азговор наш был весьма плодотворен.  Не
было сомнений, что мистер Карлайль кое-что разгласит - не сразу, а,  как
подобает юристу, мало-помалу. И сейчас уже истинное положение вещей  от-
части прояснилось, а собственное злонравие Баллантрэ неизбежно  довершит
то, что мы начали. Перед своим отъездом стряпчий дал нам понять, что  на
этот счет уже произошел известный перелом в общественном мнении.
   - Мне, может быть, следует признать, милорд, - сказал он, уже со шля-
пой в руках, - что распоряжения вашей милости касательно  мистера  Балли
не были для меня полной неожиданностью. Кое-что на этот счет просочилось
еще в пору его последнего приезда в Дэррисдир. Поговаривали  о  какой-то
женщине в СентБрайде, к которой вы отнеслись весьма великодушно, а  мис-
тер Балли с изрядной долей жестокости. Шли разные толки  и  о  майорате.
Короче говоря, пересудов было хоть отбавляй,  и  кое-какие  наши  умники
пришли к твердому на этот счет мнению. Мне, конечно, было бы не  к  лицу
торопиться с выводами, но теперь  подсчеты  мистера  Маккеллара  наконец
открыли мне глаза. Я не думаю, мистер Маккеллар, что мы с  вами  хоть  в
чем-нибудь будем потакать этому господину.
   Остаток этого памятного дня прошел благополучно.  Мы  решили  держать
врага под постоянным наблюдением, и я, как и все прочие,  взял  на  себя
обязанность надсмотрщика. Мне казалось, что,  замечая  нашу  насторожен-
ность, он только приободрялся, тогда как я невольно призадумывался. Меня
больше всего пугала изумительная способность этого человека проникать  в
самую сердцевину наших забот и опасений. Вам,  может  быть,  приходилось
(ну, хоть упав с лошади) испытать на себе руку костоправа,  которая  ис-
кусно перебирает и ощупывает мускулы, с тем чтобы точно определить  пов-
режденное место? Вот так же было с Баллантрэ, чей язык  умел  так  ловко
выспрашивать, а глаз так зорко наблюдать. Казалось, я не сказал  ничего,
а между тем все выдал. Прежде чем я успел опомниться, он уже сожалел  со
мною вместе о том, что милорд пренебрегает миледи и мною, и об  его  па-
губной приверженности к сыну. Я с ужасом заметил, что к последнему  воп-
росу он возвращался трижды. До сих пор мальчик боязливо сторонился дяди,
и я видел, что отец имел неосторожность внушать ему этот страх, что было
плохим началом. Теперь, когда я вглядывался в этого  человека,  все  еще
такого красивого, такого хорошего рассказчика, которому было о чем расс-
казать, я убеждался, что он, как никто, способен завладеть  воображением
ребенка. Джон Поль уехал только утром, и едва ли он  хранил  молчание  о
том, кто был его кумиром. Словом, мистер Александер был подобен Дидоне с
ее распаленным любопытством, тогда как Баллантрэ мог стать  новым  Энеем
[41] и отравить его душу, повествуя обо всем, что так любезно юношескому
слуху: о битвах, кораблекрушениях, побегах, о лесах  Америки  и  древних
городах Индии. Мне было ясно, как искусно он мог пустить в ход  все  эти
приманки и какую власть они мало-помалу принесли бы ему  над  мальчиком.
Пока этот человек находился под одной с ним кровлей, не было силы, кото-
рая могла бы их разъединить; ведь если трудно приручать змей, то никако-
го труда не представляет очаровать доверчивого мальчугана.
   Я вспоминаю одного старого моряка, который жил на отшибе в своей  ла-
чуге, куда каждую субботу стекались мальчишки из Лейта и, облепив его со
всех сторон, как вороны падаль, слушали нечестивые рассказы; еще молодым
студентом я часто наблюдал это на каникулах во время своих одиноких про-
гулок. Многие из мальчуганов приходили,  конечно,  несмотря  на  строгий
запрет, многие боялись и даже ненавидели опустившегося старика, которого
возвели в герои. Мне случалось наблюдать, как они убегали от него, когда
он был под хмельком, и швыряли в  него  камни,  когда  он  был  пьян.  И
все-таки каждую субботу они были тут! Насколько же легче такой  мальчик,
как мистер Александер, мог подпасть под влияние этого пышноперого, слад-
когласного джентльмена-авантюриста, если бы тот затеял прельстить его; а
завоевав такое влияние, как легко было злоупотреблять им для  совращения
ребенка!
   Еще трижды не произнес он имени мистера Александера, как я уже  понял
его козни - воспоминания и предчувствия вихрем пронеслись в моем  мозгу,
- и я отшатнулся, словно передо мною разверзлась пропасть. Мистер  Алек-
сандер - вот в чем было наше уязвимое место. Ева нашего непорочного рая;
и змей уже шипел меж его деревьев.
   Вы можете представить себе, как все это подстегнуло меня в моих  сбо-
рах. Последние сомнения были отброшены, опасность промедления  была  на-
чертана передо мною огромными письменами. С этой минуты  я  не  позволял
себе ни присесть, ни передохнуть. То я был на своем посту,  наблюдая  за
Баллантрэ и его индусом, то в чулане завязывал сундук, то выпускал  чер-
ным ходом Макконнэхи с вещами, которые он должен  был  тайными  тропками
донести до места погрузки, то забегал к  миледи  посоветоваться.  Такова
была оборотная сторона этого дня в Дэррисдире, а лицевая казалась  обыч-
ным времяпрепровождением знатной семьи в ее  родовом  поместье.  Если  и
могло почудиться Баллантрэ какое-либо замешательство, он должен был при-
писать это своему неожиданному возвращению и тому страху, который привык
во всех возбуждать.
   Ужин сошел благополучно и, обменявшись  холодными  приветствиями,  мы
разошлись по своим комнатам. Я проводил Баллантрэ в  его  помещение.  Мы
отвели ему вместе с индусом комнаты в северном крыле: оно было самое уе-
диненное и отдалено от главного здания глухими дверями. Я убедился,  что
он, то ли как преданный друг, то ли как внимательный хозяин, заботился о
своем Секундре Дассе: сам поддерживал огонь в камине -  индус  жаловался
на холод; справлялся, не подать ли ему рису, к которому тот привык; лас-
ково беседовал с ним на индустани, пока я, стоя тут же со свечой в руке,
делал вид, что смертельно хочу спать. В конце концов Баллантрэ внял этим
сигналам бедствия.
   - Вижу, вижу, - сказал он, - что вы верны  вашим  прежним  привычкам;
рано в кровать, чтобы раньше вставать. Идите, а то вы так зеваете,  что,
того и гляди, проглотите меня.
   Придя к себе, я, чтобы занять время, приготовил все ко сну,  проверил
огниво и задул свечу.
   Примерно через час я снова зажег свет, надел войлочные туфли, которые
носил в комнате милорда во время его болезни, и отправился будить  отбы-
вающих. Все уже были одеты и ждали - милорд, миледи, мисс Кэтрин, мистер
Александер и горничная миледи - Кристи. Они все выглядывали в щелку две-
ри, с лицами белее полотна, - таково действие скрытности даже на  самого
невинного человека. Мы выбрались через боковое крыльцо в ночную  темень,
которую нарушали только редкие звезды, так что вначале мы ощупью ковыля-
ли и падали в чаще кустов. За несколько сот шагов  от  дома  нас  ожидал
Макконнэхи с большим фонарем, и остаток пути мы одолели  гораздо  легче,
но все в том же виноватом молчании. За аббатством тропинка  выходила  на
большую дорогу, а еще четверть мили спустя там, где  начиналось  Орлиное
болото, мы увидели фонари наших двух карет. При расставании  мы  обменя-
лись всего двумя-тремя словами, да и то о деле; молчаливое  рукопожатие,
потупленные глаза, и все было кончено; лошади взяли рысью, фонари  свет-
лячками поползли по вересковым холмам и скрылись за скалистым кряжем. Мы
с Макконнэхи остались одни с нашим фонарем, -  хотелось  еще  дождаться,
когда кареты появятся на Карт-море. Нам показалось, что, достигнув  вер-
шины, путники оглянулись и увидели наш фонарь на прежнем  месте,  потому
что они сняли один из каретных фонарей и трижды помахали им в знак  про-
щания. А затем они окончательно скрылись, бросив последний взгляд на ро-
димый кров Дэррисдира, покинутый ради диких заморских стран.
   Никогда раньше я не ощущал величия этого купола ночи, под которым мы,
двое слуг - старик и уже пожилой мужчина, - в первый раз были предостав-
лены себе. Никогда раньше я не чувствовал такой потребности  в  опоре  и
поддержке. Чувство одиночества жгло мне сердце огнем. Казалось, что  мы,
оставшиеся дома, были настоящими изгнанниками и что Дэррисдир, и Солуэй,
и все, что делало для меня родным мой край - его  живительный  воздух  и
приветливый язык, - все это покинуло нас и устремлялось теперь за  море,
вместе с дорогими моему сердцу людьми.
   Остаток этой ночи я провел, расхаживая по ровной дороге и  раздумывая
о будущем и прошедшем. Мысли мои, сначала с нежностью прикованные к тем,
кто только что оставил нас, мало-помалу приняли другой, более мужествен-
ный оборот, и я стал размышлять, что же мне теперь делать. Рассвет  оза-
рил вершины гор, запела и закрякала домашняя птица, над коричневым прос-
тором верещаников кое-где стал подниматься дымок крестьянских хижин, - и
только тогда я повернул к дому и пошел туда,  где,  освещенная  утренним
солнцем, у моря сияла крыша Дэррисдира.
   В обычное время я послал просить Баллантрэ к завтраку и спокойно ожи-
дал его в зале. Он оглядел пустую комнату и три прибора на столе.
   - Нас сегодня немного? - сказал он. - Как это получилось?
   - Нам придется привыкать к этому узкому кругу.
   Он быстро и пристально взглянул на меня.
   - Что все это значит? - спросил он.
   - Вы, я и ваш друг Дасс - вот отныне и вся наша компания. Милорд, ми-
леди и дети отбыли в путешествие.
   - Клянусь честью! - воскликнул он. -  Возможно  ли?  Так,  значит,  я
действительно "переполошил вольсков в их Кориоли" [42]. Но это не причи-
на, чтобы остыл наш завтрак. Садитесь, мистер Маккеллар,  прошу  вас,  -
сказал он, занимая при этом место во главе стола, которое я  намеревался
занять сам. - И за завтраком вы можете рассказать мне подробности  этого
побега.
   Я видел, что он взволнован больше, чем старался это обнаружить, и ре-
шил не уступать ему в выдержке.
   - Я только что намеревался предложить вам занять  почетное  место,  -
сказал я, - потому что, хотя теперь я поставлен в положение хозяина  до-
ма, я никогда не забуду, что вы как-никак член семьи Дэррисдиров.
   Некоторое время он разыгрывал роль гостеприимного  хозяина,  особенно
заботясь о Секундре и давая распоряжения Макконнэхи, которые тот  прини-
мал довольно хмуро.
   - А куда же изволили отбыть мои добрые родственники? - как бы мимохо-
дом спросил он.
   - Ну, мистер Балли, это особый вопрос, - сказал я. - Мне ведено  дер-
жать место их назначения в тайне.
   - От меня, - подсказал он.
   - От всех на свете.
   - Чтобы не было так явно. Ну что ж, c'est de bon ton [43]; мой братец
с часу на час делает успехи. А как же  относительно  меня,  мой  дорогой
мистер Маккеллар?
   - Вам будет предоставлена постель и стол, мистер Балли, - сказал я. -
Мне также разрешено снабжать вас вином, которого у нас запасено в погре-
бе с избытком. Вам только надо поладить со мной, что нетрудно, и  у  вас
всегда будет и бутылка вина и верховая лошадь.
   Он под каким-то предлогом выслал Макконнэхи из комнаты.
   - А как насчет денег? - спросил он. - Мне, значит, следует  ладить  с
моим любезным другом Маккелларом, чтобы получать от  него  на  карманные
расходы, не так ли? Какое забавное возвращение к ребяческому возрасту.
   - Вам не установлено было никакого содержания, - сказал  я.  -  Но  я
возьму на себя снабжать вас деньгами в разумных пределах.
   - В разумных пределах! - повторил он. - Вы возьмете  на  себя?  -  Он
выпрямился и окинул взглядом длинный ряд потемневших  фамильных  портре-
тов. - Благодарю вас от лица моих предков, - сказал он и потом продолжал
ироническим тоном: - Но ведь Секундре Дассу, ему-то уж, наверно,  назна-
чено было содержание? Его-то уж никак не могли позабыть?
   - Я не премину испросить указаний на  этот  счет  в  первом  же  моем
письме, - сказал я.
   Он же, внезапно переменив тон, наклонился вперед, опираясь  локтем  о
стол:
   - И вы считаете все это вполне разумным?
   - Я выполняю приказания, мистер Балли.
   - Какая скромность! Только искренняя ли? Вы вчера  сказали  мне,  что
моя власть кончилась вместе со смертью моего отца. Но как же это так по-
лучается, что знатный лорд бежит под покровом ночи из  дома,  в  котором
его предки выдержали несколько осад? Что он скрывает свое  местопребыва-
ние, которое не безразлично самому его королевскому величеству  и  госу-
дарству? Что он оставляет меня под надзором и  отеческой  опекой  своего
бесценного Маккеллара? Это наводит на мысль о немалом и глубоком страхе.
   Я попытался возразить ему, приводя не слишком убедительные доводы, но
он только отмахнулся.
   - Да, наводит на мысль, - продолжал он, - и скажу больше: страх  этот
вполне обоснован. Я возвращался в этот дом не без отвращения, имея в ви-
ду обстоятельства моего последнего отъезда. Только крайняя необходимость
могла заставить меня вернуться. Но деньги мне нужны во что бы то ни ста-
ло. Вы не дадите их мне по доброй воле? Что ж, у меня есть способы  зас-
тавить вас. Не пройдет и недели, как я, не  покидая  Дэррисдира,  узнаю,
куда сбежали эти глупцы. Я последую за ними; и когда я настигну свою до-
бычу, я загоню клин в эту семейку, которая еще раз разлетится, как  рас-
колотое полено. Тогда посмотрим, не согласится ли лорд Дэррисдир, -  это
имя он произнес с непередаваемой злобой и яростью, -  за  деньги  купить
мое исчезновение, и тогда вы увидите, что я изберу: выгоду или месть.
   Я с изумлением слушал эти откровенные излияния. Дело в  том,  что  он
был вне себя оттого, что милорду удалось скрыться, видел,  что  попал  в
дурацкое положение, и не склонен был обдумывать свои слова.
   - И вы считаете все это весьма разумным? - спросил  я,  повторяя  его
слова.
   - Вот уже двадцать лет, как я живу, руководствуясь своим скромным ра-
зумом, - ответил он с улыбкой, которая в своем  самомнении  граничила  с
глупостью.
   - Да, и в конце концов стали нищим, - сказал я, - хотя  и  это  слово
еще слишком для вас почтенно.
   - Должен обратить ваше внимание, мистер Маккеллар, - воскликнул он  с
внезапным воодушевлением и достоинством, которым  я  мог  только  восхи-
щаться, - что я с вами был вежлив; подражайте мне в этом,  если  хотите,
чтобы мы остались друзьями.
   В продолжение всего диалога я с неприятным чувством  ощущал  на  себе
пристальный взгляд Секундры Дасса. Никто из нас троих не  притронулся  к
еде, - глаза наши были прикованы к лицам друг друга,  вернее  -  к  тому
сокровенному, что на них выражалось. И вот  взгляд  индуса  смущал  меня
сменой выражений, - казалось, он понимал то, что мы говорили. Я еще  раз
отстранил эту мысль, уверяя себя, что он ни слова  не  понимает  по-анг-
лийски: серьезность нашего тона, нотки раздражения  и  ярости  в  голосе
Баллантрэ - вот что заставило его догадываться о значительности происхо-
дящего.
   Целых три недели мы с ним жили так в Дэррисдире, и этим открылась са-
мая странная глава моей жизни, - то, что я  должен  назвать  своей  бли-
зостью к Баллантрэ. Поначалу он был очень неровен: то вежлив, то насмеш-
лив и вызывающ, - и в обоих случаях я платил ему той же монетой.  Благо-
дарение богу, я теперь не должен был рассчитывать каждый шаг; меня и во-
общето мог испугать не нахмуренный лоб, а разве что вид обнаженной  шпа-
ги.  Его  взрывы  неучтивости  даже  доставляли  мне  своеобразное  удо-
вольствие, и временами я отвечал достаточно колко. В конце концов как-то
за ужином мне удалась одна забавная реплика, которая совсем  обезоружила
его. Он хохотал долго и безудержно, а затем сказал:
   - Кто бы мог предположить, что под чепчиком у этой  почтенной  стару-
шенции есть нечто вроде остроумия?
   - Это не остроумие, мистер Балли, - сказал я, - это  наш  шотландский
юмор, да притом еще круто посоленный. - И в самом деле, у меня и в  мыс-
лях не было прослыть остроумцем.
   После этого он никогда не был со мною груб, все у  нас  переходило  в
шутку. А особенно когда  ему  нужна  была  лошадь,  лишняя  бутылка  или
деньги. Он обращался ко мне с видом школьника, а я разыгрывал роль отца,
и оба мы при этом дурачились напропалую.
   Я теперь замечал, что он изменил свое мнение обо мне к лучшему, и это
щекотало во мне грешном бренное тщеславие. Более того,  он  (я  полагаю,
бессознательно) временами обращался со мной  не  только  фамильярно,  но
прямо-таки дружески, и в человеке, который так долго ненавидел меня, это
казалось мне тем более коварным. Он мало выезжал и, случалось, даже отк-
лонял приглашения.
   - Нет, - говорил он, - ну чего я не видал у этой неотесанной деревен-
щины? Я лучше посижу дома, Маккеллар, и мы с вами разопьем на досуге бу-
тылку и поговорим всласть.
   И действительно, застольные беседы в  Дэррисдире  доставили  бы  удо-
вольствие кому угодно, с таким блеском они велись. Он неоднократно выра-
жал удивление, что так долго недооценивал мое общество.
   - Но, видите ли, - говорил он, - мы были во враждующих лагерях. Поло-
жение и теперь не изменилось, но не будем говорить об этом. Будь  вы  не
так преданы своему хозяину, я бы не был о вас столь высокого мнения.
   Не следует забывать, что я искренно считал его неспособным более при-
чинять зло; и к тому же самая завлекательная форма  лести  -  это  когда
после многих лет несправедливости человеку отдают запоздалую дань уваже-
ния. Но я нисколько не хочу оправдываться. Я достоин всяческого  порица-
ния; я дал ему провести себя; короче говоря, сторожевой пес сладко спал,
когда внезапно его разбудили.
   Индус все время слонялся по дому. Он говорил только с Баллантрэ и  на
своем языке; двигался совершенно беззвучно и попадался на глаза там, где
его меньше всего ожидали, погруженный в глубокие размышления, из которых
при вашем появлении он выходил, чтобы приветствовать вас  с  подчеркнуто
приниженной вежливостью. Он казался таким смирным, таким хрупким, всеце-
ло занятым своими фантазиями, что я мало обращал на него внимания и даже
сочувствовал ему как безобидному изгнаннику на чужбине. И  все  же,  без
сомнения, он все время подслушивал, и, конечно, именно  этому,  а  также
моей беспечности мы обязаны тем, что секрет наш стал известен Баллантрэ.
   Гром грянул одним ненастным вечером, когда после ужина  мы  развлека-
лись веселее обычного.
   - Все это прекрасно, - сказал Баллантрэ, - но нам  лучше  бы  уложить
наши чемоданы.
   - Зачем? - воскликнул я. - Разве вы уезжаете?
   - Мы все уезжаем завтра утром, - сказал он. - Сначала в Глазго, а там
и в провинцию Нью-Йорк.
   Я, должно быть, громко застонал.
   - Да, - продолжал он, - я чересчур на себя понадеялся.  Я  говорил  о
неделе, а мне понадобилось целых двадцать дней. Но ничего, я еще наверс-
таю, придется только торопиться.
   - И у вас есть деньги на это путешествие? - спросил я.
   - Да, дорогой мой простак, - сказал он. - Вы можете порицать меня  за
мое двуличие, но, выпрашивая по шиллингу у своего папаши,  я  все  время
сохранял небольшой запасец про черный день. Вам, если вы пожелаете  соп-
ровождать нас в нашем фланговом марше, придется  платить  за  себя.  Мне
хватит денег на себя и Секундру -  не  больше.  Достаточно,  чтобы  быть
опасным, но не достаточно, чтобы быть великодушным. Однако у меня  оста-
ется свободное место на облучке моей кареты, которое я могу вам  предос-
тавить за скромную плату. Таким образом, весь зверинец  будет  в  сборе:
сторожевой пес, обезьяна и тигр.
   - Я еду с вами, - сказал я.
   - Я на это и рассчитывал, - отозвался Баллантрэ. - Вы видели меня по-
бежденным, я хочу, чтобы вы увидели меня и победителем. Ради этого я го-
тов намочить вас, как губку, под океанскими шквалами.
   - И во всяком случае, - добавил я, - вы прекрасно знаете, что вам  от
меня не отделаться.
   - Да, это нелегко, - сказал он. - Вы, как и всегда, с вашим безупреч-
ным здравым смыслом попадаете прямо в точку. А я никогда не борюсь с не-
избежным.
   - Я полагаю, что взывать к вашим чувствам было бы напрасным.
   - Я вполне разделяю ваше мнение.
   - И все же, если бы вы дали