ть  -
пространно, динамично и так это, знаешь ли.., ну, в общем,  как  ты  умеешь.
Чтобы и остренько, и без судебного процесса.
   Он замолчал и посмотрел на Светлова. Светлов тоже молчал, глядя себе  под
ноги. Воспользовавшись этим, Миронов энергично подвигал лицом, разминая его,
как задубевшую на морозе резиновую маску. Ему было тошно от себя самого. Вся
его речь являлась дословным повторением того, что  говорил  ему  пару  часов
назад Владислав Андреевич Школьников, а реплики Светлова во многом, если  не
во всем, совпадали с его собственными.
   - Признаться, я немного по-иному представлял себе задачи журналистики,  -
наконец нарушил молчание Светлов.
   - Ну естественно, - устало откликнулся Миронов.  -  Правдивая  информация
обо всем, что происходит вокруг нас, бесстрашное  освещение  теневых  сторон
действительности,  радение  о  народном  благе  путем  постоянного  гласного
контроля за  власть  и  деньги  имущими...  Ты  что,  с  Луны  свалился?  Ты
действительно веришь, что твоя работа  кому-то  нужна?  Предположим,  завтра
наша газета закроется. И что? Кто от этого пострадает? Я  тебе  отвечу,  кто
пострадает. Ты пострадаешь. Я пострадаю. Лидочка твоя пострадает,  и  вообще
все, кто здесь работает... А те, кого мы привыкли называть своими читателями
скорее  всего  даже  не  заметят  нашего   исчезновения.   Ну   была   такая
желтоватенькая газетенка, а потом пропала куда-то, ну  и  что?  Так  что  не
пудри мне мозги задачами журналистики.., а главное, не пудри мозги  себе.  У
тебя еще все впереди, но иллюзии - такая вещь, от которой  надо  избавляться
как можно раньше, если хочешь чего-то достичь  в  этой  сволочной  жизни.  И
потом, я хотел бы напомнить тебе, что ты сейчас не в  том  положении,  чтобы
строить из себя девственницу.
   - Я - говно, - повторил Светлов. - Не волнуйся, я не забыл.  Я  этого  до
самой смерти не забуду.
   - Ну вот! - умело разыгрывая  огорчение,  воскликнул  Миронов.  -  Уже  и
обиделся! Как маленький, ей-богу, слова ему  не  скажи.  Конечно  говно!  Ты
говно, я говно, и Филатов наш, я уверен, слеплен  из  того  же  теста,  если
поглубже копнуть... Ты - журналист, так что привыкай. Если останешься в этой
сучьей профессии, наслушаешься в свой адрес  еще  и  не  такого,  причем  от
людей, про которых все думают, что они и  слов-то  таких  не  знают.  И  вот
что... Поработай-ка ты дома, пока вся эта история с Филатовым  не  уляжется.
Он - парень отходчивый, я таких хорошо знаю. Через недельку-другую кулаки  у
него чесаться перестанут, а там, глядишь, и еще что-нибудь произойдет. Народ
и так не в курсе, что конкретно между вами произошло, а  через  пару  недель
все это и вовсе быльем порастет. Договорились?
   Светлов пожал плечами.
   - Когда нужен первый материал? Миронов тоже пожал плечами.
   - Как всегда, неделю назад, - ответил он.  Когда  Светлов  наконец  ушел,
главный редактор ?Московского полдня? закурил очередную сигарету  и  выкурил
ее до самого фильтра, сидя вполоборота к окну и бездумно глазея на  медленно
проплывавшие над крышей соседнего высотного здания облака. Потом он  потушил
окурок, поймал в темном экране компьютера  бледное  отражение  своего  лица,
брезгливо поморщился и, сказав отражению: ?У, с-ско-тина!?,  выбрался  из-за
стола.
   Он шел искать Лидочку Маланьину: нужно было извиниться перед ней,  и  чем
скорее, тем лучше.

***

   Возвращаясь из магазина, Юрий заглянул в почтовый ящик  и  обнаружил  там
счет за коммунальные услуги и очередной номер ?Московского полдня?,  который
приходил на его адрес бесплатно, как и всем  сотрудникам  редакции.  Юрия  в
этой газете  интересовала  в  основном  программа  телепередач.  Что  же  до
основного  содержания,  то  ?Московский  полдень?,  по  мнению   Юрия,   был
обыкновенной ?желтушкой? среднего уровня - относительно умеренной, в  чем-то
даже солидной, но даже не пытающейся стать в один ряд  с  такими  гигантами,
как ?АиФ? или ?Комсомолка?.  Получая  ?родную?  газету,  Юрий  обычно  бегло
перелистывал  страницы,  выискивая  что-нибудь  интересное,  кое-что  читал,
что-то просто наискосок  пробегал  глазами,  после  чего,  вынув  вкладыш  с
телепрограммой, отправлял газету на антресоли,  где  у  него  среди  прочего
хлама лежала пачка макулатуры.
   Он закрыл почтовый ящик, сунул свернутую газету под мышку  и  поднялся  к
себе на третий этаж, неся в левой руке  сетку  с  продуктами.  Шрам  на  его
правой лопатке заживал быстро, как и все его раны, но Юрий  старался  беречь
раненое плечо: с момента драки в Рублево прошло чуть больше двух недель.
   Он  поставил  на  плиту  старый  эмалированный   чайник,   нарезал   себе
бутербродов, присел в угол  у  окна  и  развернул  газету,  которая  еще  не
утратила запаха свежей типографской краски. Через открытую форточку в  кухню
тянуло ровным теплым сквознячком, со двора доносился привычный  шум  -  визг
ребятни, шарканье подошв по асфальту и неизменное звонкое клацанье  костяшек
домино о дощатую крышку стола. Чайник на плите начал тихонечко сипеть.  Звук
был приятный, какой-то очень домашний. Под это  уютное  сипение  было  очень
легко представить себе, что мама сидит в соседней комнате и вяжет  очередной
шарф или свитер, а может  быть,  снова,  в  который  уже  раз,  перечитывает
растрепанный сборник рассказов Чехова, изданный еще до революции.
   Юрий дернул  щекой,  отгоняя  наваждение.  Тешить  себя  иллюзиями  очень
приятно, но чем дольше ты этим занимаешься, тем больнее потом возвращаться к
действительности. Он закурил - как обычно, натощак -  и  принялся  шелестеть
газетой, выискивая, что бы такое почитать, пока не закипел чайник.
   После пары месяцев работы немного побюллетенить оказалось  даже  приятно,
тем более что Мирон, решив, по  всей  видимости,  продемонстрировать  широту
своей  славянской  натуры,  презрел  формальности  и  платил  Юрию   не   по
больничному, а так, словно тот продолжал ежедневно ходить на работу.  Помимо
этого,  главный  редактор  выплатил  Юрию  небольшую  премию  за,   как   он
выразился, ?мужество и героизм при  исполнении  служебного  долга?.  Правда,
Юрию показалось, что заплатили ему скорее за молчание, чем  за  умение  бить
морды, но вдаваться в подробности он не стал. Разве  это  плохо  -  получить
немного денег за то, что ты собирался сделать бесплатно? Естественно, Юрию и
в голову не приходило  обсуждать  с  посторонними  людьми  подробности  того
памятного вечера, но он не стал говорить об этом  Мирону,  чтобы  тот,  чего
доброго, не начал сожалеть о впустую потраченных деньгах.
   На третьей странице газеты Юрий наткнулся  на  большую,  почти  на  целый
разворот, статью Светлова, озаглавленную несколько претенциозно и, на взгляд
Юрия, довольно безвкусно: ?ЗОЛОТОЕ КОЛЬЦО, или Как некий гад  урезал  МКАД?.
Юрий немного пошевелил над  этим  заголовком  бровями,  недовольно  покрутил
носом, но все-таки решил поинтересоваться, какой  именно  гад  так  нехорошо
поступил с Московской кольцевой автодорогой.
   Ему казалось, что после шума, поднятого  еще  зимой  средствами  массовой
информации, возвращение к избитой теме МКАД - дело гиблое. Мирон  и  Димочка
Светлов, судя по статье, были с этим не согласны, хотя никаких новых  фактов
Юрий в опусе Светлова не обнаружил. Собственно, ничего конкретного там и  не
было,  зато  желчи,  сарказма  и  прозрачных  намеков  хватило  бы  на   три
сатирических романа объемом в пятьсот страниц каждый.  Впрочем,  приведенные
Светловым арифметические  выкладки  все-таки  впечатляли,  да  и  сама  идея
хищения государственных  денежек  была  настолько  очевидной  и  лежащей  на
поверхности, что ею грех было не воспользоваться.
   Основной смысл статьи сводился  к  тому,  что  допустимые  отклонения  от
проектных значений, так называемые допуски, - вещь довольно хитрая.  Светлов
приводил здесь старую, неоднократно слышанную  Юрием  байку  об  автомобиле,
двигатель которого совершенно случайно был собран  с  нулевыми  допусками  -
плюс на михус и так далее, - в результате чего его мощность  неожиданно  для
всех возросла в десять раз. Так что, писал  Светлов,  если  не  жадничать  и
оставаться в пределах разрешенных допусков, можно неплохо  погреть  руки  на
глазах  у  пораженной  публики,  что  скорее  всего  и  было   сделано   при
строительстве МКАД.
   - Черт знает что, - проворчал Юрий, складывая газету и небрежно бросая ее
на подоконник.
   Чайник на плите сипло засвистел  и  выпустил  из  носика  длинный  султан
белого пара, сигнализируя о том, что пора прекратить  забивать  себе  голову
чепухой и заняться  чем-нибудь  более  конструктивным  -  завариванием  чая,
например. Юрий был с ним  согласен  на  все  сто  процентов.  Если  Светлову
хочется выставлять себя на посмешище, а Мирону - рисковать  и  без  того  не
слишком высокой репутацией газеты, он, Юрий Филатов, не  станет  им  в  этом
мешать. Это, если разобраться, вообще  не  его  дело.  Его  дело  -  крутить
баранку, беречь по мере возможности  драгоценные  журналистские  задницы  от
милицейских дубинок и других неприятностей, ну и, конечно же, помалкивать  в
тряпочку. Если бы Мирон нуждался в его советах, он бы не постеснялся подойти
и прямо попросить. Он вообще не из стеснительных, Мирон...
   Заваривая чай, Юрий против собственной воли  продолжал  думать  о  статье
Светлова.  Конец  ее  как  бы  повисал  в  воздухе,  намекая  на   возможное
продолжение, хотя Юрий не понимал, что тут, собственно,  продолжать.  На  ум
ему невольно пришли когда-то сказанные Светловым горькие слова  о  том,  что
журналист - это зачастую просто фаянсовая посудина в человеческом облике,  в
которую сначала заливают, а потом в точно рассчитанный момент сливают ту или
иную информацию.  Неужели  как  раз  теперь  этот  момент  настал  и  кто-то
вознамерился слить через ?Московский полдень? очередную  порцию  компромата?
Если так, то Светлов и Мирон подписались на довольно грязное дело. А если не
так, значит, ?Московский полдень? испытывает огромные трудности, раз уж  его
журналисты принялись высасывать сенсации из пальца.
   Он успел допить чай и как раз мыл посуду, когда в дверь  позвонили.  Юрий
закрутил кран, вытер руки кухонным полотенцем и пошел открывать, гадая, кого
это принесло. Только бы не Веригин с бутылкой, подумал он.  Только  его  мне
сейчас и не хватало...
   За дверью, без нужды  шаркая  подошвами  по  вытертому  половичку,  стоял
Веригин, с торжественным видом прижимая к груди бутылку водки. Юрий подумал,
что у него начинает, судя по всему, прорезываться пророческий  дар,  подавил
желание недовольно поморщиться и отступил  в  глубь  своей  микроскопической
прихожей, давая Веригину войти.
   - Только не говори, что пить не будешь, -  с  порога  заявил  Веригин,  с
излишней предупредительностью пожимая Юрию не правую, а левую  руку,  словно
тот был ранен не в лопатку, а в кисть. - Дырка у тебя  не  в  желудке,  а  в
плече, и за руль ты еще долго не сядешь. А спиртное, говорят,  помогает  при
большой потере крови.
   - Серега, родной, - сказал Юрий, -  какая  потеря  крови?  Это  было  две
недели назад - А ты не торопи организм, - заявил Веригин, протискиваясь мимо
него и сразу направляясь  в  кухню.  -  Организму  виднее,  сколько  времени
восстанавливаться и сколько горючего для  этого  требуется.  Вот  скажи  мне
честно: вот смотришь ты на бутылку, и что? Тошнит тебя, с души воротит?
   Юрий рассмеялся, запирая входную дверь.
   - Да нет, - сказал он, - не тошнит и не воротит.
   - Ну вот! -  проорал  из  кухни  Веригин.  -  Значит,  организм  горючего
требует! Значит, может организм!
   - ?Может? и ?хочет? - разные вещи, -  с  улыбкой  сказал  Юрий,  входя  в
кухню.
   Веригин уже шуровал здесь, хлопая дверцами шкафчиков и заглядывая во  все
углы.
   - А? - переспросил он, поворачивая к Юрию налитое кровью усатое  лицо.  -
Ты мне мозги своим марксизмом-ленинизмом не керосинь - ?может, хочет?...  Ты
мне, ешкин кот, скажи, где у тебя рюмки?
   - Рюмки у меня там, где всегда, - расплывчато ответил  Юрий  и,  протянув
руку, достал две рюмки  с  верхней  полки.  -  Вот  они,  рюмки,  только  их
сполоснуть, наверное, надо.
   - Нечего, нечего, - проворчал Веригин, отнимая  у  него  рюмки  и  быстро
протирая их изнутри подолом полосатой красно-черной футболки. - Споласкивать
еще... Водкой сполоснем. Водка - она любую заразу  убивает,  даже,  говорят,
радиацию выводит. А то, что у тебя рюмки, главная,  можно  сказать,  посуда,
пылью заросли - это, Юрик, непорядок. Значит, редко пользуешься. Сидишь  как
бирюк, на людях не бываешь, культурно не общаешься и  даже,  ешкин  кот,  не
пьешь.
   - Откуда ты  знаешь?  -  вынимая  из  холодильника  колбасу  и  помидоры,
возразил Юрий. - Может, я ее стаканами пью. Или из горла.
   -  Непохоже,  -  скептически  сказал  Веригин,  окинув  его   критическим
взглядом. - Тех, которые квасят в одиночку, да еще из горла,  сразу  видать.
Такие долго не живут. А ты вон какой бугай,  на  тебе  пахать  можно  вместо
трактора. Ты с закуской-то того.., не особенно. Закуска, она, знаешь, градус
крадет.
   Юрий закончил резать колбасу и опустился на свой любимый табурет у  окна,
с удивлением обнаружив, что его уже поджидает полная до краев рюмка.
   - А по какому случаю гуляем? - спросил он.
   - На работу я  устроился,  ешкин  кот!  Автослесарем  в  этом,  как  его,
черта.., ну, да в автопарке же! Международные перевозки и все такое  прочее.
Обещали дальнобойщиком взять, когда права обратно получу. Так что  нет  худа
без добра,  Юрик,  друг  ты  мой  дорогой!  У  дальнобойщиков  знаешь  какие
зарплаты?
   - Знаю, - вертя в пальцах рюмку, ответил Юрий. -  И  как  их  на  дорогах
убивают, тоже приходилось слышать.
   - Все под Богом ходим, - философски сказал Веригин. - Ох, и  ядовитый  же
ты мужик, Юрик! Непростой, с подковыркой...  Непременно  тебе  надо  радость
человеку испортить.
   - Да не собирался я тебе радость портить, - возразил Юрий. - Я  рад,  что
ты рад, и вообще... Только пить-то зачем? Права по пьянке отобрали, а если в
парке своем пару раз на рогах появишься, то тебе не только баранку  -  метлу
не доверят.
   - А я, что ли, в рабочее время? - оскорбился Веригии. - Я, что ли, совсем
дурак, по-твоему, да?
   - Тише, тише, - сказал Юрий.  -  Не  дурак.  Умный.  Давай-ка  вот  лучше
выпьем. За начало новой жизни.
   - Какой еще новой жизни?  -  подозрительно  уставившись  на  него  поверх
рюмки, спросил Веригин.
   - Ну.., новая работа и все такое, - Юрий  повертел  в  воздухе  свободной
рукой. - За радость, в общем.
   "Черт  меня  все  время  тянет  за  язык,  -  подумал  он,  безо  всякого
удовольствия глотая теплую водку. - Он ведь уже завелся. С ним сейчас  лучше
не спорить, а то потом его не угомонишь. Пока не подерется с кем-нибудь,  не
успокоится. Я его, черта усатого, с малолетства знаю, как выпьет, так у него
кулаки чешутся. Принесла его нелегкая на мою голову..."
   Веригин между тем натолкал полный  рот  колбасы,  против  которой  минуту
назад так горячо возражал, и принялся с трудом жевать, выкатив от усердия  и
без того выпуклые, как у рака, глаза. Его усы при этом хищно  шевелились,  а
туго набитые  щеки  выглядели  так,  словно  Веригин  закусывал  бильярдными
шарами. Не переставая жевать, он цапнул со стола бутылку  и  со  снайперской
точностью наполнил рюмки по второму разу.
   - Аха, - неразборчиво сказал он, плюясь крошками полупрожеванной колбасы,
- кашетка шве-шенькая!
   - Чего? - не понял Юрий.
   Веригин начал жевать быстрее, сделал богатырский глоток, скривившись  при
этом от усилия, прочистил горло и повторил:
   - Газетка, говорю, свеженькая. Тебе, значит, тоже  бесплатно  выписали...
Уже читал?
   - Просматривал, - ответил Юрий.
   - Угу, ясно. Светлов-то молодец, а? Как он их, чертей, поддел! Прямо  под
ребро, щучий глаз! Такой с виду плюгавенький интеллигентик, а смотри  ж  ты,
ни хрена не боится! Не-е-ет, из него толк будет, это я тебе говорю!
   - Да кого он поддел-то? - спросил Юрий,  который  никак  не  мог  понять,
говорит Веригин серьезно или пытается таким образом  проявить  свое  чувство
юмора.
   - Как это - кого? Их, умников толстозадых. Лужка нашего и всю его  банду,
вот кого. Нахапали, наворовали, а теперь сидят и в кулак  хихикают.  Погоди,
дай срок, мы им всем еще покажем!
   -  Что  покажем?  -  спросил  Юрий,  хотя  и  понимал,  что  лучше  будет
промолчать. - Голую задницу?
   - Кузькину мать мы им покажем, вот чего. Построили,  называется,  дорогу.
Слушай, что за жизнь, а? Ведь одно ворье кругом!
   -  Брось,  Серега,  -  сказал  Юрий.  -  Ну  нельзя  же  так   вот,   без
доказательств, в людей пальцем тыкать - вот он, мол, ворюга. Так  на  любого
можно показать.
   - Вот тебе - на любого! - Веригин сделал  неприличный  жест.  -  На  тебя
нельзя показать, на меня нельзя.., да почти на всех. То, что на  работе,  по
мелочи, это не воровство, а просто компенсация. А вот у кого  дворцы  вокруг
Москвы понастроены, да квартиры по двести  метров,  да  по  три  иномарки  в
гараже, на того смело можно показывать - вот он, поганец!  Это  он  у  сирот
кусок изо рта выхватил!
   - Да ладно тебе, - попытался урезонить расходившегося  Веригина  Юрий.  -
Чего ты распетушился? На этой кухне олигархов нет.
   - Точно нету? - подозрительно спросил Веригин и, приподняв край скатерти,
заглянул под стол.
   Это уже была шутка, и Юрий немного успокоился. ?Однако, - подумал он. - А
я-то считал, что  статейка  Светлова  -  это  так,  пустая  трата  бумаги  и
типографской краски. Оказывается, ничего  подобного!  Есть  еще  контингент,
которому, сколько ни лей ему дерьма на голову, все будет мало."
   Они выпили еще по одной. Веригин снова вплотную  занялся  колбасой.  Юрий
меланхолично жевал помидор, макая его в соль, и думал о  том,  что,  видимо,
уже никогда и ничего не поймет в этой жизни. Раз уж дожил  почти  до  сорока
лет и ни в чем не  разобрался,  то  надежды,  можно  сказать,  никакой.  Вот
Веригин. Какое ему, в сущности, дело до денег, которые то ли украли,  то  ли
не украли во время строительства кольцевой? Разве  что  завидует  тому,  кто
украл, и злится, что самому  ничего  не  перепало.  Так  ведь  вовсе  он  не
завидует, и злится он не за себя, а -  смешно,  но  правда!  -  за  народное
добро. Хотя сам это народное добро тащит домой при первом же удобном  случае
- в качестве компенсации, как  он  говорит.  И  верит,  всему  верит,  любой
чепухе, лишь бы ее произносили с авторитетным видом...
   Его размышления были прерваны раздавшимся  в  прихожей  звонком.  Веригин
замер в нелепой позе, не дотянувшись до бутылки на какой-то сантиметр.
   - Моя, - произнес он зловещим заговорщицким шепотом. - Юрик,  если  чего,
ты меня сегодня не видел. Не станет же она, зараза, твою хату шмонать...
   - Да брось, - сказал ему Юрий. - Что ты, в  самом  деле,  как  маленький?
Откуда ей здесь взяться? Ты же ей, надеюсь, не говорил, куда пошел?
   - А ей не надо ничего говорить, - все тем же  свистящим  шепотом  ответил
Веригин. - У нее нюх, как у добермана, понял?
   - Не понял, - сказал Юрий. - Но это не имеет значения.
   Он вышел в прихожую и отпер дверь. На лестничной площадке стояла  Людмила
Веригина в застиранном домашнем халатике на пуговицах и в шлепанцах на  босу
ногу. Руки она держала кренделем, уперев  кулаки  в  широкие  бедра,  отчего
тесноватый халатик  разошелся  на  ее  мощной  груди  как  раз  между  двумя
пуговицами,  нескромно  выставив  на  всеобщее  обозрение  что-то   розовое,
кружевное и шелковистое  на  вид.  Широкое  лицо  мадам  Веригиной  выражало
угрюмую решимость, короткий нос был вызывающе  задран  кверху  и  алел,  как
боевое знамя, - может быть, от праведного гнева, а может быть,  от  кухонной
жары, но уж никак не от водки.
   Первым делом Юрий подумал о том, что семейство Веригиных сегодня, судя по
всему, решило довести его до полного обалдения своими неожиданными визитами