астмассы.
Случавшиеся  с  ним время от времени приступы ностальгии  по
старым  добрым  временам были его маленькой тайной.  Времена
эти он помнил не слишком отчетливо - зелен был, слишком мало
видел  и еще меньше понимал, - но ему казалось, что  было  в
них какое-то очарование, уют какой-то, что ли... Прямо как в
старых  черно-белых  фильмах про любовь  и  производственные
проблемы.   В  теперешней  Москве  не  осталось   ни   капли
тогдашнего  очарования,  она  окончательно  превратилась   в
набитый  деньгами и оружием бездушный мегаполис.  Во  всяком
случае, именно такой она представлялась Палачу, и он часто с
удовольствием  думал о том, что рано или  поздно  поднакопит
$%-l&  b,  махнет на все рукой и уедет жить в  провинцию.  А
что?  Можно  будет открыть пусть небольшое,  но  свое  дело,
построить  домишко,  семьей,  наконец,  обзавестись...  Маму
можно будет, забрать из ее чертовой коммуналки. Сейчас-то ее
забирать некуда, сам как пес бездомный, в квартире,  небось,
уже  сантиметров  на пять пыли наросло, а в  унитазе  сквозь
паутину дна не видать...
     Его остановили и потребовали предъявить документы. "Что
за  город,  -  думал  он,  с  равнодушным  видом  протягивая
дородному сержанту паспорт на имя Артема Денисовича Ложкина.
-  Ну  вот как здесь жить? Вот он, стоит, листает странички,
как  будто  сроду паспорта не видел. А вот дать тебе  сейчас
промеж  глаз  и  рвануть по перрону  -  что  делать  будешь,
сержант?  Следом побежишь? Так ведь брюхо у тебя такое,  что
ты свой крантик только в зеркало и можешь рассмотреть..."
      Сержант  отыскал наконец в паспорте  Ложкина  штамп  с
московской  пропиской,  неопределенно  пошевелил   над   ним
рыжеватыми  усами, молча вернул паспорт владельцу,  небрежно
откозырял и удалился рука об руку со своим напарником, цокая
по   асфальту   подкованными  каблуками.  Палач   равнодушно
посмотрел им вслед, спрятал паспорт в сумку и двинулся своей
дорогой.  Менты его не раздражали. Это было явление природы,
наподобие моросящего дождя или гололеда. Неприятно, конечно,
но  какой  смысл злиться по поводу того, что ты не  в  силах
изменить?
     Выйдя на площадь, он первым делом отыскал таксофон и по
памяти  набрал номер. Телефон не отвечал довольно долго,  но
Палач  терпеливо ждал, от нечего делать считая гудки.  Потом
трубку сняли.
     - Доброе утро, - сказал Палач. - Андрей Михайлович? Это
ваш знакомый из Забайкалья. Помните меня?
     - Как же, как же, - пророкотал в трубке знакомый голос.
Сейчас он звучал преувеличенно сердечно и благожелательно  -
видимо,  старик  был  не один. - Конечно,  помню!  Семьдесят
пятый, кажется, год, курсы повышения... Конечно, помню! Один
старый знакомый, - сказал он куда-то в сторону, отвернувшись
от микрофона. - Простите, имя-отчество ваше за давностью лет
запамятовал...
      -  Ложкин, - сказал Палач, выковыривая из пачки  новую
сигарету. - Артем Денисович Ложкин.
      - Ну да, конечно! - радостно воскликнул старый хрен. -
Рад  вас  слышать, Артем Денисович! Ну, и как там  у  вас  в
Забайкалье?
     - У нас в Забайкалье полный порядок, - сообщил Палач.
      -  Непременно  нужно  встретиться,  -  все  с  той  же
интонацией    хлебосольного   хозяина   пророкотал    Андрей
Михайлович. - Не-пре-мен-но! Возражений не приму,  имейте  в
виду... Сейчас у меня, к сожалению, дела, а вот часика в два
- милости прошу.
      Он  продиктовал адрес своей дачи, который Палач и  без
того  знал наизусть, сердечно распрощался и дал отбой. Палач
тоже  повесил  трубку, рассеянным жестом  выдернул  из  щели
таксофона  свою магнитную карточку и еще немного  постоял  в
будке, задумчиво куря и теребя нижнюю губу.
       Ему   не  слишком  понравились  радушный  тон  Андрея
Михайловича   и  поспешность,  с  которой  старик   назначил
встречу.  Обычно старый волчара осторожничал,  по  несколько
дней   подряд  принюхиваясь  и  приглядываясь,  прежде   чем
назначить  личную  встречу и отдать наконец  вернувшемуся  с
задания   исполнителю   его  кровно   заработанные   деньги.
Случалось  и  так,  что  он вовсе не  снисходил  до  личного
контакта,  переводя  деньги на указанный Палачом  банковский
счет или оставляя их в заранее условленном месте.
     Правда, поручений такого масштаба Палач для него раньше
не  выполнял.  Законно  было  бы  предположить,  что  старик
волнуется, переживает и вообще хочет узнать подробности. Это
было  бы  верно,  если  бы речь шла  о  каком-нибудь  другом
старике, но только не об этом. Этот был вскормлен партийными
инструкциями  и  вспоен  армянским  коньяком   на   закрытых
банкетах. Он привык, что по одному его слову - ну  пусть  не
его,  а  кого-нибудь из его вышестоящих покровителей -  реки
поворачивались  вспять,  а огромные толпы  идиотов  радостно
кидались  долбить лопатами вечную мерзлоту  или  крошить  из
автоматов воняющих козлом бородачей в пыльных чалмах.  Этому
динозавру было плевать на подробности, и даже мысль  о  том,
что  кто-то может не выполнить его приказ, ему, наверное,  в
голову не приходила. Тогда в чем дело? Откуда эта спешка?
      Кое-какие  предположения у Палача имелись. Старик  уже
понюхал крови, ощутил, какова она на вкус, и, судя по всему,
окончательно  уверовал в то, что все  проблемы  легче  всего
решаются  простым  нажатием  спускового  крючка.  Палач  был
хорошим  исполнителем, но он слишком много знал. "И  слишком
много  заработал, - добавил он про себя. -  Старик  задолжал
мне такие бабки за весь этот кордебалет, что на его месте  я
бы серьезно задумался: не проще ли расплатиться пулей? "
     "Ну, это мы еще посмотрим", - сказал себе Палач и вышел
из телефонной будки.
      Он  немного прошелся пешком, глазея по сторонам и  все
время  помня  о  том,  что  на него,  вполне  возможно,  уже
началась  охота. В этом ощущении не было ничего  нового  или
непривычного: тот, кто живет вне закона, должен быть готов в
любую  минуту вступить в жестокую драку на выживание, причем
противник сплошь и рядом оказывается сильнее.
     Немного не доходя площади Покровских ворот, он заглянул
в  недавно  открывшийся ресторан. Заведение  это  называлось
"Сломанный  барабан". Палачу казалось, что название  это  он
уже где-то видел - едва ли не в какой-нибудь приключенческой
книге,  до  которых в детстве был большим охотником.  Хозяин
заведения, видимо, когда-то читал те же книжки,  что  и  сам
Палач,  и это сразу расположило киллера и к заведению,  и  к
его владельцу.
     Внутри тоже оказалось весьма недурно. "Все правильно, -
подумал  Палач,  усаживаясь  за столик  и  вытягивая  слегка
подуставшие от длительной пешей прогулки ноги. - Конкуренция
есть конкуренция, особенно когда она действительно есть. Это
такой зверь, что волей-неволей приходится бежать, чтобы тебя
не слопали. Вот они и лезут из кожи вон..."
      Стены  здесь были обшиты каким-то импортным пластиком,
(,%"h(,  цвет  и  фактуру  старого, изъеденного  временем  и
жучками-древоточцами  дерева. В глухой  торцовой  стене  был
устроен камин - судя по виду, самый настоящий, а над камином
на  массивных стальных крюках висела пара кремневых ружей  -
не  то муляжей, не то настоящих, с такого расстояния было не
разобрать.  В выложенной булыжником глубокой нише  стоял  на
бархатной   подставке   высокий   красно-белый   барабан   с
треугольной  прорехой  в потертой кожаной  мембране,  лежали
скрещенные  палочки  и  пылился  старый  гусарский  кивер  с
помятой,  но  надраенной до блеска медной  бляхой.  Все  это
хозяйство было подсвечено скрытыми люминесцентными лампами и
выглядело хоть куда.
      В  полутемном  зале было по-утреннему  пусто,  лишь  в
дальнем   углу,  за  столиком  под  укрепленными  на   стене
скрещенными палашами, торопливо и угрюмо насыщался  какой-то
хорошо  одетый,  обильно потеющий тип с обширной  сверкающей
лысиной  и  солидным, туго набитым портфелем из  натуральной
телячьей  кожи.  Несколько секунд Палач  разглядывал  его  с
вялым  интересом,  потом пришел к выводу, что  этот  угрюмый
обжора  не  представляет  для  него  никакой  опасности,   и
переключил свое внимание на подошедшего официанта.
     Официант был отменно вежлив и даже, черт подери, одет с
некоторым    кавалерийским   акцентом:   в    его    жилетке
усматривалось   явственное  сходство  не  то   с   гусарским
ментиком,  не то с венгеркой. Делая заказ, Палач усмехнулся:
хорошо  еще,  что парня не нарядили в полную кавалергардскую
форму  -  с  каской, кирасой, палашом и шпорами.  Но  хозяин
заведения  явно обладал не только деньгами и  вкусом,  но  и
чувством меры, и это очень понравилось Палачу.
      Еда тоже оказалась отменной, и после плотного завтрака
Палач  заметно повеселел. В конце концов, даже  если  старик
что-то задумал, он, как говорится, в своем праве. Палач  ему
не  друг  и  не родственник, и играют они в такую игру,  где
правил  просто  не бывает. Хочешь жить - умей вертеться,  но
при  этом никогда не поворачивайся к своему партнеру спиной.
Тут  нет ничего личного, это просто работа - не лучше  и  не
хуже любой другой. Да, риска больше, но зато и платят за нее
не  так,  как, скажем, школьному учителю или даже профессору
из университета...
      Выпив кофе и расплатившись с официантом. Палач покинул
ресторан и направился прямиком к ближайшей станции метро. Он
доехал  до Теплого Стана, пересел в автобус и через  полчаса
уже   входил  в  гостеприимно  распахнутые  ворота   платной
автостоянки.
      Перекинувшись  парой  фраз со  сторожем,  он  уверенно
углубился в лабиринт свободных и занятых парковочных мест  и
вскоре  остановился перед потрепанным дизельным "рено".  Это
была  одна из его "рабочих" машин - надежная, неприхотливая,
неброская,  даже уродливая. На такой можно долго  оставаться
незамеченным,  а при необходимости ее не жаль было  бросить.
Таких  машин  у  Палача  было три. Они  месяцами  стояли  на
стоянках  в  разных концах города, дожидаясь  хозяина,  и  в
каждой   из   них  имелся  тайник,  где  лежали   поддельные
документы,  небольшая сумма денег и какой-нибудь  инструмент
$+o проделывания дырок в живых людях с целью превращения  их
в людей мертвых. Такая система обходилась недешево, но Палач
считал,   что  это  удобно,  -  по  крайней  мере,  внезапно
оказавшись  на осадном положении без гроша в кармане  и  без
оружия, он всегда имел в запасе козырь-другой.
      Обойдя машину справа, он присел на корточки и запустил
руку под задний бампер, брезгливо морщась от прикосновений к
заросшему  сухой,  крошащейся под пальцами  грязью  металлу.
Вскоре  его  пальцы  нащупали такой же грязный,  как  и  все
остальное, прямоугольный выступ на ровной поверхности. Палач
потянул за этот выступ, и тот вначале неохотно, а потом  все
более легко заскользил по металлу заднего борта, оторвался и
лег   ему   в  ладонь,  оказавшись  небольшой,  герметически
закрывающейся коробочкой из нержавеющей стали.
      Кое-как  стряхнув с нее присохшую грязь, Палач  открыл
коробочку.  Внутри  лежали  два  предмета:  магнит  и   ключ
зажигания.
      Он  поднял капот, проверил уровень масла и охлаждающей
жидкости,  присоединил к аккумулятору клеммы  проводов  и  с
лязгом  опустил капот на место. Двигатель завелся с  видимой
неохотой, но все-таки завелся и затарахтел ровно и уверенно.
Палач  захлопнул дверцу, отпустил ручной тормоз и  аккуратно
вывел  машину со стоянки, на прощание махнув рукой сидевшему
в своей стеклянной будке сторожу.
      За  углом,  в зажатом между двумя кирпичными  заборами
немощеном  переулке,  он  остановил  машину  и,   не   глуша
двигатель,  до  упора  отодвинул  назад  соседнее   сиденье.
Приподняв  резиновый коврик и войлочное  покрытие  пола,  он
обнажил блестящий голый металл днища. В металле обнаружилась
уплотненная  резиновой прокладкой крышка.  Палач  поддел  ее
концом   отвертки,  и  крышка  отошла,  издав  едва  слышный
чмокающий звук.
      Он  вынул  из  тайника и переложил в нагрудный  карман
документы   на   машину  и  водительское  удостоверение.   В
последний момент он задержал руку с удостоверением у  самого
кармана и взглянул на фотографию. На этой фотографии у  него
были  усы и борода. Палач поколебался пару секунд,  но  все-
таки  снова  полез  в  тайник и вскоре нащупал  на  дне  его
полиэтиленовый пакет с накладными усами и бородой. Он привел
себя в соответствие с фотографией, глядясь в зеркало заднего
вида, скомкал опустевший пакет и снова полез в тайник.
       Плоский   длинноносый  "ТТ"  китайского  производства
оказался  на  месте, завернутый в чистую  тряпицу.  Запасная
обойма  и  глушитель лежали здесь же. Палач быстро  и  умело
проверил  оружие,  навинтил  на ствол  глушитель  и  положил
пистолет  в  свою спортивную сумку. После этого он  сунул  в
тайник  паспорт на имя Ложкина, закрыл крышку и  опустил  на
место  коврик. Для полноты картины не мешало бы переодеться,
но  здесь  возможности Палача были ограничены  валявшейся  в
багажнике старой, застиранной добела джинсовой курткой, и он
решил,  что  сойдет и так - преть в джинсовке по такой  жаре
ему совсем не улыбалось.
      Он посмотрел на часы и понял, что надо поторапливаться
-  времени оставалось в обрез, если он хотел сыграть  в  эту
(#`c  по своим правилам, а не по тем, которые то ли выдумал,
то  ли  не  выдумал  старик. Палач  закурил,  изо  всех  сил
стараясь  не  подпалить  фальшивую растительность  на  своем
подбородке, выжал сцепление и включил передачу.
      Старенький  тарахтящий "рено" резво бежал  по  дороге.
Милицейский  пост  на  выезде из  города  Палач  прошел  без
проблем  -  туго  перепоясанный  белой  портупеей  инспектор
бросил  на  его  невзрачную машину только  один  равнодушный
взгляд  и  сразу же отвернулся. Палач втайне гордился  своим
умением  выбирать  машины-невидимки, более  прозрачные,  чем
хваленый  американский бомбардировщик "стеллс",  и  гордость
эта была вполне законной.
      Вырвавшись  за город, он прибавил скорость,  с  легким
неудовольствием  отметив про себя, что у  старушки,  похоже,
прохудился  глушитель.  Машина гудела  и  зычно  взревывала,
стоило  чуть  резче  надавить на газ, изрыгая  из  выхлопной
трубы  густые клубы черного дыма. Палач подумал, что  "рено"
пора  либо  ставить  на  ремонт, либо попросту  пускать  под
откос.  "Ничего, - подумал он. - Все равно осталось недолго.
Даже   если  старик  не  приготовил  для  меня  какой-нибудь
сюрприз, у него наверняка найдется очередная срочная работа.
Воспользуюсь этой жестянкой в последний раз, а  потом  спалю
ее где-нибудь за Кольцевой, и пусть менты ломают себе голову
над тем, куда подевался ее бородатый хозяин".
      Не  доехав  до  дачи пары километров,  он  свернул  на
ухабистую  лесную дорогу, где машина немедленно принялась  с
неприятным  скрежетом  утюжить днищем  песок  и  травянистые
кочки.  Иногда  сквозь  скрежет  прорывались  глухие  удары,
свидетельствовавшие о том, что на пути  попался  камень  или
выступающий  корень дерева. Увидев слева от себя травянистую
прогалину,  Палач  решительно вывернул в  ту  сторону  руль,
загнав машину под нависающие ветви каких-то кустов.
      Захватив  сумку  с пистолетом, он вышел  из  салона  и
тщательно  запер  дверцу. Он отошел на  несколько  метров  и
оглянулся.  Старенький  грязно-серый  "рено"  выглядел  так,
словно  простоял  тут  лет десять и  намерен  простоять  еще
столько  же.  Это  была  машина, на которой  запросто  могли
приехать какие-нибудь грибники.
     Палач двинулся к даче напрямик, через лес, ориентируясь
в  густых зарослях с такой же легкостью, как если бы шел  по
Арбату. Через полчаса он замедлил шаг, а еще через несколько
минут   его  походка  превратилась  в  бесшумное  скольжение
подкрадывающегося   к   добыче   хищника.   Наконец    Палач
остановился   вовсе,  внимательно  огляделся  по   сторонам,
прислушался.  Не услышав ничего подозрительного,  он  вдруг,
легко  подпрыгнув, ухватился за торчавший параллельно  земле
толстый  сук  старого  дуба. Вскоре  подошвы  его  кроссовок
окончательно  исчезли среди густой листвы.  Некоторое  время
сверху еще сыпались кусочки коры, сухие листья, прошлогодние
желуди и прочий мелкий мусор, а потом наступила тишина.
       До   назначенного   Андреем   Михайловичем   свидания
оставалось полтора часа.

                          Глава 11

      Бекешин замысловато размахнулся правой рукой, подражая
бейсбольному питчеру, но бросок сделал не вперед, а вбок - с
вывертом,  из-за  спины,  так  что  висевший  на  брелоке  с
изображением мерседесовской звезды ключ, сверкнув на солнце,
круто  взлетел вверх и не менее круто устремился к земле,  а
точнее   -  прямиком  в  прикрытый  решеткой  сток  ливневой
канализации.  Юрий  не  глядя  протянул  обмотанную   свежим
стерильным  бинтом руку и спокойно взял ключ из воздуха,  не
дав ему навеки кануть на дне отстойника.
     - В следующий раз, - сказал он, - полезешь в сток. Сам.
Лично. Прямо в лаковых штиблетах, - Шалишь, брат, - возразил
Бекешин.  -  Ты  принят  на  работу  телохранителем.  Должен
хранить   мое   тело   от   любых  мыслимых   и   немыслимых
неприятностей,  в том числе и от погружения во  всевозможные
стоки, люки и прочие антигигиеничные отверстия. Например,  в
ж...  Пардон,  -  перебил  он  себя,  -  я,  кажется,  опять
набрался. Я, знаешь ли, сегодня с утра как начал, так  и  не
могу  остановиться.  Так  что принимай  мое  тело  под  свою
защиту, храни его и оберегай...
       -  А  если  тело  само  ищет  себе  неприятностей?  -
поинтересовался Юрий. Вид у него был довольно кислый.
     - А это уже твои трудности, - сообщил Бекешин. - Какая,
в  сущности, разница, кто хочет причинить телу вред - кто-то
посторонний  или  сам  владелец  этого  тела?  Твое  дело  -
хранить.  От  всех, блин, на фиг... Давай,  отпирай  машину-
то... Да не ту, чудак! Вот эту, черную.
      Он  сильно  качнулся, нырнув вперед всем  телом.  Юрий
посторонился, давая ему полную свободу упасть или удержаться
на ногах по собственному усмотрению. Бекешин устоял.
      -  Ты чего? - обиженно спросил он. - А если бы я морду
расквасил? А если бы я сломал что-нибудь?
      - Если бы ты действительно собирался упасть, я бы тебя
поймал, - ответил. Юрий, подбрасывая на ладони ключ.
      -  То  есть?!  - оскорбился Бекешин. - Я действительно
чуть не упал!
      -  Черта с два, - хладнокровно ответил Филатов. - Ведь
не  упал  же.  И  вообще, перестань валять дурака.  Помнишь:
единожды солгавши, кто тебе поверит? На, держи свой ключ!
      Он сделал быстрое, почти неуловимое движение рукой,  и
ключ  снова  блеснул на солнце. Со стороны могло показаться,
что  эти  двое затеяли здесь, на тротуаре, какую-то странную
игру,   изобретенную  специально  для  "новых  русских",   -
перебрасывание ключами от "мерседесов", этакий мерсобол.
     Бекешин автоматически поймал ключ.
     - Вот так, - сказал Юрий. - Реакция у тебя в порядке, с
чувством  равновесия  тоже полный ажур.  Проблема  только  с
языком: что-то много он врет.
     - О, дьявол! - воскликнул Бекешин. - Да какая муха тебя
укусила?
      - А я весь ими искусан, этими вашими мухами, - ответил
Юрий. - И ты знаешь, оказалось, что это очень полезная штука
-  такой  вот укус. Улучшает зрение и стимулирует умственную
деятельность. Так что я осмотрелся, подумал и решил: не буду
o на тебя работать, Гошка. Не хочу. Врешь ты все. Что именно
-  не  знаю,  не  берусь сказать, но врешь. Так  что  можешь
звонить  в ментовку и сдавать меня со всеми потрохами.  Хотя
мне почему-то кажется, что ты этого не сделаешь, и вовсе  не
из любви ко мне, а просто потому, что у тебя у самого рыльце
в пушку.
      -  Постой, - сказал Бекешин, видя, что он уже собрался
уходить. - Да погоди ты, чумовой! Ну, куда ты прешь? Что  ты
ломишься,  как  танк, напролом? Чего тебе  надо,  черт  тебя
подери?  Что ты все время ищешь? Ангела с крыльями? Да  нету
их,  ангелов,  не бывает, поня