сухой горчицы, украшенные резаным луком или анчоусами, лежащими на
каждом белке, как язычок лягушки.
   - И ты действительно не поленилась и приготовила яйца  со  специями?  -
спросила она печально.
   -  Конечно,  нет,  дорогая,  -  сказала  Александра.  -  Те  же  старые
отсыревшие крекеры и несвежий сыр. Я не могу больше разговаривать.
   Часом позже, когда она рассеянно глядела мимо  мохнатого  голого  плеча
Джо Марино (с  этим  неожиданным  кисло-сладким  запахом,  как  у  детской
макушки), пока он скорее в оцепенении, чем вдохновенно качался на  ней,  а
ее кровать стонала и шаталась под непривычным  двойным  весом,  Александру
вдруг посетило видение. Своим  внутренним  взглядом  она  увидела  особняк
Леноксов - четко, как картинку на  календаре,  с  одиноким  клочком  дыма,
который она наблюдала в тот день, этой трогательной  прядью,  спутанной  с
едкостью, с которой Джейн описывала Ван Хорна как застенчивого  и  поэтому
грубого мужчину. Александре он больше показался растерянным - как человек,
глядящий из-под маски или слушающий с ватой в ушах.
   - Сосредоточься, ради бога, - прорычал Джо ей в ухо и  неловко  кончил,
возбужденный своей собственной злостью, своим обнаженным,  покрытым  мехом
телом - его наработанные  мышцы  немного  ослабели  от  хорошей  жизни,  -
подскакивая один, два,  три  раза  с  легкой  дрожью,  как  машина,  когда
выключаешь зажигание.
   Она попыталась его догнать, но было уже поздно.
   - Извини, - проворчал он. - Я думал, что все у нас  шло  хорошо,  а  ты
отвлеклась. - Он был великодушен, прощая ей  окончание  менструации,  хотя
крови почти не было.
   - Это моя вина, - сказала Александра. - Полностью. Ты был  хорош,  а  я
сплоховала.
   "_Изумительно срабатывает_", - как говорила Джейн.
   Потолок под исчезнувшим видением выглядел неожиданно чистым, как  будто
увиденным впервые: его пространство было безмятежно,  некоторые  маленькие
трещины на поверхности едва различимы из-за пятнышек на стекловидном  теле
ее глаз, к тому же, когда она переводила взгляд, эти пятнышки  дрейфовали,
как микроорганизмы в пруду, как рак, таящийся в нашей лимфе. Круглое плечо
Джо и боковая часть его шеи были так же невозмутимы и бледны, как потолок,
и так же плавно пересекались этими оптическими примесями,  которые  обычно
не докучали ей. Но когда они совокуплялись, от них было трудно избавиться,
трудно не заметить. Признак старости. Как снежный ком, катящийся с  холма,
мы накапливаем частицы.
   Она ощутила свою грудь и живот, плавая в  поту  Джо,  и  этим  окольным
путем ее сознание  возвращалось  к  любви  к  его  телу,  к  его  губчатой
текстуре, весу, тайному запаху мужчины и  довольно  удивительному  в  мире
маленьких чудес - его присутствию. Обычно он отсутствовал. Обычно он был с
Джиной. Он скатился с Александры, издав оскорбленный  вздох.  Она  уязвила
его средиземноморскую гордость. Загорелый,  с  лысой  макушкой,  блестящий
череп покрыт складками, как страницы книги, оставленной в росе, он  первым
делом, чтобы не страдало его самолюбие, снова надевал шляпу.  Он  говорил,
что ему  без  нее  холодно.  Шляпа  на  месте,  он  поворачивает  профилем
моложавое лицо с острым крючковатым носом, как на портретах Беллини,  и  с
печеночными   впадинами   под   глазами.   Ее   привлек   когда-то    этот
вяло-обольстительный вид; он напоминал барона, или дожа,  или  мафиози  со
свинцовыми  глазами,  вершащего  жизнь  или  смерть,  с  пренебрежительным
щелчком  языка.  Но  Джо,  которого  она  соблазнила,  когда   он   пришел
ремонтировать туалет,  журчавший  всю  ночь,  оказался  в  этом  отношении
беззащитным, - благочестивый буржуа, честный до  последней  медной  шайбы,
любящий отец пяти детей  в  возрасте  до  одиннадцати  лет  и  родственник
половине штата. Семья Джины заполонила это побережье  от  Нью-Бедфорда  до
Бриджпорта.  Джо  был  безгранично   преданным   человеком,   его   сердце
принадлежало многочисленным спортивным  командам  -  "Селтикс",  "Бруинз",
"Уэйлерз",  "Ред  Сокс",  "Потакет  Сокс",  "Пэтс",  "Тимен",  "Лобстерс",
"Минитмен", - какие только можно вообразить. Раз в неделю  он  приходил  и
накачивал ее с почти такой же верностью. Адюльтер был  для  него  шагом  к
вечным мукам, и он выполнял еще один  свой  долг,  сатанинский.  Это  было
также до  некоторой  степени  противозачаточным  средством,  его  начинала
пугать собственная плодовитость, и чем больше семени принимала Александра,
тем легче было Джине. Их связь переживала уже третье лето, Александре пора
было ее прервать, но ей нравился вкус Джо, сладко-соленый, как нуга, и то,
как воздух мерцал в дюйме над небольшими складками его лба! Его аура  была
лишена злобы и имела хороший цвет: его мысли, как и  руки  водопроводчика,
всегда искали определенного соответствия.  Судьба  привела  Александру  от
изготовителя хромированной арматуры к ее установщику.
   Чтобы видеть особняк  Леноксов  так,  как  его  видела  она,  отчетливо
различимым до кирпичика, до гранитных подоконников и углов, до узких  окон
со стороны фасада, нужно парить в воздухе над болотом. Изображение  быстро
уменьшилось в размере, как будто  удаляясь  в  пространстве,  маня  ее  за
собой. Оно стало размером с почтовую марку  и,  если  бы  она  не  закрыла
глаза, исчезло бы, как капля в водостоке. Когда он кончил, ее  глаза  были
закрыты. Сейчас она чувствовала себя ошеломленной и вывернутой наружу, как
будто разделила его оргазм.
   - Может, мне порвать с Джиной и начать где-нибудь все заново с тобой? -
произнес Джо.
   - Не глупи. Ты не хочешь этого, - сказала Александра.
   Высоко вверху, над потолком, невидимые ветреным днем гуси, растянувшись
клином к югу, кричали, чтобы успокоить друг друга: "Я здесь, ты здесь".
   - Ты добрый католик, у тебя пятеро детей и процветающий бизнес.
   - Да, и что я тут, в таком случае, делаю?
   - Ты околдован. Это несложно. Я вырезала  твою  фотографию  из  "Иствик
уорд", где ты на  заседании  Отдела  планирования,  и  смазала  ее  своими
менструальными выделениями.
   - Боже, какой ты можешь быть отвратительной.
   - Тебе это нравится, ведь так? Джина никогда не бывает  отвратительной,
Джина прекрасна, как Дева Мария. Если бы ты был джентльменом, ты бы  помог
мне кончить языком. Крови немного, месячные кончаются.
   Джо покривился.
   - Как-нибудь в другой раз, ладно? - сказал он  и  оглянулся  в  поисках
одежды. Полнея, его тело тем не менее оставалось складным; в школьные годы
он занимался спортом, хорошо играл в мяч, но был слишком маленького роста,
чтобы стать чемпионом.  У  него  были  крепкие  ягодицы,  даже  когда  его
отяготило брюшко. Большая бабочка красивых черных волос отдыхала на спине,
расположив верхние концы крыльев на плечах, а лапками оперив ямочки  внизу
спины. - Я получил чек от Ван Хорна, - сказал  он,  пряча  розовое  яичко,
выглядывавшее из эластичных трусов. Они были похожи на плавки,  пурпурного
цвета - новшество в соответствии с новым образом андрогина.  Джо  следовал
изменчивой мужской моде. Он одним из первых  мужчин  Иствика  стал  носить
джинсовый костюм и первым почувствовал, что возвращается мода на шляпы.
   - Кстати, как там идут дела? - спросила Александра  лениво,  не  желая,
чтобы он уходил. Одиночество спускалось к ней с потолка.
   - Мы все еще ждем посеребренный комплект для ванной комнаты, заказанный
в Западной Германии, и я должен был послать к Крэнстону за  медным  листом
под ванну, подходящего размера, чтобы не было швов. Уж скорее бы  все  это
закончилось. Там что-то не так. Этот парень обычно спит после  полудня,  и
иногда идешь, а  там  вообще  никого  нет,  только  пушистый  кот  бродит.
Ненавижу котов.
   - Они противные, - сказала Александра. - Как я.
   - Нет, послушай,  Ал.  Ты  mia  vacca.  Mia  vacca  bianca  [моя  белая
коровушка (ит.)]. Ты моя большая тарелка  с  мороженым.  Что  же  мне  еще
сказать? Каждый раз, когда я пытаюсь быть серьезным, ты затыкаешь мне рот.
   - Серьезность пугает меня, - сказала она серьезно. - Так или  иначе,  в
любом случае я знаю, что ты просто шутишь.
   Но на самом деле она его дразнила, заставив шнурки его туфель из бычьей
кожи, какие носят студенты колледжа, развязаться так же быстро, как он  их
завязал; в конце концов Джо вынужден  был  уйти,  шаркая,  с  волочащимися
шнурками, его самолюбие и  опрятность  были  посрамлены.  Шаги  удалялись,
затихая на лестнице, один и другой, дальше и  дальше,  а  звук  хлопнувшей
двери был как твердая маленькая шишка, цельный кусочек расписного  дерева,
заключенный глубоко внутри русской  матрешки.  За  окнами,  выходящими  во
двор, звучала скрипучая  песня  скворца,  дикая  ежевика  привлекала  птиц
сотнями к болоту. Посреди кровати, снова неожиданно огромной, покинутая  и
неудовлетворенная Александра, уставившись в белый потолок, пыталась  опять
поймать этот странно яркий архитектурный образ дома  Леноксов,  но  смогла
вызвать лишь призрачное видение - необычайно бледный прямоугольник, как на
конверте, так долго хранившемся на чердаке, что марка отпала сама собой.


   ИЗОБРЕТАТЕЛЬ, МУЗЫКАНТ И ЛЮБИТЕЛЬ ЖИВОПИСИ
   ЗАНЯТ ОБНОВЛЕНИЕМ СТАРОГО ОСОБНЯКА ЛЕНОКСОВ

   Мистер  Даррил  Ван  Хорн,  обладающий  грубоватой  красотой,  хорошими
манерами и глубоким голосом, недавно приехавший из  Манхэттена,  а  теперь
довольный жизнью иствикский налогоплательщик, принял вашего  репортера  на
своем острове.
   Да, именно на острове со знаменитым особняком Леноксов, потому что этот
новый житель Иствика приобрел поместье, окруженное болотом, а при  сильном
приливе - просто водой.
   Дом, построенный около 1895 года  из  кирпича  в  английском  стиле,  с
симметричным  фасадом  и  массивными  трубами,  новый  владелец   надеется
использовать для многих целей -  под  лабораторию  для  своих  невероятных
экспериментов  с  химическими  веществами  и   солнечной   энергией,   как
концертный зал, в котором стоит не менее трех роялей (на  которых  он,  уж
поверьте мне, играет профессионально), и как большую  галерею,  на  стенах
которой будут висеть знаменитые работы  таких  современных  мастеров,  как
Роберт Раушенберг. Клаус Олденберг, Боб Индиана и Джеймс Ван Дайн.
   Тщательно отделанная оранжерея, японская ванна,  которая  будет  являть
великолепное  зрелище  блеском  меди  и  полированного  тикового   дерева,
теннисный корт с искусственным покрытием - все это  находится  в  процессе
строительства. На острове  раздаются  стук  молотка  и  жужжание  пилы,  а
красивые белые цапли, обычно гнездившиеся в укромных уголках имения,  ищут
временного убежища где-нибудь в другом месте.
   За прогресс надо платить!
   Ван Хорн, хотя и  общительный  человек,  не  очень  распространяется  о
нововведениях и надеется насладиться уединением и  размышлениями  в  своем
новом жилище.
   -  В  Род-Айленд,  -  сказал  он  любопытствующему  репортеру,  -  меня
привлекли  простор  и  красота,  редкие  на  Восточном  побережье  в  наши
беспокойные и суетные  времена.  Я  уже  чувствую  себя  здесь  как  дома.
Роскошное место! - добавил он непринужденно, стоя рядом  с  репортером  на
развалинах старой пристани Леноксов и созерцая перспективу болота, канала,
низменность, заросшую кустарником, и далекий океан на  горизонте,  видимый
со второго этажа.
   Дом  с  его  огромными  пространствами  кленового  паркета  и  высокими
потолками с лепными гипсовыми розетками над люстрами и лепными дентикулами
по периметру комнат казался холодным в день моего осеннего визита, забитый
множеством нераспакованных ящиков с оборудованием и новой мебелью, но  ваш
репортер   убедился,   что   грядущая   зима   не   страшна   для   нашего
изобретательного хозяина.
   На большой шиферной  крыше  Ван  Хорн  планирует  установить  несколько
панелей солнечных батарей и, более того, чувствует близость окончательного
завершения процесса,  за  которым  пристально  следят,  процесса,  который
сократит расход устаревших видов топлива, они  выйдут  из  употребления  в
ближайшем будущем. Торопите время!
   Поместье,  теперь  заросшее  сумахом,  китайским   ясенем,   виргинской
черемухой и другими дикими деревьями, новый хозяин  видит  в  будущем  как
субтропический рай, переполненный экзотической растительностью,  убираемой
на зиму в стеклянную оранжерею дома Леноксов. Летние  скульптуры,  некогда
украшавшие местный Версаль, теперь, к сожалению, так разрушены, что многие
фигуры лишились носов и рук; гордый владелец собирается реставрировать  их
в помещении, заменив копиями из стекловолокна вдоль  величественной  аллеи
(ее хорошо помнят старейшие жители этих мест) в стиле знаменитых  кариатид
на Афинском Парфеноне в Греции.
   Дамба, как сказал Ван Хорн с  широким  жестом,  столь  характерным  для
него, может быть  укреплена  на  низких  участках  с  помощью  алюминиевых
понтонных секций.
   - Пристань - это так здорово, - сказал он весело. - Можно будет  уплыть
на яхте к Ньюпорту и дальше, до Провиденса.
   Ван Хорн делит  свое  обширное  жилище  только  с  дворецким,  мистером
Фиделем  Малагером,  и   очаровательным   пушистым   ангорским   котенком,
причудливо именуемым Тамкин, потому что у  него  лишние  пальцы  на  лапах
[Тамкин от англ. "thumb" - большой палец].
   Ваш репортер, уверенная в том,  что  говорит  от  имени  многочисленных
соседей, приветствовала прибывшего в легендарную местность  Южного  округа
человека, впечатлительного и сердечного.
   Дом Леноксов опять стал средоточием всеобщего интереса!
   Сьюзанн Ружмонт


   - Ты была  там!  -  Александра  по  телефону  ревниво  обвиняла  Сьюки,
прочитав заметку в газете.
   - Дорогая, это было задание.
   - И кто придумал это задание?
   - Я, - призналась Сьюки. - Клайд не был  уверен,  что  это  из  разряда
новостей. И иногда в подобных случаях, когда рассказываешь о том, какой  у
кого-то прекрасный дом, на следующей неделе его грабят, и владелец  подает
в суд на газету.
   Клайд  Гэбриел,  жилистый  усталый   человек,   имеющий   неприветливую
жену-домохозяйку,  был  редактором  "Уорд".  Примирительным  тоном   Сьюки
спросила:
   - Что ты думаешь о заметке?
   - Ну, дорогая, она колоритная, но  ты  вдаешься  в  детали,  и,  честно
говоря, не в обиду будет сказано, ты должна просмотреть свои причастия. Их
там столько понатыкано.
   - Если в заметке меньше пяти абзацев, она идет без имени автора. К тому
же он меня напоил. Сначала был чай с ромом, а  потом  ром  без  чая.  Этот
жуткий слуга-мексиканец приносил все  на  невероятно  огромном  серебряном
подносе. Я никогда не видела  такого  большого  подноса:  он  размером  со
столешницу, сплошь гравированный или орнаментированный, или что-то в  этом
роде.
   - Ну и как он тебе? Как он себя вел? Даррил Ван Хорн.
   - Должна тебе сказать, он болтал о самых обычных  вещах.  И  все  время
брызгал  слюной.  Было  трудно  понять,  можно  ли  воспринимать  серьезно
некоторые вещи - понтонный мост, к примеру. Он сказал, что  емкости,  если
это так называется, выкрасят в зеленый цвет и они будут хорошо  сочетаться
с болотной травой. И теннисный корт будет  зеленым,  даже  изгородь.  Корт
почти готов, он приглашал нас всех приехать поиграть, пока не  испортилась
погода.
   - Кого всех?
   - Всех нас: тебя, меня и Джейн. Оказалось, он очень интересуется  нами,
и я рассказала ему немного, то, что известно всем, - о наших  разводах,  о
том, как мы нашли друг друга, и так далее. И особенно о том,  как  ты  нас
поддерживаешь. Я в последнее время не вижу, чтобы Джейн нас  поддерживала,
по-моему, она ищет мужа за нашей спиной. Я не имею в виду  этого  ужасного
Неффа, никоим образом. Он замучен детьми и Гретой. Господи,  неужели  дети
не мешают? Я со своими до сих пор жутко сражаюсь. Они говорят, что меня не
бывает  дома,  а  я  пытаюсь  объяснить  этим  маленьким  негодникам,  что
_зарабатываю на жизнь_.
   Александре не стоило сходить с ума  из-за  встречи  Сьюки  с  этим  Ван
Хорном, из-за встречи, которую она хотела предугадать.
   - Ты рассказала ему о нас все эти гадости?
   - А что, говорят гадости? Откровенно говоря, Лекса, я не  даю  сплетням
прилипать ко мне. Выше голову и старайся думать: "Идите к  черту",  -  вот
как я имею каждый день эту Портовую улицу. Нет, я, конечно, ничего  такого
не говорила. Я  была,  как  всегда,  осмотрительна.  Но  он  действительно
казался очень заинтересованным. Мне кажется, ему нравишься ты.
   - Ну, а мне он не нравится. Ужасно не люблю такие смуглые  лица.  И  не
выношу нью-йоркских нахалов. И выражение его лица не  соответствует  тому,
как он говорит, или голосу, или чему-то еще.
   -  Я  нахожу  это  очень  привлекательным,  -  сказала  Сьюки.  -   Его
неловкость.
   - Что он сделал неловко, пролил ром тебе на колени?
   - А потом слизал его. Нет. Просто то,  как  он  переходил  с  места  на
место, показывал мне свои безумные полотна - у него на  стенах,  наверное,
целое состояние, - а потом свою лабораторию и немного  поиграл  на  рояле,
кажется, это было "Mood Indigo", музыкальная шутка в размере вальса. Потом
на улице он бегал так, что одна из задетых им кирок чуть не ударила его  в
подмышку, он хотел узнать, не желала бы я осмотреть окрестности из  купола
особняка.
   - Ты ведь _не пошла_ с ним в купол! Не в первое же свидание.
   - Детка, ты заставляешь меня повторить. Это было не свидание, это  было
_задание_. Нет, я подумала, что уже достаточно, знала, что пьяна и с  меня
хватит.
   Она замолчала.
   Прошлой ночью был сильный ветер, и в  это  утро  Александра  увидела  в
кухонное окно, что березы и виноградная лоза сбросили листву, а в  воздухе
разлился какой-то новый свет, такой  голый,  серый,  недолгий  свет  зимы,
обнажающий рельеф земли и приближающий соседние дома.
   - Он казался заинтересованным, - говорила Сьюки. - Не знаю почему, даже
слишком охотно шел на откровенность. Для  маленькой  местной  газеты.  Как
будто...
   - Продолжай, - сказала Александра, касаясь лбом холодного окна,  словно
давая своему жаждущему мозгу пить свежий далекий свет.
   - Интересно, неужели его дела идут так успешно или это просто  болтают?
Если это действительно так, может, у него есть собственное производство?
   - Хорошие вопросы. А что он спрашивал о нас? Или, точнее, что ты решила
ему рассказать?
   - Не знаю, почему тебя это так беспокоит?
   - Ни капли не беспокоит. Вовсе нет.
   - Понимаешь, я ведь не обязана перед тобой отчитываться.
   - Ты права. Я невыносима. Продолжай, пожалуйста.
   Александра не хотела, чтобы ее  плохое  настроение  захлопнуло  окно  в
другой мир, который открывала ей Сьюки.
   - Ну, - ответила Сьюки с мукой в голосе.  -  Я  рассказывала,  как  нам
хорошо вместе. И что мы  предпочитаем  женское  общество  мужскому  и  так
далее.
   - Это его задело?
   - Нет, он сказал,  что  тоже  предпочитает  женщин  мужчинам.  Что  они
существа гораздо более высокоорганизованные.
   - Он сказал "высокоорганизованные"?
   - Что-то вроде этого. Слушай, дорогая, я должна бежать.  Честно.  Нужно
взять интервью у руководства комитета по поводу Праздника урожая.
   - В какой церкви? - Александра закрыла глаза и увидела радужный зигзаг,
как будто бриллиант в невидимой руке гравировал темноту  по  электрической
параллели стремительным мыслям Сьюки.
   - В унитарной. Все другие считают этот праздник языческим.
   - Можно спросить тебя, как ты сейчас относишься к Эду Парсли?
   - Как обычно. Милый, но далекий. Бренда такой невозможный педант.
   - Он говорил, в чем она так невозможно педантична?
   Между  ведьмами  существовала  некоторая  сдержанность   в   обсуждении
сексуальных вопросов, но Сьюки нарушила и этот запрет, признавшись:
   - Она ничего для него не делает, Лекса. И до того, как пойти в духовное
училище, он вел довольно беспорядочную жизнь, так что знает,  что  теряет.
Он до сих пор хочет уйти и присоединиться к Движению.
   - Поздно. Ему за тридцать. Движению он не нужен.
   - Он это знает. _Презирает_ себя.  Ну