быть, не  знают  ничего.  Верующие могут
сказать,  что это душа. Ученые в настоящее время не имеют ответа. До сих пор
мы  избегали  этого  вопроса,  описывая  человека просто  как энергетическую
систему  -- систему сил,  непрерывно  пытающуюся  восстановить или сохранить
равновесие, и вовсе  не пытающуюся "понравиться" кому-нибудь или чему-нибудь
вне  себя  или  в  самой  себе,  не более,  чем Земля  пытается  кому-нибудь
"понравиться",  вращаясь  вокруг  Солнца.  Полезно предположить, однако, что
существует  некая  система  напряжений,  в  нормальных  условиях  непрерывно
толкающая  живые существа в  направлении  прогресса.  Мы  можем предположить
существование  такой системы, чтобы объяснить, почему человек растет, почему
человеческий род  пытается стать лучше, почему животные  в процессе эволюции
становятся предприимчивее и почему  психика обогащается творческой любовью к
красоте, по мере того как ее энергетическая  система становится  все сложнее
-- от  медузы через лягушек и обезьян -- к  человеку. Мы можем забыть о том,
кому все это нужно, и все же предполагать, что внутри  нас есть некая  сила,
устремляющая нас дальше и выше.
     Как мы увидим дальше, невроз дает индивиду ряд преимуществ.
     Какая  же  сила заставляет  его  хотеть выздороветь, если ему во многих
отношениях лучше остаться со своим неврозом? Какова  целебная  сила природы,
вызывающая  у больного тела  и  больной  психики  стремление  к здоровью,  к
продолжению роста? Что заставляет зародыш развиваться? Почему не остается он
просто  зародышем? Расти  --  это тяжелый  труд,  требующий  немалых  затрат
энергии.  Что  вынудило  каких-то  медуз  развиваться в  человека? Почему не
остались они навсегда медузами? Эволюция ведь тоже тяжелый труд.
     В  поисках ответа обратимся  к Зенону, великому семиту,  жившему  более
двух  тысяч  лет  тому  назад.  Много лет Зенон скитался и задавал  вопросы.
Скитания  его  завершились в  Афинах,  в  Древней  Греции,  но он  продолжал
задавать  вопросы.  Зенон  часто  говорил  о  физисе,  силе  природы,  вечно
побуждающей все вещи расти, а  выросшие -- совершенствоваться. Не  он первый
пришел  к идее  физиса,  но он много размышлял  о  ней в связи  с  ростом  и
развитием  живых  существ. С тех  пор многие философы говорили  о творческой
силе  природы,  побуждающей  все  вещи  расти,  следуя  неким  правильным  и
прогрессивным путем.
     Если подобное стремление к  росту существует в психике и теле человека,
то каким образом можно включить его в нашу энергетическую систему, и как оно
связано с другими напряжениями нашей психики? Напомним, что выше была речь о
мортидо, направленном внутрь и наружу, и о  либидо, направленном наружу;  но
до сих пор мало  упоминалось  либидо, направленное  внутрь. Может оказаться,
что энергия роста происходит от либидо, направленного внутрь. Это объяснение
кажется,  однако,  слишком уж простым; не исключено и прямо противоположное:
либидо может  оказаться  лишь одним из аспектов энергии роста.  Может  быть,
физис вовсе не  существует; но при  всей нашей неспособности сказать об этом
предмете  что-либо  определенное  очень  уж  многие  вещи  происходят  таким
образом, как  если  бы такая  сила была;  и  поэтому легче понять  человека,
предположив, что она и в самом деле существует.
     Начиная с этого места, мы  позволим себе предполагать, что физис -- это
сила,  с которой  приходится  считаться  при изучении человеческой  психики,
избегая при этом вопроса, связана ли эта сила с направленным внутрь либидо и
в чем может  состоять такая  связь. Мы не решили до конца проблему, кто этот
"возница", ради которого  Эго, Суперэго и Ид  поддерживают тонкое равновесие
напряжений, позволяющее человеку расти  и развиваться; но мы осознали, что в
человеческой  психике  есть   и  другие  возможности,  которыми  не  следует
пренебрегать.



     Глава III. Рост индивида


     1. Чем взрослый отличается от ребенка?


     Взрослые гораздо  больше  похожи  на  детей, чем дети на взрослых.  Для
многих  детей грузовик -- это Большая Машина. Они долго не могут понять, что
грузовик  устроен для  перевозки товаров, а обыкновенная легковая  машина --
для  перевозки людей. Точно так же для многих взрослых людей ребенок --  это
Маленький Взрослый. Они не понимают,  что у ребенка другие  проблемы, чем  у
взрослого. Хотя взрослый временами ведет  себя и даже должен  вести себя как
Большой Ребенок, ребенок -- это не Маленький  Взрослый. Представление о том,
что   ребенок   --  это  взрослый  в   миниатюре,  можно  было   бы  назвать
представлением  о гомункулусе (гомункулусом называется  маленький  смышленый
человечек).
     Чем  же ребенок отличается от  взрослого?  Ребенок беспомощен. По  мере
того как он  растет, он становится менее беспомощным, но по-прежнему зависит
от родителей,  которые должны научить его, как  делать разные  вещи. По мере
того как его учат делать то или другое, у него появляются все новые предметы
для усвоения;  но, как мы уже говорили, он  не  может научиться тому, к чему
еще не готова его нервная система. Время,  когда у  него созревают различные
нервы,  например  нервы  ног  или  кишечника,  зависит  от качества  нервной
системы,    унаследованной   им   от   родителей.   Если   ребенок   родился
преждевременно,  его  приходится  иногда держать  в инкубаторном устройстве,
прежде чем его тело достаточно созреет для колыбели.
     Образы у детей смутные. Вначале ребенок может лишь отделить внешний мир
от  самого  себя.  Он  учится  выделять  отдельные  предметы, и  образы  его
становятся точнее. Взрослым требуется много лет  опыта,  чтобы уточнить свои
образы,  и даже после  этого  они  не так  уж хорошо  выделяют  существенные
предметы. У  ребенка  же такого опыта нет;  пока  он учится, и сам  он и его
родители должны проявлять выдержку и терпение.
     Минерва  Сейфус, например, всегда была для  своего возраста  необычайно
развитым   ребенком.  Когда  она   училась  ходить,  она  время  от  времени
переворачивала  разные  вещи,  как  и все  дети  в это  время.  Однажды  она
перевернула пепельницу, и ей было сердито сказано, чтобы она больше этого не
делала. Для матери  ее важно было,  чтобы  пепельница  содержала пепел; но в
возрасте Минервы  при  всем  ее развитии внимание девочки было привлечено  к
чему-то более  простому:  не к содержимому пепельницы, а к ее внешнему виду.
Ей хотелось угодить матери, но она оказалась под ложным впечатлением. Дело в
том,  что эта  пепельница была голубого цвета,  и Минерва  сказала себе, что
будет слушаться матери и никогда  больше не перевернет какого-нибудь из этих
голубых  предметов.  На  другой  день  она  принялась играть  светло-зеленой
пепельницей; за  это мать ее жестоко выбранила, восклицая: "Ведь я  говорила
тебе никогда  больше  не играть с  пепельницей!" Минерва была озадачена. Она
ведь  тщательно  избегала всех голубых тарелок согласно своему  истолкованию
требования матери, и вот ее бранят за то, что она играла зеленой! Когда мать
поняла,  в  чем ошиблась, она объяснила: "Посмотри, это  пепел.  Для  него и
нужны эти  тарелочки.  В  пепельницы  кладут  вот  эти  серые  зернышки.  Не
переворачивай  ничего, в  чем  лежит  эта  штука!" И  тогда Минерва  впервые
поняла,  что пепельница  --  это  не голубая  тарелка, а  предмет, в котором
содержится серый порошок. После этого все было в порядке.
     Если мать недооценивает  трудностей ребенка и  не  объясняет ему разные
вещи настолько  ясно,  чтобы  избежать  недоразумений,  то  наказание  может
потерять для него всякий смысл; и если это повторяется раз за разом, то он в
конце  концов уже  и  не  пытается  быть  хорошим  и  ведет  себя,  как  ему
вздумается,  поскольку чувствует, что ему никогда  не  понять, чего  от него
хотят.  Ребенок  может  прийти  к  выводу,  что  наказания  --  нечто  вроде
непредсказуемых  "актов Провидения", периодически поражающих  его независимо
от поступков.
     Тем  не менее  наказания  вызывают  у него обиду,  и он может совершать
дурные поступки,  чтобы отомстить матери.  В ряде случаев всего этого  можно
избежать,  следуя  примеру  миссис Сейфус,  то  есть  ясно  и недвусмысленно
объясняя ребенку, чего от него требуют.
     Младенец занят главным  образом  основными вопросами жизни,  дыханием и
едой  и  заботится  об  этих  вещах  прежде  всего.  Взрослому  известно  (с
определенной степенью достоверности), что при нормальных  условиях он  будет
есть в надлежащее время. Ребенок может не иметь такой уверенности, поскольку
не  знает,  в чем  состоят требуемые  условия, а  знает только, что  все это
зависит  от  матери.  У  него вскоре  создается  представление,  что  первая
гарантия безопасности от  испуга  и  голода  состоит в  том,  чтобы мать его
любила, и  он начинает  делать усилия  для приобретения ее любви. Если он не
уверен в материнской любви, он становится беспокойным и пугливым. Если  мать
делает вещи, которые он в его возрасте не может понять, это может расстроить
его, как  бы ясно ни понимала свои  действия  его мать.  Если  ей приходится
прервать  кормление, чтобы  позаботиться о его больном отце, и если она  его
при этом не приласкает, это может точно так же испугать ребенка, как если бы
мать  его бросила, не желая о  нем  заботиться.  Запуганный ребенок  --  это
несчастный и трудный  ребенок.  Когда  он  видит  возможность  отомстить  за
какой-нибудь  испуг, вроде  описанного  выше,  он  может  этой  возможностью
воспользоваться. Он не способен  мыслить  достаточно ясно, чтобы понять, что
такое поведение может принести ему больше вреда, чем пользы.
     Жизнь ребенка  полна  потрясений  и поразительных явлений, которых  мы,
взрослые, не можем  вполне оценить.  Представьте  себе, какое потрясение для
ребенка --  родиться! И как он должен удивиться, впервые увидев книгу!  Мать
говорит  ему, что эти черные значки -- "кошка".  Но ведь он знает, что кошка
-- это пушистое животное. Как же черные значки  могут быть тем же самым, что
и пушистое животное? До чего это удивительно! Ему хотелось бы узнать об этом
побольше.


     2. О чем думает новорожденный?


     В  действительности  этот  допрос  нелогичен, поскольку  новорожденный,
вероятно, вовсе  не  думает.  Насколько нам известно, его  психическая жизнь
состоит  лишь  из чувств  и влечений  и  должна напоминать тем  самым чистую
поэзию.
     Новорожденный только что совершил одно из самых  трудных  путешествий в
своей  жизни,  пройдя  через  родильный  проход  во  внешний  мир,  где  его
безопасность  и благополучие  полностью  зависят  от других;  ему неизвестно
даже,  как  сообщить о своих потребностях, пока он не обнаруживает, что плач
некоторым образом помогает. Сердце  его должно проталкивать кровь через  его
тело совершенно новым способом, потому что некоторые из кровеносных сосудов,
используемых  после рождения, не использовались раньше, и его кровообращение
вначале  действует не  очень  хорошо.  А между тем  он  больше  нуждается  в
снабжении кровью; особенно нуждается в этом его голова, потому что  мозг его
требует в это время добавочной крови  для роста. Его легким также  требуется
время,  чтобы вполне приспособиться к их  новой работе,  так что  и  дыхание
может оказаться проблемой.
     Теперь  ему   приходится  получать  пищу   с  помощью  сосания,   а  не
автоматически из материнской крови; первое время он испытывает трудности и в
этом, если его  нервы и мышцы, связанные с этим действием, не координированы
надлежащим образом.
     Мать помогает ему в этом положении, часто помещая его как можно ближе к
прежнему внутриутробному состоянию. Наилучшее возможное приближение -- когда
мать убаюкивает ребенка в руках, тесно прижимая его к своей груди, источнику
его  пищи.  Это тепло и  эта близость  отчасти  удовлетворяют его влечения и
несколько облегчают его беспокойство,  а убаюкивание и ласки матери помогают
его дыханию и кровообращению.
     По мере  того  как развивается его мозг,  младенец все  более  способен
обходиться без материнских рук и все увереннее чувствует себя в мире, потому
что лучше его понимает.
     Есть  основания  полагать,  что  ребенок,  которого не  ласкают, просто
позволяя ему вволю  сосать, развивается  медленнее и более пуглив, чем дети,
которых ласкают. Более того, изучение развития сотен детей привело к выводу,
что  если ребенка по-настоящему любят, это способствует развитию  его мозга.
Во  всяком случае  мать, привязанная к ребенку,  лучше  справляется со своим
делом, чем  равнодушная  мать.  Как  бы  тщательно  мать  ни  исполняла  все
процедуры, необходимые для  благополучия ребенка, всего  этого недостаточно,
если  она, кроме того,  не пошлепывает его и не  прижимает к  себе. Известны
даже случаи, когда  дети,  вовсе лишенные ласки, погибали от функционального
расстройства при обильном питании и безупречном гигиеническом уходе.
     Надо иметь  в виду, что младенец  боится мира  и,  вероятно,  тоскует о
месте,  куда нет возврата. Думать он  не способен, и, у него нет действенных
внутренних способов справиться со своими страхами и желаниями.  И  если  его
желудок  может быть наполнен из  бутылочки,  то  лучший  способ  внушить ему
ощущение безопасности и побудить его расти -- это материнские объятия.


     3. Эмоциональное развитие сосущего младенца


     Чтобы  понять  эмоции  ребенка  в  период  сосания,  надо  остерегаться
ошибочного представления о "гомункулусе", выражающегося в вопросе: "Как бы я
себя  чувствовал с  моим  психическим аппаратом, будь я  сосущим младенцем?"
Вместо этого надо спрашивать: "Как себя чувствует ребенок с его  психическим
аппаратом?"  Надо иметь в виду, что у ребенка  нет ни политических взглядов,
ни каких-либо представлений о скромности, чистоте и вежливости, ни опыта  во
взрослых  удовольствиях. Единственное,  что руководит его поведением --  это
его примитивные влечения и беспокойства.
     Какой же образ мира может быть  у ребенка на этой стадии  развития? Это
переменчивое  место,  где  "может  что-то  случиться"  и  где в  самом  деле
случаются ужасные вещи.  Где-то  есть нечто  теплое  и любящее,  дающее  ему
ощущение безопасности. Оно утоляет его голод и  поглаживает ему  спину, и от
этого приходит  освежающий сон.  Это  теплое и любящее воздействие -- основа
его  безопасности. Когда оно  покидает его или когда откровенный или скрытый
недостаток любви у матери  дает  ему почувствовать, что он покинут, -- тогда
он несчастен.  Когда же он  в руках  любящей матери или  слышит  ее ласковый
голос, тогда он счастлив и спокоен.
     Вначале его стремления, по-видимому, направлены на поглощение: он хочет
поглощать тепло, молоко и любовь. Его образ мира столь смутен, что  эти вещи
почти взаимозаменяемы. Если он не может получить молока, то ему нужно больше
любви.  Если  он не может  получить  любви,  ему  может  понадобиться больше
молока,  и он жадно впитывает инфракрасные  лучи,  исходящие  от материнской
кожи.
     Сосание -- его  первая "общественная деятельность",  то есть  первая от
рождения   деятельность,  требующая  участия   другого   лица.  Складывается
впечатление,  будто  у  ребенка  есть  врожденная  потребность  в  некотором
минимальном  объеме  сосания, и, если  эта потребность не  удовлетворяется в
более раннем возрасте, то она должна быть удовлетворена впоследствии. (Также
обстоит дело  с потребностью клевать у цыплят и с сосанием  у щенков.) Часто
оказывается,  что сосание  груди лучше  удовлетворяет эту  потребность,  чем
сосание какого-нибудь  другого  предмета за это же время. Если  кормление не
вполне  удовлетворяет  это  желание,  младенец нередко  пытается  восполнить
недостаток  каким-нибудь другим  путем, например  сосанием  большого  пальца
между кормлениями. Если это не помогает, то возникает очень раннее и сильное
беспокойство в зоне рта,  которое может сохраниться и в зрелые годы, хотя бы
впоследствии человек и не сознавал этого напряжения.
     Сознательно   или   бессознательно,   он    продолжает   стремиться   к
удовлетворению, и это стремление продолжает отражаться на  его поведении. Он
пытается  сохранить   связь  с  "бутылочкой"   любым  способом,  дозволяемым
окружающим обществом или собственным самоуважением: он посасывает трубку или
попивает  из  бутылки   иного  рода.  В  обычных  обстоятельствах  он  может
совершенно  забыть  об  этом  желании,  сохраняя,  однако,  глубоко  скрытое
ощущение, что он  еще  не  вырос из  детской привычки.  Так обстоит  дело до
какого-нибудь  разочарования; если  в  настоящем  он  с этим  разочарованием
ничего не может поделать, то в некоторых случаях он возвращается к прошлому,
пытаясь восполнить свою потерю удовлетворением первого в его жизни  большого
стремления, младенческого желания пользоваться своим  ртом.  Поэтому  многие
разочарованные  начинают  злоупотреблять   курением,   пьянством,  едой  или
какой-либо иной деятельностью  рта, по возможности снимающей также  и другие
виды напряжения, помимо того, о котором идет речь.
     При  благоприятных  условиях   минимальная  потребность  в  сосании  со
временем более или  менее удовлетворяется, и  ребенок  естественным  образом
"перерастает" привязанность к материнской груди и к бутылочке. Возможно, это
отчасти зависит от того, что по мере развития нервной системы он приобретает
способность управлять  удовлетворением других  напряжений. Теперь он  может,
например,  получить  большее удовольствие, обращаясь с предметами при помощи
рук; с другой стороны, развитие нервов кишечника и мочевого пузыря дает  ему
возможность  испытать  новые  и  странные наслаждения  от  управления  этими
органами, доставляющими ему теперь больше удовольствия, чем сосание.
     Нетрудно понять, что  стремление класть в  рот и обсасывать разные вещи
представляет  собой  "сближение";  поэтому сосание  есть  первое  проявление
либидо. Важнейшее удовлетворение своего  либидо младенец получает через рот,
и рот поддается его управлению лучше  всех других органов.  Понятно,  почему
материнская грудь  дает  ему  больше  радости, чем бутылочка: более  близкая
связь удовлетворяет  либидо более прямым путем. Те же напряжения, которые на
этой стадии  жизни удовлетворяются приближением к матери, впоследствии будут
играть роль в его стремлении сблизиться с другими женщинами.
     И у младенцев, и у взрослых прямое удовлетворение либидо сопровождается
набуханием некоторых пористых  тканей. В первые месяцы жизни во рту младенца
имеются  губчатые  образования,  набухающие  после кормления  грудью  (после
искусственного кормления это происходит редко). Между удовлетворением либидо
у  сосущего  младенца  и у  взрослого  существует  физическое  и психическое
сходство.
     Рассмотрим  теперь,  каким  образом кормление младенца  сказывается  на
мортидо.   Предположим,  что   мать  его,   вместо  того  чтобы  помочь  ему
удовлетворить либидо, препятствует полному удовлетворению, отнимая сосок или
бутылочку, прежде чем он  насытился.  Младенец не может обдумать  положение,
задавшись вопросом: "Надо ли было ей  в самом деле уйти  или она должна была
остаться со мною?" Поскольку  ему препятствуют и  поскольку он  младенец, он
сразу же  ищет другие способы удовлетворения своих напряжений, и если ему не
удается удовлетворить  свое  либидо, он  пытается найти  облегчение  за счет
мортидо. (То же относится и к другим видам фрустраций.)
     Не  умея  управлять   конечностями,  он  может  сделать  это  немногими
способами  и  притом  без  особой  утонченности. Взрослый может  бежать  или
сражаться; младенцу недоступно ни  то, ни другое. Главная возможная для него
пассивная реакция -- это лежать неподвижно, отказавшись  сосать. В некоторых
случаях  он  отказывается  даже  переваривать  пищу,  что  вызывает  опасное
истощение и даже болезнь под названием  дистрофия, нередко ведущую к смерти.
Еще  задолго  до  возникновения современной  психиатрии многие  старые врачи