо я поленился бы даже руку протянуть, чтобы сорвать их..." Я растянулся на упругом кустарнике, как уж на солнцепеке, и ощущал неописуемое блаженство - главным образом оттого, что мог ни о чем не думать. Время от времени я поворачивался навзничь, и тогда голова моя приходилась ниже всего тела. Колеблемые ветром листья ласково касались моего лица, а я смотрел в огромное небо и с неизъяснимым наслаждением воображал, что меня нет. Леня, Зося, парк, обед, наконец школа и инспектор казались мне сном, как будто все это когда-то было, но давно-давно, может быть, сто лет тому назад, а может быть, тысячу. Покойный Юзик в небесах, вероятно, все время испытывает это чувство. Какой счастливец!.. Наконец мне уже расхотелось ежевики. Я ощущал легкое покачивание кустарника, на котором лежал, видел каждое облачко, скользившее по лазури, слышал шелест каждого листика, но не думал ни о чем. Вдруг словно что-то ударило меня. Я вскочил, не понимая, что происходит. Вокруг было тихо по-прежнему, но в ту же минуту я услышал плач и крик Лени: - Зося!.. Панна Клементина!.. Помогите! Есть что-то страшное в крике ребенка: "Помогите!" В голове у меня пронеслось: "Змея!" Колючие кусты цеплялись за одежду, опутывали ноги, рвали, толкали - нет!.. они боролись со мной, как живое чудовище, а тем временем Леня кричала: "Помогите!.. Боже мой, боже!.." - и я понимал одно, но это было для меня ясно, как солнце: я должен ей помочь или сам погибнуть. Измученный, исцарапанный, а главное - потрясенный, я наконец продрался к тому месту, откуда слышался плач Лени. Она сидела под кустом, дрожа и ломая руки. - Леня!.. Что с тобой? - вскрикнул я, впервые назвав ее по имени. - Оса!.. Оса!.. - Оса?.. - повторил я, бросаясь к ней. - Ужалила тебя?.. - Еще нет, но... - Так что же? - Она ходит по мне... - Где?.. Из глаз ее лились слезы. Она очень сконфузилась, но страх превозмог смущение. - Залезла мне в чулочек... Боже мой, боже... Зося!.. Я опустился перед ней наземь, но еще не осмеливался искать осу. - Так вынь ее, - сказал я. - Да я же боюсь. Ах, боже!.. Бедняжка дрожала, как в лихорадке. Тогда я проявил верх мужества. - Где она? - Теперь ползет по коленке... - Нет ее ни там, ни тут. - Она уже выше... Ах! Зося, Зося! - Но ее нет и здесь... Леня закрыла лицо руками. - Наверно, где-нибудь в платье... - едва выговорила она, плача навзрыд. - Поймал! - вскричал я. - Это муха. - Где?.. Муха? - спросила Леня. - И правда, муха! Ох, какая большая... А ведь я была уверена, что оса. Думала, я умру... Боже! Какая я глупая!.. Она утерла слезы и сразу начала смеяться. - Убить ее или отпустить? - спросил я, показывая Лене злосчастное насекомое. - Как хочешь, - ответила она уже совершенно спокойно. Я решил было убить, но у меня не хватило духу. И сама муха, и особенно крылышки ее были сильно помяты, и я осторожно положил ее на листик. Между тем Леня смотрела на меня как-то очень пристально. - Что с тобой? - вдруг спросила она. - Ничего, - ответил я, пытаясь улыбнуться. Силы вдруг покинули меня. Сердце билось, как колокол, в глазах потемнело, холодный пот выступил на лбу, и, стоя на коленях, я пошатнулся. - Да что с тобой, Казик? - Ничего... просто я думал, что с тобой случилось какое-нибудь несчастье... Если бы Леня не подхватила меня и не положила мою голову к себе на колени, я бы расквасил нос. Теплая волна ударила мне в голову, я услышал шум в ушах и снова голос Лени: - Казик!.. Казик, дорогой... что с тобой?.. Зося!.. Ах, боже, он в обмороке... Что я буду делать, несчастная... Она обхватила мою голову руками и стала целовать. Я чувствовал, что все лицо у меня мокрое от Лениных слез. Мне стало так ее жалко, что я собрал остатки сил и с трудом приподнялся. - Ничего, ничего!.. Ты не беспокойся! - вырвалось у меня из глубины души. Действительно, дурнота моя п

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору