т ли ваша милость  возможным  выдать  мне  нужную
сумму под вексель?
   Он долго глядел на меня, словно читая мои мысли.
   - Я никогда не спрашивал вас о ваших капиталах, Маккеллар,  -  сказал
он. - Но, насколько мне известно, кроме страхового полиса, у вас нет  за
душой ни фартингу.
   - Я давно служу вашей милости и никогда не лгал и до сего дня ни разу
не просил об одолжении, - сказал я.
   - Одолжение, но для кого? - ответил он спокойно. - Для Баллантрэ?  Вы
что, принимаете меня за дурака, Маккеллар? Поймите же раз и навсегда.  Я
укрощаю этого зверя по-своему. Ни страх, ни сожаление не тронут меня,  и
для того, чтобы обмануть меня, нужен выдумщик поискуснее вас.  Я  требую
службы, верной службы, а не того, чтобы вы  орудовали  за  моей  спиной,
портили все дело и крали мои же деньги, чтобы ими способствовать  победе
моего врага.
   - Милорд, - сказал я, - чем я заслужил эти непростительные упреки?
   - Подумайте, Маккеллар, - ответил он, - и вы поймете, что они  вполне
заслуженны. Непростительна ваша собственная уловка.  Опровергните,  если
можете, что вы собирались с помощью этих денег обойти мои приказания,  и
я чистосердечно попрошу у вас прощения. Но если вы этого сделать не  мо-
жете, тогда вы должны примириться с тем, что я  называю  ваше  поведение
его настоящим именем.
   - Если вы полагаете, что в мои намерения входит что-либо иное,  кроме
вашего блага... - начал я.
   - Мой старый друг, - сказал он, - вы прекрасно знаете, что  я  о  вас
думаю. Вот вам моя рука от чистого сердца; но денег - ни фартинга!
   Потерпев в этом неудачу, я сейчас же пошел к себе, написал  письмо  и
отнес его в гавань, где, как я знал, готовилось к отплытию торговое суд-
но, и еще засветло был у дверей домишка Баллантрэ. Я вошел без  стука  и
увидел, что он сидит со своим индусом за скромным ужином из маисовой ка-
ши с молоком. Внутри все было очень бедно, но  чисто.  На  полке  стояло
несколько книг, а в углу скамеечка Секундры.
   - Мистер Балли, - сказал я. -  У  меня  в  Шотландии  отложено  почти
пятьсот фунтов, сбережения всей моей трудовой жизни. Вот с тем  кораблем
идет распоряжение перевести эти деньги сюда. Как только придет  обратная
почта, они будут ваши, на тех условиях, которые вы сегодня изложили  ми-
лорду.
   Он встал из-за стола, подошел ко мне, взял меня за плечи и, улыбаясь,
поглядел в лицо.
   - А между тем вы очень любите деньги! - сказал он. - Вы любите деньги
больше всего на свете, если только не считать моего брата.
   - Я страшусь старости и нищеты, - сказал я. - Но  это  совсем  другое
дело.
   - Не будем спорить о словах. Называйте это как угодно. Ах, Маккеллар,
Маккеллар, будь это проявлением хоть малейшей любви ко мне, с какой  ра-
достью принял бы я ваше предложение!
   - Думайте что хотите, - горячо ответил я. - К стыду своему, я не могу
видеть вас в этой лачуге без угрызений совести. Это не единственное  мое
побуждение и не первое, но оно есть. Я с радостью вызволил бы вас  отсю-
да. Не из любви к вам предлагаю я деньги, далеко нет, но, бог мне судья,
и не из ненависти, хотя меня и самого это удивляет.
   - Ах, - сказал он, все еще держа меня за плечи и легко  встряхнув.  -
Вы думаете обо мне больше, чем вам кажется.  "Хотя  меня  и  самого  это
удивляет", - прибавил он, повторяя мое выражение и даже, как мне показа-
лось, мою интонацию. - Вы честный человек, и поэтому я пощажу вас.
   - Пощадите меня?! - вскричал я.
   - Пощажу вас, - повторил он, отпуская меня  и  поворачиваясь  ко  мне
спиной. А потом, снова обернувшись ко мне, продолжал: - Вы плохо  предс-
тавляете, Маккеллар, как я применил бы ваши деньги. Неужели вы  думаете,
что я примирился со своим поражением? Слушайте: жизнь моя была цепью не-
заслуженных неудач. Этот олух, принц Чарли, провалил блестящее предприя-
тие; это был мой первый проигрыш. В Париже я снова  высоко  поднялся  по
лестнице почета; на этот раз по чистой случайности письмо попало не в те
руки, и я снова остался ни с чем. Я в третий раз попытал счастья: с  не-
вероятным упорством я создал себе положение в Индии, -  и  вот  появился
Клайв [50], мой раджа был стерт в порошок, и я едва выбрался из-под  об-
ломков, как новый Эней [51], унося на спине Секундру Дасса. Три  раза  я
добивался высочайшего положения, а ведь мне еще нет и сорока трех лет. Я
знаю свет так, как его знают немногие, дожившие до преклонного возраста,
знаю двор и лагерь, запад и восток; я знаю выход  из  любого  положения,
знаю тысячи лазеек. Сейчас я в расцвете своих сил и возможностей, я  из-
лечился и от болезней и от неумеренного честолюбия. И вот от всего этого
я отказываюсь. Мне все равно теперь, что я умру и  мир  не  услышит  обо
мне. Я хочу сейчас только одного, и  этого  добьюсь.  Берегитесь,  чтобы
стены, когда они обрушатся, не погребли вас под обломками!
   Когда я вышел от него, потеряв всякую надежду чемлибо помешать  беде,
я смутно ощутил какое-то оживление  в  порту  и,  подняв  глаза,  увидел
только что причаливший большой корабль. Странно, как я мог так равнодуш-
но глядеть на него, - ведь на нем прибыла смерть обоих братьев Дэррисди-
ров. После всех ожесточенных перипетий их борьбы,  оскорблений,  схватки
интересов, братоубийственной дуэли - надо же было, чтобы пасквиль  како-
го-то несчастного писаки с Грэб-стрит [52], кропающего себе на хлеб и не
думающего, что именно он кропает, залетел сюда через море, за четыре ты-
сячи миль, и послал обоих  братьев  в  дикие  холодные  дебри  лесов  на
смерть.
   Но тогда я и не помышлял о возможности этого, и пока  местные  жители
суетились вокруг меня, обрадованные редким оживлением в порту, я,  возв-
ращаясь домой, прошел сквозь их толпу, всецело поглощенный  впечатлением
от своего визита к Баллантрэ и от его слов.
   В тот же вечер нам доставили с корабля пачку брошюр. На  другой  день
милорд был приглашен на вечер к губернатору; уже время было  собираться,
и я оставил милорда одного в кабинете, где  он  перелистывал  полученные
брошюры. Когда я вернулся, голова его лежала на столе, а руки были широ-
ко раскинуты над скомканными бумагами.
   - Милорд, милорд! - вскричал я и поспешил к нему, думая, что ему дур-
но.
   Он резко вскочил, словно его дернули за веревочку, лицо его было  ис-
кажено яростью, так что, встреть я его в другом месте, я бы  его,  пожа-
луй, не узнал. Он замахнулся, словно намереваясь меня ударить.
   - Оставьте меня в покое! - хрипло крикнул он.
   И я побежал, насколько позволяли мне трясущиеся ноги, искать  миледи.
Она не заставила себя просить, но когда мы прибежали, дверь была заперта
изнутри и милорд крикнул нам, чтобы мы не мешали ему. Побледнев, мы пос-
мотрели друг другу в глаза. Мы оба думали, что наконец-то беда  разрази-
лась.
   - Я напишу губернатору, чтобы он извинил нас, - сказала  она.  -  Нам
нельзя пренебрегать покровительством друзей. - Но когда она  взялась  за
перо, оно выпало из ее пальцев. - Я не могу писать, - сказала она. - На-
пишите вы.
   - Попробую, миледи.
   Она прочитала то, что я написал.
   - Очень хорошо, - сказала она. - Благодарение богу, что у  меня  есть
такая опора, как вы, Маккеллар. Но что с ним? Что? Что это может быть?
   По моему предположению, тут и догадываться и объяснять было нечего. Я
боялся, что попросту умопомешательство его  наконец  прорвалось  наружу,
как прорывается долго подавляемое пламя вулкана. Но этой  своей  догадки
(во внимание к миледи) я, конечно, не высказывал.
   - Сейчас, пожалуй, уместнее подумать о нашем собственном поведении, -
сказал я. - Должны ли мы оставлять его там одного?
   - Я не смею тревожить его, - ответила она. - Может быть, это  у  него
естественная потребность - побыть одному. Может быть, это  принесет  ему
облегчение. А мы - мы должны терпеть эту неизвестность. Нет, я не  стану
тревожить его.
   - Тогда я пойду отправлю письмо и, если разрешите, вернусь посидеть с
вами, миледи.
   - Да, да, пожалуйста! - воскликнула она.
   Почти весь вечер мы просидели вдвоем молча, наблюдая за дверью  каби-
нета. Мое воображение было поглощено только что  виденным  и  тем,  нас-
колько это было похоже на то, что мерещилось мне раньше. Я должен упомя-
нуть об этом, потому что распространились всякие толки, и я встречал  их
даже в напечатанном виде со страшными преувеличениями и даже с  упомина-
нием моего имени. Многое совпадало: так же в комнате, точно так же голо-
вою на столе, и на лице его выражение, потрясшее меня до  глубины  души.
Но комната была другая, и не такая поза у милорда, и лицо  его  выражало
болезненную ярость, а не то беспредельное  отчаяние,  которое  постоянно
(кроме одного случая, приведенного мною выше) виделось мне во сне. Тако-
ва правда, впервые поведанная мною посторонним; но если велика была раз-
ница, то и совпадение было достаточным, чтобы преисполнить меня тревоги.
   Весь вечер, как я уже говорил, я просидел, размышляя об этом про  се-
бя, потому что у миледи было достаточно собственных забот, и мне и в го-
лову не пришло бы тревожить ее своими  выдумками.  Попозже  вечером  она
придумала послать за мистером Александером  и  велела  ему  постучать  в
дверь к отцу. Милорд отослал сына, но без всякого раздражения, и у  меня
затеплилась надежда, что припадок у него кончился.
   Наконец, когда уже начала спускаться ночь и я зажег лампу, дверь  ка-
бинета распахнулась, и на пороге показался милорд. Свет был недостаточно
силен, чтобы разобрать выражение его лица, а когда он заговорил, мне по-
казалось, что голос его изменился, хотя он и звучал вполне твердо.
   - Маккеллар, - сказал он. - Собственноручно передайте это  письмо  по
назначению. Оно совершенно конфиденциально. Передайте его этому человеку
наедине.
   - Генри, - сказала миледи. - Ты не болен?
   - Нет, нет! - ответил он с раздражением. - Я занят. Вовсе не болен. Я
просто занят. Странное дело, почему это вы думаете, что  человек  болен,
когда он просто занимается своими делами. Пришли мне в  комнату  ужин  и
корзину вина, я жду одного знакомого. А потом прошу не отрывать меня  от
дела. - И с этими словами он снова захлопнул дверь и заперся.
   Письмо было адресовано некоему капитану Гаррису в одну  портовую  та-
верну. Я знал Гарриса (понаслышке) как опасного авантюриста, в  прошлом,
как говорили, пирата, а теперь занятого тяжелым ремеслом -  торговлей  с
индейцами. Я представить себе не мот, какое дело могло связывать  его  с
милордом и даже каким образом он стал ему известен, разве что по  судеб-
ному делу, из которого он только что едва выпутался. Как бы то ни  было,
я с большой неохотой выполнил поручение и, увидев, что представляет  со-
бою капитан, возвращался от него в большой печали. Я нашел его в вонючей
комнате, возле оплывшей свечи и пустой бутылки. Он  сохранял  еще  следы
военной выправки, а может, только напускал на себя военный  вид,  потому
что манеры его были ужасны.
   - Передайте милорду мое почтение и скажите, что я буду у его  милости
не позже чем через полчаса, - сказал он, прочитав записку. А затем с за-
искивающим видом, указывая на пустую бутылку, намекнул, не  угощу  ли  я
его вином.
   Хотя я приложил все старания, чтобы вернуться побыстрее, капитан при-
был сейчас же следом за мной и просидел у милорда допоздна. Уже  пропели
вторые петухи, когда я увидел (из окна моей комнаты), как милорд  прово-
жал его до ворот, причем оба они изрядно  были  пьяны  и,  разговаривая,
прислонялись друг к другу, чтобы не упасть. Однако  наутро  милорд  рано
ушел из дому с сотней фунтов в кармане. Полагаю,  что  он  вернулся  без
этих денег; и вполне уверен, что они не перешли в руки Баллантрэ, потому
что все утро я держал его лачугу под наблюдением. Это был последний  вы-
ход лорда Дэррисдира за пределы его владений до самого  его  отбытия  из
Нью-Йорка. Он наведывался на конюшню, сидел, разговаривая с домашними  -
все как обычно, но в городе не показывался и брата не посещал. Не  появ-
лялся больше и Гаррис вплоть до самого конца.
   Меня сильно угнетала та атмосфера тайны, которая нас теперь окружала.
Уже по резко изменившемуся образу жизни милорда ясно было, что его  гне-
тет какая-то серьезная забота, но в чем она заключалась, откуда происте-
кала, почему он не выходил за пределы дома и сада, я решительно  не  мог
догадаться. Ясно было одно: в этом деле сыграли свою роль привезенные на
корабле брошюры. Я прочитал их все до одной, но все они были крайне нез-
начительны и исполнены политиканского шутовства. Однако в них я не нашел
ничего оскорбительного даже по отношению к видным политическим деятелям,
не говоря уже о людях, державшихся в стороне от политических интриг, ка-
ким был милорд. Я не знал того, что пасквиль, послуживший  толчком,  все
время был спрятан на груди у милорда. Он  находился  там  до  самой  его
смерти; там я его нашел, когда он скончался  в  дебрях  северных  лесов.
Именно там, в таком месте и при таких  горестных  обстоятельствах,  я  и
прочитал впервые эту праздную,  лживую  выдумку  вигского  [53]  писаки,
восставшего против всякого снисхождения к якобитам.
   Первый абзац гласил: "Еще один известный мятежник, Дж. Б.  -  восста-
новлен в своих титулах. Это дело уже обсуждалось в высоких  сферах,  так
как он оказал какие-то услуги весьма сомнительного свойства и в  Шотлан-
дии и во Франции. Брат его Л-д Д-р немногим лучше его по своим  симпати-
ям, а теперешний наследник титула, который его будет лишен,  воспитан  в
самых неподобающих убеждениях. По старой пословице, они одного поля яго-
да, но самый факт восстановления в правах этого кавалера слишком вопиющ,
чтобы можно было пройти мимо него".
   Человек в твердом уме, конечно, не придал бы  ни  малейшего  значения
столь явной выдумке. Подобное намерение правительства могло померещиться
только клеветнику, который состряпал брошюру, а милорд, хотя и не  блис-
тал остроумием, всегда отличался здравым смыслом. То, что он поверил по-
добным измышлениям, носил этот пасквиль на груди, а слова его в  сердце,
- все это ясное свидетельство его поврежденного ума. Без сомнения,  одно
упоминание о мистере Александере и прямая угроза лишить ребенка его прав
ускорили то, что давно назревало. А может быть, мой господин  уже  давно
был помешан, но мы были недостаточно внимательны и слишком  пригляделись
к нему, чтобы понять степень его болезни.
   Примерно неделю спустя после появления пасквиля я поздно вечером про-
гуливался по набережной и по привычке свернул по  направлению  к  хижине
Баллантрэ. Вдруг дверь отворилась, и при свете, выхватившем из мрака ку-
сок дороги, я увидел человека, сердечно просившегося с хозяином.  Каково
же было мое изумление, когда в человеке этом я узнал авантюриста  Гарри-
са. Я не мог не заключить, что привела его сюда рука милорда, и  на  об-
ратном пути был погружен в тяжкие размышления. Домой я вернулся поздно и
застал милорда за укладкой саквояжа, сопровождавшего его в путешествиях.
   - Ну, куда вы пропали? - закричал он. - Завтра мы уезжаем  в  Олбени,
мы с вами, и вам надо сейчас же собраться в путь.
   - В Олбени, милорд! - воскликнул я. - А с какой стати?
   - Перемена обстановки, - сказал он.
   Миледи, у которой глаза были заплаканы, подала мне знак  повиноваться
без дальнейших возражений. Позднее, как только  мы  нашли  случай  обме-
няться несколькими словами, она рассказала мне, что он внезапно  объявил
ей о своем отъезде сразу же после посещения капитана, и все усилия ее не
только отговорить его от этой поездки, но хотя бы  выяснить  ее  причины
остались тщетными.
 
 
   ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
   СКИТАНИЯ ПО ЛЕСАМ
 
   Мы совершили благополучно путешествие вверх по чудесной реке  Гудзон.
Погода была прекрасная, холмы необычайно приукрашены своим  осенним  уб-
ранством. В Олбени мы остановились на постоялом дворе, и я не  был  нас-
только слеп, а милорд не был настолько искусен, чтобы я не разглядел его
намерения держать меня взаперти. Та работа, которую он для  меня  приду-
мал, вовсе не была настолько спешной, чтобы ее выполнять без необходимых
документов, запершись в номере захолустной гостиницы, и вовсе она не бы-
ла настолько важна, чтобы заставить меня по четыре-пять раз переписывать
все ту же бумагу. Я делал вид, что подчиняюсь,  но  под  рукой  принимал
свои меры и благодаря любезности нашего хозяина был  осведомлен  о  всех
городских новостях. Таким путем я узнал наконец то, чего, надо  сказать,
ожидал уже очень давно. Мне сообщили, что капитан Гаррис, в  сопровожде-
нии мистера Маунтена, торговца, проплыл в лодке вверх по  реке.  Я  стал
избегать проницательного взгляда трактирщика -  настолько  усилилось  во
мне чувство, что милорд как-то замешан в этом деле. Но все же, признав в
разговоре, что знаю капитана, а мистера Маунтена в  глаза  не  видел,  я
спросил, не было ли с ними других спутников. Мой  осведомитель  не  знал
этого; мистер Маунтен высадился ненадолго, чтобы сделать необходимые за-
купки, потолкался в городе, торгуясь, выпивая и хвастая, и похоже  было,
что они предприняли какую-то многообещающую затею, потому что он подроб-
но распространялся о том, как широко будет жить по  возвращении.  Больше
ничего не было известно, потому что, кроме него, никто с лодки не прихо-
дил в город и они, по-видимому, очень спешили до снега добраться  в  ка-
кое-то определенное место.
   Помню, что в Олбени на другой день выпал легкий снежок  и  сейчас  же
растаял - это было словно предупреждение о том, что нас ожидает. Тогда я
над этим не задумывался, еще плохо зная немилосердную природу этой стра-
ны. Теперь-то я многое понимаю и часто думаю, не таился ли ужас событий,
о которых мне предстоит рассказать, в свинцовом небе и неистовых ветрах,
на чью волю мы оказались отданы, и в ужасающей стуже, принесшей нам  та-
кие страдания.
   После того как проплыла лодка, я сначала предполагал, что мы вернемся
в Нью-Йорк. Но не тут-то было. Милорд без какой-либо видимой причины за-
тягивал свое пребывание в Олбени и держал меня при себе, нагружая никому
не нужной работой. Я чувствую, что подвергнусь заслуженному осуждению за
то, что сейчас скажу. Я был не настолько глуп, чтобы не  понимать  своих
собственных подозрений. Я видел, что жизнь Баллантрэ доверена Гаррису, и
не мог не подозревать в этом какого-то умысла. У Гарриса была плохая ре-
путация, и его втайне ссужал деньгами милорд. Торговец Маунтен, как  вы-
яснилось из моих расспросов, был птицей того же полета. Предприятие, ко-
торое они затеяли, - отыскание награбленных сокровищ - само по себе  да-
вало повод к нечистой игре; а характер местности, куда они отправлялись,
обещал полную безнаказанность в любом кровавом деле. Но не забудьте, что
я был тот самый человек, который пытался спихнуть Баллантрэ  за  борт  в
море, тот самый, который предлагал от души нечестивую сделку самому гос-
поду богу, пытаясь сделать его своим наемным убийцей. Правда, я во  мно-
гом потакал нашему врагу. Но об этом я всегда  думал  как  о  проявлении
слабости моей плоти, как о своей вине. Разум мой всегда был тверд в сво-
ей враждебности к этому человеку. Правда и то, что одно  дело  -  самому
брать на свои плечи весь риск и вину злоумышленника и  совсем  другое  -
стоять в стороне и глядеть, как марает и губит себя милорд. В этом-то  и
была главная причина моего  бездействия.  Потому  что  вмешайся  я  хоть
сколько-нибудь в это дело) я, может быть, и не спас бы Баллантрэ, и  не-
минуемо очернил бы милорда.
   Вот почему я бездействовал и вот в чем и сейчас вижу свое оправдание.
Тем временем мы продолжали жить в Олбени, и, хотя были одни в чужом  го-
роде, мы мало общались и только обменивались приветствиями при  встрече.
Милорд привез с собой несколько рекомендательных писем ко многим  видным
местным горожанамземлевладельцам, других он встречал раньше в Нью-Йорке.
Благодаря этим знакомствам он имел  возможность  большую  часть  времени
проводить вне дома и, к моему огорчению, вести слишком рассеянный  образ
жизни. Часто