Джон Апдайк. 

                             Иствикские ведьмы


   -----------------------------------------------------------------------
   John Updike. The Witches of Eastwick (1984).
   Пер. - Н.Вирязова. М., "Вагриус", 1998.
   OCR  spellcheck by HarryFan, 23 July 2002
   -----------------------------------------------------------------------


        ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ОБИТАЛИЩЕ ВЕДЬМ



                   Это был серьезный черноволосый мужчина, суровый и очень
                сдержанный.
                                                    Изобел Гауди, 1662 год

                   И вот, покончив с наставлениями, дьявол сошел с кафедры
                и заставил всех присутствующих подойти и поцеловать его  в
                задницу. Она была холодная как лед,  а  тело  твердое  как
                камень. Так они подумали, дотронувшись до него.
                                                   Агнес Сэмпсон, 1590 год


   - И само собой, -  скороговоркой,  но  со  значением  произнесла  Джейн
Смарт, растягивая каждую "с",  как  ребенок,  на  спор  прижавший  горячую
головку спички к ладони и от боли втягивающий со свистом воздух,  -  Сьюки
сказала, что кто-то купил особняк Леноксов.
   - Мужчина? - спросила Александра Споффорд, чувствуя,  что  оказалась  в
стороне  от  главных  событий;  безмятежное  утреннее   настроение   сразу
испортилось от этого самоуверенного тона.
   - Из Нью-Йорка, - бойко продолжила Джейн, почти пролаяв последний  слог
и опустив "р", как принято в Массачусетсе. - Без жены и детей, разумеется.
   - А, один из этих.
   Александра слушала, как  Джейн  продолжала  вещать  со  своим  северным
выговором о каком-то  гомосексуалисте,  приехавшем  из  Манхэттена,  чтобы
посягнуть на их территорию, и чувствовала, как ее режут по живому  в  этом
уму непостижимом паршивом штате Род-Айленд. Сама она родилась  на  западе,
где в небо тянутся лиловато-белые вершины, над ними летят  легкие  высокие
облака, а к горизонту несутся шары перекати-поле.
   - Сьюки в этом не совсем уверена, - быстро проговорила Джейн, сдерживая
свистящие "с". - Он показался ей очень грузным.  И  еще  ее  поразили  его
волосатые руки. Служащим в агентстве по продаже  недвижимости  он  сказал,
что он  изобретатель  и  ему  нужен  этот  огромный  дом,  чтобы  устроить
лабораторию. К тому же ему необходимо разместить несколько роялей.
   Александра хихикнула, голос ее мало изменился с  тех  пор,  как  она  в
детстве жила в Колорадо. Казалось, звук  исходил  не  из  горла:  это  был
птичий голосок маленького домового, что сидел у нее  на  плече.  На  самом
деле она уже устала держать трубку, по руке бегали мурашки.
   - Интересно, сколько роялей нужно одному человеку?
   Казалось, ее слова обидели  Джейн.  По  голосу  чувствовалось,  что  та
ощетинилась, как черная кошка, чья шерсть  встала  дыбом,  переливаясь  на
свету всеми цветами радуги.
   - Конечно, Сьюки судит только по тому, что ей  рассказала  вчера  Мардж
Перли на последнем собрании Комитета по охране старого водопоя, -  сказала
она в защиту приятельницы. Этот комитет надзирал за  установкой,  а  после
налета каких-то вандалов -  за  восстановлением  большой  колоды  голубого
мрамора, на том месте, где когда-то поили лошадей. С  незапамятных  времен
располагался этот водопой в центре Иствика  на  пересечении  двух  главных
улиц. Город был построен в виде буквы Г и тянулся вдоль изрезанного берега
Наррангасетского залива. На Портовой улице разместились  деловые  конторы,
на Дубравной, что  шла  под  прямым  углом  к  первой  улице,  возвышались
красивые старые дома. "Продается" - ужасные,  канареечного  цвета  вывески
Мардж Перли то и дело появлялись на деревьях, около деревьев и на заборах,
вслед за волнами экономического спада. (Иствик в  течение  десяти  лет  то
приходил в упадок, то становился модным  городом.)  Люди  то  приезжали  в
город, то уезжали. Сама Мардж, ярко накрашенная,  предприимчивая  женщина,
если и была ведьмой, то несколько другого плана, чем Джейн,  Александра  и
Сьюки. Ее муж, низенький суетливый Гомер Перли, подстригал живую  изгородь
из форзиции очень коротко, и их изгородь всегда отличалась от прочих.
   - Бумаги оформили  в  Провиденсе,  -  объяснила  Джейн,  и  снова  слух
Александры резанул свистящий звук в конце слова.
   "А руки у него волосатые", - задумалась Александра. Как в  тумане,  она
различала дверцу деревянного кухонного шкафчика, всю в пятнах и царапинах,
ее не раз уже перекрашивали. Александре было  ведомо,  какая  необузданная
страсть,  как  в  термоядерном  реакторе,  может  скрываться  под  внешней
невозмутимостью. Словно в магическом хрустальном  шаре  увидела  она,  что
узнает и полюбит этого человека и что из этого не выйдет ничего хорошего.
   - Разве у него нет имени? - спросила она.
   - Глупее и не придумаешь. Мардж сказала Сьюки, как его зовут,  а  Сьюки
мне, но у меня оно сразу же вылетело из головы. Что-то там такое  с  "ван"
или "фон" или "де".
   -  Шикарно,  -  отвечала  Александра,  уже  что-то  прикидывая  в  уме,
усаживаясь поудобнее и ничего не имея против посягательств на  нее  лично.
Высокий темноволосый  европеец,  изгнанный  из  родового  гнезда  и  всеми
проклятый, вынужден скитаться по свету... - Когда же он приезжает?
   - Вроде сказал, что скоро. Может, уже приехал! - встрепенулась Джейн.
   Александра представила свою собеседницу:  на  узком,  словно  сжатом  с
боков,  лице  крутыми  дугами  поднимаются  чересчур  широкие  брови   над
встревоженными темными глазами, вблизи эти карие  глаза  кажутся  светлее.
Если Александра была крупной женщиной и поэтому всегда старалась сжаться и
сделаться незаметнее, чтобы лучше выглядеть, во всем полагалась на  судьбу
и, в  сущности,  была  довольно  ленива  и  хладнокровна,  то  Джейн  была
маленькая, темпераментная, вся как натянутая струна.
   А Сьюки Ружмонт целый день проводила в центре города, собирая новости и
с улыбкой кивая направо и налево, - быстрая, целеустремленная...
   Положив трубку, Александра задумалась. Все распадается  на  три  части.
Вокруг  нас  творится  колдовство  -  природа  ищет  и  неизбежно  находит
собственные формы существования; кристаллические и органические  структуры
размещаются под углом в шестьдесят градусов в равностороннем треугольнике,
который есть основа всего.
   Александра опять занялась хозяйственными  делами,  расставляя  банки  с
томатным соусом для спагетти. Соуса было приготовлено столько,  что,  если
бы она вместе с детьми вдруг очутилась в итальянской сказке и колдовала бы
там лет сто, они все равно не успели бы съесть  все.  На  гудящей  газовой
конфорке кипела большая  синяя  в  белую  крапинку  кастрюля.  То  и  дело
Александра вынимала из нее дымящиеся банки. Она смутно  ощущала,  что  это
была некая нелепая дань ее теперешнему любовнику - слесарю-водопроводчику,
итальянцу по происхождению. В соус она клала не лук, а по  своему  рецепту
всего два зубчика чеснока, измельченного  и  припущенного  три  минуты  на
растительном масле (не больше и не меньше  -  в  этом  и  заключается  все
волшебство). Для смягчения кислого вкуса добавляла побольше  сахара,  одну
тертую морковку, а перца больше, чем соли. Чайная ложка толченого базилика
- вот что придавало соусу совершенный вкус, а  щепотка  красавки  сообщала
ему мягкость, без которой  это  была  бы  просто  адская  смесь.  Все  это
следовало добавить к выращенным собственными руками  помидорам.  Последние
несколько недель она собирала и раскладывала их по подоконникам, теперь же
резала и запускала в мешалку. Все началось с  тех  самых  пор,  как  в  ее
постель стал наведываться Джо Марино.  Какая-то  неимоверная  плодовитость
овладела томатами, аккуратно подвязанными к колышкам  в  небольшом  садике
при доме, куда долгим летним днем, ближе к вечеру,  сквозь  ивовую  листву
проникали  косые  лучи  солнца.  Короткие  помидорные  стебли,  сочные   и
светло-зеленые, похожие  на  бумажные,  лопались  под  тяжестью  множества
плодов. В этом изобилии было что-то нездоровое, как  в  рыданиях  ребенка,
требующего утешения. Из всех  растений  томаты,  казалось,  больше  других
напоминают  природу  человека:  такие  же   нетерпеливые   и   хрупкие   и
подверженные порче. Когда Александра срывала мягкие красно-желтые шары, ей
казалось, она держит в руках яички любовника-великана.  Возясь  на  кухне,
она с грустью находила во всем этом нечто, похожее на менструальный  цикл:
кроваво-красный  соус  льется  на  белые   спагетти.   Маслянистые   белые
макаронины напоминают ее собственный подкожный жир. Вечная женская война с
лишним весом: в свои тридцать восемь она все больше  находила  эту  борьбу
противоестественной. Неужели, чтобы сохранить привлекательность, ей  нужно
отречься от собственного тела, как одержимому святоше в старину? Природа -
показатель и основа всякого здоровья, и если проснулся  голод,  его  нужно
утолить, чтобы не нарушать космического порядка. Но все же порой она  сама
себя презирала за лень, за то, что завела себе любовника-итальянца, а, как
известно, в Италии терпимо относятся к полноте.
   После того как она рассталась с мужем, любовниками Александры были, как
правило, брошенные бездомные мужчины. Ее собственный  бывший  муж  Освальд
Споффорд покоился на верхней  кухонной  полке  в  плотно  закрытой  банке,
обращенный в разноцветную пыль. Это она превратила его  в  порошок,  когда
они переехали в Иствик из Норвича, штат Коннектикут,  и  у  нее  открылись
необычайные способности. В  этом  городке  в  горах,  где  было  множество
церквей с облупившейся побелкой, Оззи работал на заводе крепежных изделий,
он знал толк в разных хромированных штуках. Переехав в Иствик, Оззи  пошел
работать  в  конкурирующую  фирму,  на  завод  шлакобетонных  блоков,  что
протянулся  на  целых  полмили  к  югу   от   Провиденса,   среди   прочих
многочисленных странных промышленных сооружений  этого  небольшого  штата.
Переехали они  семь  лет  назад.  Здесь,  в  Род-Айленде,  ее  способности
развились подобно тому, как расширяется газ в вакууме, а ее дорогой  Оззи,
совершая ежедневные рейсы по шоссе  номер  четыре  на  работу  и  обратно,
уменьшился сначала до размеров обыкновенного мужчины -  едкий,  напитанный
солью  морской  воздух  Иствика   разъел   его   доспехи   патриархального
рыцаря-защитника, - а затем до  размеров  ребенка,  который  вечно  что-то
спрашивал и будил в ней лишь жалость  и  материнские  чувства.  Он  совсем
утратил контакт с расширяющейся вселенной ее души. Его все больше занимала
деятельность "Юношеской лиги", в  которой  принимали  участие  сыновья,  и
команда боулинга родного завода. Александра завела себе первого любовника,
потом еще и еще одного, а муж-рогоносец сжался до размеров  куклы.  Ночью,
лежа с ней рядом в широкой удобной постели, он походил то ли  на  крашеный
деревянный придорожный столбик, то ли на чучело крокодильчика. Ко  времени
их фактического разрыва бывший господин и повелитель превратился просто  в
пыль, которая везде неуместна, как давным-давно подметила  ее  мать,  -  в
разноцветные пылинки. Александра смела их и ссыпала в банку - на память.
   Другие ведьмы тоже пережили подобные перемены в семейной жизни.  Бывший
супруг Джейн Смарт висел в погребе ее дома на ранчо среди  пучков  сушеных
трав, и время от времени от него отщипывали по кусочку и использовали  как
острую приправу. А  Сьюки  Ружмонт  увековечила  своего  уменьшившегося  в
размерах мужа, закатав его в пластик, и использовала в  качестве  салфетки
под  чайный  прибор.  Последнее  превращение  случилось  совсем   недавно,
Александра еще помнит, как Монти в летнем пиджаке в  полоску  и  свободных
светло-зеленых брюках стоял с коктейлем в руках и громким голосом обсуждал
в деталях последнюю партию в гольф, яростно понося медленную,  вялую  игру
пара на пару, длившуюся весь день и никогда не приносившую  окончательного
результата.  Он  не  переносил  заносчивых  женщин   -   женщин-начальниц,
истеричек, выступающих на антивоенных демонстрациях, "дам"-докторов,  леди
Берд Джонсон, даже Линду Берд и Люси Бейнс. "Конь с яйцами", - говорил  он
о них. Когда Монти громко вещал скрипучим голосом, открывались  прекрасные
крупные ровные зубы, его собственные. Когда  раздевался,  тощие  синеватые
ноги - не такие мускулистые, как натренированные в гольфе загорелые  руки,
- почти умиляли. Ягодицы провисали складками, как плоть стареющих  женщин.
Он был одним из первых любовников Александры. И  вот  теперь  в  гостях  у
Сьюки она испытывала странное злорадство, когда пила черный,  как  деготь,
кофе и ставила кружку на пластиковую салфетку  -  на  блестящем  полосатом
пиджаке отпечатывался четкий кружок.
   Сам воздух Иствика сообщал женщинам необычайную  силу.  Никогда  прежде
Александра не испытывала  ничего  подобного,  может  быть,  только  лет  в
одиннадцать, когда ехала с родителями на машине  где-то  в  Вайоминге.  Ее
выпустили из машины пописать. Потом, увидев  на  сухой  почве  высокогорья
влажное  пятно  у  кустика  шалфея,  она  подумала:   "Ничего   страшного.
Высохнет".  Природа  все  поглощает.  Навсегда  запомнилось  это   детское
впечатление и сладковатый запах шалфея. Иствик же каждое мгновение  лизало
море.  На  Портовой  теснились  сувенирные  магазинчики  с  ароматическими
свечами и шторами из разноцветного стекляруса, старое кафе из  алюминиевых
конструкций  рядом  с  булочной,  парикмахерская,  а   за   ней   багетная
мастерская, небольшая редакция местной газеты с вечным  стрекотом  пишущих
машинок и длинная темная скобяная  лавка,  принадлежащая  одной  армянской
семье. Соленая морская вода проникала повсюду:  брызгами  летела  в  лицо,
плескалась и шлепала у прибрежных свай и в дренажных трубах  на  улице,  а
блики от ослепительного сверкания моря дрожали и мерцали на лицах  местных
домохозяек,  когда  они  несли  из  небольшого  супермаркета  "У   залива"
апельсиновый сок и обезжиренное молоко, банки с консервированной колбасой,
хлеб и сигареты с фильтром. Настоящий супермаркет, где делались закупки на
неделю, размещался подальше от берега, в той части Иствика,  где  когда-то
были поля. Здесь в восемнадцатом веке жили богатые плантаторы-аристократы,
владевшие скотом и рабами. В гости друг  к  другу  они  ездили  верхом,  а
впереди скакал на лошади раб, в чьи обязанности  входило  открывать  перед
господином ворота. Теперь же на просторной асфальтированной автостоянке  у
магазинов - там, где когда-то так легко дышалось рядом с  картофельными  и
капустными грядками, - не продохнуть от темных выхлопных газов,  смешанных
с парами свинца. На том самом месте, где из поколения в поколение  успешно
возделывалась замечательная культура индейцев - кукуруза, стояли  заводики
без окон, вроде "Дейтапроуб" и "Компьютек", - на них производились  чудеса
современной электроники, а рабочие  надевали  пластиковые  колпаки,  чтобы
перхоть не дай бог не попала на крошечные детали.
   Род-Айленд, хотя и самый маленький из пятидесяти штатов, еще не потерял
старого американского  размаха.  Там,  где  уже  утвердилось  промышленное
производство,  существовали  и  почти  не   освоенные   места,   брошенные
домовладения  и  покинутые  особняки,  недалеко  от  центра  города   были
незанятые участки, торопливо пересеченные прямыми  асфальтовыми  дорогами,
вересковые пустоши и голые  берега  по  обеим  сторонам  залива,  огромным
клином рассекавшего край земли, пробиваясь прямо к сердцу штата, неспроста
названного  Провиденс  [Провидение  (англ.)].  Этот  район  Коттон   Мазер
[литератор и богослов Новой  Англии,  автор  книги  "Христианское  величие
Америки"] назвал "задворками мироздания" и "сточной канавой Новой Англии".
Освоенная поселенцами, такими же отверженными, как  вызывающая  восхищение
Энн Хатчинсон, которой так скоро  суждено  было  погибнуть,  эта  земля  с
холмистым складчатым рельефом никогда и не рассчитывала на самоуправление.
Здесь излюбленный дорожный  знак  -  две  стрелы,  показывающие  в  разные
стороны. На скудных, местами заболоченных почвах  сооружены  спортплощадки
для  богачей.  Изначально  штат  был  прибежищем  квакеров  и   антиномов,
последних апологетов пуританизма, - теперь здесь заправляют  католики.  Их
красные викторианские  соборы  возвышаются,  как  морские  фрегаты,  среди
построек неизвестно какого стиля. Пожалуй,  нигде,  кроме  этих  мест,  не
встретишь больше таких  ярких  пятен  зелени,  глубоко,  как  опоясывающий
лишай, въевшихся в  тело  штата  и  оставшихся  после  Великой  депрессии.
Переехав границу штата и оказавшись где-нибудь в Паутакете  или  Вестерли,
замечаешь неуловимые перемены:  веселую  взъерошенность,  пренебрежение  к
внешнему виду, странную запущенность.  За  дощатыми  хибарами  открываются
невообразимые просторы, где лишь придорожный киоск с прошлогодней вывеской
"Корнишоны" выдает гнетущее и разрушительное присутствие человека.
   По такому простору и ехала теперь на машине Александра, чтобы взглянуть
украдкой на старый особняк Леноксов. В свой  микроавтобус  "субару"  цвета
тыквы  она   взяла   черного   Лабрадора   по   кличке   Коул.   Последние
простерилизованные банки с соусом оставила на кухонном столе остывать,  на
дверцу холодильника прикрепила магнитом с фигуркой собачки  Снупи  записку
для своих четверых детей: "Молоко в холодильнике, булочки в хлебнице. Буду
через час. Целую".
   Семейство Леноксов, когда был еще жив Роджер  Уильямс,  обманом  отняло
земли у индейских вождей племени наррангасет - в Европе их хватило  бы  на
целое баронетство. И хотя некий майор Ленокс героически  погиб  в  Великой
битве на болотах во время войны с индейским вождем "Королем  Филиппом",  а
его праправнук Эмори на съезде в Хартфорде в  1815  году  в  запальчивости
настаивал на отделении Новой Англии от  Союза  Североамериканских  Штатов,
семья Леноксов постепенно пришла в упадок. Ко времени приезда Александры в
Иствик в Южном округе не осталось ни одного из Леноксов, если  не  считать
старенькой вдовы Абигейл из живописной заброшенной деревушки Олд Вик.  Она
бродила по сельским улочкам, бормоча себе под нос и стараясь увернуться от
камней мальчишек. Когда местный полицейский пытался призвать их к порядку,
они объясняли, что таким способом  спасаются  от  сглаза.  Обширные  земли
Леноксов давно растащили по кускам. Последний из  предприимчивых  Леноксов
давно построил на острове, все еще принадлежавшем семейству, -  на  клочке
среди соленых болот за Восточным пляжем, большой кирпичный  дом,  подражая
стилю, но не  размаху  роскошных  загородных  коттеджей,  возводившихся  в
Ньюпорте в том золотом веке. Хотя дорогу проложили по  дамбе  и  постоянно
досыпали щебень, живущих в доме отрезало во время  прилива  от  остального
мира. С 1920 года сюда приезжали иногда хозяева, всякий раз новые,  и  дом
постепенно ветшал. Крупную красноватую и серо-голубую  черепицу  незаметно
срывало зимними бурями, летом она  покоилась,  как  безымянные  надгробные
плиты, в путанице  высокой  некошеной  травы.  Искусно  выкованные  медные
водосточные желоба и  водосливы  ветшали  и  покрывались  зеленью.  Богато
украшенный восьмигранный купол здания, смотревший на четыре стороны света,
заметно  склонился  к  западу.  Массивные  дымоходы,  возносившиеся,   как
органные трубы, и  похожие  на  жилистые  шеи,  нуждались  в  строительном
растворе, из них уже выпадал кирпич. И  все  же  издали  особняк  выглядел
весьма  внушительно,  решила  Александра.  Она  остановилась   у   обочины
прибрежного шоссе и осмотрелась.
   Стоял сентябрь - время приливов; болото между дорогой  и  островом,  на
котором стоял особняк, казалось  голубым  зеркалом,  из  которого  кое-где
пучками торчала золотистая, припорошенная солью трава.
   Через час-другой можно будет пройти по мощеной дороге. Шел  пятый  час,
стояла тишина, солнце скрылось за тяжелой  пеленой.  Прежде  дом  скрывала
аллея вяз