. Притом всерьез. Редкостный враль. Но все-таки память хорошая.
   - И какая же это ария? - спросил Леопольд Блум.
   - "Все уж потеряно".
   Ричи  вытянул  губы  трубочкой.  Начальная  нота  нежная  фея  тихонько
шепнула: все. Дрозд. Пенье дрозда. Его дыханье, с легкостью певчей  птицы,
сквозь крепкие зубы, предмет его гордости, как флейта высвистывало горькую
жалобу. Потеряно. Сочный звук. А тут  две  ноты  в  одной.  Как-то  слышал
скворца в кустах боярышника, он у меня подхватывал  мотив  и  переиначивал
так и сяк. Все новый новый зов зовет и уж  потерян  вновь  во  всем.  Эхо.
Сколь  нежен  отклик.  А  как  оно  получается?  Все   потеряно.   Скорбно
высвистывал он. Рухнуло, отдано, потеряно.
   Блум, ближе наклонив Леопольдово ухо, поправлял  краешек  салфетки  под
вазой. Порядок. Да, я помню.  Чудная  ария.  Она  к  нему  пошла  во  сне.
Невинность при лунном свете. Все равно удержать ее. Смелые, не  ведают  об
опасности. Окликнуть по имени. Дать коснуться воды.  Коляска  позвякивает.
Поздно. Сама стремилась пойти. В этом все  дело.  Женщина.  Море  удержать
проще. Да: все потеряно.
   - Прекрасная ария, - сказал Блум потерявший Леопольд.  -  Я  ее  хорошо
знаю.
   Ричи Гулдинг никогда в жизни.
   Он тоже ее хорошо знает. Или чувствует. Все  норовит  о  дочке.  Мудрое
дитя, что узнает отца, как выразился Дедал. Я?
   Блум искоса над беспеченочным наблюдал. Печать на лице:  все  потеряно.
Живчик Ричи былых времен. Одни избитые штучки  остались.  Шевелить  ушами.
Кольцо от салфетки в глаз.  Да  сынка  посылает  со  слезными  прошениями.
Косоглазого Уолтера, да, сэр, исполнено, сэр. Ни за что не обеспокоил  бы,
случайность, ожидал значительных сумм. Тысяча извинений.
   Опять рояль. Звук лучше, чем когда я последний раз  слышал.  Настроили,
видно. Опять умолк.
   Доллард и Каули все понукали упирающегося певца, ну, давайте же.
   - Давайте, Саймон.
   - Ну же, Саймон.
   - Леди и джентльмены, я бесконечно тронут вашими любезными просьбами.
   - Ну же, Саймон.
   - Ресурсы мои скромны, но если вы мне ссудите внимания, я попытаюсь вам
спеть о разбитом сердце.
   Возле колпака,  прикрывающего  сандвичи,  тенью  прикрытая  Лидия  свою
бронзу и розу с изяществом истинной леди дарила и  отбирала  -  как  Майна
двум кружкам свою золотую корону в прохладной зелено-голубой eau de Nil.
   Отзвучали  зовущие  аккорды  вступления.  Протяжно  взывающему  аккорду
отозвался звенящий голос:
   - _Когда явился дивный облик_...
   Ричи обернулся.
   - Это Сай Дедал, его голос, - заметил он.
   Задетые за живое,  закрасневшись,  они  слушали,  впитывали  тот  поток
дивный поток струящийся по коже членам сердцу  душе  хребту.  Блум  кивнул
Пэту, лысый служитель Пэт плохо слышит, чтобы раскрыл двери  бара.  Двери,
бара. Вот так.  Хорошо.  Служитель  Пэт  послушно  стал  слушать,  глухарь
тугоухий, у самых дверей стал, слушал.
   - _Мои печали унеслись_.
   Сквозь тишину взывал к ним негромкий голос, не дождя шелест,  не  шепот
листьев, не похожий на голос ни струн ни свирелей ни какужихтам  цимбалов,
касающийся их притихшего слуха словами, их притихших сердец воспоминаниями
о жизни - своей у  каждого.  Полезно,  полезно  слушать:  печали,  свои  у
каждого, унеслись, едва лишь они услышали.  Едва  лишь  они  увидели,  все
потерявшие, Ричи, Польди, милосердие красоты, услышали от того, от кого уж
никак не ждешь, ее милосердное мягколюбовное нежнолюбимое слово.
   Это любовь поет. Все та же старая сладкая песня  любви.  Блум  медленно
стянул резинку со своего пакетика. Любви старое сладкое sonnez  la  злато.
Натянул на вилку, торчащую четырьмя пальцами, растянул, снял,  натянул  на
две собственные чутко-тревожные четверни, окрутил их четырежды, восьмижды,
октавой крепко опутал их.
   - _Полон счастья и надежды_...
   У теноров всегда масса женщин. Помогает быть  в  голосе.  К  его  ногам
летит букет,  а  в  нем  от  дамочки  привет.  Вы  мне  вскружили.  Катит,
позвякивая, радуется. Его пение не для светской публики.  Вскрюжат  голову
бедняжке. Надушилась для него.  Какими  духами  твоя  жена?  Желаю  знать.
Коляска звяк. Стоп. Тут-тук. По пути к двери - последний взгляд в зеркало,
непременно. Прихожая. Заходите. Ну, как дела? Все отлично. Куда тут у вас?
Сюда? В сумочке у ней леденцы, орешки для освеженья дыхания. Что-что? Руки
ласкали ее пышные.
   Увы!  Голос  набрал  воздуха,  поднялся,  стал  полнозвучным,   гордым,
сверкающим.
   - _Но то был миг, увы, недолгий_...
   Да, тембр по-прежнему изумительный. В Корке и воздух мягче и выговор  у
жителей. Этакий глупец!  Ведь  мог  бы  купаться  в  золоте.  А  слова  он
перевирает. Жену уморил и поет себе. Хотя  со  стороны  не  понять.  Двоим
никто не судья. Только как бы сам не сломался. На людях  еще  хорохорится.
Все у него поет, и руки и ноги. Выпивает.  Нервы  истрепаны.  Чтобы  петь,
нужно воздержание. Суп по диете Дженни Линд: бульон, шалфей,  яйца  сырые,
полпинты сливок. Не суп, а мечта.
   Источал он истому, исподволь нарастающую. Полнозвучно переливался.  Вот
это в самую точку. О, дай! Возьми!  Биенье,  еще  биенье,  упругие  гордые
переливы.
   Слова? Музыка? Нет: это то, что за ними.
   Блум сплетал, расплетал, связывал, развязывал.
   Блум. Прилив  жаркой  тайной  жадновпивай  дрожи  нахлынул  излиться  с
музыкой, с желанием, темный вторгающийся впивай прилив.  Покрой,  оседлай,
случайся, топчи. Возьми. Поры, расширяющиеся,  чтоб  расширяться.  Возьми.
Радость тепло касание. Возьми. Чтоб поток хлынул, отворив створы. Теченье,
струя, поток, струя радости, трепет случки. Сейчас! Язык любви.
   - ..._надежды луч_...
   Блестит. Лидия для Лидуэлла чуть слышным писком совсем  как  леди  муза
выпискивает надежды луч.
   Это из "Марты". Совпадение. Как раз собрался писать. Ария Лионеля. Твое
красивое имя. Не  могу  писать.  Прими  от  меня  небольшой  пода.  Струны
женского сердца идут через кошелек. Она ведь.  Я  назвала  тебя  противным
мальчишкой. Но именно это имя - Марта. Именно сегодня. Как странно!
   Голос Лионеля вернулся, слабей, но без признаков  утомления.  Снова  он
пел для Ричи Польди Лидии Лидуэлла,  пел  для  Пэтаслужителя,  слушавшего,
развесив уши. О том, как явился дивный облик,  как  унеслись  печали,  как
взгляд, образ, слово зачаровали его, Гулда Лидуэлла, покорили сердце  Пэта
Блума.
   Правда жаль что не видишь его лица. Лучше воспринимается. Парикмахер  у
Дрейго всегда почему-то смотрит в лицо когда я к нему обращаюсь в зеркале.
Но слышно тут лучше чем в баре хотя и дальше.
   - _И милый взгляд_...
   В первый раз я ее увидел на вечеринке у Мэта Диллона в  Тереньюре.  Она
была в желтом, с черными кружевами. Играли в музыкальные стулья. Мы с  ней
вдвоем последние, Судьба. Быть при ней. Судьба. Кружились медленно.  Потом
быстро. Мы с ней вдвоем. Все смотрели. Потом стоп. И  мигом  она  уселась.
Все кто вышел смотрели. Смеющиеся губы. Колени желтые.
   - _Пленял мой взор_...
   Пение. В тот раз пела "Ожидание". Я переворачивал  ноты.  Голос  полный
аромата какими духами твоя сирени. Увидел грудь, обе полные, горло, льющее
трели. Впервые увидел. Она поблагодарила. Почему она меня?  Судьба.  Глаза
испанки. В этот час одна в своем патио под старой грушей в старом  Мадриде
наполовину в тени Долорес онадолорес. Меня. Маня. Заманивая.
   - _Марта! О, Марта_!
   Оставив  всю  томность,  Лионель  возопил,  страдая,   испустил   вопль
нестерпимой  страсти,  гармоническими   созвучиями,   что   опускались   и
поднимались, призывая любовь вернуться. Молящий клик  Лионеля,  чтобы  она
узнала, чтобы Марта почувствовала. Ее одну он ждал. Где? Тут и  там  поищи
там и сям все ищите где. Где-нибудь.
   - _Ве-е-ернись, моя утрата!
   Ве-е-ернись, моя любовь!_
   Один. Одна любовь. Одна надежда.  Одно  утешение  мне.  Марта,  грудной
звук, вернись.
   - _Вернись_..!
   Она парила, птица, продолжала полет, чистый  и  быстрый  звук,  парящий
серебряный шар,  она  взметнулась  уверенно,  ускорила  приближение,  нет,
замерла в вышине, не тяни так долго  долгое  дыхание  у  него  дыхание  на
долгую жизнь, воспарив ввысь, в вышине, увенчанная,  сверкая  и  пламенея,
ввысь, в премирном сиянии, ввысь, на лоне эфирном, ввысь, лучи  раскидывая
ввысь и повсюду, повсюду паря, заполняя все, без конца и без края - рая  -
рая - рая...
   - _Ко мне_!
   Саймопольд!
   Финиш.
   Приди. Отлично спел. Все захлопали. Она должна. Приди. Ко мне, к  нему,
к ней и к тебе тоже, ко мне, к нам.
   - Браво! Хлопхлоп.  Молодчина,  Саймон.  Хлохлохлоп.  Бис!  Хлоплоплоп.
Голос как колокольчик.  Браво,  Саймон!  Хлопхлипхлюп.  Бис,  хлобис,  все
хлопали, все кричали. Бен Доллард, Лидия Дус, Джордж Лидуэлл,  Пэт,  Майна
Кеннеди, два джентльмена с двумя кружками, Каули,  первый  джен  с  кру  и
бронзовая мисс Дус и золотая мисс Майна.
   Буяна Бойлана модные рыжие штиблеты ступали, поскрипывая, по полу бара,
как выше сказано. Мимо памятников  сэру  Джону  Грэю,  Горацио  однорукому
Нельсону, достопочтенному отцу Теобальду Мэтью  позвякивала  коляска,  как
сказано выше только что. По солнцу, по жаре, с нагретым сиденьем.  Cloche.
Sonnez la. Cloche. Sonnez la. Кобылка замедлила, взбираясь на  холм  возле
Ротонды,  Ратленд-сквер.  Промедленье  досадно  Бойлану,  буяну   Бойлану,
горячке Бойлану, эк тащится лошаденка.
   Замерли последние отзвуки аккордов Каули,  растворились  в  воздухе,  и
стал насыщенней воздух.
   И Ричи Гулдинг отхлебнул виски, а Блум Леопольд - сидра,  а  Лидуэлл  -
пива, а второй джентльмен высказал, что они бы повторили по кружечке, если
она не возражает.  Мисс  Кеннеди,  дурную  им  оказывая  услугу,  изогнула
коралловые губы в улыбке первому, потом второму. Не возражает.
   - В тюрьму на недельку, - сказал Бен Доллард, - на хлеб и на воду.  Вот
тогда бы вы, Саймон, запели как дрозд в саду.
   Лионель Саймон, певец, засмеялся. Отец Боб Каули опять  заиграл.  Майна
Кеннеди  подавала  пиво.  Второй  джентльмен  расплачивался.  Том   Кернан
шествовал к стойке. Лидия, восхищения предмет, восхищалась.  Но  Блум  пел
безмолвно.
   Восхищаясь.
   Ричи, восхищаясь, разливался насчет дивного голоса этого человека.  Ему
был памятен один вечер, в давние годы. Такое невозможно  забыть.  Сай  пел
"Да, мощь и слава", у Неда Лэмберта это было. Боже правый никогда в  жизни
он не  слыхал  чтобы  брали  такие  ноты  в  жизни  не  слыхал  "неверная,
расстаться лучше нам" так чисто так Господи в жизни не  слыхал  "коль  нет
любви" таким потрясающим голосом спросите Лэмберта он  скажет  вам  то  же
самое.
   Гулдинг, с румянцем сквозь  бледность,  повествовал  мистеру  Блуму,  с
лицом темней ночи, как Сай Дедал в доме у Неда Лэмберта пел  "Да,  мощь  и
слава".
   Он, мистер Блум, слушал, как он, Ричи Гулдинг, повествует ему, Блуму, о
вечере, когда он, Ричи, слышал, как он, Сай Дедал, пел "Да, мощь и  слава"
в доме у него, Неда Лэмберта.
   Свояки, родичи. Встречаясь, друг другу не скажем ни слова. Я думаю, тут
черная кошка пробежала. Поливает его презрением. И смотри-ка. От этого еще
больше им восхищается. О, тот вечер, когда Сай  пел.  Человеческий  голос,
две тоненькие шелковые нити, самое удивительное из всего.
   Горькая жалоба была в том голосе. Теперь спокойней. Как смолкнет, тут и
чувствуешь, что услышал. Вибрации. Сейчас воздух смолк.
   Блум распутал свои сплетенные кисти  и  рассеянными  пальцами  подергал
упругую струну. Он оттягивал и дергал. Она жужжала и гудела. Пока  Гулдинг
толковал о постановке голоса  у  Барраклоу,  а  Том  Кернан,  обращаясь  в
прошлое с неким ретроспективным упорядочением, что-то говорил отцу  Каули,
который, слушая, импровизировал, который кивал, импровизируя. Пока Большой
Бен Доллард говорил  с  Саймоном  Дедалом,  закуривающим  трубку,  который
кивал, закуривая, который курил.
   Моя утрата. Все романсы на эту тему.  Еще  сильней  натянул  Блум  свою
струну. Не жестоко ли это. Люди привяжутся друг к другу, завлекут, заманят
друг друга. А потом разрыв. Смерть. Крах. Обухом по башке. Ковсемчертям  -
чтобтвоегодуху. Жизнь  человека.  Дигнам.  Бр-р,  как  та  крыса  шевелила
хвостом! Пять шиллингов я пожертвовал. Corpus paradisum [Тело рая  (лат.),
смесь слов из заупокойной мессы в эп. 6]. Карканье клирика, его брюхо, как
у дохлого пса. Сгинул. Отпели. Забыт. Так вот и я.  И  в  один  прекрасный
день она с. Оставишь ее - сыт  по  горло.  Сперва  пострадает.  Похныкает.
Большие  глаза   испанки   уставлены   в   пустоту.   Волнистыистыисты   -
густыустыустые волосы не прич-причесан-ны.
   Хотя сплошное счастье наводит скуку. Он натягивал все сильней, сильней.
Так ты несчастлив в? Трень. Она лопнула.
   Коляска позвякивала по Дорсет-стрит.
   Мисс Дус атласную ручку отобрала с видом укоризненным и польщенным.
   -  Вы  слишком  много  себе  позволяете,  -  пожурила  она,  -  мы  еще
недостаточно знакомы.
   Джордж Лидуэлл заверил ее, что он искренне, он серьезно - однако она не
верила.
   Первый джентльмен заверил Майну, так все и было. Она его спросила,  так
ли все было. И вторая кружка ее заверила, так. Что так все и было.
   Мисс Дус, мисс Лидия, не верила - мисс  Кеннеди,  Майна,  не  верила  -
Джордж Лидуэлл, нет - мисс Ду не - первый, первый - джент с кру -  верила,
нет-нет - нет-нет, мисс Кенн - Лидлидиуэлл - крукруж.
   Лучше тут написать. На почте все перья обглоданы и поломаны.
   Лысый Пэт приблизился по знаку его. Перо и чернила. Удалился. И  бювар.
Удалился. Бювар, промокнуть. Услыхал, глухарь Пэт.
   - Да, - сказал мистер Блум, теребя свернувшуюся  струну.  -  Бесспорно.
Несколько строчек, и хватит. Мой подарок. Вся  эта  итальянская  музыка  с
фиоритурами. Интересно, кто автор. Когда знаешь кто, как-то яснее.  Теперь
вынимай лист бумаги,  конверт  -  с  невозмутимым  видом.  Это  совершенно
типично.
   - Коронный номер всей этой оперы, - сказал Гулдинг.
   - Бесспорно, - отвечал Блум.
   Все это - номера. Числа. Вся музыка, если разобраться. Два помножить на
два поделить пополам будет дважды один. Аккорды - это вибрации. Один  плюс
два плюс шесть будет семь. Можно числами крутить как угодно. Всегда выйдет
что-то равно чему-то - симметрия. Симмертия. Смерть. Он и не замечает, что
я в трауре.  Толстокож,  дальше  своего  брюха  не  видит.  Музматематика.
Кажется, будто слышишь нечто возвышенное. А попробуй-ка ей сказать в таком
духе: Марта семь помножить на девять минус икс дает тридцать  пять  тысяч.
Как от стенки горох. Так что все дело в звуках.
   Например, он сейчас играет. Импровизирует. Пока  нет  слов,  это  может
означать что угодно. Надо вслушиваться как следует.  Нелегко.  Сперва  все
отлично - а потом слышишь, будто слегка выпал из темы - потерялся  слегка.
А уж там посыпались мешки да бочки, через заборы с  проволокой,  скачка  с
препятствиями. Главное войти в ритм. Зависит от  настроения.  Но  все-таки
слушать всегда приятно. Не считая, конечно,  гамм,  когда  девицы  долбят.
Целых две по соседству. Для таких бы надо придумать беззвучное пианино.  Я
для нее купил Blumenlied [песнь цветов (нем.)]. За название.  Однажды  шел
домой ночью, и девушка это играла в медленном темпе, девушка.  Где  ворота
конюшен рядом с Цецилия-стрит. Милли не любит. Странно, ведь мы-то оба.
   Пэт лысый глухарь принес чернила и плоский бювар. Плоский бювар положил
глухарь рядом с чернилами и пером. Тарелку, вилку и нож Пэт взял со  стола
и отбыл.
   Этому языку нет равных заявил Бену  мистер  Дедал.  Еще  мальчишкой  он
слышал  как  они  распевали  свои  баркаролы:   Рингабелла,   Кроссхейвен,
Рингабелла, в этих местах. Гавань в Куинстауне  полна  итальянских  судов.
Представляете,  Бен,  они  там  разгуливали  лунными   ночами   в   этаких
невообразимых шляпах. Так стройно сливались  голоса.  Какая  музыка,  Бен.
Слышал мальчишкой. В ночи над гаванью звучали лунаролы.
   Терпкую трубку отложив, сложенную  щитком  ладонь  поднес  он  к  своим
губам, проворковавшим зов ночной  в  лунном  свете,  звучный  вблизи,  зов
издали, отзываясь.
   По краю свернутого трубкой "Фримена" скользил Блума  глаз,  как  бы  не
сглазил, отыскивая, где же я это видел. Каллан,  Коулмен,  Дигнам  Патрик.
Эй-гей! Эй-гей! Фоусет. Ага! Вот это я и искал.
   Авось он не наблюдает за мной, а то нюх как у крысы. Он развернул  свой
"Фримен".  Теперь  не  увидит.  Не  забывай  е  писать  по-гречески.  Блум
обмакнул, Блу пробормо: дорогой  сэр.  Дорогой  Генри  нацарапал:  дорогая
Мейди. Получил от тебя пись и цве. Тьфу, а куда девал? В каком-то из  кар.
Соверш невозм. Подчеркни: невозм. Написать сегодня.
   Скучное дело. Заскучавший Блум легонько  побарабанил  я  просто  слегка
задумался пальцами по плоскому глухарем доставленному бювару.
   Пошли дальше. Ты знаешь, что я имею в виду. Нет, это  е  замени.  Прими
маленький подар что я влож. Отве не проси.  А  сейчас  погоди-ка.  Значит,
пять Диг. Тут около двух. Пенни чайкам. Илия гря. Семь у Дэви Берна. Итого
около восьми. Скажем тогда, полкроны. Маленький подар: почт  перев  два  и
шесть. Напиши мне длинное. Ты не презираешь? А у  тебя  есть  какие-нибудь
украшения, чтобы позвякивали?  Это  волнующе  действует.  Почему  ты  меня
назвала против? Наверно, сама противная, а? Эх, у Мэри панталоны на  одной
резинке. На сегодня прощай. Да-да, расскажу, конечно.  Я  бы  тоже  хотел.
Подогревай. А помнишь тот мой. Тот свет, так у нее в письме. Пока  у  меня
терпе. Подогревай. Ты должна верить. Верить. Тип с  круж.  Это.  Истинная.
Правда.
   Глупо, что я пишу? Это мужья не сами. Их брак заставляет, жены.  Потому
что я не с. Ну а если б. Но как? Она должна. Сохранять молодость. Допустим
она узнает. Карточка у меня в шляпе-лю. Нет, все нельзя  говорить.  Лишнее
огорчение. Если сами  не  видят.  Женщина.  Что  годится  одному,  годится
другому.
   Кэб  номер  триста  и  двадцать  четыре,  на  козлах   Бартон   Джеймс,
проживающий в доме номер один, Хармони авеню, Доннибрук, а в  кэбе  седок,
молодой джентльмен в шикарном костюме синего  шевиота,  сшитом  у  Джорджа
Роберта Мизайеса, закройщика и  портного,  проживающего  набережная  Идеи,
пять, в щегольской  шляпе  тонкой  соломки,  купленной  у  Джона  Плестоу,
Грейт-Брансвик-стрит, дом один, шляпника. Ясно? Это и есть та коляска, что
резво позвякивала. Мимо мясной лавки Длугача, мимо яркой  рекламы  Агендат
рысила кобылка с вызывающим задом.
   - Отвечаем на объявление? - спросили острые глазки Ричи.
   - Да, - сказал мистер Блум. - Коммивояжер  в  пределах  города.  Пустое
дело, я думаю.
   Блу бормо: наилучшие  рекомендации.  Генри  меж  тем  писал:  это  меня
взволнует. Ты  умеешь.  Спешу.  Генри.  Греческое  е.  Лучше,  когда  есть
постскриптум. Что он сейчас играет? Импровизация.  Интермеццо.  P.S.  Трам
пам пам. А как ты про? Проучишь меня? Съехавшая юбка крутилась, раз,  раз.
Скажи мне, я хочу.  Знать.  Уж.  Ясно,  если  бы  нет,  не  спрашивал  бы.
Ля-ля-ля-ре-е. Конец тащится печально, в миноре. Почему  минор  печальный?
Подпиши Г. Им нравится, когда под конец  печально.  P.P.S.  Ля-ля-ля-ре-е.
Сегодня я так печален. Ля-ре-е. Так одинок. До.
   Он быстро промокнул, письмо к бювару прижав. Конве. Адре.  Спиши  прямо
из газеты. Пробормотал: мсье Каллан, Коулмен и Ко. Генри же написал:

   Дублин
   Долфинс-барн-лейн
   До востребования
   Мисс Марте Клиффорд.

   Промокни там же, чтобы нельзя было прочесть. Вот так. Идея для рассказа
на премию. Детектив прочел что-то с промокашки. Гинея за  столбец.  Мэтчен
постоянно вспоминает смешливую чаровницу.  Бедная  миссис  Пьюрфой.  К.к.:
ку-ку.
   Слишком уж поэтично вышло насчет печали. Все из-за музыки. Чары  музыка
таит, как сказал Шекспир.  Цитаты  на  каждый  день.  Быть  или  не  быть.
Расхожая мудрость.
   В розарии Джерарда на феттер-лейн  прогуливается  он,  седеющий  шатен.
Всего одна жизнь нам дана. Одно тело. Действуй. Но только действуй.
   Худо-бедно, а сделано. Осталось марку и перевод. Почта  рядом.  Ступай.
Довольно. Обещал с ни