Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Прус Бореслав. Рассказы -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  -
л долетавшие из-за забора звуки скрипки. Кто-то наигрывал знакомую песенку: А хочешь весело пожить, Ступай-ка в армию служить... - Ясек! Иди сюда, к нам! Поиграй ты нам напоследок!.. Скрипка умолкла, а на заборе, который тянулся в нескольких шагах от окон, появился сам музыкант, пожилой, невзрачный оборванец. Ясек считался лучшим скрипачом во всей округе, но сильно пил и мало зарабатывал, потому что был человек со странностями: чаще всего играл людям бесплатно, а для иных ни за что не соглашался играть и за самую щедрую плату. Жилья у него не было, ходил он в обносках, подаренных добрыми людьми. Музыкант примостился на заборе и, настраивая скрипку, отрывисто и хрипло говорил: - Хожу я по базару, смотрю - у магистрата собрались бабы и ревмя ревут. Спрашиваю: чего воете? "Хлопцам нашим лбы забрили..." А где же они, говорю, хлопцы ваши? "Да в старой казарме, а нас туда не пускает этот пес, фельдфебель". Ну, говорю, меня-то пустит! Пришел я под забор, слушаю - у вас тихо. Неужто спят? А солтыс мне говорит: "Они носы повесили, оттого что фельдфебель у них - гроза". Ну, думаю себе, коли хлопцы в таком горе, так надо их потешить... Не таких удавалось мне растормошить! Говоря это, он улыбался запавшими губами и, прижав скрипку подбородком, размахивал смычком. - Смотрите, как расселся на заборе! Угостить бы его водочкой, то-то бы заиграл! - говорили рекруты. Фельдфебель был удивлен. Каким чудом этот жалкий и грязный урод сразу развеселил всех? Оживился даже заплаканный мещанин, рвавшийся к жене, заулыбался даже бледный Мошек Бизмут! - Эге, тут что-то есть! - подозрительно буркнул фельдфебель, мысленно спрашивая себя, не лучше ли прогнать скрипача. Но в эту минуту тот коснулся струн. Только проиграл он несколько первых тактов, как один из рекрутов, узнав мелодию, затянул: Не затем поется, чтоб всем слышно было, А затем, чтобы душа не ныла! Ему стали вторить другие: Не затем поется, чтобы нас слыхали, А чтобы веселье по свету гуляло! Фельдфебель с интересом прислушивался. И ему эта песня была знакома, когда-то он знал и слова и мотив, но давно позабыл. А музыкант уже заиграл другое, и хор тотчас подхватил: В несчастливый час мы сошлись с тобою. Расстаться нам наступило время, Пусть далеко ты, не подашь мне вести, Все равно сердца вечно будут вместе. Пресвятая дева, сжалься надо мною, Ты всегда была мне матерью родною. Ниспошли мне силы, дай мне утешенье. Помоги, откликнись на мое моленье. Так одна мелодия сменялась другой, звучала песня за песней, и фельдфебель, к своему удивлению, припоминал каждую из них. Но не только это его поразило. Старый музыкант по временам извлекал из своей скрипки такие удивительные звуки, что фельдфебеля дрожь пробирала. Он не раз слыхал игру полковых оркестров, но никогда музыка не волновала его так - казалось, звуки проникают в грудь, доходят до самого дна сердца. - Ну и чудак! - прошептал фельдфебель, глядя в запотевшее окно на скрипача, который, заложив нога за ногу, сидел на заборе, как в кресле. Новобранцы пели, а фельдфебель уже не вслушивался в слова. Он был весь захвачен удивительной музыкой. То были не звуки мертвого инструмента, а рыданья и вздохи, то говорили тоска и боль, разрывающие человеческую грудь. И ему они когда-то были понятны, но когда? Может быть, когда он был унтер-офицером? Нет, много раньше, в деревне, когда и он выводил детским тонким голоском: Шла сиротка мимо сжатой полосы, на нее напали злые псы. Как же ей отбиться? Некому вступиться! Вступился, вступился всевидящий с неба, Отогнал собак он корочкою хлеба. И случилось чудо. Каменный человек, не знавший, что такое мечта, в эту минуту грезил наяву. Исчезли казарма, рекруты, - перед ним расстилался луг, облитый майским солнцем. Он узнавал извилистую речку, и лес на холме, и выгон, где паслось деревенское стадо. Вот корова его матери, белая с коричневыми пятнами. А вот и компания деревенских пастушат, - и среди них он сам. Да, да, это он, в старой соломенной шляпе с широкими полями, в синей безрукавке. Его товарищ, десятилетний Томек, играет на дудочке, а другие поют, и он ясно слышит унылый напев и повторяет за ними слова: Ступай, сиротинка, к мачехе скорее, Пусть она рубашку выстирает чисто. Ах, она стирая, рвет рубашку в клочья И меня потом в ней по земле волочит. Вот из деревни идет сестра, несет ему обед в горшках. Да, это ее русые волосы, розовая юбка и голубой передник. Всмотревшись, он видит, что нога у сестры обвязана тряпкой - она ее поранила, собирая хворост в лесу... Фельдфебель тряхнул головой, крепко протер глаза - и видения рассеялись. Он снова был в казарме, слышал пение новобранцев и звуки скрипки за окном. - Что за черт! - прошептал он. - Пьян я, что ли? Нет, я сегодня и капли в рот не брал. Может, заболел? Он действительно вспомнил, что, когда болел тифом, ему тоже мерещилась всякая всячина. Но тогда это его мучило, а сейчас, наоборот, сердце наполняли непонятная радость и грусть. Опять страстно зарыдала скрипка под смычком музыканта, и опять увлекла старого солдата в прошлое: Ой, в зеленой роще пташки распевают, А моего Яся на войну угоняют! Не год, не два война длится, И матери бедной по ночам не спится. Да это та самая песня, которой его провожали в солдаты! Вот он сидит в плетеном кузове брички, а впереди на телеге едут музыканты и играют, не щадя сил. Слышен чей-то плач - это мать стоит у дороги... Фельдфебель сел - ноги его не держали. - Боже ты мой, боже!.. - бормотал он, тяжело дыша. Вздохи распирали ему грудь, к глазам подступали слезы, но плакать он не мог и только глотал их. Скрипка на миг умолкла, и старый солдат пришел в себя. Он поглядел в окно. Музыкант все еще сидел на заборе, безобразный, лохматый, и натягивал струну, а от печи падали на его фигуру красные отблески пламени, придавая ей какой-то фантастический вид. Скрипач только в эту минуту заметил фельдфебеля. - Эй, пан вояка! - крикнул он, нагибаясь к окну казармы. - А пустили бы вы жен к вашим хлопцам... чтоб не горевали! Услышав это, новобранцы притихли и с беспокойством смотрели на своего начальника. Фельдфебель был в нерешимости. Однако через минуту кликнул полицейского и, не глядя на него, сказал: - Приведи баб под окна. Пускай хлопцы натешатся. - Потом буркнул про себя: - Он - колдун, скрипач этот, он умеет вызывать духов... он мне мать родную показал и нашу деревню... Спаси, господи, и помилуй! - добавил он, крестясь. Через несколько минут мещанин, просунув руки сквозь решетку, уже обнимал жену, деревенская баба - своего Валека, а старый еврей шептал больному сыну: - Ты сразу ложись в госпиталь... тебя освободят... Музыканта уже не было на заборе, но фельдфебель, поглядывая в окно, всякий раз крестился и бормотал: - Колдун! Ей-ей, колдун... Он умеет вызывать духов... "ПРИМЕЧАНИЯ" "ЭХО МУЗЫКИ" Рассказ впервые опубликован в 1880 году. Стр. 85. ...творца музыки будущего. - Имеется в виду знаменитый немецкий композитор Рихард Вагнер (1813-1883). Стр. 96. Я вернулся из преисподней... - отрывок из стихотворения польского поэта Адама Асныка (1838-1897) "Орфей и вакханки". Болеслав Прус. Голоса прошлого --------------------------------------------------------------------- Книга: Б.Прус. Сочинения в семи томах. Том 2 Перевод с польского М.Абкиной. Примечания E.Цыбенко Государственное издательство художественной литературы, Москва, 1962 OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 5 октября 2002 года --------------------------------------------------------------------- {1} - Так обозначены ссылки на примечания соответствующей страницы. Вернувшись целым и невредимым из похода - пятого в его жизни, - полковник в конце 1871 года ушел в отставку и поселился в Лионе. Ему в ту пору минуло только шестьдесят пять лет, и он был так крепок и бодр, что друзья даже уговаривали его жениться. Но о женитьбе полковник и слышать не хотел. Он говорил, что, хотя еще крепко стоит на ногах, пора ему возвращаться к своим, на родину - до смерти надоела благодетельница Франция. Ну, а пускаться в такую дорогу с бабой - хлопот не оберешься. Он хотел ехать сразу же, не откладывая, и даже стал искать покупателя на свой домик с садом. Но тем временем в Лион приехали трое земляков полковника, которые были его соратниками начиная с самого первого похода. Разыскать друг друга старым воякам было нетрудно, еще легче - возобновить знакомство. И с этих пор они везде появлялись вчетвером. Сговорившись выпить вместе черного кофе в польском кафе, они, естественно, и обедать шли вместе в какой-нибудь ресторан. После обеда каждый волен был отправляться, куда хочет, но с условием, что вечерком придет играть в вист. А так как тот или иной из них, случалось, запаздывал, то для порядка старики "надзирали" друг за другом - вот и получалось, что они целый день не расставались, ходили вместе, иногда парами, иногда гуськом, а чаще всего - все четверо в ряд. Дни их проходили главным образом в беседах о былых походах и текущей политике. За первый год старики успели выяснить все ошибки Кошута, Макмагона, Базена{75} и некоторых полководцев, которые им предшествовали. В следующем году они разработали планы кампаний, да так удачно, что, если бы планы эти были осуществлены, мир принял бы совсем иной вид. На третий год умер один из четырех товарищей. Остальные оплакивали его как брата, но уже через месяц после его похорон пришли к заключению, что в политике покойник разбирался очень плохо: ибо Бисмарк, хоть и немец, - человек гениальный и может еще в будущем оказаться полезен. Минул еще год, умер еще один из них, совершенно неожиданно для двух оставшихся в живых. Полковник от огорчения даже слег; и с этих пор он играл с последним своим товарищем уже не в вист, а только в марьяж. Они теперь меньше разговаривали, зато больше времени уделяли чтению газет. И, после зрелых размышлений, сопоставив то, что писали английские газеты, с тем, что время от времени появлялось в немецких, пришли к выводу, что Бисмарк вовсе не так уж плох, как это кажется, просто ему приходится соблюдать осторожность. - В политике, мой милый капитан, осторожность - величайшая из добродетелей, - говорил полковник. - С этим ничего не поделаешь! - Я тоже всегда был такого мнения, дорогой полковник, - отвечал капитан. - Если помнишь, я часто защищал Бисмарка. - Положим, ты гораздо чаще утверждал, что он - мерзавец. - Я? Ошибаешься, полковник! Не я, а покойный Кудельский, а главное - Домейко, царство им небесное!.. Они, правда, были прекрасные офицеры, но в политике ничего не смыслили... Ну, да грех их судить, оба они уже пред судом божиим, - добавил капитан. Наконец однажды зимой скончался и капитан. Полковник в первое время ничем не обнаруживал своей скорби; он занялся организацией похорон и проводил друга в последний путь честь честью, как подобало хоронить офицера, участника двух войн. Он не пролил ни одной слезы. Но когда над могилой прогремели залпы - так прощалась пехота со своим офицером, - полковник внезапно зашатался и упал как подкошенный, словно все эти выстрелы были направлены ему в грудь. Его с трудом привели в чувство. Но, отдохнув несколько минут, он без чужой помощи сел в фиакр и велел везти себя домой. На другой день в лионских газетах появилось объявление о продаже его дома. Покупатель нашелся очень скоро, и неделю спустя старый полковник уже готовился распроститься навеки с гостеприимной Францией. - И не жаль вам, полковник, нас покинуть? - спросил у него нотариус, который оформлял акт продажи. - И жаль и не жаль, - ответил полковник. - Жаль, потому что вы, французы, - славный и благородный народ, за вас стоило кровь проливать. А не жаль потому, что многое переменилось во Франции... Французы теперь толкуют только о купле-продаже, деньгах, еде, развлечениях... Лучше мне вернуться к родным снегам... Там - люди другие. Свои люди. Они поймут меня, я - их. А здесь вокруг меня стало уж очень пусто... Нотариус покачал головой, но старый полковник говорил с таким жаром, что он не стал его переубеждать. Он понимал, что тоска охватывает иногда человека подобно буре, несет его, как оторвавшийся от дерева лист, - и, если бы лист мог думать, он, быть может, думал бы, что возвращается на родное дерево и снова прирастет к нему. Итак, полковник отправился в Париж, договорился там насчет выплаты ему пенсии, представил в посольство свои документы и получил паспорт. В Париже встретил он множество друзей, и все советовали ему отдохнуть, подождать хотя бы до лета. Тщетно: с того дня, как старик решил вернуться на родину, его томило такое беспокойство и нетерпение, что он места себе не находил. В разговоре его была заметна рассеянность, в обращении с людьми - какая-то жесткость. Когда он, чтобы отвлечься от своих мыслен, принимался читать газеты, ему чудилось, что текст напечатан по-польски. Он все время словно ждал кого-то, как будто каждую минуту мог появиться кто-то еще незнакомый, но долгожданный. На парижских бульварах, над тысячью огней и шумным людским муравейником виделись ему тихие снежные равнины, черный лес на горизонте, там и сям домишки под соломенными крышами или ветхие кресты на дорогах. В нем словно жили две души. Одну он привез из родной Польши, другая родилась здесь, на чужбине, и более сорока лет властно диктовала ему свою волю. Но вот теперь неожиданно проснулась та прежняя, молодая душа с ворохом воспоминаний и желаний. Ей было тесно в Лионе, тошно в Париже, она скучала в театре, томилась в поезде. Днем тоска мешала думать, а по ночам полковнику казалось, будто кто-то тащит его с кровати, гонит из комнаты, кто-то плачет в нем и кричит раздирающим голосом: - Вези меня туда, к своим! И старик покинул Париж, даже не простившись со многими. Днем и ночью ехал он на родину. Его военная выправка, сказывавшаяся и в осанке и в движениях, обратила на себя внимание немцев, и они, приглядываясь к его смуглому, сухощавому лицу, подстриженным седым усам и бородке, предположили, что это, должно быть, какой-то генерал, а то и маршал Франции. - Едет, наверное, с важной миссией в Петербург! - шушукались немцы. А так как старик все время смотрел в окно, они решили, что он обследует немецкие железные дороги, - и пророчили войну на двух фронтах. К границе поезд подошел перед рассветом. Проверка паспортов длилась несколько часов. Пассажиры ели или дремали, а полковник не мог ни есть, ни уснуть. И вышел за станцию прогуляться. Он прошел по шпалам с версту или больше. Начинало светать. На востоке ширилась светлая полоса, и скоро все небо стало стеклянно-зеленым, усеянным серыми, белыми и бледно-розовыми облачками. После духоты в буфете холодный ветер освежил его, но беспокойство не утихало. Полковнику казалось, что когда он очутится в открытом поле, родном поле, тоска в его сердце не выдержит, вырвется на волю и улетит куда-то, как выпущенный из клетки голубь. Но вышло иначе: вместо успокоения он испытывал только удивление. Горизонт, в его воспоминаниях такой широкий, показался ему сейчас тесен. Лесов нигде не было видно, только там и сям торчали дымящие заводские трубы. Нет больше хат, окруженных садами, - лишь кирпичные дома унылого вида маячат на заснеженных холмах. Даже ветер, вместо того чтобы шелестеть в ветвях молодых верб, бьется о бесконечный ряд телеграфных столбов и, налетая на их чашки, плачет, как заблудившийся в поле сирота. Нет, это уже не та страна, которую он покинул полвека назад! С вокзала донесся звонок. Полковник едва успел забраться в вагон, как поезд тронулся. Всю дорогу старик озирал местность, пытаясь как-то связать действительность со своими воспоминаниями. Напрасные усилия! На дне его души сохранился другой край, не тот, что проплывал сейчас перед глазами. Мужики без сукманов, евреи без шапок из лисьего меха, дома без деревьев, земля без лесов! Полковник не был даже уверен, что птицы сохранили свои голоса. В Варшаву он приехал поздно вечером и остановился во второразрядной гостинице, с виду напоминавшей прежние "заезжие дворы". Но и тут его постигло разочарование. Вместо простых стульев и кресел с кожаной или волосяной обивкой, как это было в его время, - модная мебель, на стенах фотографии дам полусвета, испорченные электрические звонки, лакеи в засаленных фраках. Нет, это был уже не старый "заезжий двор", а точь-в-точь маленькая заграничная гостиница самого плохого сорта. Кое-как проспав ночь, полковник утром вышел в город. Наняв пролетку, велел провезти себя по всем знакомым когда-то улицам. Какие удивительные перемены повсюду!.. Исчезли высокие фонарные столбы, расписанные белыми и красными полосами, исчезли дворики и обширные сады, их место заняли ряды огромных домов, большей частью безвкусных и нескладных. Даже там, где в старые времена охотились на диких уток, теперь - город, большой, шумный и тоже какой-то новый, иной... Людей полковник совершенно не узнавал - другие костюмы, другие физиономии... А еще больше поражало его временами то, что нигде не слышно французской речи, к которой за полвека привыкло его ухо. После этой поездки по городу он ощутил в душе еще большую пустоту, чем та, которую ощущал на чужбине, и решил, что надо общаться с людьми. У него в Варшаве были знакомые, - некоторых он встречал в Париже, других - на водах. Он записал несколько фамилий и попросил швейцара гостиницы узнать адреса этих людей. На другой день ему принесли только адрес одного состоятельного господина, с которым они познакомились в Виши десять лет назад. Полковник немедленно отправился по этому адресу и, к своему удовольствию, застал хозяина дома. Тот сперва его не узнал, а, узнав, явно опешил. Горячо обняв гостя, он стал заботливо расспрашивать, легко ли ему было выхлопотать паспорт. А когда ответ полковника его успокоил, осведомился еще, как долго полковник намерен пробыть в Варшаве. - Да хотелось бы здесь остаться - разумеется, если удастся завязать знакомства... - отвечал полковник. - О, знакомства у нас завязываются легко. Быть может, вы здесь встретите даже одного своего товарища... - Кого это? - стремительно перебил полковник. - Тоже бывший офицер французской армии. Бедняга приехал без гроша в кармане и с трудом нашел себе какую-то незавидную службу... Теперь жалеет, что уехал из Франции. Ох, трудно, очень трудно у нас найти работу... Тысячи молодых ищут ее напрасно... - А мне она не нужна, - возразил гость, засмеявшись впервые за последние месяцы. - У меня есть небольшие сбережения и пенсия полковника. Улы

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору