лицо,  но,  встретившись  с  Филатовым
взглядом, поспешно отвернулся.
   Юрий медленно шел в сторону метро, размышляя  о  том,  что  завтра  нужно
будет тащиться в Быково забирать то, что осталось от машины, и что заработки
его теперь накрылись до тех пор, пока он не приведет машину в порядок, и что
чинить "Победу"  не  на  что,  и  что  деньги,  по  всей  видимости,  вообще
несовместимы с ним, Юрием Филатовым... Это были поверхностные мысли на злобу
дня, и они не могли испортить удовольствие от  неторопливой  прогулки  после
долгих томительных часов, проведенных в отделении милиции.
   - Ну что, богатырь, выпустили? - неожиданно услышал он и резко  обернулся
на голос.
   Он увидел прижавшуюся к тротуару огромную приземистую машину,  сверкавшую
черной эмалью и надраенным хромом.  У  машины  были  несовременные,  странно
знакомые очертания, и Юрий с некоторым изумлением убедился,  что  перед  ним
старый правительственный "ЗиЛ". В этом  глухом  переулке  лимузин  смотрелся
странно.
   Стекло в передней дверце было опущено, и из окна  выглядывал  улыбающийся
Самойлов.
   - А, писатель, - устало сказал Юрий. - В чем дело?
   - Ты все еще  меня  не  полюбил,  -  с  напускной  печалью  констатировал
литератор. - А зря! Я, между прочим, тебя  из  такого  дерьма  вытащил,  что
подумать страшно. Мусора тебе дело хотели пришить. Если бы не я, ты бы уже в
Бутырке загорал.
   - Как хорошо быть кавалером, - сказал Юрий и выстрелил окурком в темноту.
   - И лауреатом в придачу, - добавил Самойлов и самодовольно хохотнул. - Но
лучше всего иметь влиятельных знакомых. Ну, и деньги, конечно.
   - Ну ладно, - сказал Юрий. - Спасибо за помощь. Я, пожалуй, пойду.
   - Вот  так  просто  повернешься  и  пойдешь?  -  огорчился  Самойлов.  Он
осторожно потрогал распухшую  щеку,  поморщился  и  ухмыльнулся.  -  Как  ты
полагаешь, - спросил он вдруг, - существует ли  разница  между  гордостью  и
гордыней? Говорят, гордость - это хорошо. Дворянская гордость,  национальная
гордость, вообще гордость... А гордыня - это плохо. Значит,  разница  должна
быть. Но вот в чем она, эта разница? Где проходит граница?
   - Вы меня спрашиваете? - удивился Юрий.
   - А кого же мне еще спрашивать?! Ты так  себя  ведешь,  словно  тебе  это
доподлинно известно.
   - Слушайте, писатель, - сказал Юрий. - Я вам действительно благодарен, но
я  чертовски  устал  и  до  неприличия  проголодался.  Мне  недосуг   решать
философские ребусы, стоя на тротуаре в двух шагах от райотдела.
   - Так садись в машину, - предложил  Самойлов.  -  Зря  я,  что  ли,  сюда
притащился? Садись, подвезу. Ты меня подвез, я - тебя... Ну?
   Юрий дотронулся до заклеенной пластырем гули на затылке, пожал плечами и,
обойдя лимузин, уселся на переднее сиденье  рядом  с  Самойловым.  Литератор
выудил откуда-то  плоскую  стальную  фляжку,  свинтил  колпачок,  глотнул  и
протянул флягу Юрию. Филатов отрицательно покачал головой.
   - Что?! Не хочешь?! - удивленно спросил Самойлов.
   - Не люблю пить на голодный желудок.  Развозит,  -  соврал  Юрий.  Он  не
испытывал ни малейшего желания  пьянствовать  в  такой  компании.  Особенной
благодарности к Самойлову он не  чувствовал:  у  того  наверняка  были  свои
причины, чтобы похлопотать о незнакомом человеке.
   - Развозит? - удивился Самойлов. - А по тебе не скажешь... Тогда,  может,
закуришь?
   Он протянул Юрию открытый портсигар, в котором  было  несколько  папирос.
Юрий снова покачал головой.
   - Как хочешь, - Самойлов защелкнул портсигар и затолкал его в  карман.  -
Так куда поедем? - А черт его знает... Надо бы машину из Быково забрать...
   - Запросто! Хотя зачем тебе эта развалюха? Давай, я тебе новую подарю.
   - Спасибо, - отказался Юрий. - Моя мне дорога как память.
   - Вот разве что... - Лимузин мягко тронулся с места и бесшумно  покатился
вперед. - Тогда, может, деньжат на ремонт подкинуть?
   - У вас хороший автомобиль, - перевел разговор на другую тему Юрий.
   - А, - Самойлов небрежно махнул рукой, - подарок от поклонников.
   Юрий немедленно вспомнил, что Арцыбашев называл Самойлова проституткой, и
с трудом сдержал улыбку.
   Водил Самойлов отвратительно. Всякий раз, когда он  переключал  передачу,
тяжелая машина принималась грохотать по  дороге.  Но  скорость  Георгиевский
кавалер любил, и Юрий с трудом подавлял в себе желание дать ему по  рукам  и
отобрать  руль  или  просто  зажмуриться  и  не  открывать  глаз  до  самого
аэропорта.
   Старый лимузин стремительно мчался по  вечерней  Москве,  литрами  глотая
дорогой бензин. В мягком сиянии приборного щитка Юрий  видел,  что  Самойлов
загадочно улыбается. Оставалось только гадать, что ему нужно от Юрия.
   - Ты хороший парень, - начал Самойлов.
   - Спасибо.
   - Не перебивай. Ты силен, ловок, умеешь драться и при этом неглуп.  Такие
люди, если хочешь знать, встречаются не так уж  часто.  Один  на  тысячу,  а
может, и больше.
   - Надо же, - не удержавшись, вставил Юрий. - Никогда бы не подумал!
   - Вот и подумай... Я намерен заняться политикой, и человек вроде тебя мог
бы быть мне очень полезен.
   - В каком качестве?
   - Берешь быка  за  рога?  Что  ж,  это  правильно.  Пока  что  я  мог  бы
использовать тебя в качестве водителя и охранника -  на  первое  время,  сам
понимаешь. Потом, когда мы познакомимся поближе...
   - Когда вы запомните мое имя, - уточнил Филатов.
   - А?.. Ну да, вот именно. Так вот, немного позже, когда  станет  понятно,
что ты из себя представляешь, я мог бы подыскать тебе другое  место  в  моей
команде. Деньгами не обижу, будь спокоен. И вообще, жить будешь как у Христа
за пазухой.
   Юрий зевнул, деликатно прикрыв рот ладонью.
   Ему было скучно.
   - А какая у вас программа? - спросил он, чтобы не молчать.
   -  Программа  простая,  -  неожиданно  серьезно   ответил   Самойлов.   -
Национальное возрождение - вот и вся моя программа.
   - Убрать кавказцев с Черкизовского рынка, - уточнил Юрий.
   - А ты не иронизируй, -  огрызнулся  Самойлов.  -  Кто  ты  такой,  чтобы
судить?  Да,  убрать  кавказцев  с  Черкизовского  рынка.  И  не  только   с
Черкизовского, и не только кавказцев... Но кавказцы - первоочередная задача.
С ними нужно разобраться в самое ближайшее время, не то  будет  поздно.  Эти
взяточники из московского правительства не понимают, что сами рубят сук,  на
котором сидят. Скажешь, не так?
   Он требовательно уставился на собеседника, ожидая ответа.
   - Смотрите на дорогу, - сказал Юрий. - Я не понял: каких  таких  сук  они
рубят у себя в московском правительстве? Вы имеете в виду хот-доги? Так я их
все равно не ем.
   Самойлов грубо выругался, обгоняя троллейбус.
   - Уговорил, - сказал он. - Дам тебе еще  полставки  артиста  разговорного
жанра и колпак с бубенчиками.
   В его голосе теперь звучали начальственные, хозяйские  нотки,  и  Юрий  с
любопытством покосился на него. Толстяк,  похоже,  был  уверен,  что  сделка
состоялась. Филатов тихонько вздохнул, подумав, что события опять пошли не в
том направлении. Какая-то  неотвратимая  сила  затягивала  его  в  водоворот
неприятностей, из которого, похоже, не выбраться. Сначала визит кашемирового
бандита, теперь этот.., лауреат, черт бы его побрал.
   - Я говорю серьезно, - продолжал Самойлов. - Решать нужно быстро.  С  кем
ты - с нами или с ними?
   - Я сам с собой, - ответил Юрий.
   - Онанист, что ли? Шутка, извини. Просто тебе надо  понять,  что  сегодня
так нельзя. Кто не  с  нами,  тот  против  нас,  вот  как  обстоят  дела  на
сегодняшний день.
   - Ну, значит, я против вас, - равнодушно сказал Юрий. - Когда  придете  к
власти, не забудьте приберечь для меня местечко в концлагере.
   - А ты злой, - заметил Самойлов. - С  голодухи,  что  ли?  Люблю  злых  и
голодных. Они быстрее соображают, острее реагируют,  да  и  вообще...  Сатур
вентур нон студит либентур.
   - Что? - переспросил Юрий.
   - Сытое брюхо к учению глухо. Латынь, сынок. Знаешь латынь?
   - А как же! - Юрий напрягся, припоминая одно из выражений, написанных  на
мятой бумажке,  которую  когда-то  давно,  хихикая,  показал  ему  приятель,
учившийся на первом курсе медицинского. - Пенис лонгус базис витас, -  изрек
он.
   Самойлов расхохотался  так,  что  лимузин  вильнул,  выскочив  на  полосу
встречного движения. Юрий уже успел заметить, что чувство юмора  у  лауреата
литературной премии самое что ни на есть непритязательное.
   - Ну, уморил, - сказал литератор, снимая одну руку  с  баранки  и  утирая
выступившие слезы. - Ну, завернул! Надо будет записать, пока не забыл.  Нет,
парень, я тебя так просто не отпущу. Такие, как ты, на дороге  не  валяются.
Можешь говорить и думать что хочешь, но ты - наш. У меня глаз наметанный,  я
людей насквозь вижу. Обостренное чутье писателя - слыхал про такое?
   - Я слыхал про обостренную совесть писателя, - сказал Юрий.
   Самойлов снова расхохотался, как будто Юрий рассказал ему свежий анекдот.
   - Наш, - повторил он. - Как есть, наш! Вот только язык длинноват.
   Это прозвучало неожиданно холодно и почти угрожающе. Юрий хмыкнул.  Таким
Самойлов нравился ему больше. Интересно, подумал Юрий, он  что  же,  всерьез
намерен сцепиться с чеченцами? За каким чертом  ему  это  надо?  Его  и  так
неплохо кормят... А он ведет себя как человек, занятый сколачиванием  боевой
организации и намеренный в ближайшее время перейти от слов к делу. Зачем ему
это? Сидел бы себе в кабинетике за письменным столом, жег лампу под  зеленым
абажуром и  перелистывал  собрание  собственных  сочинений.  Зачем  ему  эти
разборки с чеченами? Жить ему, что ли, надоело?  Или  он  просто  треплется,
цену себе набивает? Ордена и премии можно купить, а вот уважение и тем более
политический вес - тут никаких денег не хватит.  Может,  в  этом  все  дело?
Покривляется, помашет ручонками, покричит про муки богоизбранного  народа  -
глядишь, и пролезет в Думу. И будет четыре года дурака валять...
   Самойлов завозился на сиденье, пытаясь устроиться поудобнее,  словно  ему
что-то мешало, негромко выругался, полез за пазуху (машина  при  этом  снова
опасно вильнула), рывком вытащил оттуда зацепившийся за  что-то  пистолет  и
рукояткой вперед протянул его Юрию.
   - Мешает, зараза, - сказал он. - Сунь в бардачок.
   Юрий молча взял у него пистолет, чтобы он побыстрее вернул руку на  руль.
Пистолет был большой, тяжелый, из матового  серебристого  металла,  с  очень
толстым  стволом  и  белыми  костяными  накладками   на   рукоятке.   Такими
пистолетами пользуются наркобароны  из  кинобоевиков.  Повертев  пистолет  в
руках, Юрий бросил его в бардачок и захлопнул крышку. Наличие за  пазухой  у
Самойлова пистолета ничего не меняло: носить при  себе  оружие  не  означает
умения им пользоваться.
   - Стрелять умеешь? - спросил Самойлов, словно прочитав его мысли.
   - Пробовал пару раз, - сказал Юрий.
   - Ничего, научишься, - утешил  его  литератор.  Впереди  показались  огни
аэропорта, и писатель немного снизил самоубийственную скорость.
   - А ведь твоей машины здесь, наверное, нет, - сказал он. - Скорее  всего,
весь металлолом, которого здесь накрошили  днем,  оттащили  на  какую-нибудь
штрафную стоянку.
   - Черт! - воскликнул Юрий. - Наверное, так  и  есть.  Я  как-то  даже  не
подумал...
   -  Не  дрейфь,  -  бодро  откликнулся  писатель.  -  С  тобой  лауреат  и
Георгиевский  кавалер  Аркадий  Игнатьевич  Самойлов.  Найдем  твое  корыто.
Поверь, это проще, чем вытаскивать тебя из ментовки.

Глава 5

   Юрий бодро сбежал по ступенькам,  фальшиво  насвистывая  похоронный  марш
Шопена. Навстречу ему снова попался квартирант из восемнадцатой. Юрий бросил
"привет" в ответ на его неизменное "здравствуйте"  и  между  делом  подумал,
откуда это лицо кавказской национальности может  регулярно  возвращаться  по
утрам. Эта встреча снова напомнила ему о визите уголовника в черном пальто и
вчерашних разглагольствованиях Самойлова. "Что-то много  в  последнее  время
возни вокруг чеченцев, - подумал он. - Интересно, что я стану  делать,  если
однажды посреди ночи услышу, как этот тип из восемнадцатой  вопит,  что  его
режут? Побегу на выручку или подержу, чтобы  не  дергался?"  Он  усмехнулся:
большинству людей подобный вопрос даже не пришел бы в голову. Самый разумный
выход в такой ситуации -  натянуть  одеяло  на  голову  и  попытаться  снова
уснуть. В крайнем случае можно набрать "02" - пусть разбираются. Им  за  это
деньги платят.
   Продолжая насвистывать, он толкнул скрипучую дверь и вышел  из  подъезда.
"Победа" стояла там, где он ее оставил. То, что выглядело страшновато ночью,
в беспощадном утреннем свете смотрелось как последствие ядерной  катастрофы.
Юрий сразу понял, почему  чеченец  из  Восемнадцатой  квартиры  так  странно
посмотрел на него при встрече. Если бы у Юрия была очень дорогая  породистая
собака и ее задавил проезжавший мимо мусоровоз, соседи бросали  бы  на  него
точно такие же взгляды,  в  которых  сочувствие  в  равных  пропорциях  было
смешано со злорадством. Глядя на  то,  что  осталось  от  его  машины,  Юрий
подумал, что похоронный марш - самая подходящая музыка в данном случае.
   Стоя у  подъезда,  он  пересчитал  наличность.  Того,  что  он  заработал
накануне, хватило бы разве что на замену разбитых таксистами стекол. Юрий не
отчаивался  -  у  него  имелся  конкретный  план.  Конечно,  эксплуатировать
приятельские отношения не совсем этично, но другого выхода он не видел.
   В таксопарке, где когда-то работал Юрий, с давних  пор  имелся  свободный
бокс. По неизвестной причине он был построен таким образом, что  его  ворота
открывались прямо на улицу; Руководство  таксопарка  почему-то  сочло  такую
планировку  помещения  неприемлемой,  и  оно  на   протяжении   многих   лет
использовалось в качестве склада для всевозможного ненужного хлама  -  лысых
покрышек, пришедших в окончательную негодность коробок  передач,  треснувших
блоков цилиндров и прочего ни на что не годного лома. Периодически  к  боксу
подгоняли тяжелый самосвал, грузили в ковш  все  это  добро  и  благополучно
сдавали в утиль.
   Почти одновременно с приходом Юрия  на  работу  в  таксопарк  в  дирекции
объявился человек по фамилии Валиев. Сергей Русланович  Валиев  по  паспорту
значился татарином, хотя родился и вырос в Москве. В свои сорок два года  он
успел повоевать в Афганистане и сменить не  менее  десятка  профессий  -  от
водителя троллейбуса до редактора заводской многотиражки.  Теперь  он  решил
открыть  небольшую  мастерскую  по  ремонту  автомобилей.  Его   интересовал
заброшенный бокс, и дирекция  сочла  возможным  сдать  фактически  пустующее
помещение в аренду. Плату заломили грабительскую, но  Валиев  согласился:  в
эпоху всеобщей лихорадочной автомобилизации, выражающейся в скупке на Западе
ветхих,  почти  выработавших  свой   моторесурс   автомобилей,   доходы   от
автосервиса обещали превзойти любые затраты.
   Как-то само собой вышло, что Юрий  Филатов  близко  сошелся  с  Валиевым,
Сергей  Русланович  много  повидал  и  был  очень  интересным  собеседником.
Возможно, их свело вместе военное прошлое, но Юрий видел основную причину  в
том, что и  он,  и  Валиев  выглядели  в  таксопарке  белыми  воронами.  Оба
прекрасно умели ладить с окружающими, но настоящего  контакта  почему-то  не
происходило, да они к этому и не стремились. Когда Юрий по настоянию  своего
приятеля банкира Арцыбашева уволился из таксопарка, они с Валиевым были  уже
друзьями.
   Именно к Валиеву и направлялся  сейчас  Юрий  в  расчете  отремонтировать
машину. То, что автомобиль повредили таксисты, его мало беспокоило: это было
чистой случайностью. Кроме того, на месте сражения он не  заметил  ни  одной
машины из родного таксопарка. Его бывшие коллеги промышляли в другом  районе
и не принимали участия в драке.
   Он завел двигатель и тронулся с места. В выбитое переднее окно  сразу  же
потянуло прохладным ветерком, который усиливался и становился  все  холоднее
по мере увеличения скорости. Юрий застегнул куртку до самого горла,  пожалев
о том, что не сообразил надеть  хоть  какую-нибудь  кепку.  Встречный  поток
воздуха трепал волосы и заставлял слезиться глаза. Светило солнце, но вскоре
Юрий почувствовал, что у него замерзают уши и пальцы  рук.  Ветер  монотонно
гудел в стойках кузова, беспрепятственно продувая салон насквозь.
   Юрий невольно улыбнулся, вспомнив минувшую ночь. Вдохновленный коньяком и
марихуаной Самойлов  развил  бурную  деятельность  и  вопреки  всем  законам
природы сумел-таки  выяснить,  куда  отбуксировали  машину  Юрия,  В  начале
первого ночи они подъехали к штрафной стоянке, расположенной в Мневниках, на
противоположном конце города. По дороге Самойлов то и дело  прикладывался  к
своей фляге,  так  что  к  концу  путешествия  она  совершенно  опустела,  а
литератор в речах и осанке  уподобился  Зевсу.  Наблюдая  за  ним,  Юрий  не
сомневался, что пробуждение за решеткой будет для них  немыслимым  счастьем.
Гораздо больше шансов было на то, что они вообще  не  проснутся,  разбившись
вдребезги на чертовом лимузине Самойлова, который порхал по проезжей  части,
как бегемот, спьяну вообразивший себя ласточкой.
   Только  пьяный  и  обкуренный  в  дым  Георгиевский  кавалер  и   лауреат
безымянной литературной премии смог в половине первого ночи  добиться  того,
чтобы им позволили забрать со штрафной стоянки автомобиль. Он метал громы  и
молнии, густо дыша коньячным перегаром, звонил кому-то по телефону,  ругался
черными словами и обзывал всех подряд бездельниками и казнокрадами. Судя  по
тому, что все это хулиганство сошло ему с рук, у писателя действительно были
очень влиятельные друзья. Примерно через час  Юрий  уже  сидел  в  усыпанном
битым стеклом салоне своей старушки "Победы", выводя ее со стоянки.
   У ворот  стоянки  они  расстались.  Самойлов  сунул  Юрию  свою  визитную
карточку, повалился на водительское сиденье "ЗиЛа", с места дал полный газ и
уехал в ночь, выписывая жуткие кренделя. Глядя ему вслед, Юрий подумал,  что
при сложившихся обстоятельствах шансов на новую встречу с Самойловым у  него
очень мало. Оба рисковали не добраться до дому: один  -  по  причине  полной
невменяемости,  вызванной  алкоголем  и  травой,  а   второй   потому,   что
намеревался проехать ночью через всю Москву с выбитыми  фарами.  Подумав  об
этом, Юрий снова улыбнулся: он  доехал  благополучно,  значит,  несчастливый
билет достался Самойлову.
   Добравшись до таксопарка, он перестал улыбаться: ворота бокса, в  котором
совсем недавно располагалась ремонтная мастерская, были заперты на  огромный
висячий замок. Никаких надписей и объявлений, поясняющих  причины  подобного
запустения, ни на воротах, ни вокруг них не наблюдалось.
   Юрий остановил  машину  на  просторной  асфальтированной  площадке  перед
воротами таксопарка и выбрался  из-за  баранки,  небрежно  хлопнув  дверцей.
Запирать дверцу он не стал, поскольку ни одного стекла в машине все равно не
было. Отойдя на несколько метров,  он  оглянулся.  "Победа"  выглядела  так,
словно простояла на этом пятачке грязного асфальта последние пятьдесят  лет.
Филатов вздохнул и двинулся к проходной.
   Вахтер на проходной приветственно помахал ему рукой и приложил  ладонь  к
козырьку засаленной форменной фуражки с зеленым  околышем.  Сегодня  дежурил
отставной майор Михалыч, хорошо помнивший Юрия и уважавший его за  армейское
прошлое. Юрий улыбнулся в ответ и прошел на территорию парка,  на  мгновение
испытав ностальгическую грусть. Сколько раз  он  выводил  желтую  "Волгу"  с
зеленым огоньком в правом углу лобового стекла из этих самых ворот!  Сколько
раз, протирая кулаком слипающиеся глаза, он загонял в эти  ворота  машину  с
таким чувством, словно вернулся домой!
   Он огляделся в поисках знакомых лиц. Как всегда между пересменками,  парк
выглядел пустым и заброшенным. Где-то в отдалении лениво  прошагала  сутулая
фигура в сине-буром  рабочем  комбинезоне,  по  частям  втиснулась  в  узкую
к