проворнее, чем днем.  Сей-
час на этой короткой ноге у него вместо  шерстяного  носка  было  птичье
гнездо, потому что оно лучше греет...
   Мы уселись - все четверо, кого он позвал: я, два его писаря  и  слуга
Масуди, который уже сложил все необходимые для путешествия вещи в  зеле-
ный мешок. Взяли по ложечке черешневого варенья с острым перцем и выпили
по стакану воды из колодца, который находился здесь же, в комнате, и хо-
ронил эхо наших голосов в подвале башни. После этого папас Аврам  запла-
тил нам причитающееся за службу и сказал, что кто хочет - может остаться
в Царьграде. Остальные вместе с ним отправляются воевать на Дунай.
   Мы думали, что разговор на этом закончен и долее он "ас не  задержит.
Но у Бранковича была одна особенность: мудрость его  обострялась  в  мо-
мент, когда он расставался с собеседником. Тогда он делал вид, что ниче-
го не произошло, но прощался несколько позже, чем это естественно и при-
лично. Он всегда пропускал тот миг, когда вс„ уже сказано  и  когда  все
вокруг снимают маски и принимают свой обычный вид, такой, который  имеют
наедине с собой. Так случилось и на этот раз. Он сжимал в своей руке ру-
ку анатолийца и неподвижным взглядом исподтишка смотрел на  присутствую-
щих. Неожиданно между Масуди и Никоном Севастом сверкнула молния  страш-
ной ненависти, которую до сих пор обе стороны не замечали или  тщательно
скрывали. Это произошло после того, как Масуди сказал киру Авраму:
   - Господин мой, я хочу отблагодарить тебя за подарки, прежде  чем  мы
расстанемся. Я скажу тебе нечто такое, что обрадует тебя, потому что  ты
давно жаждешь это узнать. Того, кто тебе снится, зовут Самуэль Коэн ?.
   - Ложь! - вскрикнул вдруг Севаст,  схватил  зеленый  мешок  Масуди  и
швырнул его в очаг, который горел в комнате. Масуди с  неожиданным  спо-
койствием повернулся к папасу Авраму и сказал, показывая на  Никона  Се-
васта:
   - Посмотри, господин, у него только одна ноздря в носу, и мочится  он
хвостом, как положено Сатане.
   Папас Аврам подхватил попугая, державшего в когтях фонарь, и  опустил
их На пол. Стало светлее, и мы увидели, что нос Никона Севаста и  правда
с одной ноздрей, черной и не разделенной посредине перегородкой, как это
и бывает у нечистых. Тогда папас Аврам сказал ему:
   - Ты, значит, из тех, кто не меняет обувь?
   - Да, господин, но я и не из тех, кто страдает медвежьей болезнью.  Я
не отрицаю того, что я Сатана, - признал он без колебания,  -  я  только
напоминаю, что принадлежу к преисподней христианского  мира  и  неба,  к
злым духам греческой территории,  к  аду  под  юрисдикцией  Православной
Церкви. Потому что точно так же, как небо над нами поделено между  Иего-
вой, Аллахом и Богом Отцом, преисподняя поделена между Асмодеем, Иблисом
и Сатаной. По случайности я попался на земле нынешней турецкой  империи,
но это не дает права Масуди и другим представителям исламского мира  су-
дить меня. На это уполномочены  только  служители  христианской  церкви,
лишь их суд может быть признан правомочным,  В  противном  случае  может
оказаться, что христианские или еврейские судьи начнут судить представи-
телей исламского ада, если те окажутся в их руках. Пусть наш Масуди  по-
думает об этом предупреждении... На это папас Аврам ответил:
   - Мой отец, Иоаникий Бранкович, имел дело с такими, как ты. В  каждом
нашем доме в Валахии всегда были собственные домашние ведьмы, чертенята,
оборотни, с которыми мы ужинали, насылали на них  добрых  духов-защитни-
ков, заставляли считать дырки в решете и находили возле дома их отвалив-
шиеся хвосты, собирали с ними ежевику, привязывали их у порога или к во-
лу и секли в наказание и загоняли в колодцы. Как-то вечером в Джуле отец
застал в нужнике огромного снеговика, сидящего над дырой. Ударил его фо-
нарем, убил и пошел ужинать. На ужин были щи с кабанятиной. Сидит он над
щами, как вдруг - шлеп! - голова его падает  в  тарелку.  Поцеловался  с
собственным лицом, которое оттуда выглядывало, и захлебнулся  в  тарелке
щей. Прямо у нас на глазах, прежде чем мы поняли, что происходит. Я и по
сей день помню, что, захлебываясь в щах, он вел себя так, словно  был  в
объятиях любимой, обнимал миску обеими руками, будто перед ним не щи,  а
чья-то голова. Одним словом, хоронили мы  его  так,  будто  вырывали  из
чьих-то крепких объятий... А чтобы отец не  превратился  в  вампира,  мы
бросили его сапог в Муреш. Если ты Сатана, а это так, то скажи мне,  что
означала смерть моего отца Иоаникия Бранковича?
   - Это вы узнаете сами и без моей помощи, - ответил Севаст. - Но я вам
скажу кое-что другое. Я знаю слова, которые звучали в ушах вашего  отца,
когда он умирал: "Немного вина, вымыть руки!" Это прозвенело  у  него  в
ушах в момент смерти. И теперь еще одно, чтобы не говорили потом, что  я
все из пальца высосал.
   Вы занимаетесь хазарским словарем несколько десятилетий, давайте и  я
что-нибудь к нему добавлю.
   Слушайте теперь то, чего вы не знаете. Три реки античного мира  мерт-
вых - Ахеронт, Пирифлегетон и Копит - принадлежат сейчас преисподним ис-
лама, иудаизма и христианства; их русла разделяют три ада - геенну, ад и
ледяную преисподнюю магометан,  под  территорией  бывшей  страны  хазар.
Здесь как раз и сходятся границы трех загробных  миров:  огненное  госу-
дарство Сатаны с девятью кругами христианского ада, с троном Люцифера  и
знаменами владыки тьмы; исламский ад с царством ледяных мук Иблиса и об-
ласть Гевары с левой стороны от Храма, где  сидят  еврейские  боги  зла,
вожделения и голода, геенна во власти Асмодея. Эти  три  ада  существуют
отдельно, граница между ними пропахана железным плугом, и никому не поз-
волено ее переходить. Правда, вы эти три ада представляете  себе  непра-
вильно, потому что у вас нет опыта. В еврейском аду,  в  державе  ангела
тьмы и греха Велиала, корчатся в огне вовсе не евреи,  как  вы  думаете.
Там горят одни лишь арабы и христиане. Точно так  же  и  в  христианском
пекле нет христиан - в огонь там попадают магометане или сыны  и  дочери
Давида; в то время как в магометанском аду страдают только  христиане  и
евреи, ни одного турка или араба там нет. Теперь представьте себе  Масу-
ди, который трепещет при мысли о своем таком страшном, но хорошо ему из-
вестном пекле и который вместо этого попадает в еврейский шеол или хрис-
тианский ад, где его буду встречать я! Вместо Иблиса он увидит Люцифера.
Представьте себе христианское небо над адом, в котором мучается еврей!
   Советую вам воспринять это как важнейшее,  серьезнейшее  предупрежде-
ние, господин! Как глубочайшую мудрость. Здесь, на белом свете, -  ника-
ких дел, ничего общего, в чем могут пересечься три мира: ислам,  христи-
анство и иудаизм! Чтобы не пришлось потом иметь дело с преисподними трех
этих миров. Потому что с теми, кто друг друга ненавидит, на  этом  свете
нет никаких затруднений. Они всегда похожи. Враги одинаковы  или  же  со
временем становятся одинаковыми, в противном случае они не могли бы быть
врагами. Самую большую опасность представляют те, кто действительно  от-
личается друг от друга. Они стремятся узнать друг друга, потому  что  им
различия не мешают.
   Вот эти-то хуже всего. С теми, кто спокойно относится к тому, что  мы
отличаемся от них, с теми, кому эти различия не мешают спать,  мы  будем
сводить счеты и сами и, объединив силы с собственными врагами, навалимся
на них с трех сторон разом...
   На это кир Аврам Бранкович сказал, что ему все-таки не  все  ясно,  и
спросил:
   - Почему же вы до сих пор так но сделали,  если  не  ты,  у  которого
хвост пока не отвалился, то другие, более старые и опытные? Чего вы жде-
те, пока мы строим дом на фундаменте "Отче наш"?
   - Мы выжидаем, господин. Кроме того, мы, дьяволы, можем сделать  свой
шаг только после того, как его сделаете вы, люди. Каждый наш шаг  должен
ступать в ваш след. Мы всегда на шаг отстаем от вас, мы  ужинаем  только
после вашего ужина - и так же, как и вы, не видим будущего. Итак, снача-
ла вы, потом мы. Но я скажу тебе и то, что ты,  господин,  пока  еще  не
сделал ни одного шага, который бы заставил нас преследовать  тебя.  Если
ты это когда-нибудь сделаешь, ты или кто-нибудь из  твоих  потомков,  мы
вас настигнем в один из дней недели, имя которого не упоминается. Но по-
ка все в порядке. Потому что вы - ты и твой красноглазый курос  -  никак
не сможете встретиться, даже если он и появится здесь, в Царьграде. Если
он видит во сне вас так же, как вы видите его, если он  во  сне  создает
вашу явь так же, как и его явь создана вашим сном, то вы никогда не смо-
жете посмотреть друг другу в глаза, потому что вы не можете одновременно
бдеть. Но все же не искушайте нас. Поверьте мне, господин, гораздо опас-
нее составлять словарь о хазарах из рассыпанных слов здесь, в этой тихой
башне, чем идти воевать на Дунай, где уже бьются австрийцы и турки.  Го-
раздо опаснее поджидать чудовище из сна здесь, в Царьграде, чем,  выхва-
тив саблю, мчаться на врага, а это дело, господин, по крайней мере  вам,
хорошо знакомо. Подумайте об этом и отправляйтесь туда, куда  вы  собра-
лись без сомнений, и не слушайте этого анатолийца, который апельсин  ма-
кает в соль...
   - Что же касается остального, господин, - закончил Севаст, - вы,  ко-
нечно, можете передать меня христианским духовным властям и  подвергнуть
судебному процессу, предусмотренному для нечестивых и ведьм.  Но  прежде
чем вы это сделаете, позвольте мне задать вам один-единственный  вопрос.
Уверены ли вы в том, что ваша Церковь будет существовать и сможет судить
и через триста лет так же, как она делает это сейчас?
   - Конечно уверен, - ответил папас Аврам.
   - Ну так и докажите это: ровно через двести девяносто три года встре-
тимся снова, в это же время года, за завтраком, здесь,  в  Царьграде,  и
тогда судите меня так, как бы вы сделали это сегодня...
   Папас Аврам улыбнулся, сказал, что согласен, и  убил  еще  одну  муху
кончиком хлыста.



   Кутью мы сварили на утренней заре, обложили горшок подушками и поста-
вили в дорожную сумку, чтобы папасу Авраму не  было  холодно  спать.  Мы
отправились в путь - на корабле через Черное море до устья Дуная, а  от-
туда вверх по течению. Последние ласточки пролетали над Дунаем, перевер-
нувшись вниз черными спинами, которые отражались в воде вместо их  белых
грудок. Начались туманы, и птицы летели на юг, неся за собой через  леса
и через Железные ворота такую плотную оглушающую тишину, которая,  каза-
лось, вобрала в себя тишину всего мира. На пятый день возле Кладова  нас
встретил конный отряд из Трансильвании,  пропитанный  горькой  румынской
пылью с другого берега. Как только мы оказались в лагере принца  Баденс-
кого, нам стало известно, что граф Георгий выдвинулся на позиции,  гене-
ралы Хайдерсхайм, Ветерани и Хайзел уже готовы к атаке  на  расположение
турок и цирюльники уже два дня бреют и причесывают их на ходу, бегая  за
ними. Той же ночью мы убедились и в невероятных способностях нашего гос-
подина.
   Одно время года готовилось сменить другое, утром было холодно,  а  по
ночам еще тепло - до полуночи лето, с утра  осень.  Папас  Аврам  выбрал
саблю, ему оседлали коня, из сербского лагеря  прибыл  небольшой  конный
отряд, у каждого всадника в рукаве было спрятано по живому  голубю.  Они
курили на ходу длинные трубки, нанизывая кольца  дыма  на  уши  лошадям.
Когда Бранкович сел на коня, ему тоже дали  раскуренную  трубку,  и  все
они, так же дымя, отправились к генералу Ветерани  за  приказом.  В  это
время над австрийским лагерем раздались крики:
   - Сербы голые идут! - И действительно, за всадниками  следовал  отряд
пехотинцев, которые сбросили с себя все, кроме головных уборов. Обнажен-
ные, они проходили при свете лагерных костров, а за ними, чуть  быстрее,
их голые тени, которые были старше их вдвое.
   - Вы что, собираетесь атаковать в темноте? - спросил Ветерани,  гладя
пса, такого высокого, что он мог хвостом хлестнуть по лицу человека.
   - Вот именно, - ответил ему кир Аврам, - птицы покажут нам дорогу.
   Над австрийскими и сербскими позициями возвышался холм Рс,  известный
тем, что над ним никогда не шел дождь. На этом холме находились укрепле-
ния турецкой артиллерии. К ней уже три дня не могли подобраться ни с од-
ной стороны. Генерал сказал Бранковичу, что ему предстоит эти укрепления
атаковать.
   - Если вам удастся занять эту позицию, разожгите  зеленый  костер  из
кленовых прутьев - добавил генерал, - чтобы мы могли сориентироваться.
   Всадники выслушали приказ и ускакали, по-прежнему куря трубки. Вскоре
после этого мы увидели над турецкими позициями горящих голубей - одного,
второго, третьего, прозвучало несколько выстрелов, и одновременно в  ла-
герь вернулись папас Бранкович и всадники с дымящимися длинными  трубка-
ми. Генерал удивленно спросил их, почему они не атаковали турок, на  что
папас Аврам молча показал трубкой на холм. Там полыхал зеленый огонь,  а
пушек больше не было слышно. Укрепление было взято.
   Когда наступило утро, папас Аврам, уставший от  ночного  боя,  заснул
перед своим шатром, а Масуди и Никон Севаст сели играть в  кости.  Никон
уже третий день подряд проигрывал огромные суммы, а Масуди не  прекращал
игры. Должно быть, у них - спящего Бранковича и двух игроков - были  ка-
кие-то очень серьезные причины оставаться  мишенью  под  градом  ядер  и
пуль. У меня таких причин не было, и я вовремя укрылся в безопасном мес-
те. Как раз тут на наши позиции ворвался турецкий отряд,  уничтожая  все
живое, а вслед за ними Сабляк-паша ? из Требинья, который смотрел не  на
живых, а на мертвых. За ним на место побоища влетел бледный юноша, у ко-
торого один ус был седым, словно он постарел лишь наполовину. На  шелко-
вом нагруднике паласа Аврама был вышит герб Бранковича с одноглазым  ор-
лом. Один из турок вонзил копье в эту вышитую птицу с такой  силой,  что
было слышно, как металл, пробив грудную клетку спящего, ударил в  камень
под Бранковичем. Пробуждаясь в смерть, Бранкович  приподнялся  на  одной
руке, последнее, что он увидел в жизни, был красноглазый юноша со  стек-
лянными ногтями и одним серебристым усом. Тут Бранковича прошиб  пот,  и
две струи его завязались у него на шее узлом. Рука  его  задрожала  так,
что он, уже пронзенный копьем, посмотрел на нее с удивлением и всей сво-
ей тяжестью налег на руку, чтобы унять дрожь. Она все же  еще  некоторое
время трепетала, успокаиваясь, как задетая струна, а когда затихла  сов-
сем, он без звука упал на эту руку. В тот же момент юноша  рухнул  прямо
на собственную тень, будто скошенный взглядом Бранковича, а мешок, кото-
рый был у него на плече, покатился в сторону.
   - Неужели Коэн погиб? - воскликнул паша, а турки, решив, что в  юношу
выстрелил один из игроков, в мгновение ока изрубили Никона Севаста,  все
еще сжимавшего в руке кости, которые он  собирался  бросить.  Потом  они
обернулись к Масуди, но он сказал что-то паше  по-арабски,  обращая  его
внимание на то, что юноша не мертв, а спит. Это на сутки продлило  жизнь
Масуди, потому что паша приказал зарубить его не в тот  же  день,  а  на
следующий. Так оно потом и было.

   "Я мастер сабельного боя, - так заканчивается запись Аверкия Скилы об
Авраме Бранковиче, - я знаю, что когда убиваешь, всякий раз  это  бывает
по-другому, так же как всякий раз по-другому бывает в постели  с  каждой
новой женщиной. Просто потом одних забываешь, а других нет. Опять  же  и
некоторые из убитых и женщин не забывают тебя. Смерть кира Аврама  Бран-
ковича была из тех, которые остаются в памяти. Было это  так.  Откуда-то
прибежали слуги паши с корытом горячей воды, обмыли кира Аврама и  пере-
дали его старику, который третью свою туфлю с бальзамами, травами и  ку-
делью носил подвешенной на груди. Я подумал, что он будет исцелять  раны
паласа Аврама, но он намазал его белилами и румянами, побрил, причесал и
такого отнесли его в шатер Сабляк-паши.
   "Вот еще один голый серб", - подумал я...
   На другое утро в этом шатре он и умер. Это было в 1689 году,  по  му-
сульманскому летоисчислению, в день священномученика Евтихия. В тот  мо-
мент, когда Аврам Бранкович испустил дух, Сабляк-паша вышел из  шатра  и
потребовал немного вина, чтобы вымыть руки".



   БРАНКОВИЧ ГРГУР - смотри: столпник.



   КАГАН ? - хазарский правитель. Столицей  Хазарского  государства  был
Итиль, а летняя резиденция кагана находилась на Каспийском море и  назы-
валась Семендер. Считается, что прием греческих миссионеров при  хазарс-
ком дворе был результатом политического решения. Еще в 740 году один  из
хазарских каганов просил Царьград прислать ему миссионера,  сведущего  в
христианской вере. В IX веке возникла необходимость  укрепить  греко-ха-
зарский союз перед лицом общей опасности: в это время русские уже водру-
зили свой щит над царьградскими вратами и отвоевали у  хазар  Киев.  Су-
ществовала и еще одна опасность. У правившего в то время кагана не  было
престолонаследника. Однажды к нему явились греческие купцы, он принял их
и пригласил к столу. Все они были низкорослые, чернявые и заросшие воло-
сами настолько, что даже на груди у них виднелся пробор. Каган, сидевший
с ними за обедом, казался великаном. Приближалась непогода, и птицы уда-
рялись в окно, как мухи о зеркало. Проводив и  одарив  путешественников,
каган вернулся туда, где они обедали, и случайно бросил взгляд на остав-
шиеся на столе объедки. Объедки греков были огромными, как у  великанов,
а объедки кагана крошечными, как у ребенка. Он тут  же  призвал  к  себе
придворных, чтобы они повторили ему, что говорили иностранцы,  но  никто
ничего не помнил. В основном греки молчали, таково  было  общее  мнение.
Тут к кагану обратился еврей из придворной свиты и  сказал,  что  сможет
помочь ему.
   - Посмотрим, каким образом, - ответил каган и лизнул  немного  святой
соли. Еврей привел к нему раба и приказал тому обнажить руку. Рука  была
точной копией правой руки кагана.
   - Оставь его, - сказал каган. - Оставь и действуй дальше. Ты на  пра-
вильном пути.
   И вот по всему хазарскому царству были разосланы гонцы, и  через  три
месяца еврей привел к кагану юношу, ступни которого были совершенно  та-
кими же, как ступни кагана. Потом нашли два колена, одно ухо и  плечо  -
все точно как у кагана. Мало-помалу при дворе  собралось  много  юношей,
среди них были и солдаты, и рабы, и веревочники, евреи,  греки,  хазары,
арабы, которые - если от каждого взять определенную часть тела или  член
- могли бы составить молодого кагана, как две капли воды похожего на то-
го, который правил в Итиле. Не хватало только головы. Ее найти не  могли
никак. И вот наступил день, когда каган вызвал к себе еврея и потребовал
голову - его или кагана. Еврей нисколько не испугался, и каган, удивлен-
ный, спросил почему.
   - Причина в том, что я испугался еще год назад, а не сегодня. Год на-
зад я нашел и голову. Уже несколько месяцев я храню ее здесь, при дворе,
но не решаюсь показать.
   Каган приказал показать голову, и еврей привел к  нему  девушку.  Она
была молода и красива, а ее голова была настолько похожа на голову кага-
на, что могла бы служить отражением. Если бы кто-то увидел ее в зеркале,
то решил бы, что видит кагана, только более молодого. Тогда каган прика-
зал привести всех собранных и велел еврею сделать из них еще одного  ка-
гана. Пока расползались оставшиеся в живых калеки,  части  тела  которых
были использованы для создания второго кагана, еврей написал на лбу  но-
вого существа какие-то слова, и молодой наследник поднялся с постели ка-
гана. Теперь его нужно было испытать, и еврей послал его в покои возлюб-
ленной кагана, принцессы Атех. Наутро принцесса велела передать  настоя-
щему кагану следующие слова:
   - Тот, кто был прислан вчера вечером ко мне на ложе,  обрезан,  а  ты
нет. Значит, или он не каган, а кто-то другой, или каган перешел к евре-
ям, совершил обрезание и стал кем-то другим. Итак