из пробки конечности переплелись, а проволочки, на  которых  они
были подвешены к  потолку,  запутались  в  клубок.  -  Послезавтра  еду  в
Нью-Йорк, покажу их своему приятелю на Пятьдесят седьмой улице. Он клюнет,
держу пари; вы  действительно  уловили  что-то  в  современном  искусстве,
ощущение, что всему приходит конец. Какая-то нереальность.  Даже  клипы  о
войне на телевидении выглядят нереальными;  мы  все  пересмотрели  слишком
много фильмов о войне.
   Он стоял на морозе рядом с машиной, одетый  в  дубленку  с  засаленными
локтями и манжетами, на лохматой голове тесноватая шапка из овчины  в  тон
дубленке. Он смотрел на Александру не просто  как  на  добычу,  безнадежно
проигравшую, но как на  женщину  непредсказуемую  и,  уловив  ее  желание,
вернулся в дом вместе с ней, тяжело дыша, поднялся в спальню, пришел в  ее
постель, в которой она недавно отказала Джо Марино. Джина была уже опять в
который раз беременна, что еще более все осложнило. В физической  потенции
Ван Хорна  было  нечто  надежное  и  одновременно  бесчувственное,  а  его
холодный пенис причинял боль, будто был покрыт мелкой чешуей;  но  сегодня
то, что он взялся с такой готовностью  продать  ее  бедные  творения,  его
словно вырубленная топором, слегка поблекшая внешность и эта его нелепая с
козырьком шапчонка из овчины - все это растопило  ее  сердце  и  возбудило
вагину. Она не устояла бы и перед слоном при мысли, что может стать второй
Ники де Сент-Фалль.


   Все  три  женщины  встречались  в  центре  города  на  Портовой  улице,
обменивались новостями по телефону, молча  разделяя  общую  женскую  боль,
пришедшую к ним  вместе  с  их  темноволосым  любовником.  Если  Дженни  и
страдала вместе с ними,  на  ее  ауре  это  не  отражалось.  Когда  бы  ни
заставали ее  случайные  дневные  гости,  на  ней  всегда  был  неизменный
лабораторный халатик и она прилежно трудилась.  Ван  Хорн  использовал  ее
отчасти  потому,  что  она  была  глуповата,  с  ее  несколько   деланными
почтительными манерами, со способностью  не  замечать  никаких  нюансов  и
намеков, ведь у нее было слишком уж округлое  тело.  В  их  группе  каждая
занимала  собственную  соответствующую  ей  нишу,  и   Дженни   предстояло
воплотить собой  юность  каждой  из  этих  зрелых,  разведенных,  лишенных
иллюзий женщин, хотя ни  одна  из  них  не  была  совершенно  такой  же  в
молодости и не жила с младшим братом в доме,  где  ее  родители  встретили
страшную смерть. Все трое по-своему ее любили, и, честно говоря, и она  не
выказывала никому из них своего предпочтения. В памяти Александры осталось
навсегда болезненное ощущение, что Дженни им доверилась, вверила  им  свою
судьбу, как женщина обычно впервые вверяет себя мужчине, рискуя  погибнуть
в своей решимости познать. Она стояла рядом с ними на коленях, как рабыня,
позволяя своему белому округлому телу отбрасывать сияние  совершенства  на
их  потемневшие  несовершенные  формы,  распростертые  на  влажных  черных
подушках под крышей, которая никогда больше не встала на место после того,
как одной морозной ночью Ван Хорн нажал  кнопку  и  ослепительное  голубое
пламя одело в перчатку его волосатую руку.
   Они были ведьмами, а значит, чем-то  странным  и  призрачным  в  глазах
жителей Иствика. Кто-то из горожан улыбнулся в веселое дерзкое лицо Сьюки,
промчавшейся  по  кривому  тротуару,  а   кто-то   кивнул   величественной
Александре в сапогах песочного цвета и  старом  зеленом  парчовом  жакете,
когда  она  стояла  у  "Тявкающей  лисицы",  болтая  с  хозяйкой  -   тоже
разведенной Мейвис Джессап,  с  чахоточным  румянцем  и  крашеными  рыжими
волосами, свисающими кольцами, как у медузы Горгоны.  Еще  кто-то  отдавал
должное нахмуренной темнобровой  Джейн  Смарт,  когда  она,  усаживаясь  в
старенький "плимут-вэлиант" цвета  зеленого  мха,  захлопывала  дверцу  со
сломанным замком, отмечая  яркую  индивидуальность  этой  женщины,  бурную
внутреннюю жизнь, породившую, как и в других заброшенных  городках,  стихи
Эмили Дикинсон и вдохнувшую жизнь в роман Эмили Бронте.  Все  три  женщины
отвечали на приветствия, оплачивали счета, а в  армянской  скобяной  лавке
пытались, как и другие, рисуя пальцем в воздухе, описать особые штуковины,
нужные для ремонта  разваливающегося  жилища,  чтобы  бороться  с  утечкой
тепла; но  все  знали  о  них  кое-что  еще,  нечто,  столь  чудовищное  и
непотребное, что свершалось в спальне даже  у  директора  местной  средней
школы и его жены, которые казались такими  пресными  и  банальными,  когда
сидели на дешевых местах на стадионе и, затаив дыхание, следили за  счетом
игры.
   Все мы мечтаем о будущем и в то же время стоим, объятые ужасом, у входа
в пещеру собственной смерти.  У  входа  в  преисподнюю.  До  существования
канализации испражнения всей семьи в старых уборных во дворе  росли  зимой
вверх такими остроконечными замороженными сталагмитами, и подобные явления
помогают увериться в том, что они больше значат в жизни, чем написанная на
фасаде краскопультом реклама, вычурные формы флаконов с духами, изощренные
покрои нейлоновых ночных сорочек и изогнутые крылья "роллс-ройса".  Может,
в закоулках наших сновидений мы встречаем больше того, чем  нам  известно:
при искусственном освещении возникает  какое-то  бледное  лицо,  удивленно
взирающее на другое. Конечно, колдовство ощущалось в воздухе  Иствика  как
некое атмосферное явление, как облако,  зыбкая  туманность,  состоящая  из
тысячи полупрозрачных слоев. И хотя мало кому доводилось  вдыхать  воздух,
насыщенный его парами, оно создавало ощущение утешительной  завершенности,
законченности картины, как газовые магистральные  трубы,  проложенные  под
Портовой, как телеантенны, ловящие  в  небе  рекламы  "Коджака"  [название
телесериала о нью-йоркской полиции, популярного в 1970-е годы] и  "Пепси".
У колдовства были нечеткие очертания  чего-то  видимого  через  запотевшую
дверцу душевой кабины, оно было вязким, медленно испаряющимся. Годы спустя
после наугад и  без  должного  тщания  описанных  здесь  событий  слухи  о
колдовстве  запятнали  репутацию   этого   уголка   Род-Айленда,   поэтому
неловкость и  замешательство  возникают  всякий  раз  при  самом  невинном
упоминании Иствика.




        ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ВИНА


                      Вспомним суды  над  знаменитыми  ведьмами:  наиболее
                   проницательные  и   гуманные   судьи   не   сомневались
                   относительно виновности обвиняемых;  сами  "ведьмы"  не
                   сомневались в этом - и, тем не менее, не были виноваты.
                                                       Фридрих Ницше, 1887


   - Неужели? - переспросила Александра у Сьюки по телефону.
   Был апрель, весной Александра чувствовала себя вялой и  угнетенной,  до
нее с трудом доходили даже простейшие вещи сквозь  вездесущее  ошеломление
снова побежавшего сока, органических волокон,  оживающих  еще  раз,  чтобы
расколоть неорганическую землю  и  заставить  ее  произвести  еще  немного
жизни. В марте ей исполнилось тридцать девять лет, и это тяготило  ее  еще
больше, но голос Сьюки звучал энергичнее, чем всегда,  она  задыхалась  от
радости победы. Она продала дом Гэбриела.
   - Да, приятная, серьезная, скорее пожилая пара по фамилии Хэллибред. Он
преподавал физику в Кингстонском университете, а она, по-моему, юрист,  по
крайней мере, она расспрашивала меня о том, что  думаю  я.  Это,  полагаю,
прием, которому их учили. У них был  дом  в  Кингстоне,  они  прожили  там
двадцать лет, но он хочет жить поближе  к  морю  теперь,  когда  вышел  на
пенсию и купил яхту. Им не важно, что дом еще не покрашен,  они  предпочли
сами подобрать цвет. У них есть  внуки,  которые  приезжают  их  навещать,
поэтому пригодятся и те довольно мрачные комнаты  на  третьем  этаже,  где
Клайд хранил все свои старые журналы,  удивительно,  как  балки  выдержали
этот груз.
   - Как насчет слухов,  это  их  не  будет  беспокоить?  -  Некоторые  из
потенциальных покупателей, которые смотрели дом зимой, прочли об  убийстве
и самоубийстве, и это их отпугнуло. Люди все еще суеверны, несмотря на всю
современную науку.
   - Да, они прочли о том, что случилось, ведь об этом писали  все  газеты
штата, кроме "Уорд". Когда кто-то, не я, сказал им, что это тот самый дом,
профессор Хэллибред посмотрел на лестницу и сказал, что Клайд был,  должно
быть, умным человеком, если сделал веревку такой длины, что  его  ноги  не
достали до ступенек. Я сказала: "Да, мистер Гэбриел был очень умным,  знал
латынь и читал эти мудреные книги по астрологии".  Кажется,  я  становлюсь
слезливой, когда вспоминаю Клайда, потому что  миссис  Хэллибред  положила
мне руку на плечо, и это был жест адвоката. Впрочем, полагаю, это  помогло
продать дом, даже поставило их в такое положение, что они  едва  ли  могли
отказаться.
   - Как их зовут? - спросила Александра, беспокоясь, что банка с супом из
моллюсков, которую она разогревала на плите, могла выкипеть.
   Голос Сьюки в телефонной трубке болезненно просил, чтобы  в  нее  влили
свежих  жизненных  сил,  и  Александра  пыталась  отреагировать,  проявить
интерес к людям, с которыми не была знакома, но клетки  ее  были  уже  так
засорены знакомыми и теми, которых она едва знала, друзьями,  которых  она
любила, а потом забыла. Во время одного круиза на "Коронии", двадцать  лет
назад, который они совершили  с  Озом,  завязалось  достаточно  знакомств,
чтобы хватило на всю жизнь, - соседи по столу, пассажиры, что сидели рядом
с ними в ветреный  день  на  палубе,  завернувшись  в  одеяла,  и  пили  в
одиннадцать свой бульон; пары, которые они встречали  в  полночь  в  баре,
стюарды,  капитан  с  квадратной  рыжеватой  бородкой;  все  были   такими
дружелюбными и вызывали интерес, потому что они  с  Оззи  были  молоды,  а
молодость, как и деньги, заставляет людей ей прислуживать. Плюс те, с  кем
она вместе ходила в школу и в колледж в Коннектикуте. Парни на мотоциклах,
воображающие себя ковбоями. Плюс миллион  лиц  на  улицах  города,  усатые
мужчины, женщины, останавливающиеся и нагибающиеся, чтобы поправить  чулок
в дверях обувного магазина, непрерывный поток машин - лица сидящих  в  них
похожи на яйца в картонной упаковке - все реальные, имеющие свои  имена  и
души, как они утверждали, теперь спрессованы в ее мозгу,  подобно  мертвым
серым кораллам.
   - У них приятные имена, - охотно продолжила Сьюки. - Артур и  Роза.  Не
знаю, понравятся  ли  они  тебе,  они  кажутся  скорее  прагматиками,  чем
художественными натурами.
   Одной из причин депрессии  Александры  было  то,  что  Даррил  вернулся
несколько недель назад с ответом из  Нью-Йорка  от  менеджера  галереи  на
Пятьдесят седьмой улице, тот считает, что ее скульптуры слишком похожи  на
работы Ники де  Сент-Фалль.  Кроме  того,  две  из  трех  были  возвращены
поврежденными; Ван Хорн взял с собой Криса Гэбриела, чтобы тот помог вести
машину (Даррил впадал в истерику на Коннектикутской  магистрали:  грузовые
машины прижимали его, шипели и сталкивались с ним  бортами,  омерзительные
толстые шоферы свирепо глядели вниз из своих высоких, грязных кабин на его
"мерседес"). А по  дороге  домой,  в  Бронксе,  они  подобрали  хичхайкера
[путешествующий автостопом] - так что скульптурки псевдо-Нана, ехавшие  на
заднем  сиденье,  пришлось  сдвинуть,  чтобы   расчистить   место.   Когда
Александра показала Ван Хорну погнутые конечности из непрочного папье-маше
и один совсем оторванный большой палец, его лицо покрылось пятнами,  глаза
и рот приоткрылись, тусклый левый глаз вылез  из  орбиты  и  сдвинулся  по
направлению к уху и слюна побежала из углов губ.
   - Боже мой, - сказал он, - бедное дитя стояло на Диган в паре кварталов
от самых ужасных трущоб в  этой  дерьмовой  стране,  его  могли  обмануть,
убить, если бы мы не подобрали его.
   "Он мыслит как таксист", - осознала Александра.
   Позже он спросил:
   - Почему, наконец, тебе не  попробовать  работать  в  дереве?  Думаешь,
Микеланджело тратил время на старые газеты, вымазанные клеем?
   - А куда уедут Крис и Дженни? - спросила она, собравшись с мыслями.
   У нее на уме были, также смущавшие ее, мысли  о  Джо  Марино,  который,
даже признавшись, что Джина опять беременна, становился все  более  нежным
и, приходя в условленное время  и  бросая  палочки  в  ее  окна,  со  всей
серьезностью беседовал с ней  на  кухне  (она  больше  не  пускала  его  в
спальню) о том, что уходит от Джины и  они  поселятся  с  четырьмя  детьми
Александры в доме где-нибудь поблизости, но не в Иствике,  может  быть,  в
Коддингтон-Джанкшн. Он был застенчивым, скромным человеком и  не  думал  о
том, чтобы найти другую любовницу; это было бы предательством по отношению
к команде, которую он собрал. Александра продолжала резать правду  о  том,
что предпочитает жить одна, чем быть женой водопроводчика; ей хватило  Оза
с  его  охрой.  Но  такие  снобистские  и  недобрые  мысли  заставили   ее
чувствовать себя виноватой настолько, что она смягчилась и пустила  Джо  к
себе в постель. Александра за зиму прибавила семь фунтов, и этот небольшой
излишек жира, возможно, затруднял ей достижение оргазма;  голое  тело  Джо
представлялось ей инкубом, и, когда она открывала глаза, ей казалось,  что
шляпа уже у него на  голове,  эта  нелепая  клетчатая  шерстяная  шляпа  с
крошечными полями и переливающимся коричневым перышком.
   Или, может, кто-то где-то завязал aiguillette сексуальности Александры.
   - Кто знает? - спросила в свою очередь Сьюки. -  Похоже,  они  сами  не
знают. Мне известно, что они не хотят возвращаться туда, откуда  приехали.
Дженни совершенно  убеждена  в  том,  что  Даррил  близок  к  тому,  чтобы
совершить открытие в своей лаборатории, и хочет внести всю  свою  долю  от
продажи дома в его проект.
   Это потрясло Александру и поглотило все ее внимание - или  потому,  что
любой разговор о деньгах  действует  магически,  или  потому,  что  ей  не
приходило в голову, что Даррил Ван Хорн нуждался в деньгах. Что _они_  все
нуждались  в  деньгах  -  выплаты  пособий  на  детей  все  чаще  и   чаще
задерживаются, дивиденды снижаются из-за войны и перегревшейся  экономики,
родители не хотят повысить хоть на доллар плату Джейн Смарт за получасовые
уроки фортепьяно, новые скульптуры Александры стоят меньше,  чем  газетная
бумага, измельченная для их изготовления,  Сьюки  должна  неделями  тянуть
улыбку во  время  продажи,  -  допускалось.  Особенный  шик  их  маленьким
торжествам придавала расточительность в виде целой бутылки "Wild  Turkey",
или баночки цельных кешью, или банки анчоусов. И в  эти  времена  народных
волнений, когда целое поколение торгует и потребляет наркотики,  реже  чем
когда-либо приходила украдкой чья-нибудь жена за граммом сухого ятрышника,
чтобы подмешать его в любовный напиток для  слабеющего  мужа,  или  вдова,
любительница птиц, которой нужна белена, чтобы отравить  соседского  кота,
или  робкий   подросток,   надеющийся   купить   унцию   дистиллированного
гроздовника или мази из вайды, как будто это воздействует на мир с его еще
гигантскими возможностями, как соты набитый неоткрытыми  сокровищами.  Под
покровом ночи, хихикая, только что освободившись от домашних обязанностей,
ведьмы обычно отправлялись при свете  неполной  луны  собирать  те  травы,
которые устроились в редком и тонком звездном узле  с  подходящей  почвой,
влажностью и освещенностью. Их  магическая  продукция  почти  не  находила
сбыта, таким банальным и распространенным стало колдовство;  но  если  они
были бедны, Ван Хорн был богат, и они наслаждались его богатством в темные
часы праздника, попав на него из своих жалких солнечных дней.  Эта  Дженни
Гэбриел могла предложить ему свои деньги, и он мог согласиться,  это  была
сделка, которую Александра не могла предвидеть.
   - Вы говорили _с ней_ об этом?
   -  Я  сказала  ей,  что  считаю  это  безумием.   Артур   Хэллибред   -
преподаватель физики, он считает,  что  опыты  Даррила  совершенно  лишены
научного обоснования.
   - Разве не то же самое  говорят  все  ученые,  лишь  только  у  кого-то
появится новая идея?
   - Не защищай его, дорогая. Я не знала, что тебя это интересует.
   - На самом деле  меня  не  интересует,  что  Дженни  делает  со  своими
деньгами, - сказала Александра. - Не считая того, что  она  тоже  женщина.
Как она реагировала, когда ты ей это сказала?
   - Ой, знаешь, вытаращила глаза, а ее подбородок еще больше  заострился,
и казалось, что она меня не слышит. Под ее  покорностью  скрывается  такое
упрямство. Она слишком хороша для этого мира.
   - По-моему, она демонстрирует это всем своим видом, - медленно  сказала
Александра, чувствуя с  сожалением,  что  все  они  зависимы  от  нее,  их
собственного чистого творения.


   Джейн Смарт позже назвала эту неделю бешеной.
   -  Ты   что,   не   могла   такого   _предположить_?   Александра,   ты
_действительно_ выглядишь рассеянной эти дни. - Ей  казалось,  что  ладони
жгут  горящими  головками  спичек.  -  Она  переезжает!  Он  пригласил  ее
переехать к нему вместе с этим ее придурковатым братцем.
   - В "жабий дом"?
   - В старый дом Леноксов, -  сказала  Джейн,  отказываясь  от  названия,
которое они когда-то ему дали. - Вот куда она закидывала удочку все время,
пока мы хлопали глазами. Мы, такие изысканные, снизошли до этой безвкусной
девицы, пригласили ее с собой в гости, а она, такая сдержанная, как  будто
на самом деле выше всего  этого,  ну  прямо  Золушка,  живущая  на  кухне,
которая знает, что в ее жизни обязательно будет хрустальная туфелька.  Ох,
уж это чистоплюйство, вот что меня достает.  Бегает  в  своем  хорошеньком
белом халатике, и ей платят за это, когда он задолжал всему городу, и банк
собирается  закрыть  его  счет,  но  не  хочет   связываться   с   залогом
недвижимости, стоимость ее содержания  просто  кошмарная.  Ты  знаешь,  во
сколько обошлась новая шиферная крыша для этого погребального костра?
   - Детка, - сказала Александра, - ты  говоришь  как  финансист.  Где  ты
всему этому научилась?
   Толстые  желтые  почки  сирени  уже  раскрылись  первыми  сердцевидными
листками, и прутья отцветшей форзиции стали цвета шартрез, как миниатюрные
ивы.  Серые  белки  перестали  прибегать  к  кормушке,   слишком   занятые
спариванием, чтобы есть, и виноградные лозы,  казавшиеся  такими  мертвыми
всю зиму, снова начинали затенять дерево. По мере того как весенняя  грязь
высыхала  и  покрывалась  зеленью,  Александра  чувствовала   себя   менее
взвинченной; она опять принялась за изготовление своих  глиняных  малышек,
готовясь к летней страде, и  они  получались  несколько  крупнее  и  более
интенсивно раскрашенными: она благодаря своей творческой неудаче  кое-чему
научилась за зиму. И такой вот помолодевшей, Александра, на беду, поспешно
разделила возмущение Джейн; сочувствие к детям Гэбриела, приехавшим в дом,
который  она  ощущала  отчасти  своим,  медленно  ослабевало.  Она  всегда
придерживалась тщеславной фантазии, что, несмотря на недосягаемую  красоту
и живость Сьюки и  на  большую  энергичность  и  увлеченность  колдовством
Джейн,  она,  Александра,  была  любимицей  Даррила  -   по   определенной
физической крепости, почти такой же, как у него, и по тому,  что  им  было
предназначено властвовать. Это само собой разумелось.
   Джейн продолжала:
   - Мне рассказал Боб Осгуд.
   Боб Осгуд был президентом центрального  отделения  "Олд  Стоун  Банка":
коренастый, того же типа, что Реймонд Нефф, но без учительской мягкости  и
той манеры запугивать до испарины, которую приобретают учителя; солидный и
уверенный в себе, скорее  оттого,  что  имеет  дело  с  деньгами.  Он  был
совершенно, красиво лыс, со свежеотчеканенным блеском головы и  обнаженной
розоватостью ушей, век и ноздрей и даже тонких, быстрых пальцев, как будто
он только что вышел из парной.
   - Ты видишься с Бобом Осгудом?
   Джейн помол