, реши, что  же  случи-
лось.
   Каган тогда спросил еврея, что может значить это различие, Тот  отве-
чал:
   - Да ведь различия не будет, как только ты сам совершишь обрезание.
   Каган не знал, на что решиться, и снова спросил  совета  у  принцессы
Атех. Она отвела его в подвалы своего дворца и показала двойника. По  ее
приказу он был закован в цепи и брошен за решетку. Но цепи он сумел  ра-
зорвать и сотрясал решетку с невероятной силой. За одну  ночь  он  вырос
так, что настоящий, необрезанный каган казался рядом с ним ребенком.
   - Хочешь, я выпущу его? - спросила принцесса.  Каган  испугался  нас-
только, что приказал убить обрезанного кагана.  Принцесса  Атех  плюнула
великану в лоб, и он упал мертвым.
   Тогда каган обратился душой к грекам, заключил с ними  новый  союз  и
назвал их веру своей.



   КИРИЛЛ  (Константин  Солунский,  или  Константин  Философ,  826   или
827-869) - православный святой, греческий участник хазарской полемики ?,
один из основателей славянской письменности. Седьмой ребенок в семье ко-
мандира друнга Леона, который по поручению византийского двора  выполнял
в Солуне военные и административные функции, Константин сменил  ряд  чи-
новничьих и дипломатических должностей. Вырос он  среди  голых  церквей,
без икон, в те времена, когда в Царьграде у власти  были  иконоборцы.  К
ним относились и многие выходцы из Солуна, и Константин обучался  разным
наукам у людей, которые были известными противниками икон.  Лев  Матема-
тик, преподававший ему Гомера, геометрию, арифметику, астрономию и музы-
ку, был иконоборцем и родственником  царьградского  патриарха-иконоборца
Иована Грамматика (837-843), кроме того, он поддерживал связи с  сараци-
нами и их калифом Мамуном. Вторым наставником Константина был  известный
философ, а позже патриарх, Фотий, который преподавал ему грамматику, ри-
торику, диалектику и философию и которого прозвали христианским  Аристо-
телем. Вместе со Львом Математиком он начал гуманистическое  возрождение
византийского мира, благодаря которому тот смог осознать,  что  является
отростком античного, эллинистического корня. Фотий занимался  таинствен-
ными, запрещенными науками - астрологией и магией, византийский  импера-
тор говорил, что у него "хазарское лицо", а при дворе кружила легенда  о
том, что Фотий еще в молодости продал душу какому-то еврейскому чародею.
Константин любил языки, считая, что они вечны, как ветер, и менял их так
же, как хазарский каган менял жен разной веры.
   Кроме греческого, он изучал славянский, еврейский, хазарский,  арабс-
кий, самаритянский и языки, имевшие готскую или "русскую"  письменность.
Константин вырос и всю жизнь провел в ненасытной  жажде  странствий.  Он
всегда носил с собой накидку и говорил: "Где  моя  накидка,  там  и  мой
дом", а век его прошел главным образом среди диких племен, где после то-
го, как пожмешь кому-нибудь руку, следует на своей  пересчитать  пальцы.
Только болезни время от времени были островками покоя в его жизни. Стои-
ло ему заболеть, и он забывал все языки, кроме родного. Правда, его  бо-
лезни всегда имели по крайней мере две причины. Когда в  843  году  была
свергнута власть солунской партии иконоборцев и после смерти  императора
Теофила объявлено о восстановлении культа икон, Константин был  вынужден
скрыться в монастыре в Малой Азии. Он думал так: "И  Бог  отошел,  чтобы
дать место толпе. Наш глаз - это мишень для окружающих вещей. Они прице-
ливаются в него, а не наоборот". Потом ему пришлось вернуться в  столицу
и публично выступить против своих прежних учителей и земляков, в  защиту
икон. "Иллюзия, что мысли заключены в нашей голове, - решил он тогда.  -
И головы, и мы целиком переполнены мыслями. Мы и наши мысли - это море и
течения в нем; наше тело - течение в море, а мысли само море. Так  тело,
прорываясь сквозь мысли, завоевывает себе место в мире. Душа же -  русло
и одного и другого..."
   Тогда он расстался с еще одним своим бывшим учителем.  Своим  старшим
братом Мефодием, который никогда не выступал против единомышленников. Он
видел, как оставляет позади своего некогдашнего духовного отца и брата и
как становится ему старейшиной. На службе у царьградского двора  он  был
сначала архонтом одной славянской провинции, потом преподавал в  столич-
ной придворной школе; став священником, был назначен библиотекарем  пат-
риархии при церкви Святой Софии в Царьграде,  затем  был  преподавателем
философии в Царьградском университете и здесь  получил  почетное  звание
"философа", которое носил до самой смерти. Но сам  он  держался  другого
пути и как все моряки был уверен, что в качестве еды умные  рыбы  вредны
для желудка и жестче, чем глупые. Так что только глупцы едят и глупых  и
мудрых, а мудрецы выбирают и ищут глупых.


Портрет
Константина
Солунского -
Святого
Кирилла
(фреска IX в.)


   Он, проведший первую половину своей жизни избегая икон, вторую  поло-
вину нес их перед собой как щит. Однако выяснилось, что если к иконе Бо-
городицы он смог привыкнуть, то к самой Богородице -  нет.  Когда  много
лет спустя он в хазарской полемике ? сравнил ее с прислугой из свиты ка-
гана, он сравнил ее с человеком, а не с женщиной.
   Тогда его век перевалил за середину и закончилась первая половина его
жизни.
   Он взял три золотые монеты, положил их в свой кошелек и подумал: пер-
вую дам музыканту, дующему в рог, вторую - певчим в церкви, а  третью  -
поющим небесным ангелам. И с такой мыслью пустился  в  свое  бесконечное
странствие. Ему никогда не случалось смешать крошки от обеда и ужина. Он
постоянно был в пути. В 851 году он отправился к арабскому калифу в  Са-
мару, недалеко от Багдада, и, вернувшись из этой дипломатической миссии,
увидел в зеркале первую морщину на собственном лбу, которую назвал сара-
цинской. Заканчивался 859 год,  и  Константин  теперь  стал  сверстником
Александра Великого, умершего в тридцать три года. Как раз столько  было
сейчас Константину.
   "У меня гораздо больше одногодков под землей, чем  на  земле,-подумал
он тогда,- одногодков из всех веков: из времени Рамзеса Третьего, критс-
кого лабиринта или первой осады Царьграда. И я стану подземным сверстни-
ком многих из живых. Вот только, старея здесь, на земле, я все время ме-
няю ровесников под землей, предавая мертвых, которые моложе меня..."
   А потом пришло время еще одной осады города, имя которого  он  носил.
Пока славяне в 860 году осаждали Царьград, Константин  на  Олимпе  Малой
Азии, в тишине монашьей кельи, делал для них ловушку - вычерчивал первые
письмена славянской азбуки. Сначала он придумал округлые буквы, но  язык
славян был столь дик, что чернила не удерживали его. Тогда он попробовал
составить азбуку из решетчатых букв и заточить  в  них  этот  непокорный
язык, как птицу. Позже, после того как он был приручен и обучен  гречес-
ким языком (потому что и языки учат другие языки), славянский можно было
ухватить и с помощью тех первоначальных, глаголических знаков...
   Даубманнус приводит такой рассказ о возникновении славянской  азбуки.
Язык варваров никак не хотел поддаваться укрощению. Как-то быстрой трех-
недельной осенью братья  сидели  в  келье  и  тщетно  пытались  написать
письмена, которые позже получат название кириллицы. Работа не  клеилась.
Из кельи была прекрасно видна середина октября, и в ней тишина длиной  в
час ходьбы и шириной в два. Тут Мефодий обратил внимание брата на четыре
глиняных кувшина, которые стояли на окне их кельи, но не внутри, а  сна-
ружи, по ту сторону решетки.
   - Если бы дверь была на засове, как бы ты добрался до этих  кувшинов?
- спросил он. Константин разбил один кувшин, черепок за черепком перенес
сквозь решетку в келью и собрал по кусочкам, склеив его собственной слю-
ной и глиной с пола под своими ногами.
   То же самое они сделали и со славянским языком - разбили его на  кус-
ки, перенесли их через решетку кириллицы в свои уста и  склеили  осколки
собственной слюной и греческой глиной под своими ногами...
   В тот же год к  византийскому  императору  Михаилу  III  прибыло  по-
сольство от хазарского кагана ?, который  просил  направить  к  нему  из
Царьграда человека, способного объяснить  основы  христианского  учения.
Император обратился за советом к Фотию, которого звал "хазарским лицом".
Этот шаг был двусмысленным, однако Фотий к просьбе  отнесся  серьезно  и
порекомендовал своего подопечного и ученика Константина Философа,  кото-
рый, как и его брат Мефодий, отправился со второй дипломатической мисси-
ей, названной хазарской. По пути они остановились в Херсонесе, в  Крыму,
где Константин изучил хазарский и еврейский языки, готовясь выполнить ту
дипломатическую задачу, которая перед ним стояла. Он  думал:  "Каждый  -
это крест своей жертвы, а гвозди пробивают и крест". Прибыв ко двору ха-
зарского кагана, он встретил там миссионеров исламской и еврейской веры,
которых тоже призвал каган. Константин вступил с ними в полемику,  изла-
гая свои "Хазарские проповеди", которые Мефодий позже  перевел  на  сла-
вянский язык. Опровергнув  все  аргументы  раввина  и  дервиша,  которые
представляли иудаизм и ислам, Константин Философ убедил хазарского кага-
на принять христианство, научил его тому, что не следует поклоняться из-
ломанному кресту, и заметил на своем лице вторую, хазарскую, морщину.
   Шел к концу 863 год. Константин был теперь сверстником  Филона  Алек-
сандрийского, философа, умершего в тридцать семь лет, сколько было  сей-
час и ему самому. Он закончил славянскую азбуку и вместе с братом отпра-
вился в Моравию, к славянам, которых знал еще по своему родному городу.
   Он переводил церковные книги с греческого на славянский, а вокруг не-
го собиралась толпа. Глаза они носили на том месте, где  когда-то  росли
рога, и это еще было заметно, подпоясывались змеями,  спали  головой  на
юг, выпавшие зубы забрасывали на другую сторону дома, через крышу. Конс-
тантин видел, как они, шепча молитвы, ели то, что выковыривали из  носа.
Ноги они мыли не разуваясь, плевали в свою тарелку  перед  обедом,  а  в
"Отче наш" вставляли через каждое слово свои варварские мужские и  женс-
кие имена, так что молитва разрасталась, как тесто на дрожжах, при  этом
одновременно исчезая, так что каждые три дня ее нужно было  пропалывать,
потому что иначе она была не видна и не слышна из-за тех диких слов, ко-
торые ее проглатывали. Их с непреодолимой силой притягивал запах падали,
мысли их были быстры, и пели они прекрасно, так что он плакал, слушая их
и глядя на свою третью, славянскую морщину, которая наискось сползала по
его лбу наподобие капли дождя... После Моравии он в 867  году  прибыл  к
паннонскому князю Коцелю, а от него направился  в  Венецию,  где  принял
участие в спорах с триязычниками, утверждавшими, что лишь греческий, ев-
рейский и латинский языки достойны того, чтобы совершать на них богослу-
жение. Венецианцы спросили его: Христа убил  весь  Иуда  или  не  совсем
весь? А Константин чувствовал, как на его щеке появляется четвертая, ве-
нецианская морщина и как она вместе со старыми, сарацинской, хазарской и
славянской, пересекает лицо и перекрещивается с ними  наподобие  четырех
сетей, наброшенных на одну рыбу. Он дал один золотой из своего  кошелька
трубачу и попросил его протрубить, а сам спросил триязычников, отзовется
ли войско на сигнал, если не понимает знака трубы? Шел 869 год, и  Конс-
тантин думал о Боэции из Равенны, который умер  на  сорок  третьем  году
жизни. Сейчас он был его сверстником.  По  приглашению  Папы  Константин
прибыл в Рим, где ему удалось отстоять  правильность  своих  взглядов  и
службы на славянском языке. С ним были Мефодий и  ученики,  крещенные  в
Риме.
   Вспоминая свою жизнь и слушая пение в церкви, он думал: "Так  же  как
человек, одаренный призванием к какому-то делу, во время болезни  делает
это дело с трудом и неловко, так и без всякой болезни,  но  с  таким  же
трудом и неловкостью делает его тот, кто не имеет к нему призвания..."
   В это время в Риме пели славянскую литургию, и Константин дал  второй
золотой певчим. Свой третий золотой он положил по древнему  обычаю  себе
под язык, поступил в Риме в один из греческих монастырей и, приняв новое
монашеское имя Кирилл, умер там в 869 году.

Важнейшая литература. Очень большая библиография работ о Кирилле и Мефодий собрана в работе Г. А. Ильинского ("Опыт систематической кирилло-мефодиевской библиографии"), а также в многочисленных дополнениях более позднего времени (Попруженко, Романски, Иванка Петрович и др.). Обзор новейших исследований дан в новом издании монографии Ф. Дворника "Les Legendes de Constantin et Methode vue de Byzance" (1969). Некоторые данные в связи с хазарами и хазарской полемикой приводились в изданном Даубманнусом "Хазарском словаре", Lexicon Cosri, Regiemonti Borrusiae, excudebat loannes Daubmannus 1691, но это издание было уничтожено.



   ЛОВЦЫ СНОВ - секта хазарских священнослужителей, покровителем которых
была принцесса Атех ?. Они умели читать чужие сны,  жить  в  них  как  в
собственном доме и, проносясь сквозь них, отлавливать в них  ту  добычу,
которая им заказана, - человека, вещь или животное. Сохранились  записки
одного из самых старых ловцов снов, в  которых  говорится:  "Во  сне  мы
чувствуем себя как рыба в воде. Время от времени мы выныриваем  из  сна,
окидываем взглядом собравшихся на берегу и опять погружаемся,  торопливо
и жадно, потому что нам хорошо только на глубине. Во время этих коротких
появлений на поверхности мы замечаем на суше  странное  создание,  более
вялое, чем мы, привыкшее к другому, чем у нас, способу дыхания и связан-
ное с сушей всей своей тяжестью, но при этом лишенное сласти, в  которой
мы живем как в собственном теле. Потому что здесь, внизу, сласть и  тело
неразлучны, они суть одно целое. Это создание там, наверху, тоже мы,  но
это мы спустя миллион лет, и между нами и ним лежат не только годы, но и
страшная катастрофа, которая обрушилась на того, наверху, после того как
он отделил тело от сласти..."
   Одного из самых известных толкователей снов,  как  говорит  предание,
звали Мокадаса аль Сафер ?. Он сумел глубже всех приблизиться к  проник-
новению в тайну, умел укрощать рыб в чужих снах, открывать в них  двери,
заныривать в сны глубже всех других, до самого Бога, потому что  на  дне
каждого сна лежит Бог. А потом с ним  случилось  что-то  такое,  что  он
больше никогда не смог читать сны. Долго думал  он,  что  достиг  совер-
шенства и что дальше в этом мистическом искусстве  продвинуться  нельзя.
Тому, кто приходит к концу пути, путь больше не нужен, поэтому он ему  и
не дается. Но те, кто его окружал, думали иначе. Они однажды  рассказали
об этом принцессе Атех, и она объяснила им, что  случилось  с  Мокадасой
аль Сафером:

   - Один раз в месяц, в праздник соли, в пригородах всех  наших  столиц
приверженцы хазарского кагана бьются не на жизнь, а на  смерть  с  вами,
кто меня поддерживает и кого я опекаю. Как только  падает  мрак,  в  тот
час, когда погибших за кагана хоронят на еврейских, арабских или гречес-
ких кладбищах, а отдавших жизнь за меня погребают в хазарских  захороне-
ниях, каган тихо открывает медную дверь моей спальни, в руке  он  держит
свечу, пламя которой благоухает и дрожит от его страсти. Я не смотрю  на
него в этот миг, потому что он похож на всех остальных любовников в  ми-
ре, которых счастье будто ударило по лицу. Мы проводим ночь  вместе,  но
на заре, перед его уходом, я рассматриваю его лицо, когда он стоит перед
отполированной медью моей двери, и читаю в его усталости, каковы его на-
мерения, откуда он идет и кто он таков.
   Так же и с вашим ловцом снов. Нет сомнений, что он  достиг  одной  из
вершин своего искусства, что он молился в храмах чужих снов  и  что  его
бесчисленное число раз убивали в сознании видящих сны. Он все это  делал
с таким успехом, что ему начала покоряться прекраснейшая из существующих
материй - материя сна. Но даже если он не сделал ни одной ошибки, подни-
маясь наверх, к Богу, за что ему и было позволено видеть Его на дне  чи-
таемого сна, он, конечно же, сделал ошибку на обратном пути, спускаясь в
этот мир с той высоты, на которую вознесся. И за эту ошибку он заплатил.
Будьте внимательны при возвращении - закончила принцесса Атех. -  Плохой
спуск может свести на нет счастливое восхождение.



   МЕФОДИЙ СОЛУНСКИЙ (около 815-885) - греческий хронист хазарской поле-
мики ?, один из славянских апостолов  и  святителей  восточного  христи-
анства, старший брат Константина Солунского - Кирилла ?.  Происходит  из
семьи солунского военачальника, друнгара Льва. Мефодий  испробовал  свои
способности сначала как управляющий одной славянской провинции, в районе
реки Струмицы (Стримона). Он знал язык своих славянских подданных с  бо-
родатыми душами, которые зимой для  тепла  носили  под  рубашками  птиц.
Вскоре, а точнее в 840 году, он уехал в Витинию на Мраморном море, одна-
ко всю жизнь катил перед собой, как мяч, память о славянских  подданных.
Книги, которые приводит Даубманнус ?, свидетельствуют, что там он учился
у одного монаха, и тот ему однажды сказал: "Когда мы читаем, нам не дано
воспринять все, что написано. Наша мысль ревнива по  отношению  к  чужой
мысли, она постоянно затуманивает ее, и внутри нас нет  места  для  двух
запахов сразу. Те, кто живет под знаком Святой Троицы,  мужским  знаком,
воспринимают при чтении нечетные, а мы, находящиеся под знаком числа че-
тыре, женского числа, только четные предложения из наших книг. Ты и твой
брат в одной и той же книге не сможете прочесть одни и те  же  предложе-
ния, так как наши книги существуют лишь в соединении мужского и женского
знака..." Правда, Мефодий учился и еще у  одного  человека  -  у  своего
младшего брата Константина. Иногда он замечал, что его младший брат муд-
рее автора книги, которую он читал в этот момент... Тогда Мефодий  пони-
мал, что попусту теряет время, захлопывал книгу  и  заводил  разговор  с
братом. В обители постников, которая называлась Олимп и располагалась  в
Малой Азии, Мефодий принял монашество, позже здесь к нему  присоединился
и его брат. Они наблюдали, как каждую Пасху в пустыне праздничный  ветер
развеивал песок и обнажал всякий раз на новом месте древний храм, но так
ненадолго, что едва они успевали перекреститься и прочитать "Отче  наш",
как его опять засыпало песком, уже навсегда. Тогда он начал  видеть  од-
новременно два сна, и с тех пор возникла легенда, что у не т две могилы.
В 861 году он вместе с братом направился к хазарам. Для братьев из Солу-
на это был новый опыт. От своего учителя и друга Фотия, который  поддер-
живал связи с хазарами, они слышали об этом сильном народе и знали,  что
те на собственном языке исповедуют собственную веру. По распоряжению  из
столицы Мефодий должен был как свидетель и помощник Константина участво-
вать в полемике при хазарском дворе. "Хазарский словарь" 1691  года  пи-
шет, что при этом хазарский кaraн ? объяснил своим гостям, что представ-
ляет собой секта ловцов снов. Каган их презирал, эта секта  принадлежала
к партии сторонников принцессы Атех ?. Бесплодную работу ловцов снов  он
сравнил с греческой притчей о тощем мышонке, который  без  труда  пролез
сквозь маленькую дырку в корзину с зерном, но, наевшись, не смог вылезти
обратно из-за раздувшегося живота: "Сытым не выберешься из корзины.  Вы-
берешься только голодным, таким же, каким туда залез. Так же и тот,  кто
читает сны, - голодным он с легкостью пройдет  через  тесный  промежуток
между сном и явью, но его добыча и плоды, собранные там,  сны,  которыми
он насытился, помешают ему вернуться назад, потому что это можно сделать
только таким, каким туда вошел. Поэтому ему приходится или бросить  свою
добычу, или остаться там с ней навсегда. Ни в том, ни в другом случае от
этого нет никакой пользы..."
   После хазарского путешествия Мефодий снова вернулся на Олимп в  Малую
Азию,