, она знала свой долг, но  позволяла
себе кое-какие поблажки. И даже такому недогадливому наблюдателю, как я,
было ясно, что нежность ее не просто родственное чувство.  Интонации  ее
голоса сделались богаче и гибче, глаза светились ярче и нежнее; она ста-
ла мягче в обращении со всеми, даже с мистером Генри, даже со мной;  ка-
залось, что она упивается тихим, меланхолическим счастьем.
   И какое, должно быть, мучение было мистеру Генри смотреть на все это!
А между тем, как я сейчас расскажу, именно это и принесло  нам  избавле-
ние.
   Баллантрэ жил у нас с единственной целью (как бы он ее  ни  прикраши-
вал) выкачать побольше денег. Он задумал искать счастья  во  Французской
Ост-Индии, как об этом писал мне кавалер; и он явился к  нам  для  того,
чтобы получить потребные для путешествия средства. Для остальных  членов
семьи это означало полное разорение, но милорд в своем  невероятном  ос-
леплении шел на все. Семья теперь так поредела (в самом деле,  она  ведь
состояла всего из отца и двух сыновей), что представлялось возможным на-
рушить майорат [31] и выделить часть поместья для продажи. Сначала наме-
ками, а потом и прямым давлением у мистера Генри  вынудили  согласие  на
это. Я уверен, что он никогда бы не дал его, если бы не  постоянная  по-
давленность, в которой он находился. Если бы не страстное желание  изба-
виться от присутствия брата, он никогда бы  не  поступился  собственными
убеждениями и фамильными традициями. И все-таки он продал им свое согла-
сие за дорогую цену: поставил вопрос в открытую и назвал вещи своими по-
зорными именами.
   - Имейте в виду, - сказал он, - что это нарушает интересы моего сына,
если он у меня будет.
   - Ну, едва ли будет, - сказал милорд.
   - На то божья воля! - сказал мистер Генри. - Но, принимая во внимание
невыносимое и ложное положение, в котором я нахожусь по отношению к бра-
ту, и то, что вы, милорд, мой отец и имеете  право  приказывать  мне,  я
подпишу эту бумагу, но прежде скажу вот что: я действую по бессердечному
принуждению, и если когда-нибудь, милорд, вам захочется  сравнить  ваших
сыновей, тогда вспомните, что сделал я и что сделал он.  Судите  нас  по
нашим делам.
   Милорду было очень не по себе, даже его  бескровное  лицо  окрасилось
румянцем.
   - А не думаешь ли ты, Генри, что сейчас совсем не время для  упреков?
- сказал он. - Ведь это обесценивает самое твое великодушие.
   - Не обманывайтесь, милорд, - сказал мистер Генри. -  Я  иду  на  эту
несправедливость не из великодушного чувства к нему, а из  послушания  к
вам.
   - Хоть перед посторонними... - начал было милорд, еще более  уязвлен-
ный.
   - Здесь нет никого, кроме Маккеллара, - сказал мистер Генри, -  а  он
мой друг. И поскольку, милорд, вы не считали его посторонним, когда уни-
жали меня, было бы несправедливо устранять его от столь редкой для  меня
попытки защититься.
   Мне показалось, что милорд готов изменить свое решение, но  Баллантрэ
был начеку.
   - Ах, Генри, Генри, - сказал он. - Ты лучше всех нас. Суров и  прямо-
душен! Да, мой милый, хотел бы я быть похожим на тебя!
   И при этом проявлении великодушия его любимца все  колебания  милорда
рассеялись, и документ был подписан.
   При первой же возможности земли Охтерхолла были проданы много дешевле
их настоящей цены, деньги вручены нашему вымогателю и переправлены им во
Францию. По крайней мере, так он говорил; хотя позднее я  стал  подозре-
вать, что они были помещены гораздо ближе. Теперь  все  его  предприятие
было успешно завершено и карманы, его вновь наполнились  нашим  золотом,
но условие, при котором мы согласились на эту жертву, было  все  еще  не
выполнено, и он по-прежнему сидел в Дэррисдире. Проистекало  ли  это  из
его коварства, или же не наступил еще срок для его отбытия в Индию,  или
он рассчитывал добиться успеха у миссис Генри, или таковы были  указания
правительства - кто знает? - но только он задерживался, и так  проходили
недели.
   Вы, должно быть, заметили, что я сказал:  указания  правительства;  и
действительно, примерно в то же время раскрылся  позорный  секрет  этого
человека.
   Первым намеком послужили для меня слова одного арендатора,  обсуждав-
шего со мной пребывание у нас Баллантрэ и  его  безопасность.  Арендатор
этот был ярым якобитом и потерял сына под  Куллоденом,  что  делало  его
особенно придирчивым и непримиримым.
   - Не могу я одного понять, - говорил он, - как он мог попасть в  Кок-
кермаус?
   - В Коккермаус? - переспросил я и тут же вспомнил, как  поразил  меня
щегольской вид этого человека при высадке после столь длительного плава-
ния.
   - Ну да, - сказал арендатор. - Ведь  это  там  его  подобрал  капитан
Крэйл. А вы думали, что он морем приплыл из Франции? Сперва  мы  и  сами
так думали.
   Поразмыслив об этих новостях, я сообщил их мистеру Генри.
   - Странную я узнал подробность. - И я передал ему то, что слышал.
   - Не все ли равно, как он приехал, Маккеллар, - простонал мистер Ген-
ри, важно то, что он еще здесь.
   - Все это так, сэр, - сказал я, - но обратите внимание  вот  на  что:
все это очень похоже на потворство со стороны правительства.  Вспомните,
как мы удивлялись тому, что его оставляют в покое.
   - Так! - сказал мистер Генри. - Об этом стоит подумать. - И  по  мере
того как он размышлял, на лице его появилась мрачная усмешка,  напомнив-
шая мне Баллантрэ. - Дайте мне бумаги, - попросил он, тут же сел за стол
и, не говоря ни слова, написал письмо одному своему знакомому (я не ста-
ну называть здесь ненужных имен, скажу только, что тот  занимал  высокое
положение). Письмо это я переслал с единственным человеком, на  которого
мог положиться в таком деле, и старик Макконнэхи, как видно, спешил  изо
всех сил, потому что вернулся с ответом много раньше того, на что  могло
рассчитывать даже мое нетерпение. Прочитав ответ, мистер Генри усмехнул-
ся той же мрачной усмешкой.
   - Лучшей услуги вы мне еще не оказывали, Маккеллар, - сказал он. -  С
этим оружием в руках я могу нанести ему удар. Следите за нами  во  время
обеда.
   И вот за обедом мистер Генри предложил Баллантрэ прогулку в город,  а
милорд, как он и надеялся, указал на рискованность этого.
   - О! - небрежно заметил мистер Генри. - Зачем вам скрываться от меня?
Я так же, как и вы, посвящен в этот секрет.
   - Секрет? - сказал милорд. - О чем ты говоришь, Генри? Даю тебе  сло-
во, что у меня нет от тебя секретов.
   Баллантрэ изменился в лице, и я понял, что удар попал в  незащищенное
место.
   - Как же так? - спросил мистер Генри, поворачиваясь к  нему  с  видом
крайнего изумления. - Я вижу, ты верно служишь своим господам, но я  ду-
мал, что у тебя хватит сердца не мучить так родного отца.
   - О чем ты толкуешь? Я протестую против  публичного  обсуждения  моих
дел. Я требую, чтобы ты замолчал! - с жаром воскликнул Баллантрэ, и  эта
глупая ребяческая вспышка была совсем на него не похожа.
   - От тебя вовсе не требовали такой  скрытности,  -  продолжал  мистер
Генри, - слушайте, что пишет мне об этом мой знакомый, - и он  развернул
письмо - "Конечно, хранить этот уговор в тайне в  интересах  как  прави-
тельства, так и джентльмена, которого, быть может, нам следует  по-преж-
нему именовать мистером Балли, но никому не нужно томительное  ожидание,
в котором, как вы пишете, пребывает  его  семья,  и  я  рад,  что  своим
письмом могу рассеять их беспочвенные страхи. Мистер Балли  находится  в
Великобритании не в большей опасности, чем вы сами".
   - Возможно ли это?! - вскричал милорд, глядя на старшего сына:  и  на
лице его было столько же удивления, сколько и подозрений.
   - Дорогой отец, - сказал Баллантрэ, уже в значительной мере  обретший
присутствие духа. - Я очень рад, что все объяснилось. В полученных  мною
из Лондона указаниях говорилось совсем обратное, и мне вменялось в  обя-
занность хранить тайну помилования от всех, и от вас в том числе. Вы да-
же были особо оговорены; это было написано черным по белому, и я мог  бы
доказать это неопровержимо, да жаль, что уничтожил письмо.  Они,  должно
быть, пересмотрели свое решение, и совсем на днях, потому что  это  дело
недавнее, или же корреспондент Генри что-нибудь напутал, как исказил  он
и все остальное. Сказать по правде, сэр, - продолжал он, видимо, овладе-
вая собою, - я предполагал, что эта необъяснимая милость по отношению  к
мятежнику объясняется вашей просьбой и что предписанная мне скрытность в
моей семье вызвана была вашим желанием молчать о своем добром деле.  Тем
неуклоннее я повиновался приказам. Теперь остается только гадать, какими
путями излилась милость на такого важного преступника, как  я.  А  защи-
щаться от намеков, содержащихся в письме к Генри, вашему сыну,  я  пола-
гаю, не приходится. Я еще не слыхал,  чтобы  кто-нибудь  из  Дэррисдиров
становился отступником или шпионом! - гордо закончил он.
   Казалось, что Баллантрэ без ущерба для себя избежал опасности, но  он
допустил промах, которым сейчас же воспользовался мистер Генри,  обнару-
живший при этом, что и он кое в чем не уступает брату.
   - Ты говоришь, что это дело недавнее? - спросил мистер Генри.
   - Совсем недавнее, - с притворной твердостью сказал Баллантрэ, но го-
лос у него срывался.
   - Такое ли недавнее? - заметил мистер Генри и, словно это его  озада-
чило, стал снова разворачивать письмо.
   В письме об этом не было ни слова, но Баллантрэ ведь этого не знал.
   - Я так долго ждал, что для меня все недавно,  -  сказал  он  смеясь.
Смех его прозвучал так фальшиво, словно надтреснутый колокол, что милорд
опять взглянул на него и крепко сжал бледные губы.
   - Ах, так, - сказал мистер Генри, все еще глядя в свое письмо. - Но я
точно помню твои слова. Ты говорил, что это дело недавнее.
   Мы одержали победу, но убедились и в невероятном потворстве  милорда,
- он и тут вмешался, чтобы спасти своего любимца от разоблачения и позо-
ра.
   - Я думаю, Генри, - сказал он с какой-то жалкой поспешностью, - я ду-
маю, что нам нечего сейчас спорить. Все мы  рады,  что  наконец-то  брат
твой находится в безопасности, в этом мы все единодушны и, как благодар-
ные подданные короля, должны выпить за его здоровье.
   Так Баллантрэ избегнул беды; но, по крайней мере, он был вынужден пе-
рейти к обороне и сделал это не без ущерба для себя, а кроме  того,  ли-
шился ореола преследуемого изгнанника. Сам милорд в тайниках души созна-
вал теперь, что его любимец - правительственный шпион,  а  миссис  Генри
(как бы она ни толковала происшедшее) стала заметно холоднее в своем об-
ращении с развенчанным героем. Таким образом, в самой тонкой паутине ко-
варства всегда найдется слабое место, и стоит его  задеть,  как  рушится
все хитросплетение. Если бы этим счастливым ударом мы не опрокинули идо-
ла, кто знает, каково было бы наше положение в разразившейся катастрофе?
   Но в то время нам казалось, что мы не добились ничего.  Не  прошло  и
двух-трех дней, как он совершенно  загладил  неприятное  впечатление  от
своего конфуза и, по всей видимости, вполне восстановил свое  положение.
А милорд Дэррисдир в своей родительской любви ничего  не  хотел  видеть.
Это была даже не столько любовь - чувство деятельное, сколько  апатия  и
отмирание всех прочих чувств; и всепрощение (если применимо тут это бла-
городное слово) изливалось у него подобно непроизвольным старческим сле-
зам.
   С миссис Генри дело обстояло совсем иначе, и один бог знает, какие  у
него нашлись перед нею оправдания и как он рассеял в ней чувство презре-
ния. В подобном чувстве плохо то, что голос становится  важнее  слов,  а
говорящий заслоняет то, что он говорит. Но, должно быть, какие-то оправ-
дания Баллантрэ нашел, а может быть, даже своей изворотливостью  обратил
все это в свою пользу, потому что после недолгого охлаждения дела его  с
миссис Генри пошли в дальнейшем как нельзя хуже. Теперь они  вечно  были
вместе. Не подумайте, что я хочу чем-нибудь сгустить тень, которую  нав-
лекла на себя эта несчастная леди, упорствуя в своем  ослеплении;  но  я
думаю, что в те решающие дни она играла с огнем. Ошибаюсь я или нет,  но
ясно одно (и этого вполне достаточно): мистер Генри опасался того же.
   Несчастный целыми днями сидел в конторе с таким видом крайнего отчая-
ния, что я не осмеливался обратиться к нему. Хочу надеяться,  что  самое
мое присутствие и молчаливое участие доставляли ему  некоторое  облегче-
ние. Бывало так, что мы говорили, и странная это была беседа: мы никогда
не называли никого по имени и не упоминали определенных фактов или собы-
тий, но каждый из нас думал о том же, и мы прекрасно это знали. Странное
это искусство - часами говорить о каком-нибудь предмете,  не  только  не
называя, но даже не намекая на него. Помнится,  я  даже  подумал  тогда,
что, может быть, именно таким образом Баллантрэ целыми днями ухаживал за
миссис Генри, делая это совершенно открыто и вместе с  тем  ни  разу  не
спугнув ее. Чтобы дать представление, как обстояли дела у мистера Генри,
я приведу здесь несколько слов, произнесенных им (я имел  основания  за-
помнить дату) двадцать шестого февраля 1757 года. Погода  стояла  не  по
времени резкая, казалось, что это возврат зимы: безветренный жгучий  хо-
лод, все бело от инея, небо низкое и серое, море черное и  мрачное,  как
пещера.
   Мистер Генри сидел у самого камина и размышлял вслух (как это у  него
теперь вошло в привычку) о том, "должен ли мужчина принимать решения"  и
"разумно ли вмешательство". Эти и тому подобные отвлеченные  рассуждения
каждый из нас понимал с полуслова. Я глядел  в  окно,  как  вдруг  внизу
прошли Баллантрэ, миссис Генри и мисс Кэтрин - неразлучное трио. Девочка
прыгала, радуясь инею, Баллантрэ что-то шептал на ухо  леди  с  улыбкой,
которая (даже на таком расстоянии) казалась дьявольской усмешкой искуси-
теля, а она шла, опустив глаза, всецело поглощенная услышанным. Я не вы-
терпел.
   - На вашем месте, мистер Генри, я поговорил бы с милордом  начистоту,
- сказал я.
   - Маккеллар, Маккеллар, - отозвался он, - вы не сознаете шаткости мо-
его положения. Ни к кому я не могу пойти со своими подозрениями,  меньше
всего к отцу. Это вызвало бы у него только гнев. Беда моя,  -  продолжал
он, - во - мне самом, в том, что я не из тех, кто  способен  вызывать  к
себе любовь. Они все мне признательны, они все твердят мне  об  этом;  с
меня этой признательности хватит до смерти. Но не мной заняты их  мысли,
они и не потрудятся подумать вместе со мной, подумать за меня. Вот в чем
горе! - Он вскочил и затоптал огонь в очаге. - Но что-то надо придумать,
Маккеллар, - сказал он и поглядел на меня через  плечо,  -  что-то  надо
придумать. Я человек терпеливый... даже чересчур... даже чересчур! Я на-
чинаю презирать себя. И все же нес ли когда-нибудь человек такое бремя?!
Ио Он снова погрузился в размышления.
   - Мужайтесь, - сказал я. - Все это разрешится само собой.
   - Даже злоба у меня отболела, - сказал он, и в  этом  было  так  мало
связи с моим замечанием, что я не продолжил разговора.
 
 
   ГЛАВА ПЯТАЯ
   РАССКАЗ О ТОМ, ЧТО ПРОИЗОШЛО В НОЧЬ НА 28 ФЕВРАЛЯ 1757 ГОДА
 
   Вечером того дня, когда имел место этот разговор,  Баллантрэ  куда-то
уехал, не было его и большую часть следующего дня,  злополучного  27-го;
но о том, куда он ездил и что делал, мы  задумались  только  позднее.  А
спохватись мы раньше, мы, может быть, разгадали бы его планы и все обер-
нулось бы иначе. Но так как мы действовали в полном неведении, то и пос-
тупки наши надо оценивать соответственно, и поэтому я буду  рассказывать
обо всем так, как это представлялось нам в то время, и приберегу все на-
ши открытия до того момента, когда они были сделаны. Это особенно  важно
потому, что я дошел до самой мрачной страницы моего  рассказа  и  должен
просить у читателя снисхождения для своего патрона.
   Весь день двадцать седьмого февраля  было  по-прежнему  морозно;  дух
захватывало от холода. У прохожих пар валил изо рта, большой камин в за-
ле был доверху загружен дровами, ранние птицы, которые уже  добрались  и
до наших суровых краев, теперь жались к окнам или прыгали, как  потерян-
ные, по замерзшей земле. К полудню проглянуло солнце и осветило  по-зим-
нему красивые, покрытые снегом холмы и леса,  люггер  Крэйла,  ожидавший
ветра за мысом Крэг, и столбы дыма, поднимавшиеся прямо к небу из каждой
трубы. К ночи сгустился туман, стало темно и тихо и неимоверно  холодно:
ночь не по-февральски беззвездная, ночь для невероятных событий.
   Миссис Генри покинула нас, как это теперь вошло у нее в  обыкновение,
очень рано. С некоторых пор мы проводили вечера за картами, -  еще  одно
свидетельство того, как скучал в Дэррисдире наш приезжий. Вскоре  милорд
оставил свое место у камина и, не сказав ни слова, пошел  согреваться  в
постели. Прочих оставшихся не связывали ни любовь, ни  учтивость,  и  ни
один из нас минуты не просидел бы ради другого, но в силу привычки и так
как карты были только что сданы, мы от нечего  делать  стали  доигрывать
партию. Нужно отметить, что засиделись мы допоздна и хотя милорд ушел  к
себе раньше обычного, но уже пробило полночь и слуги давно спали. И ска-
жу еще, что хотя я никогда не замечал в Баллантрэ приверженности к вину,
на этот раз он пил неумеренно и был, вероятно (хотя и не показывал  это-
го), немного пьян.
   Во всяком случае, он разыграл одну из  своих  метаморфоз:  не  успела
дверь затвориться за милордом, как он без малейшего изменения голоса пе-
решел от обычного вежливого разговора к потоку оскорблений.
   - Мой дорогой Генри, тебе играть, - только что говорил он,  а  теперь
продолжал: - Удивительное дело, как даже в такой мелочи, как  карты,  ты
обнаруживаешь свою неотесанность. Ты играешь,  Иаков,  как  какая-нибудь
деревенщина или матрос в таверне. Та же тупость, та же мелкая  жадность,
cette lenteur d'hebete qui me fait rager! [32] - привел меня  бог  иметь
такого брата! Даже почтенный квакер и тот слегка оживляется, когда опас-
ность угрожает его ставке, но играть с тобой - это невыразимая скука.
   Мистер Генри продолжал смотреть в карты, как бы обдумывая ход, но  на
самом деле мысли его были далеко.
   - Боже правый, да когда же этому придет конец? - закричал  Баллантрэ.
- Quel lourdeau! Но к чему я расточаю перед тобой французские выражения,
которые все равно непонятны такому невежде.  Un  lourdeau,  мой  дорогой
братец, означает увалень, олух, деревенщина, человек,  лишенный  грации,
легкости, живости, умения нравиться, природного блеска, - словом, именно
такой, какого ты при желании увидишь, поглядевшись в зеркало.  Я  говорю
тебе все это ради твоей же пользы, ну, а  кроме  того,  милейший  квакер
(при этом он поглядел на меня, подавляя зевок), одно из моих развлечений
в этой скучной дыре - поджаривать вас с вашим хозяином на медленном  ог-
не. Вы, например, неизменно доставляете  мне  удовольствие,  потому  что
всякий раз корчитесь, когда слышите свое прозвище (как оно  ни  безобид-
но). Иное дело - мой бесценный братец, который вот-вот заснет над своими
картами. А эпитет, который я тебе только что  объяснил,  дорогой  Генри,
может быть применен гораздо шире. Я это тебе сейчас растолкую. Вот, нап-
ример, при всех твоих великих достоинствах, - их я рад в тебе  признать,
- я все же не знал женщины, которая не предпочла бы меня и, как я  пола-
гаю, - закончил он вкрадчиво и словно обдумывая свои слова, - как я  по-
лагаю, не продолжала бы оказывать мне предпочтение.
   Мистер Генри отложил карты. Он медленно поднялся на ноги, и все время
казалось, что он погружен в раздумье.
   - Трус! - сказал он негромко, как будто самому себе. И потом не спеша
и без особого ожесточения ударил Баллантрэ по лицу.
   Баллантрэ вскочил, весь преобразившись, я никогда не видел его краси-
вее.
   - Пощечина! - закричал он. - Я не снес бы пощечины от самого  господа
бога!
   - Потише, - сказал мистер Генри. - Ты что же, хочешь, чтобы отец сно-
ва за тебя вступился?