возбужденного брюнета,
но еще и некую пронзительную наготу и бедность: убожество пустых  углов  и
обшарпанные полы без ковров, покоробившиеся потолки с  трещинами,  которые
не ремонтировались несколько десятков лет; когда-то бывшая  белой,  краска
на деревянных рамах пожелтела и  облупилась;  элегантные  панорамные  обои
ручной  набивки  отошли  по  углам  и  вдоль  швов,  на  стенах   остались
прямоугольные и овальные светлые пятна от висевших здесь прежде  картин  и
зеркал. Несмотря на рассказ о нераспакованных  еще  предметах  роскоши,  в
комнатах было пустовато; Ван Хорн обладал здоровым инстинктом  творца,  но
казалось, что в его распоряжении была ровно  половина  нужных  материалов.
Александра сочла это  трогательным  и  обнаружила  сходство  с  собой:  ее
монументальные статуэтки можно удержать в руке.
   - Теперь, - объявил он рокочущим басом, словно заглушая у нее в  голове
эти мысли, - вот комната, которую я хотел вам показать.
   "La chambre de resistance" [главная комната (фр.)].  Это  была  длинная
гостиная  с  помпезным  камином,  напоминающим  фасад  храма,   -   резные
ионические колонны, украшенные листьями, поддерживали каминную доску,  над
которой огромное конусообразное зеркало  давало  мутное  отражение  пышной
комнаты. Она посмотрелась в зеркало и сняла бандану, откинув волосы назад.
Сегодня они не были заплетены в косу, но еще сохранили ее  упругие  следы.
Голос звучал молодо и звонко, да и сама она казалась моложе в этом древнем
снисходительном зеркале. Оно  было  немного  наклонено,  она  взглянула  в
зеркало и осталась довольна - не видно второго подбородка. Дома в  зеркале
ванной комнаты она выглядела ужасно - карга  с  потрескавшимися  губами  и
ложбинкой на носу, с красными прожилками на носовой перегородке. Когда  же
она вела машину и заглядывала в зеркало заднего  вида,  то  выглядела  еще
хуже: трупного цвета лицо, дикие глаза, прядь волос сбилась на  сторону  и
повисла над одним глазом,  как  лапка  какого-то  жука.  Совсем  маленькой
девочкой Александра представляла себе, что  позади  зеркала  каждого  ждет
другой человек, чтобы выглянуть оттуда, совсем другая сущность. Как многое
из того, чего  опасаешься  в  детстве,  оказывается  до  какой-то  степени
верным.
   Вокруг  камина  Ван  Хорн  расставил  современные   мягкие   кресла   и
закругленный  диван  с  четырьмя  довольно   потертыми   подушками,   явно
привезенными из нью-йоркской квартиры. В комнате было  много  произведений
искусства, часть их разместилась на полу. Огромный, раскрашенный, в  дикие
цвета надувной виниловый гамбургер. Белая  гипсовая  женщина  у  настоящей
гладильной доски с чучелом настоящей кошки от таксидермиста,  трущейся  об
ее ноги. Вертикальные штабеля картонов от Брилло,  которые  при  ближайшем
рассмотрении оказались не тонкими  разрисованными  листьями,  а  тщательно
расписанным шелком, натянутым на огромные кубы  из  какого-то  плотного  и
тяжелого материала. Радуга  из  неоновых  огней,  еще  не  подключенная  и
пыльная.
   Хозяин похлопал рукой по одному особенно безобразному произведению: это
была  обнаженная  женщина,  лежащая  на  спине  раскинув  ноги;  она  была
изготовлена  из  тонкой  проволоки,  расплющенных  жестянок  из-под  пива,
старого фаянсового цветочного горшка вместо живота и кусков хромированного
бампера от автомобиля, ее нижнее белье было пропитано лаком и клеем. Лицо,
уставившееся в небо или потолок, лицо гипсовой куклы  -  такой  Александра
играла в детстве,  с  голубыми  фарфоровыми  глазами  и  розовыми  щечками
херувима, - было вырезано и прикреплено к куску дерева, раскрашенного  под
волосы.
   - Вот купил гениальную вещицу, - сказал  Ван  Хорн,  вытирая  углы  рта
сложенными щепотью пальцами. - Кайенхольц. Похож на Марисоля, но  покрепче
будет! Никакого однообразия или заданности. Вот в  таком  духе  вам  стоит
работать.  Яркость,  vielfaltigkeit  [многообразие  (нем.)],  знаете   ли,
двусмысленность. Не обижайтесь, Лекса, но вы-то ничего не стоите с  вашими
милашками.
   - Они не милашки, это пародия на женщин, - вяло отвечала она,  чувствуя
себя неловко от такого пренебрежительного  отношения,  испытывая  какое-то
ускользающее ощущение,  словно  мир  проходит  сквозь  нее  или  она  сама
приводит его в движение, так поезд медленно отходит от станции, а кажется,
что плывет назад платформа. - Мои малышки не предмет для шуток,  я  создаю
их с любовью. - В то же время ее рука ощупала "произведение  искусства"  и
ощутила там гладкую, но прочную живую ткань.
   На стенах этого удлиненного  зала  когда-то,  возможно,  были  портреты
самих Леноксов, привезенные из Ньюпорта в восемнадцатом  веке.  Теперь  же
здесь висели, или стояли, или раскачивались безвкусные пародии -  создания
людей заурядных, огромные телефоны-автоматы на мягком холсте, американские
флаги  во  множестве,  написанные  крупными  грубыми   мазками,   огромные
долларовые купюры, воспроизведенные  с  бесстрастной  точностью,  гипсовые
очки не на глазах, а на раскрытых губах, безжалостно увеличенные странички
юмора из газет  и  рекламные  эмблемы,  портреты  кинозвезд  и  крышки  от
бутылок,  сладости,  газеты  и  дорожные  знаки.  Все  то,   что   хочется
попробовать и выбросить за  ненадобностью,  едва  взглянув,  было  собрано
здесь,  преувеличенное  и  кричащее:  увековеченная   свалка.   Ван   Хорн
радовался, пыхтел и то и  дело  вытирал  рот,  когда  вел  ее  через  зал,
показывая коллекцию, вдоль одной стены,  потом  поворачивал  и  шел  назад
вдоль  другой:  по  правде  говоря,  она  увидела,  что  приобретенные  им
образчики этого псевдоискусства хорошего качества. У него водились деньги,
и ему нужна была женщина, чтобы помочь их тратить. По его  темному  жилету
вилась золотая часовая цепочка -  подделка  под  старину.  Он  был  богат,
однако не знал, как распорядиться своим богатством.
   Появился чай с ромом,  но  церемония  была  более  спокойной,  чем  она
представляла себе по  описанию  Сьюки.  Вдруг  материализовался  Фидель  с
молчаливостью идеального слуги; скулу его украшал еле заметный  шрам,  как
аппликация на коже цвета кофе, как продуманное украшение к  мелким  острым
чертам. Пушистый кот по кличке Тамкин с деформированными лапами, описанный
в "Уорд", прыгнул Александре на колени как раз  в  ту  минуту,  когда  она
поднесла ко рту чашку, чай чуть не расплескался. Морской горизонт,  видный
сквозь узкие окна с того места, где она сидела,  тоже  остался  на  месте:
весь мир был отчасти мягко покачивающейся палубой на жидком горизонте; она
подумала о холодных плотных пластах морской  воды,  где,  придавленные  ее
тяжестью, движутся лишь  гигантские  слепые  слизни,  потом  вспомнила  об
осеннем тумане, нависшем над поверхностью лесного пруда, представила  себе
небесные сферы из разреженного газа,  которые  наши  астронавты  проходили
насквозь, не пробивая, чтобы не утекла  небесная  синева.  Здесь  ей  было
неожиданно спокойно. В этих, в сущности, пустых комнатах, если не  считать
множества произведений  искусства  откровенно  цинического  свойства,  все
свидетельствовало о привычках холостяка. Хозяин казался ей более приятным,
чем прежде. Если мужчина хочет с тобой переспать, он азартен и агрессивен,
он словно испытывает тебя, предвещая страсть в случае  успеха.  Сегодня  в
его манерах всего этого не было. Он выглядел усталым и расстроенным,  сидя
в плетеном кресле с ярко-коричневой вельветовой обивкой.  Она  представила
себе,  что  деловое  свидание,  ради  которого  он  надел  свой   парадный
костюм-тройку, не удалось, может быть, ему в банке отказали  в  займе.  Он
откровенно все доливал в свой чай ром  из  бутылки  "Маунт  Гэй",  которую
дворецкий поставил ему под руку на маленький столик в стиле королевы Анны.
   - Кто надоумил вас приобрести такую большую и удивительную коллекцию? -
спросила его Александра.
   - Мой консультант по инвестированию, - его  ответ  разочаровал.  -  Это
самое разумное с точки зрения финансов - если не считать нефтяной  фонтан,
- купить у художника имя еще до того, как он  станет  знаменит.  Вспомните
тех двух русских, что по дешевке  скупили  в  Париже  перед  самой  войной
картины Пикассо и Матисса, а теперь они в  Ленинграде,  где  их  никто  не
видит. Вспомните тех удачливых болванов, что приобрели раннего  Поллока  у
автора за бутылку шотландского виски. Даже если иногда не попадешь в точку
и промахнешься, все равно в среднем  выиграешь  больше,  чем  на  фондовой
бирже. Джаспер Джон намалюет вам картину, если поставить побольше выпивки.
Да я и сам люблю выпить.
   - Вижу, что любите, - проговорила Александра, стараясь  прийти  ему  на
помощь. Как могла она влюбить в себя этого неуклюжего непутевого  мужлана?
Он был как дом, в котором слишком много комнат, а в комнатах слишком много
дверей.
   Вот он наклонился в кресле вперед и расплескал чай. Он  делал  это  так
часто, что машинально раздвинул ноги, и коричневая  жидкость  выплеснулась
между ног на ковер.
   - Как это великодушно, - сказал он. -  На  Востоке  не  замечают  твоих
огрехов. - Подошвой черной остроносой туфли - ступни его были  несообразно
малы для такого массивного тела - он затер чайное пятно. - Я  _терпеть  не
мог_, - продолжал он, - тот абстрактный вздор, что нам пытались всучить  в
пятидесятых. Бог мой, все это напомнило мне об Эйзенхауэре, вот скучища. Я
хочу, чтобы искусство _показало_ мне нечто, рассказало, где я, даже если я
в аду, так?
   - Думаю, что так. Но на самом деле я дилетант,  -  сказала  Александра,
сама  почувствовав  теперь  некоторую  неловкость,  когда   заметила   его
возбуждение. Какое на нем белье? Когда он в последний раз принимал ванну?
   - Итак, когда появился этот поп-арт, я подумал, Господи,  вот  это  как
раз для меня. Такое дьявольски  веселое  искусство,  все  вниз  и  вниз  с
улыбкой. Похоже на поздних римлян. Вы читали Петрония? _Забавно_. Забавно,
бог мой,  можно  смотреть  на  этого  козла  Раушенберга,  оправленного  в
резиновую шину, и смеяться до упаду. Много лет назад я побывал  в  галерее
на Пятьдесят седьмой улице - вот где я хотел бы увидеть вас,  по-моему,  я
уже рассказывал и надоел вам - дилер, этот гомик по имени Миша, его обычно
называют Миша Шляпа, он чертовски здорово  во  всем  этом  разбирается,  -
показал мне две пивные банки из-под пива "Бэллантайн" - в бронзе,  но  так
чудно раскрашенные, точно, но несколько вольно  воспроизведенные  Джонсом:
одну с  треугольничком  наверху,  вскрытую,  и  другую,  неоткрытую.  Миша
говорит мне: "Подними одну". - "Какую?" - спрашиваю. "Любую".  Я  поднимаю
закрытую. Тяжелая. "Возьми другую", - говорит он. "Эту?"  -  спрашиваю  я.
"Давай", - говорит он. Я поднимаю. Она легче. Пиво выпили!!!  Условно,  на
языке искусства. Я чуть в штаны  не  наложил,  это  был  такой  переворот,
словно включили свет и я вдруг увидел.
   Он  чувствовал,  что  Александра  не  возражает  против   его   крепких
выражений. Ей они даже нравились, в них  была  какая-то  свежесть,  как  в
запахе падали от шкуры Коула. Ей нужно идти. У собаки, запертой в  машине,
может случиться разрыв сердца.
   - Я спросил его, сколько стоят эти пивные банки, и когда Миша сказал, я
ответил: "Не  пойдет".  Всему  есть  границы.  Сколько  могут  стоить  две
паршивые пивные жестянки? Александра,  без  дураков,  если  бы  я  решился
купить их тогда! Теперь они стоят в пять раз дороже, а это было не так  уж
давно. Эти банки стоят  сейчас  больше,  чем  их  собственный  вес  чистым
золотом. Я искренне верю, что, когда из будущего посмотрят на наше  время,
когда вы и я будем просто лежать парой скелетов в этих  идиотских  ящиках,
которые нас заставляют покупать, наши волосы, кости и ногти  будут  лежать
на  всех  этих  дурацких  шелках   и   подушечках,   за   которые   жирные
коты-владельцы похоронных контор нас обдирают. Господи, да  когда  я  буду
умирать, пусть они просто возьмут мой труп и выбросят на свалку - это меня
вполне устроит. Я хотел сказать, что, когда нас не  будет,  эти  жестянки,
эти пивные банки, о которых  я  рассказываю,  станут  Моной  Лизой  нового
времени. Мы говорили о Кайенхольце, так вот, он  взял  "додж"  и  распилил
его, а внутри сношается парочка. Машину он поставил на искусственный дерн,
а чуть подальше, на другом  участке  "Астротурфа"  или  какого-то  другого
искусственного  покрытия  величиной  с   шахматную   доску,   он   положил
одну-единственную пивную бутылку! Чтобы показать,  что  они  ее  выпили  и
выставили, чтобы освободить себе место и заняться любовью. Это  гениально.
Крохотный, обособленный кусочек  пространства.  Кто-нибудь  другой  просто
поставил бы пивную бутылку на коврик  между  сиденьями.  Но  поставить  ее
отдельно - вот что делает это искусством. Может быть, _это_  и  есть  наша
Мона Лиза, эта пустая бутылка у  Кайенхольца.  Уезжая  в  Лос-Анджелес,  я
посмотрел на этот сумасшедший распиленный  "додж",  и  на  глазах  у  меня
выступили слезы. Я не морочу вас, Сэнди. Настоящие слезы. - И он  протянул
к лицу неестественно белые восковые руки словно для того,  чтобы  вытереть
влажные покрасневшие глаза.
   - Вы много путешествуете, - сказала она.
   - Меньше, чем прежде. Но я все равно доволен. Ездишь повсюду, но всегда
сам распаковываешь дорожную сумку. Ту же самую сумку, и сам такой же,  как
всегда. Вы, девушки, правильно делаете. Находите  неприметное  местечко  и
устраиваетесь. Потом обзаводитесь всяким хламом, телевизором,  собственным
кругом общения и всем прочим. - Он поглубже уселся в коричневое  кресло  и
наконец замолчал. В комнату вбежал Нидлноуз и свернулся  калачиком  у  ног
хозяина, спрятав под хвостом длинный нос.
   - Мне пора ехать, - сказала Александра. - Я заперла  бедную  собачку  в
машине, а мои дети, должно быть, уже дома. - Она поставила чайную чашку  -
странно, что на ней была монограмма "Н" вместо инициалов Ван Хорна,  -  на
поцарапанный и оббитый стеклянный столик  работы  Миеса  ван  дер  Роха  и
встала. На ней был алжирский парчовый жакет, серебристо-серая водолазка  и
свободные брюки  травяного  цвета.  Она  почувствовала  облегчение,  когда
встала, и вспомнила, что брюки стали тесны в талии. Александра давно  дала
себе  обет  похудеть,  но  зима  была  для  этого  не  лучшим   временем."
Приходилось поклевывать, чтобы согреться, пережить темноту, но  во  всяком
случае в глазах этого могучего мужчины, который одобряюще  посматривал  на
ее высокую грудь, она не  узрела  недовольства  своими  формами.  В  самые
интимные  моменты  Джо  называл  ее  своей  коровушкой,  своей  полуторной
женщиной. Оззи, бывало, говорил, что ночью она одна заменяет  два  одеяла,
Сьюки и Джейн называли ее роскошной женщиной. Она извлекла из шерсти брюк,
плотно облегавших бедра, несколько белых волосков,  оставленных  Тамкином,
быстро схватила бандану, мелькнувшую алым флагом, с подлокотника  круглого
диванчика.
   - Но вы не видели лабораторию,  -  запротестовал  Ван  Хорн.  -  И  мой
бассейн с подогревом, мы его наконец  в  основном  закончили,  не  хватает
только  кое-каких  аксессуаров.  Вы  не  были  наверху.  Все  мои  большие
литографии Раушенберга наверху.
   - Может быть, в другой раз, - сказала Александра, она уже  успокоилась,
уверенная в своих чарах, и голос звучал обычным женским контральто.
   - Ну, хотя бы взгляните на спальню, - упрашивал Ван Хорн.  Вскочив,  он
ушиб ногу об угол стеклянного столика так сильно, что лицо его  исказилось
от боли. - Там все черное, даже  простыни,  -  рассказывал  он,  -  ужасно
трудно купить хорошие черные простыни: то, что  они  называют  черным,  на
самом деле темно-синее. А в холл я только что приобрел несколько миленьких
картинок маслом одного живописца из новых, Джона Уэсли,  ничего  общего  с
этими безумными приверженцами только одного  направления.  Они  похожи  на
иллюстрации к детским книжкам о животных, пока  не  разберешься,  что  там
изображено. Совокупляющиеся белки и тому подобное.
   - Забавно, - сказала Александра  и  быстро  двинулась  к  выходу  через
широкую арку походкой опытного хоккеиста, резко отодвинув по пути  кресло,
так что  на  мгновение  преградила  Ван  Хорну  дорогу,  и  ему  только  и
оставалось, что  шумно  бежать  ей  вслед,  когда  она  вышла  из  зала  с
разместившейся  в  нем  ужасной   коллекцией,   через   библиотеку,   мимо
музыкальной гостиной, через холл со слоновьей  ногой,  где  сильнее  всего
пахло тухлыми яйцами, но также ощущался и свежий  воздух.  Черная  входная
дверь снаружи оставалась не покрашенной, цвета мореного дуба.
   Неизвестно откуда появился Шидель и  встал,  положив  руку  на  большую
медную задвижку.  Он  смотрел  мимо  Александры,  прямо  на  хозяина,  они
собирались устроить ей ловушку. Она решила, что сосчитает до пяти и начнет
кричать, но, наверное, Ван Хорн кивнул, и щеколда открылась на счет "три".
   Позади нее Ван Хорн сказал:
   - Я бы предложил подвезти вас назад, до дороги, но  вода  очень  быстро
прибывает. - Он  задыхался:  эмфизема  легких,  слишком  много  курит  или
слишком долго дышал выхлопными газами  на  Манхэттене.  Ему  действительно
нужна заботливая жена.
   - Но вы обещали, что я успею.
   - Послушайте, откуда, черт возьми, мне знать?  Я  ведь  здесь  недавно.
Пошли в дом и посидим по-семейному.
   Дорога огибала лужайку,  поросшую  травой  и  обрамленную  статуями  из
известняка - их не пощадили время и вандалы, лишив рук и носов, - и вела к
тому месту, где дамба смыкалась с краем острова. За увитыми лозой воротами
тянулся неопрятный берег, покрытый сорными травами: морским золотарником и
пляжным дурнишником с огромными обвисшими листьями,  гравием  и  обломками
старого асфальта. Травы вздрагивали  под  пронизывающим  холодным  ветром,
который  дул  со  стороны  затопленного  болота.  Низкое  небо   заполнили
слоистые, как бекон, серые тучи; четко вырисовывалась лишь большая  цапля,
не белая, обычная серая, она медленно вышагивала,  направляясь  к  пляжной
дороге, а ее желтый  клюв  был  цветом  похож  на  оставленную  неподалеку
"субару". То тут, то  там  тускло  сверкала  вода,  переплескиваясь  через
дамбу. У Александры к горлу подступил комок:
   - Как это могло случиться, ведь не прошло и часа?!
   - Когда тебе хорошо... - пробормотал он.
   - Хорошо, но не _такой же_ ценой. Я не смогу вернуться!
   - Послушайте, - сказал на ухо Ван Хорн и осторожно  взял  ее  под  руку
так, что  она  сразу  почувствовала  сквозь  ткань  его  прикосновение.  -
Пойдемте обратно и позвоните вашим малышам, а Фидель сварганит нам  легкий
ужин. Он готовит потрясающий соус "чили".
   - Дело не в детях, а в собаке, - воскликнула она. - Коул с ума  сойдет.
Какая здесь глубина?
   - Не знаю, полметра, а может,  метр,  поближе  к  середине.  Я  пытался
проехать здесь по воде, но  застрял  и  распрощался  с  прекрасной  старой
немецкой машиной. Если в тормоза и коробку передач попадет  соленая  вода,
машина уже никогда не  будет  ездить,  как  прежде.  Это  все  равно,  что
пользоваться мебелью вишневого дерева, в которую постреляли из ружья.
   - Пойду вброд, - сказала Александра  и  стряхнула  со  своей  руки  его
пальцы, но прежде, словно угадав ее мысли, он быстро и сильно ущипнул ее.
   - Замочите брюки. В это время года вода страшно холодная.
   - Я сниму брюки, - сказала она, опираясь на него и стаскивая  кроссовки
и носки. Рука, которую он ущипнул, горела, но она отказалась замечать  его
наглую выходку. И это после  того,  как  он  казался  таким  ребячливым  и
увлеченным, пролил чай и признался в своей любви к искусству. В  сущности,
он чудовище. Гравий больно колол  босые  ноги.  Если  она  собралась  идти
вброд, нельзя колебаться. "Иди, - сказала она себе, - и не оглядывайся".
   Она расстегнула на брюках боковую молнию и стянула их, ее бедра могли в
яркости  соперничать  с  белоснежной  цаплей  на  этом  ржаво-сером  фоне.
Испугавшись,  что  может  упасть  навзничь  на  неустойчивых  камнях,