андию и любит ирландцев. Кстати, ведь из хорошей семьи, кто бы подумал?
Кажется, из Уэльса.
   О, берегитесь, чтоб не забыть. Письмо к отцу-провинциалу.
   Отец Конми остановил трех малышей-школьников на  углу  Маунтджой-сквер.
Да: они были из Бельведера. Из приготовительного, ага. И хорошо себя ведут
в школе? О-о. Ну, тогда очень хорошо. А как  тебя  зовут?  Джек  Сохен.  А
тебя? Джер. Галлахер. А этого молодого человека? Его звали Бранни  Лайнем.
Ну, как приятно носить такое красивое имя.
   Отец Конми, достав письмо из  внутреннего  кармана,  вручил  его  юному
Бранни Лайнему и указал на красный столбик-ящик на углу Фицгиббон-стрит.
   - Смотри, только сам не проскочи в ящик, малыш, - пошутил он.
   Мальчуганы, шестиглазея на отца Конми, засмеялись:
   - О, сэр!
   - Ну-с, покажи, как ты умеешь опускать письма, - сказал отец Конми.
   Юный Бранни Лайнем перебежал через дорогу и сунул письмо отца  Конми  к
отцу  провинциалу  в  щель  ярко-красного  почтового  ящика.  Отец   Конми
улыбнулся,  кивнул,  опять  улыбнулся  и  зашагал  по  восточной   стороне
Маунтджой-сквер.
   Мистер  Дэнис  Дж.Маджинни,  учитель  танцев  и  пр.,  в  цилиндре,   в
серо-голубом сюртуке с шелковыми лацканами,  в  белом  галстуке,  в  узких
сиреневых брюках, канареечных перчатках и  лаковых  остроносых  штиблетах,
выступая с внушительною осанкою,  наипочтительнейше  свернул  на  обочину,
обгоняя леди Максвелл на углу Дигнамс-корт.
   А это не миссис Макгиннесс?
   Миссис  Макгиннесс,  статная,  седовласая,  поклонилась  отцу  Конми  с
соседнего тротуара,  по  которому  она  величаво  проплывала.  Отец  Конми
улыбнулся и отдал поклон. Как она поживает?
   Какая великолепная манера. Есть нечто в ней, прямо как у Марии  Стюарт.
И только подумать - процентщица. Ну и ну! С такой... как бы это сказать?..
с такой царственной миной.
   Отец  Конми  следовал  по  Грейт-Чарльз-стрит,  поглядывая  налево   на
закрытую протестантскую церковь. Преподобный Т.Р.Грин, бакалавр  искусств,
будет (D.V.) [Deo Volente - волею Божией (лат.)] читать  проповедь.  Он  у
них   называется   бенефициарием.   По-латыни,   благодетель.   Решил   их
облагодетельствовать  проповедью.  Но   будем,   однако,   снисходительны.
Непреодолимое неведение. Действуют по мере света, им данной.
   Отец  Конми  повернул  за  угол  и  зашагал   по   Северной   окружной.
Удивительно,  что  нет  трамвайной  линии  на  такой  важной   магистрали.
Бесспорно, тут должна быть.
   С Ричмонд-стрит высыпали гурьбой школьники с ранцами за  спиной  и  все
как один приподняли измятые фуражки. Отец Конми несколько раз благосклонно
покивал им. Из школы Христианских братьев.
   С правой стороны до отца Конми донесся запах  ладана.  Церковь  Святого
Иосифа, Портленд-роу. Для престарелых и добродетельных особ женского пола.
Отец  Конми  обнажил  голову  пред  совершающимся  Святым  Таинством.  Да,
добродетельны - но иногда просто невыносимы.
   Проходя  мимо  особняка  Олдборо,  отец   Конми   подумал   про   этого
расточительного аристократа. А  теперь  тут  какая-то  контора  или  нечто
подобное.
   Отец Конми вышел на Северную Стрэнд-роуд, где его приветствовал  мистер
Вильям Галлахер, стоявший в дверях своей лавки. Отец  Конми  приветствовал
мистера Вильяма Галлахера и ощутил запахи, исходившие от пластов бекона  и
объемистых кубов масла. Он миновал табачную торговлю Грогана, опершись  на
которую газетные щиты  сообщали  об  ужасной  катастрофе  в  Нью-Йорке.  В
Америке то и дело подобные происшествия. Какое несчастье для людей вот так
умереть,  без  приуготовления.  Хотя   еще   остается   акт   совершенного
сокрушения.
   Отец Конми прошел мимо трактира Дэниэла Бергина,  возле  окон  которого
прислонились к стене двое праздных мужчин. Они поклонились ему и  получили
ответный поклон.
   Отец  Конми  миновал  похоронное  заведение  Г.Дж.О'Нила,   где   Корни
Келлехер, жуя сухую травинку, подбивал сумму в своем гроссбухе. Констебль,
делавший обход, приветствовал  отца  Конми,  и  отец  Конми  приветствовал
констебля. В витрине Юкстеттера,  торговца  свининой,  отец  Конми  окинул
взглядом свиные колбасы, белые, черные и  красные,  свернутые  аккуратными
кольцами.
   Под деревьями Чарлвилл-мэлл  отец  Конми  увидел  причаленную  торфяную
баржу, свесившую голову лошадь в лямках и лодочника в  грязной  соломенной
шляпе, который сидел на барже, покуривая  и  глядя  на  ветку  тополя  над
головой. Картина была идиллической -  и  отец  Конми  задумался  о  мудром
провидении  Творца,  создавшего  торф  в  болотах,  дабы  люди  могли  его
извлекать оттуда и привозить в город и делать из него топливо, согревающее
домы бедняков.
   На мосту Ньюкомен высокопреподобный Джон Конми, О.И., из церкви святого
Франциска Ксаверия, что на Верхней Гардинер-стрит, сел в  трамвай,  идущий
от центра.
   С трамвая, идущего к центру, на мост Ньюкомен сошел преподобный Николае
Дадли, викарий церкви святой Агаты, что на Северной Вильям-стрит.
   На мосту Ньюкомен отец Конми сел в трамвай, идущий от центра, поскольку
он не любил ходить пешком по грязной дороге мимо Мад-айленд.
   Отец Конми уселся в углу вагона,  аккуратно  засунув  синий  билетик  в
глазок одной из  своих  толстых  лайковых  перчаток,  а  четыре  шиллинга,
шестипенсовик и пять монеток по пенни скользнули в его кошелек  с  ладони,
обтянутой другою толстою лайковою перчаткою. Проезжая мимо церкви,  увитой
плющом, он размышлял о том, что контролер непременно является тогда, когда
по беспечности выбросишь свой билет. Торжественный вид пассажиров  казался
отцу Конми излишним для такой краткой и дешевой поездки. Отец Конми  любил
непринужденную обстановку.
   День был безмятежным. Джентльмен в очках, сидевший напротив отца Конми,
перестал что-то объяснять и опустил взгляд. Жена его, подумал отец  Конми.
Едва заметный зевок чуть-чуть приоткрыл рот жены джентльмена в очках.  Она
подняла маленький кулачок в перчатке, зевнула опять  столь  же  деликатно,
похлопывая себя по губам своим маленьким кулачком, и улыбнулась чуть-чуть,
мягко-мягко.
   Запах  ее  духов  привлек  внимание  отца  Конми.  Его  внимание  также
привлекло, что неуклюжий мужчина по другую сторону от нее сидит  на  самом
краешке своего сиденья.
   Отец Конми, стоя на амвоне, не без труда вложил гостию в рот неуклюжего
старика с трясущейся головой.
   Трамвай остановился  на  мосту  Эннсли  и  уже  трогался  снова,  когда
какая-то старушка неожиданно  поднялась  к  выходу.  Кондуктор  дернул  за
веревку звонка, чтобы остановить трамвай для нее. Она вышла с корзинкой  и
с рыночной плетенкой. Отец Конми видел, как кондуктор помогал ей  сойти  с
этою корзинкою и плетенкой, - и, зная, что она чуть  не  проехала  дальше,
чем полагалось за пенни, отец Конми подумал, что она  была  одной  из  тех
добрых душ, которым всегда надо повторять по два раза, _благословляю тебя,
дитя мое_, что грехи им отпущены, _молись за меня_. Но ведь у них  столько
тревог в жизни, столько забот, бедные создания.
   С афишных щитов мистер Юджин Стрэттон  ухмылялся  отцу  Конми  толстыми
негритянскими губами.
   Отец Конми подумал о душах всех  чернокожих,  темнокожих  и  желтокожих
людей,  о  своей  проповеди  на  тему  о  святом  Петре  Клавере,  О.И.  и
африканской миссии, о распространении истинной веры и о миллионах  черных,
коричневых и желтых душ, что не успели принять крещенья  водой,  когда  их
смертный час подкрался яко тать в нощи. Как  полагал  отец  Конми,  в  той
книге бельгийского  иезуита,  "Le  nombre  des  elus"  ["Число  избранных"
(франц.)],  отстаивалась  разумная  точка  зрения.   Ведь   все   миллионы
человеческих душ, что не были (D.V.) обращены в истинную веру,  были,  тем
не менее, души, которые сотворил Господь по Своему образу и  подобию.  Все
это были Божьи души, сотворенные Богом. И отцу Конми  казалось  жаль,  что
все  они  должны  быть  потеряны,  как  пустые  отходы,  если  так   можно
выразиться.
   На остановке Хоут-роуд отец Конми высадился и, в  ответ  на  прощальный
поклон кондуктора, также поклонился ему.
   Малахайд-роуд была безлюдна. Отцу Конми нравились  и  эта  улица  и  ее
название. Веселый звон колоколов  над  Малахайд  плывет.  Лорд  Толбот  де
Малахайд - по прямой линии наследный лорд-адмирал Малахайда  и  прилежащих
морей. Свадебные колокола, и тут же - набат, к оружию, и  она  оказывается
девицей, супругою и вдовой в один день.  То  были  стародавние  дни,  пора
беззаботных городков, не знавших крамолы, давняя баронская старина.
   Отец Конми, продолжая путь, подумал о своей небольшой книжке "Баронская
старина" и о той книге, которую можно было бы написать о домах иезуитов  и
о Мэри Рочфорт, дочери лорда Моулсворта, первой графине Бельведер.
   Печальная женщина, немолодая уже,  одиноко  бродила  по  берегам  озера
Эннел, Мэри, первая графиня  Бельведер,  печально  бродившая  вечерами,  и
всплеск выдры, нырнувшей в воду, не вызывал у нее ни удивления, ни испуга.
Кто мог знать правду? Не лорд Бельведер,  снедаемый  ревностью,  и  не  ее
исповедник, если только  она  не  совершала  прелюбодеяния  до  конца,  до
ejaculatio seminis inter vas naturale mulieris [извержение семени в  сосуд
женского естества (лат.)], с братом своего мужа? Она бы исповедалась  лишь
наполовину, если бы согрешила не до конца, женщины поступают так. И  знали
бы только Бог, и она, и он, брат ее мужа.
   Отец Конми думал о неумолимом плотском влечении, без которого не может,
однако, продлиться род людской на земле, и о путях Божиих, которые не суть
пути наши.
   Дон Джон Конми, продолжая идти, перенесся во времена оны.  Он  был  там
почитаем и добр. Он хранил в своей памяти исповедальные тайны  и  улыбался
улыбающимся благородным лицам в гостиных с навощенным паркетом, с  пышными
гроздьями плодов по плафонам. И руки  жениха  и  невесты,  благородного  и
благородной, соединял ладонями дон Джон Конми.
   Стоял чудный день.
   Сквозь калитку на поле отцу  Конми  показались  гряды  капусты,  кочаны
кланялись ему, широко разводя  нижние  листья.  Небо  показало  ему  стадо
небольших  белых  облачков,  медленно   плывущих   по   ветру.   Moutonner
[завиваться в руно, барашком (франц.)], говорят французы. Меткое  слово  и
такое уютное.
   Отец Конми, читая молитвенное правило, следил за барашками облаков  над
Рэткоффи. Поля Клонгоуза покалывали своей стерней  его  лодыжки  в  тонких
носках. По  вечерам  он  гулял  там,  творя  молитвы,  и  слушал  возгласы
мальчиков, занятых своими играми, юные возгласы в тихом вечернем  воздухе.
Он был у них ректором - и правил над ними с кротостью.
   Отец Конми снял перчатки и вынул свой молитвенник с красными  уголками.
Закладка слоновой кости указывала страницу.
   Час девятый. Это надо было  прочесть  еще  до  обеда.  Но  пришла  леди
Максвелл.
   Отец Конми прочитал мысленно Отче наш и Аве Мария и перекрестился. Deus
in adiutorium [Поспеши, Боже избавить меня (лат.), Пс. 69, 2].
   Он шел в спокойствии, неслышно читая  службу  девятого  часа,  шагал  и
шагал, читая, пока  не  дошел  до  Реш  в  Beati  iinmaculati:  Principium
verborum tuorum veritas: in etemum omnia iudicia iustitiae tuae  [Блаженны
непорочные: Основание слова твоего истинно,  и  вечен  всякий  суд  правды
твоей (лат.), Пс. 181, 1, 160].
   Раскрасневшийся юноша выбрался на тропу через просвет в живой изгороди,
за ним девушка с поникшими  полевыми  ромашками  в  руке.  Юноша  поспешно
приподнял свою шляпу; девушка поспешно поклонилась и старательно принялась
снимать с юбки приставший к ней стебелек.
   Отец Конми степенно благословил обоих и перевернул тоненькую  страничку
молитвенника. Шин: Principes persecuti sunt me gratis: et  a  verbis  tuis
formidavit cor meum [Князья гонят меня  безвинно,  но  сердце  мое  боится
слова твоего (лат.), Пс. 118, 161].


   Корни Келлехер захлопнул толстый гроссбух и глянул лениво  на  сосновую
крышку гроба, стоявшую на часах в углу. Он выпрямился, подошел  к  ней  и,
повертев вокруг оси, осмотрел ее поверхность и медные украшения. Жуя сухую
травинку, он положил крышку на пол и отошел  к  выходу.  Там  он  надвинул
шляпу так, чтобы тень падала на  глаза,  и  прислонился  к  косяку  двери,
бесцельно глядя на улицу.
   Отец Джон Конми на мосту Ньюкомен сел в трамвай в сторону Доллимаунта.
   Корни Келлехер, сомкнув свои огромные  башмаки,  в  надвинутой  на  лоб
шляпе, глазел по сторонам, жуя сухую травинку.
   Констебль 57С, патрульный на обходе, остановился рядом с ним  скоротать
минутку.
   - Отличный день, мистер Келлехер.
   - Угу, - пробурчал Корни Келлехер.
   - Только вот душно, - сказал констебль.
   Корни Келлехер пустил дугою  сквозь  зубы  беззвучную  струю  травяного
сока, а щедрая белая ручка бросила монетку из окна на Экклс-стрит.
   - Ну, что хорошенького? - спросил он.
   - Я видел означенного субъекта вчера вечером, - сказал, понизив  голос,
констебль.


   Одноногий матрос проковылял за угол аптеки Макконнелла, обогнул тележку
мороженщика  от  Рабайотти  и  запрыгал  на   костылях   по   Экклс-стрит.
Приближаясь к Ларри О'Рурку, стоявшему у себя в  дверях  без  пиджака,  он
вызывающе рявкнул:
   - _За Англию_...
   Резкими раскачивающимися рывками он продвинулся вперед,  мимо  Кейти  и
Буди Дедал, остановился и рявкнул:
   - _дом и красу_.
   Бледному, изглоданному заботой лицу Дж.Дж.О'Моллоя  было  сказано,  что
мистер Лэмберт на складе, с посетителем.
   Грузная дама остановилась, вынула медяк из своего кошелька и бросила  в
протянутую к ней фуражку. Матрос пробурчал благодарность, угрюмо глянул на
безучастные  окна   и,   опустив   низко   голову,   сделал   еще   четыре
раскачивающихся рывка вперед.
   Потом остановился и в сердцах рявкнул:
   - _За Англию_...
   Двое босоногих мальчишек, сосущих длинные палочки лакрицы, остановились
возле него, разинув на искалеченный обрубок свои желтослюнявые рты.
   Он мощными рывками продвинулся еще вперед, остановился, поднял  к  окну
голову и прорычал низким басом:
   - _дом и красу_.
   Веселое щебетанье и посвистыванье за окном  еще  продолжалось  один-два
такта и смолкло. Занавеску на окне отодвинули в сторону. Табличка "Сдаются
квартиры без мебели" соскользнула с рамы и упала. Мелькнула  щедрая  рука,
оголенная и полная, выглядывающая, как видно было, из белой  комбинации  и
тесных бретелек нижней юбки. Женская ручка бросила  монету  сквозь  прутья
решетки. Она упала на тротуар.
   Один из мальчишек подбежал, поднял ее и  опустил  в  фуражку  певца  со
словами:
   - Вот она, сэр.


   Кейти и Буди Дедал ввалились в двери наполненной паром кухни.
   - Ты отнесла книжки? - спросила Буди.
   Мэгги  у  плиты  дважды  потыкала  палкой,  уминая  сероватую  массу  в
булькающих мыльных пузырях, и отерла лоб.
   - За них не дают ничего, - сказала она.
   Отец Коими шагал по полям в Клонгоузе, стерня покалывала его лодыжки  в
тонких носках.
   - А ты где пробовала? - спросила Буди.
   - У Макгиннесс.
   Буди топнула ногой и швырнула на стол свой ранец.
   - Чтоб этой толстомордой ни дна ни покрышки! - выкрикнула она.
   Кейти подошла к плите и поглядела, прищурившись.
   - А в чугуне что? - спросила она.
   - Рубашки, - сказала Мэгги.
   Буди сердито крикнула:
   - Черт побери, выходит, есть нечего?
   Кейти,  приподняв  крышку  котелка  подолом  своей  запачканной   юбки,
спросила:
   - А в этом что?
   Густой пахучий пар поднялся в ответ.
   - Суп гороховый, - сказала Мэгги.
   - Это откуда же? - спросила Кейти.
   - Сестра Мэри Патрик, - сказала Мэгги.
   Служитель позвонил в колокольчик.
   - Брень!
   Буди уселась за стол и жадно воскликнула:
   - Давай-ка его сюда!
   Мэгги налила густого желтого супу  из  котелка  ей  в  тарелку.  Кейти,
сидевшая напротив Буди, спокойно сказала, на кончике пальца поднося ко рту
хлебные крошки:
   - Хорошо, что хоть это есть. А где Дилли?
   - Пошла отца встречать, - ответила Мэгги.
   Кроша в суп большие кусочки хлеба, Буди добавила:
   - Отца нашего, иже не на небеси.
   Наливая суп Кейти в тарелку, Мэгги воскликнула:
   - Буди! Ну, как не стыдно!
   Кораблик, скомканный листок, Илия грядет, легко покачиваясь, плыл  вниз
по Лиффи, под  Окружным  мостом,  проскакивая  стремнины,  там,  где  вода
бурлила вокруг устоев, держа на восток, мимо судов и якорных цепей,  между
старым доком Таможни и набережной короля Георга.


   Блондинка  у  Торнтона  устилала  дно   плетеной   корзинки   хрустящей
гофрированной бумагой.  Буян  Бойлан  передал  ей  бутылку,  завернутую  в
розовую бумажную салфетку, и небольшой флакон.
   - Первым делом вот это, - сказал он.
   - Да, сэр, - ответила блондинка, - а фрукты сверху.
   - Отлично, это будет победный мяч, - сказал Буян Бойлан.
   Красиво и бережно она уложила  пузатые  груши,  попарно,  хвостиками  в
разные стороны, и между ними спелые рдеющие стыдом персики.
   Буян  Бойлан  в  новых  рыжих  штиблетах  прохаживался   по   магазину,
напитанному запахами плодов, трогал фрукты, сочные, молодые,  морщинистые,
и пухлые красные помидоры, подносил к носу, нюхал.
   H.E.L.Y.'S., цепочка в белых цилиндрах, устало проследовали  перед  ним
мимо Тэнджер-лейн, влачась к цели.
   Внезапно он отвернулся от короба  с  земляникой,  вытащил  из  кармашка
золотые часы и поглядел на них, отставив руку на всю длину цепочки.
   - А вы их можете отправить трамваем? Прямо сейчас?
   Темноспинная фигура в пассаже Мерчентс-арч перебирала  книги  на  лотке
уличного торговца.
   - Конечно, сэр. Это в городе?
   - О да, - отвечал Буян Бойлан. - В десяти минутах езды.
   Блондинка подала карточку и карандаш.
   - Вы не напишете адрес, сэр?
   Буян Бойлан за конторкой написал адрес и вернул ей карточку.
   - Только пошлите сразу, договорились? - сказал он. - Это для больного.
   - Да, сэр. Я сделаю, сэр.
   Буян Бойлан весело позвякал деньгами в кармане брюк.
   - И на сколько вы меня разорили? - вопросил он.
   Тонкие пальчики блондинки пересчитали фрукты.
   Буян Бойлан заглянул ей за вырез блузки. Юная птичка. Он  взял  красную
гвоздику из высокого бокала.
   - Идет мне? - спросил он фатовато.
   Блондинка взглянула искоса на него, выпрямилась с независимым видом, на
его галстук, слегка съехавший набок, зардевшись.
   - Да, сэр, - сказала она.
   Наклонившись,  она  снова  пересчитала  пузатые  груши  и   зардевшиеся
персики.
   Буян Бойлан заглянул ей за  блузку  еще  более  благосклонно,  зажав  в
смеющихся зубах стебель с красным цветком.
   - Я скажу пару слов по вашему телефону, мисси? - спросил он развязно.


   - Ма! [Но! (итал)] - сказал Альмидано Артифони.
   Через плечо Стивена он рассеянно взирал на шишковатый череп Голдсмита.
   Медленно проехали два  вагона  с  туристами,  женщины  сидели  впереди,
ухватившись за поручни. Бледнолицые. Руки мужчин без стеснения обвивали их
щуплые талии. Они смотрели со стороны Тринити на глухой, весь в  колоннах,
портал Ирландского банка, где гургургулили голуби.
   - Anch'io ho avuto di queste idee,  -  говорил  Альмидано  Артифони,  -
quand' его giovine come Lei. Eppoi mi sono convinto che  il  mondo  e  una
bestia. E peccato. Perche la sua voce... sarebbe un  cespite  di  rendita,
via. Invece, Lei si sacrifica [У меня тоже были такие мысли... когда я был
молод, как вы. Я был тогда убежден, что мир - это животное. Каюсь.  Однако
ваш голос... он бы мог быть источником дохода, смотрите. А вместо этого вы
жертвуете собой (итал)].
   - Sacrifizio  incruento  [это  жертва  обдуманная  (итал.)],  -  сказал
Стивен,  улыбаясь  и  медленно,  легонько  покачивая  взятой  за  середину
ясеневой тросточкой.
   - Speriamo, - дружелюбно произнесло круглое и усатое лицо.  -  Ма,  dia
retta a me.  Ci  rifletta  [Будем  надеяться...  Однако  послушайте  меня.
Поразмыслите (итал)].
   Под суровой каменной дланью Граттана, велящей остановиться, трамвай  из
Инчикора высадил кучную ватагу солдат  из  оркестра